Линн Эмануэль. Планета Криптон

Линн Коллинз Эмануэль (1949) - американская поэтесса



За окном плавильный завод МакГилла выбрасывал
красную пыль на дымящиеся склады меди,
на железнодорожные пути, истертые концы которых
исчезали в вечерней сутолоке. Эли лежал унылый

и потёртый: носок шахтерского ботинка стёрся и потускнел,
в то время как моя мать стояла на коленях перед  "Филко",
пытаясь вызвать детонацию
от статического электричества.
С артиллерийского
полигона Тонапах в Лес Вегасе донёсся звук взрыва

атомной бомбы, похожий на жужжание пчелиного роя.
Мы сидели в жаркой темноте Невады, восхищённые, когда
сработал выключатель и бомба подняла свою шелковистую,
с капюшоном, сверкающую, разматывающуюся длину,

она шипела и плевалась, шипела, как кочерга в пунше.
Бомба взорвалась не разумом, а всем телом, от неё
по позвоночнику пробежал разряд электричества. В темноте
она светилась, как змеевики электрической плиты.

Она срывала каждый лист с каждой ветки, пока ива у ручья
не превратилась в букет смолистых, голых, гибких и прекрасных
веток. Залитая светом огней Лас Вегаса, моя скрюченная
мать выглядела радиоактивной, болотистой, сизоватой,

как что-то с планеты Криптон. Благодаря изящной, блестящей
мощности бомбы мы не были бедными. В шипение и поп-музыке
атома мы услышали как раскрываются возможности.
На диванах зашуршали тафтяные обёртки.

Над нами расцветала новая планета, в её свете спиленные,
сосновые пни блестели, как обеденные тарелки.
Мир начинался заново, свежий и горячий и мы могли
иметь всё, что хотели.


The Planet Krypton

Outside the window the McGill smelter
sent a red dust down on the smoking yards of copper,
on the railroad tracks frayed ends disappeared
into the congestion of the afternoon. Ely lay dull

and scuffed a miner's boot toe worn away and dim,
while my mother knelt before the Philco to coax
the detonation from the static. From the Las Vegas
Tonapah Artillery and Gunnery Range the sound

of the atom bomb came biting like a swarm
of bees. We sat in the hot Nevada dark, delighted,
when the switch was tripped and the bomb hoisted
up it's silky, hooded, glittering, uncoiling length;

it hissed and spit, it sizzled like a poker in a toddy.
The bomb was no mind and all body; it sent a fire
of static down the spine. In the dark it glowed like the coils
of an electric stove. It stripped every leaf from every

branch until a willow by a creek was a bouquet
of switches resinous, naked, flexible, and fine.
Bathed in the light of KDWN, Las Vegas,
my crouched mother looked radioactive, swampy,

glaucous, like something from the Planet Krypton.
In the suave, brilliant wattage of the bomb, we were
not poor. In the atom's fizz and pop we heard possibility
uncorked. Taffeta wraps whispered on davenports.

A new planet bloomed above us; in its light
the stumps of cut pine gleamed like dinner plates.
The world was beginning all over again, fresh and hot;
we could have anything we wanted.