Северное сияние

Часть вторая

СВЕТ

ГЛАВА 26, 27

— Шеф. — Пич протянула ему сладкую плюшку и чашку кофе, едва он вошел.

— Если ты не бросишь печь, я скоро в кресле не помещусь.

— Чтобы на тебе мяса нарастить, одними булочками не обойдешься. К тому же это взятка. Хочу завтра на часок отпроситься среди дня. Я в комитете по празднованию Первого мая. День труда как-никак. Завтра у нас заседание, будем парад обсуждать.

— Парад?

— Да. Он отмечен у тебя в календаре. Времени, между прочим, не так много осталось.

«Май», — подумал он. Утром он играл с собаками у Мег во дворе. По щиколотку в снегу.

— Это будет Первого мая?

— Независимо от погоды мы всегда проводим парад. Идет школьный оркестр. Индейцы в костюмах играют на национальных инструментах. Все спортивные команды. Школа танцев Долли Мэннерс. У нас больше участников, чем зрителей. Но будут туристы, со всего света съедутся, представь себе.

Она увлеченно колдовала над букетом искусственных нарциссов.

— Это веселый праздник, а в последние два года мы стали еще и рекламу давать. В этом году совсем развернулись, прессу привлекли. Чарлин размещает эту рекламу на сайте «Приюта» и предлагает специальный пакет услуг. А Хопп еще заставила нас дать рекламу в паре журналов.

— Как у вас все серьезно.

— Кроме шуток. Это мероприятие на весь день. А вечером — костер и танцы. Если погода подведет — переместимся в «Приют».

— И костер разведете в «Приюте».

Она ущипнула его за локоть.

— Нет, только музыку заведем.

— Я понял. Считай, что ты отпросилась.

«Парад», — подумал Нейт. В «Приюте» все номера заняты, еда идет нарасхват, в Угловом полно покупателей — охотятся за работами местных художников и ремесленников. Больше денег, больше работы банку, заправочной станции.

И все это может оказаться под угрозой из-за слухов об убийстве.

Вошел Отто.

— Ты разве не выходной?

— Выходной.

Взгляд у Отто был недовольный, но Нейт продолжил в шутливом тоне:

— За плюшками заскочил?

— Нет. — Отто достал большой конверт. — Я тут написал, где был и чем занимался в феврале восемьдесят восьмого. А еще в ночь убийства Макса и в тот вечер, когда Юкона зарезали. Решил, лучше представлю все в письменном виде, чем ты меня допрашивать станешь.

— Может, в кабинет пройдем?

— Да не стоит. Я ведь не против. — Он надул щеки. — Ну, если только самую малость. Но так проще, чем на вопросы отвечать. Не сказать, чтобы у меня на эти три случая было надежное алиби, ну да я тут все написал.

Нейт отложил булочку и взял в руки конверт.

— Спасибо, Отто.

— Ну вот… Теперь я поехал на рыбалку.

В дверях он столкнулся с Питером.

— Вот черт! — проворчал Нейт.

— Ну, ты попал. — Пич дружески пихнула его в бок. — Но, кто бы что ни говорил, ты должен делать свое дело. Пускай себе обижаются.

— Правильно.

— А что… — Питер переводил взгляд с одного на другого. — С Отто какие-то проблемы?

— Надеюсь, что нет.

Питер хотел спросить что-то еще, но Пич остановила его взглядом.

— Я опоздал, шеф, потому что к нам сегодня мой дядя приехал. Специально — сообщить, что к северу от города, на Безнадежном ручье, кто-то поселился. Там старая сторожка сохранилась. Похоже, кто-то ее облюбовал. Никто бы и внимания не обратил, да дядя говорит, он вроде к нему в амбар залез. Тетка обнаружила пропажу кое-каких продуктов. Прежде чем ехать, дядька поехал с утра проверить. Так этот тип вышел на него с дробовиком, велел не вторгаться в его владения. Поскольку дядя с дочкой был — вез ее в школу, это моя кузина Мэри, — то он того мужика урезонивать не стал.
— Хорошо. Мы его сами урезоним. — Нейт отставил нетронутый кофе, конверт с показаниями Отто отложил в сторону и направился к оружейному шкафу. Взял два ружья и патроны.

— На случай, если слова не подействуют, — пояснил он Питеру.

Солнце светило ярко. Казалось невероятным, что всего несколько недель назад ехать пришлось бы в темноте. Параллельно дороге вилась река, она вся очистилась ото льда и своей голубизной являла резкий контраст с пока еще белыми берегами. На фоне неба внушительными монументами высились горы.

На километровом столбе сидел орел и словно охранял раскинувшийся за ним лес. Страж в золотых доспехах.

— Давно эта сторожка пустует?

— Вообще не помню, чтобы в ней кто-то жил. Развалюха, да к тому же стоит на самом берегу, так что каждую весну ее заливает. Периодически туристы в ней ночуют. Ну и молодежь иной раз забредает — сами понимаете зачем. Труба цела, и печь есть. Правда, дымит невозможно.

— То есть ты туда тоже забредал — сам понимаешь зачем.

Питер улыбнулся. Щеки залила краска.

— Раз или два. Я слышал, ее когда-то двое чужаков построили. Хотели жить на той земле, золото в ручье мыть. Решили, что будут жить натуральным хозяйством, а через год уже озолотятся. Скваттеров из них не получилось.

Один зимой замерз насмерть, другой от одиночества умом тронулся. Подозревали, он своего погибшего приятеля съел.

— Ну и дела!

— Да врут небось. Но когда девчонку туда ведешь — романтики вроде прибавляется.

— Да уж, в самом деле романтика…

— Вот здесь поворот, — показал Питер. — Дорога плохая.

Это было мягко сказано. Пошли буераки и колдобины, дорога была узкая, да и не дорога вовсе — колея в снегу.

Сквозь заросли солнце едва пробивалось. Они ехали в полумраке по тоннелю, с издевательской небрежностью пробитому какими-то снежными демонами.

Нейт поджал язык, чтобы не прикусить, когда в очередной раз тряхнет, и крепко вцепился в руль.

Поляной он бы это называть не стал. Ветхое бревенчатое сооружение примостилось на обледенелом берегу жалкого ручья, в небольшой вырубке среди ивняка и хилого ельника. Блоки из шлакобетона служили опорой длинному покосившемуся крыльцу.

Перед сторожкой стоял старый джип с калифорнийскими номерами.

— Питер, позвони Пич, пусть номера пробьет.

Пока Питер говорил в рацию, Нейт размышлял. Из трубы выбивался робкий дымок. А на шесте возле входа висела какая-то дичь.

Нейт расстегнул кобуру, но пистолет вынимать пока не стал.

— Ну, это уже слишком! — Дверь хижины распахнулась. В полумраке в проеме возник мужчина с дробовиком.

— Я — Бэрк, начальник полиции Лунаси. Попрошу вас опустить ружье.

— А мне плевать, кто вы и что вы там просите. Знаю я ваши фокусы, мерзкие гады. От пришельцев только и жди подлянки. Я с места не двинусь.

«Пришельцы, — подумал Нейт. — Отлично».

— Силы пришельцев в этом секторе разгромлены. Вам никто и ничто не угрожает. Но мне нужно, чтобы вы опустили оружие.

— Это вы так говорите. — Он выставил вперед ногу. — Откуда мне знать, что вы не из этих?

Тридцать с небольшим, прикинул Нейт. Пять футов десять дюймов, сто пятьдесят фунтов веса. Волосы каштановые. Глаза безумные, цвет отсюда не определишь.

— У меня есть удостоверение, с печатью. Все, как полагается. Если опустите ствол, я вам его покажу.

— Удостоверение? — Он смутился и опустил дуло на дюйм.

— Выдано Земным подпольем, — с серьезным видом подтвердил Нейт. — В наши дни осторожность не помешает.

— У них даже кровь синяя. Вы бы видели! В прошлый раз, как они на меня напали, я двоих уложил.

— Двоих? — Нейт изобразил восхищение. Ружье опустилось еще на дюйм. — С вас надо снять показания. Поедем к командованию, зафиксируем ваш доклад.

— Нельзя допустить, чтобы они взяли верх.

— Не допустим.

Дуло теперь смотрело в землю, Нейт сделал шаг вперед.

Все произошло слишком быстро. Это всегда бывает слишком быстро. Он слышал, как Питер открывает дверцу машины, окликает его по имени. Он следил за лицом борца с пришельцами, за его глазами. Видел, как они наполняются паникой, злобой, ужасом.

Он уже кричал Питеру, чтобы лег. Ложись! А сам вскидывал ружье.

От выстрела в лесу дрогнул воздух, в кроне дерева испуганно крикнула птица. Прогремел второй. Нейт нырнул под машину.

Он приготовился выкатиться с другой стороны, как вдруг увидел на снегу кровь.

— О господи! Питер!

Тело налилось свинцом, запахло переулком — дождем, гниющим мусором. Кровью.

Он часто задышал, от приступа паники в мозгу мгновенно прояснилось, в горле от отчаяния пересохло. Он пополз.

Питер лежал навзничь рядом с распахнутой дверцей. Глаза широко открыты и словно остекленели.

— Кажется… меня ранило.

— Держись. — Нейт прижал рукой то место у Питера на руке, где рукав был порван и сочился кровью. У него под пальцами пульсировало что-то теплое, в такт с ударами его собственного сердца. Не сводя глаз с хижины, он достал из кармана платок.

— Ничего ведь страшного, да? — Питер облизал губы и нагнул голову, чтобы разглядеть рану. И побелел как смерть. — Черт!

— Слушай меня. Слушай! — Нейт крепко перетянул рану и похлопал Питера по щеке, чтобы не потерял сознание. — Оставайся лежать. Все будет в порядке.

«Не дам ему истечь кровью. Не дам умереть у меня на руках. Больше — никогда! Господи, прошу тебя!»

Он достал из кобуры пистолет Питера и вложил ему в руку.

— Держишь?

— Я… Я правша. Он мне в руку попал.

— Стреляй левой. Если он ко мне приблизится — сразу стреляй. Слушай меня, Питер! Если пойдет на тебя — стреляй. Целься в корпус. И стреляй, пока не упадет.

— Шеф…

— Делай, что говорю.

Нейт отполз к задней дверце, открыл ее и скользнул внутрь. Достал оба ружья. Он слышал, как мужчина ругается в доме. Периодически раздавались выстрелы.

Эти звуки сливались с теми — давними — звуками в переулке. С дождем, криками, топотом ног.

Он ползком вернулся к Питеру и положил ему под руку ружье.

— Не отключайся! Слышишь меня? Не спать!

— Есть, сэр.

Звонить за подкреплением было некому. Тут вам не Балтимор, надо рассчитывать только на себя.

С табельным пистолетом в одной руке, с ружьем — в другой, Нейт, пригнувшись, бросился через ручей в лес. Совсем рядом пуля разнесла кусок коры. Острая щепка отскочила и поцарапала ему левую щеку.

Значит, сейчас внимание стрелка сосредоточено на нем, за Питера можно не волноваться.

Под прикрытием леса Нейт пробирался в глубоком снегу.

Шумно дыша, Нейт быстро, насколько позволял снег, огибал хижину.

Он спрятался за дерево и оценил диспозицию. Задней двери в доме нет, зато есть окно сбоку. За стеклом маячит тень — стрелок затаился и ждет, когда он себя обнаружит.Нейт одной рукой взвел дробовик и выстрелил. Стекло рассыпалось, и под его звон вперемешку с криками и ответным огнем он бегом бросился по собственным следам назад.

В ушах еще стояли крики и огонь, а он уже преодолел ледяной поток и выскочил перед домом.

Взлетел на шаткое крыльцо и ногой распахнул дверь.

Оба дула были направлены на стрелка, и в глубине души ему хотелось спустить разом два курка. Уложить его, уложить замертво, как он сделал с тем негодяем в Балтиморе. Негодяем, убившим его напарника и разрушившим его собственную жизнь.

— Красная. — Из глубины захламленной хижины на него смотрел стрелок. Губы у него дрогнули и растянулись в улыбке. — Кровь у вас красная. — Он отбросил ружье, упал на заплеванный пол и зарыдал.

Его звали Роберт Джозеф Спинакер. Финансовый консультант из Лос-Анджелеса, в недавнем прошлом — пациент психиатрической клиники. За последние полтора года он неоднократно сообщал в полицию о нападении на него пришельцев, утверждал, что вместо жены ему подсунули ее двойника-киборга, а как-то раз на сеансе групповой терапии напал на двух других пациентов.

Три месяца назад он исчез.

Сейчас он мирно спал в камере, успокоенный цветом крови на лице Нейта и рукаве Питера.

Нейт только и успел, что запереть его в КПЗ, и помчался в больницу к Питеру, где сейчас в нетерпении вышагивал в коридоре в ожидании новостей.

Он сотню раз перебирал в памяти все случившееся, и всякий раз ему представлялось, что сделай он что-то чуть-чуть по-другому — причем это «что-то» все время было разное, — и Питер бы не пострадал.

Кен, выйдя в коридор, увидел сидящего с понурым видом Нейта.

Он мгновенно вскочил.

— Ну, как?

— Огнестрельное ранение… Что тут скажешь? Но могло быть намного хуже. Какое-то время походит с рукой на перевязи. Повезло, что дробь мелкая. Слабость, конечно, головокружение. Мы его пока здесь подержим. Все будет в порядке.

— Хорошо. — Ноги у него подкосились, он поспешил сесть. — Хорошо.

— Идите-ка сюда, я вам порезы на лице промою.

— Да, ерунда… Царапина.

— Под глазом больше на порез тянет. Идите, идите, с врачами не спорят.

— А можно мне его увидеть?

— Сейчас с ним Нита. Повидаетесь, когда я вас обработаю. — Кен повел его в процедурную и жестом показал на стол. — Вот что я вам скажу, — приговаривал он, обрабатывая порезы, — глупо вам себя винить.

— Он же совсем зеленый. Пацан. А я его потащил, не разобравшись, что там и как.

— Ну-ну… Он же офицер. А вы — «зеленый»…

Нейт присвистнул — рану на щеке защипало.

— Ребенок!

— Никакой он не ребенок. Мужчина. Настоящий мужик. А то, что вы себя во всем вините, лишь умаляет его сегодняшний подвиг.

— Видели бы вы его — встал во весь рост, раскрылся и двинулся за мной к дверям. И на ногах-то едва держится, а рвется меня прикрывать.

Кен заклеил рану пластырем. Нейт встретился с ним глазами.

— У меня его кровь на руках, а он же меня и прикрывает. Выходит, я один не справляюсь.

— Вы прекрасно справляетесь. Питер мне все рассказал. Героем вас считает. Если хотите отблагодарить его за храбрость — не разочаровывайте его. — Кен сделал шаг назад и полюбовался на свою работу. — Жить будете.

Теперь в коридоре была Хопп. С родителями Питера и Розой. При появлении Нейта с доктором все разом поднялись и заговорили.

— Он отдыхает. Все будет в порядке, — заверил Кен. А Нейт пошел дальше.

— Игнейшус! — Хопп бросилась вдогонку. — Мне надо знать, что произошло.

— Я возвращаюсь в участок.

— Тогда я пойду с тобой, по дороге расскажешь. Уж лучше я узнаю это из твоих уст, чем из слухов, которые уже понеслись по городу.

Он вкратце рассказал о происшествии.

— Ты не мог бы идти помедленнее? У тебя ноги во-он какие длинные, я не поспеваю. Как лицо-то поранил?

— Щепкой чиркнуло. Куском коры.

— Потому что он в тебя стрелял. Господи!

— Благодаря этой царапине и я, и Спинакер сейчас живы. К счастью, кровь у меня оказалась красная.

«И у Питера тоже, — про себя добавил он. — У него очень красная кровь. И ее много».

— За ним не приедет полиция штата?

— Пич с ними связывается.

— Хорошо. — Она перевела дух. — Три месяца больного человека носит неизвестно где, при этом он на грани буйного помешательства. У нас ведь он тоже неизвестно сколько прожил. Может, он и Юкона убил? Он на такое способен.

Нейт отыскал в кармане темные очки и водрузил на нос.

— Способен. Но это не он.

— Он же чокнутый, а это явно дело рук сумасшедшего. Может, он и Юкона принял за собаку пришельцев. В этом есть своя логика, Игнейшус.

— Есть. Если предположить, что этот тип незаметно проник в город, поймал старого пса, притащил его к мэрии и всадил в него нож. А перед этим еще охотничий нож похитил. По мне, Хопп, что-то уж слишком сложно.

Она остановила его, взяв под руку.

— А может, ты просто хочешь верить в другую версию? Чтобы было, где себя проявить? После всех этих драчунов и пьяниц? Тебе не приходило в голову, что ты усматриваешь между этими событиями связь и ищешь среди нас убийцу по той простой причине, что тебе хочется его там найти?

— Мне не хочется его здесь найти. Он здесь и есть.

— Упертый… — Она стиснула зубы и отвернулась, пытаясь взять себя в руки. — Если будешь мутить воду, она никогда не уляжется.

— Вода никогда не уляжется, пока не найти того, кто ее замутил. Извините, мне надо составить отчет.

Ночь Нейт провел в участке, по большей части — слушая совершенно пространные рассказы Спинакера о его контактах с пришельцами. Чтобы он не бушевал, Нейт сел рядом с его камерой и сделал вид, будто что-то записывает.

Наутро он с радостью встретил людей, приехавших из полиции штата за задержанным.

К его удивлению, среди них был и Кобен.

— Вам, сержант, пора уже у нас жилье снять.

— Да вот, решил воспользоваться случаем и пообщаться на другие темы. Не уделите мне пару минут? У вас в кабинете.

— Конечно. Отчет по Спинакеру у меня готов.

Нейт прошел в кабинет и взял в руки бумаги.

— Вооруженное нападение на офицеров полиции и так далее. Психиатрическая экспертиза, конечно, смягчит обвинение, но от этого ранение моего помощника не станет легче.

— Как он?

— В порядке. Молодой, сильный. Дробь, главным образом, попала в мягкие ткани руки.

— Жив остался — уже, считай, повезло.

— Это точно.

Кобен подошел к оперативной доске.

— Все копаете?

— Вроде того.

— И есть прогресс?

— Смотря откуда считать.

Кобен поджал губы и развернулся.

— Убийство собаки? Вы и это сюда приплели?

— У каждого свое хобби.

— Послушайте, я ведь тоже не удовлетворен результатами своего расследования, но у меня руки связаны. Многое действительно зависит от того, откуда считать. Я, пожалуй, соглашусь с тем, что там, в горах, когда погиб Гэллоуэй, был кто-то третий. Но это не значит, что он убил Гэллоуэя или знал об убийстве. И что он до сих пор жив. Логично предположить, что тот, кто убил Гэллоуэя, потом и от этого третьего избавился.
— Если этим третьим был Хоубейкер — то нет.

— Мы так не считаем. Но если это был он, — продолжал Кобен, — это отнюдь не означает, что этот неизвестный нам третий как-то связан со смертью Хоубейкера. И уж тем более — со смертью какой-то собаки. Я тут неофициально провел кое-какие изыскания на этот счет, но пока безрезультатно.

— Летчик, доставивший их в горы, был убит при неизвестных обстоятельствах.

— Это тоже не доказано. Я этим занимался. Между гибелью Гэллоуэя и собственной смертью этот Кижински по каким-то долгам расплатился, но успел наделать новых. Его было за что убить, это уж как пить дать. Но у нас нет того, кто бы подтвердил, что он отвозил их в горы.

— Потому что их никого нет в живых. За исключением одного.

— Не осталось никаких записей, ни полетных журналов. Ничего. И никого, кто бы знал Кижински и мог бы подтвердить, что его нанимали на этот рейс. А даже если он и был тем самым летчиком, резонно предположить, что с ним разделался все тот же Хоубейкер.

— Резонно. Если не считать того, что Макс Хоубейкер не убивал троих человек. И не встал из могилы, чтобы раскроить собаке глотку.

— То, что подсказывает вам интуиция, к делу не подошьешь. Мне нужны улики.

— Дайте время, — сказал Нейт.

Два дня спустя в участке появилась Мег. Она вошла, помахала рукой Пич и прямиком направилась к Нейту в кабинет.

— Вот что, красавчик, я тебя похищаю.

— Как, как?

— Даже вдумчивые, трудолюбивые и преданные делу полицейские имеют право на выходной.

— Питер болен. Людей нет.

— И поэтому ты тут сидишь и размышляешь об этом и обо всем остальном. Бэрк, тебе надо проветриться. Если что-то случится — сразу вернемся.

— Откуда вернемся?

— Сюрприз. Пич, — на ходу бросила она, — ваш босс берет отгул до конца рабочего дня. Как это у вас называется? Личное время?

— Да уж, ему не повредит.

— Отто, ты ведь тут управишься?

— Мег… — начал было Нейт.

— Пич, когда шеф в последний раз брал выходной?

— Насколько припоминаю, три недели назад, если не больше.

— Надо проветриться, шеф! — Мег сняла с крючка его куртку. — У нас для этого весь день впереди.

— Один час, не больше. — Он взял рацию. Мег улыбнулась:

— Для начала сойдет.

Увидев у причала ее самолет, Нейт остановился.

— Ты не говорила, что проветриваться будем в полете.

— Это идеальный способ. С гарантией.

— Может, лучше прокатимся? Займемся сексом на заднем сиденье, а? Вот это действительно идеальный способ.

— Доверься мне. — Она крепко держала его за руку, а свободной рукой дотронулась до пореза под глазом. — Не болит?

— А кстати: с такой раной мне летать противопоказано.

Она обхватила его лицо ладонями, притянула к себе и запечатлела поцелуй, долгий и чувственный.

— Идем со мной, Нейт. Хочу тебе кое-что показать.

— Ну, это другое дело.

Он поднялся в кабину, пристегнул ремень.

— Знаешь, а я никогда не взлетал с воды. А лед еще не весь сошел. Опасно небось на льдину-то наскочить?

— Мужчине, который идет один на один на вооруженного психа, непристало так трястись из-за какого-то самолета. — Мег дотронулась до губ кончиками пальцев, прикоснулась к фотографии Бадди Холи и начала разбег.

— Похоже на водные лыжи, но не совсем, — выдавил Нейт и перестал дышать. Мег набрала скорость и оторвалась от воды.

— Я думал, ты сегодня работаешь, — проговорил он, когда дыхание восстановилось.

— Я перепоручила это Джерку. К вечеру привезет кое-какие припасы. Уже получаем грузы к параду, в частности, целый ящик клопомора.

— Токсикоманов снабжаете?

Она искоса взглянула в его сторону.

— Репелленты возим, красавчик. Ты пережил первую зиму на Аляске. Теперь посмотрим, как одолеешь наше лето. Тут у нас комары размером с бомбардировщик. Без лосьона от дома и на три фута не отойдешь.

— На средство от комаров согласен, но вот эскимо ваше есть меня не заставите. Джесси говорит, его из тюленей делают?

— Из тюленьего жира, — рассмеялась она. — Или лосиного сала. Между прочим, очень вкусно, особенно если ягод каких намешать.

— Верю тебе на слово. Лосиное сало — это не мое. Я даже не знаю, как оно выглядит.

Она опять улыбнулась. Он расслабился и даже смотрел вниз.

— А симпатично отсюда смотрится — река, лед, город… Правда?

— Мирная, простая жизнь, — согласился он.

— А на самом деле нет. И не мирная, и не простая. Лес сверху тоже кажется мирным. Спокойным, безмятежным. Первозданная красота. Но ничего безмятежного в нем нет. Природа может убить наповал и куда более изощренным способом, нежели твой псих с ружьем. Но это не делает ее менее прекрасной. Ни в каком другом месте я бы жить не смогла.

Они парили над рекой и озером, отсюда было хорошо видно, что лед почти весь стаял. Весна уверенно вступала в свои права. Тут и там появились зеленые пятачки — солнце безжалостно плавило снег. С утеса срывался водопад, а в глубине еще мерцал лед.

Внизу через поле брела группка лосей. А небо над головой было ослепительно синим.

— В феврале того года Джекоб был здесь, — повернулась к нему Мег. — Я просто хочу это прояснить, чтобы ни у меня, ни у тебя не было никаких сомнений. Когда отец пропал, он часто меня навещал. Уж не знаю, просил ли его об этом папа или он делал это по собственному почину. Бывало, дня два-три он не показывался. Но больше — никогда, так что у него не было бы времени идти с отцом в горы. Я хочу, чтобы ты это знал — на случай если тебе понадобится его помощь. Это правда.

— Это было очень давно.

— Да, и я еще была маленькая. Но я хорошо помню. Стоило чуть подумать — и сразу вспомнила. В первые недели после ухода отца я его видела чаще, чем Чарлин. Он брал меня на зимнюю рыбалку, на охоту. Однажды в буран я в его доме на пару дней застряла. Я только хочу сказать, что ему можно верить, вот и все.

— Хорошо.

— А теперь смотри направо.

Он повернул голову — они летели над краем мира, над синей лентой воды, которая была совсем близко, так что даже страшно делалось. Он и рта не успел открыть, как со скалы сорвался большущий снежный ком и упал в воду.

— О боже!

— Это живой ледник. От него родятся айсберги. Как раз то, что ты сейчас видел. А вот еще. — Комья льда продолжали откалываться и уноситься с водой. — Это похоже на рождение и смерть.

— Красиво! — Теперь он прижался к стеклу. — Потрясающе. А эти-то, эти! Они же размером с дом! — Он восторженно засмеялся и даже не заметил, как маленькую машину тряхнуло в воздушной яме.

— Мне большие деньги платят за то, что я беру на борт туристов и показываю эту красоту. К видеокамере прильнут и снимают. А по мне — так это трата времени. Если хочешь смотреть это в кино — возьми фильм напрокат.

Это была не просто впечатляющая картина. Завораживало могучее, почти мистическое зрелище огромных неровных глыб синего льда, вздымающихся над пропастью. Грохот, треск, гром. Фонтаны воды, когда в нее падает такая глыба, и следом — сверкающий ледяной остров, несущийся по порогам.— Придется здесь остаться.

Она направила самолет вверх и описала круг, чтобы насладиться зрелищем под другим углом.

— Здесь, в воздухе?

— Нет. — Он повернул голову и улыбнулся ей. Такую улыбку она видела у него впервые. Спокойную, счастливую, безмятежную. — Здесь. Я тоже больше нигде не смогу жить. И хорошо, когда это понимаешь.

— Есть еще кое-что, что тебе необходимо знать. Я тебя люблю.

Она засмеялась, самолет тряхнуло в воздушной яме. Она стала набирать высоту и пронеслась по ущелью, а вокруг них рушился и грохотал лед.

ГЛАВА 27

Чарлин всегда любила весну. Ту, что на Аляске называется весной. Дни становятся все длиннее и длиннее, пока совсем не вытеснят ночь.

Она стояла у себя в кабинете и, забыв про работу, смотрела в окно. На улице оживленно. Люди ходят, ездят, снуют туда-сюда. Горожане и туристы, лесные жители, заехавшие в магазин или просто пообщаться. Из двадцати номеров четырнадцать были заселены, а в конце будущей недели гостиница будет заполнена под завязку. После этого нескончаемый полярный день начнет привлекать сюда людей, как мух на мед.

Она будет работать на всю катушку апрель, май — и так до самых морозов.

Чарлин любила работать, любила, чтобы в заведении было полно постояльцев, любила гул их голосов в зале. И деньги, которые тратили.

Разве она не вложила в это заведение душу? Добилась всего, чего хотела. Ну, почти всего. Чарлин посмотрела на реку. Уже были спущены на воду лодки, они скользили по воде, пробивая себе дорогу среди последних, тающих на глазах, льдин.

Чарлин перевела взор выше, на горы. Белые с синим, с отдельными зелеными пятнами у подножия, которые медленно, но верно разрастаются вширь. А пики так и стоят белые. Они всегда белые. Словно застыли в своем ледяном отчужденном мире.

Она никогда не ходила в горы. И никогда не пойдет.

Горы ее отродясь не привлекали. Зато привлекало другое. Пэт, например. Когда он ворвался в ее жизнь, она ощутила влечение так ясно, словно у нее внутри прогудели тысячи труб. Ей еще и семнадцати не было. Мужчин она еще не знала. Она, словно цветок, росла на плоском лугу Айовы в ожидании, когда кто-то ее сорвет.

Девчонка из сельской глубинки со Среднего Запада, ищущая любой возможности вырваться на свободу. И вот пришел он, нарушил сонный покой тех краев грохотом своего мотоцикла, олицетворяющего опасность, экзотику и… И просто нечто новое, неизведанное.

Он окликнул — она отозвалась. Прохладными весенними ночами она выбиралась из дома и бежала к нему, чтобы покувыркаться голышом в мягкой зеленой траве, свободная и беспечная, как щенок. И безнадежно влюбленная. Такая иссушающая, слепая любовь возможна только в семнадцать.

А когда он уехал, она поехала с ним. Ушла из дома, от родителей, от друзей, умчалась подальше от этой жизни — в новую, неведомую жизнь, верхом на «Харлее».

Вернуть бы теперь эти семнадцать! И это бесстрашие.

И они зажили. Господи, как они зажили! Шли куда хотели, делали что хотели. Поля и пустыни, большие города и маленькие деревушки.

И все их дороги сошлись здесь.

Все изменилось. Интересно, когда это произошло? Когда она поняла, что беременна? Как они радовались, бездумно радовались, что будет ребенок. Но когда они приехали сюда, уже зная, что внутри ее зреет плод, все стало по-другому. И она сказала, что хочет здесь остаться.

«Конечно, Чарли, не вопрос. Можем и тут пока пожить».

Пока. Это «пока» растянулось на год, потом на два, три, потом на десять. Господи, это ведь она изменилась, она! Начала пилить и дергать этого бесшабашного, беспечного парня, требовать, чтобы он стал наконец мужчиной, обрел то, от чего он когда-то бежал. Ответственность, степенность. Заурядность.

Он остался. В основном ради дочери, которая была его копия — не ради женщины, которая ему эту дочь родила. Чарлин не тешила себя иллюзиями. Он остался, но так и не остепенился.

И она его за это ненавидела. И Мег она ненавидела. Чарлин кормила семью, заботилась о том, чтобы был кусок хлеба и крыша над головой.

А когда он уезжал — на заработки, развлечься или чтобы в горы пойти, — она всегда знала: он и шлюх не забудет.

Да и что такое эти горы, как не те же шлюхи? Холодные, белые шлюхи, уводившие его от нее. Пока одна не завладела им навсегда, оставив Чарлин без мужчины.

Но она выжила. И даже больше того. Она добилась всего, чего желала. Почти всего.

Теперь у нее есть деньги. Дом. А в постели — мужчины, молодые, сильные тела.

Так почему же она так несчастна?

Она была не охотница до глубоких мыслей, не любила копаться в себе и не пыталась осмыслить то, что она там видит. Она предпочитала жить в полную силу. Двигаться, идти вперед. Когда танцуешь, можно не думать.

В дверь постучали. Она повернулась в легком раздражении.

— Входите.

Но при виде Джона автоматически улыбнулась своей сладострастной улыбкой.

— Привет, мордашка. Уроки закончились? Уже так много времени? — Она смотрела на него и поправляла волосы. — А я вот тут размечталась. Время коротаю. Пойду взгляну, как там у Майка получается сегодняшнее фирменное.

— Чарлин, мне надо с тобой поговорить.

— Конечно, дорогой. Для тебя у меня всегда есть время. Заварю чаю — и поговорим.

— Нет, не стоит.

— Малыш, да ты сегодня какой серьезный! И не в духе, кажется? — Она подошла и провела пальцем по его щеке. — Тебе, конечно, известно, что серьезный ты мне еще больше нравишься. Это так сексуально!

— Не надо, — снова сказал он и убрал ее руки.

— Что-то случилось? — Она схватила его за руки. — Господи, неужели опять… Неужели еще кто-то умер? Мне кажется, я этого уже не переживу. Я не могу это вынести!

— Нет, нет. Не в этом дело. — Он высвободил руки и отступил на шаг. — Я хотел тебе сказать, закончится семестр — я уеду.

— На каникулы? Будешь путешествовать в то время, как у нас тут самая красота?

— Не на каникулы. Насовсем.

— Что ты такое говоришь? Ты? Уедешь? Насовсем? Джон, это ерунда какая-то. — Кокетливая улыбка погасла, секунду-другую она не могла вымолвить ни слова. — И куда ты поедешь? Чем будешь заниматься? — Голос Чарлин звучал глухо, как издалека.

— Есть много мест, где я не бывал. И много того, чего я еще не делал. Вот и повидаю. И сделаю.

Она смотрела в его такое родное лицо. Сердце у нее разрывалось. «Те, кто нам дороги, — мелькнуло в голове, — от нас уходят».

— Джон, здесь твой дом. Твоя работа.

— Буду жить и работать где-нибудь в другом месте.

— Но ты не можешь вот так… А почему? Почему ты так решил?

— Надо было давно это сделать, да привыкаешь плыть по течению. Так и жизнь проходит. На прошлой неделе ко мне в школу приходил Нейт. Его слова заставили меня о многом задуматься, оглянуться на прожитые годы… Долгие годы.
Она хотела рассердиться, закричать, швырнуть что-нибудь об пол. Чтобы боль прошла. Но в душе была одна тревога.

— Какое отношение к этому имеет Нейт?

— Он принес перемены. Он как камень в ручье, из-за которого меняется течение. Тебя несет по течению, и ты замечаешь намного меньше, чем следует.

Он коснулся ее волос, потом опустил руку.

— Потом вдруг в воду падает осколок скалы, нарушает водную гладь. Изменяет ход жизни. Иногда сильно, иногда — чуть-чуть. Но все уже стало не таким, как прежде.

— Когда ты так говоришь, я тебя совсем не понимаю. — Она отвернулась и с силой пнула ножку стола. Он улыбнулся. — Вода какая-то, камни… При чем тут вода, когда ты заявляешься и говоришь, что собрался уезжать? А что я чувствую, тебя совсем не волнует?

— Волнует, и даже больше, чем следовало бы. Я тебя люблю с того момента, как впервые увидел. И ты это всегда знала.

— А теперь — нет.

— И теперь тоже. И все эти годы. Я любил тебя тогда, когда ты принадлежала другому. А когда он уехал, я подумал: ну вот, теперь она станет моей. И ты пришла. Во всяком случае, в мою постель. Позволила вкусить своего тела. Но замуж пошла за другого. Ты знала, что я тебя люблю, и все равно вышла за другого.

— Мне надо было найти себе опору. Надо было жить. — Она все же разбила одну вещицу. Маленького хрустального лебедя. Но удовлетворения не получила. — Было у меня право позаботиться о будущем?

— Я бы все для тебя сделал. И Мег я бы любил. Но ты решила иначе. Ты выбрала вот это. — Он широко повел рукой. — И ты это заслужила. Ты много трудилась. Ты, можно сказать, создала это место. И еще при жизни Карла продолжала ко мне приходить. А я тебя пускал. И к себе, и к другим.

— Карла секс не интересовал. Разве что самую малость. Ему был нужен партнер в бизнесе, кто-то, кто позаботится об этом заведении и о нем. Я свои обязательства выполнила! — с жаром произнесла она. — Мы понимали друг друга.

— Ты заботилась о нем и о заведении. И продолжала заботиться после его смерти. Я сбился со счета, Чарлин, сколько раз я тебе делал предложение и сколько раз ты мне отказывала. Сколько раз я смотрел, как ты уходишь с другим, и сколько раз ты шла в мою постель, если другого под рукой не оказывалось. С этим теперь покончено.

— Я не хочу замуж — и поэтому ты решил уехать?

— Вчера ты спала с тем мужиком из компании охотников. Ну, с высоким брюнетом.

Она вздернула подбородок.

— И что?

— Как его звали?

Она раскрыла рот и тут сообразила, что не знает. Она и лица-то не помнила, что ж говорить об имени. Да и ласки в темноте тоже как-то не запомнились.

— Какая мне разница? — огрызнулась она. — У нас был секс — и только.

— Ты никогда не найдешь то, что ищешь. Ты не там ищешь. Безымянные мужики вдвое моложе… Но если ты не можешь остановиться — тем более не в моих силах тебя остановить. Это с самого начала было ясно. Зато теперь я могу покинуть твою скамейку запасных.

— Ну и валяй. — Она взяла со стола пачку бумаг и веером швырнула в воздух. — Мне плевать.

— Я знаю. В противном случае я уезжать бы не стал.

Он вышел и закрыл за собой дверь.

Свет слепил. И сколько бы ни длился день, его хотелось еще и еще. Свет пронизывал плоть и кости, бросал ему вызов.

Уже много дней он не просыпался от кошмара.

Теперь он просыпался от света, при свете работал и заканчивал день. Думал при свете, ел при свете, он упивался светом.

Каждую ночь, глядя, как солнце садится за горы, он знал: всего несколько часов — и оно встанет снова.

В тихие ночи Нейт иногда выбирался потихоньку из постели, брал собак и шел с ними гулять — только затем, чтобы смотреть, как заря побеждает ночь.

Душевные раны еще не затянулись, но теперь это была боль исцеления. На это он, во всяком случае, надеялся. Эта боль означала, что он примирился с утратами и открыт новой жизни.

Впервые после отъезда из Балтимора он позвонил жене Джека — Бет.

— Хотел узнать, как у вас дела. У тебя и у детей.

— У нас все в порядке. Уже год прошел…

Он знал. Сегодня ровно год.

— Сегодня тяжеловато. Утром мы к нему съездили, цветы положили. Вначале было трудно. Первый праздник, первый день рождения, первая годовщина. Потом привыкаешь. Я так и думала — надеялась, — что ты позвонишь. Я рада тебя слышать.

— Я боялся, ты не захочешь меня слышать.

— Мы соскучились, Нейт. И я, и ребята. Я о тебе беспокоюсь.

— У меня тоже все в порядке. Мне уже лучше.

— Расскажи, как там у вас. Действительно, очень холодно и тихо?

— Ну, сегодня уже пятнадцать. А насчет тишины… — Он покосился на свой стенд. — Да. Да, здесь очень тихо. У нас было наводнение. Не такое, как на юго-востоке бывает, но все равно покрутиться пришлось. Красиво тут. — Теперь он смотрел в окно. — Невозможно себе представить. Это надо видеть. И даже когда видишь — не можешь себе представить.

— Голос у тебя бодрый. Я рада.

— Я не думал, что у меня тут получится. — «И не только тут». — Я хотел, чтобы получилось. Особенно захотел, когда сюда приехал. Но я все равно не думал.

— И теперь?

— А теперь, думаю, получится. Бет, я познакомился с одной женщиной…

— Да? — Она засмеялась. Он закрыл глаза и слушал ее смех. — И она замечательная?

— Потрясающая. Во всех отношениях. Думаю, тебе бы она понравилась. Она не такая, как все. Она полярный летчик.

— Полярный летчик? Это те, что летают как сумасшедшие на таких крошечных самолетиках?

— Во-во. Она красивая. Ну, не совсем красивая, но мне нравится. Веселая, смелая, наверное, сумасшедшая, но ей идет. Ее зовут Мег. Меган Гэллоуэй. И я в нее влюблен.

— Нейт, я так за тебя рада.

— Только не плачь! — сказал он, услышав, как у нее дрогнул голос.

— Нет, нет, это я от радости. Джек бы тебя задразнил, но на самом деле он бы тоже за тебя радовался.

— Ну, ладно. Я просто хотел с тобой поделиться. И еще захотелось с тобой поговорить. А еще хочу сказать: может, выберешься сюда с ребятами? На летние каникулы? Здесь классное место. К июню светло будет аж до самой полуночи, а потом, как рассказывают, и вовсе белые ночи. Это когда вообще не темнеет — так, сумерки одни. Я бы хотел, чтобы вы это увидели. И с Мег бы тебя познакомил. Я вас всех хочу видеть.

— Обещаю приехать на свадьбу.

Он нервно рассмеялся:

— До этого еще не дошло.

— Нейт, уж я-то тебя знаю. Дойдет.

Он с улыбкой положил трубку. Вот уж не думал…

Не закрывая стенда — в знак того, что расследование теперь ведется в открытую, — он вышел из кабинета.

При виде Питера с рукой на перевязи он вздрогнул. Молодой помощник сидел за своим столом и одной рукой набирал что-то на компьютере.

Бумажная работа. От нее свихнуться можно.

Нейт подошел.

— Не хочешь прогуляться?

Питер поднял глаза, занеся палец над клавишей.
— Сэр?

— Хочешь, я тебя избавлю на время от этой тягомотины?

Он оживился:

— Так точно, сэр!

— Пройдемся. — Он прихватил рацию. — Пич, мы с офицером Нотти на патрулировании.

— Хм-мм… Отто уже пошел, — напомнила она.

— А вдруг преступный элемент разгуляется? Пич, ты остаешься на хозяйстве.

— Так точно, босс, — хмыкнула она. — Будьте осторожны.

Нейт снял с крючка легкую куртку.

— Свою берешь? — повернулся он к Питеру.

— Не-а. В такую погоду только приезжие куртки носят.

— Да? Что ж… — Нейт повесил свою куртку на место. На улице было довольно свежо и пасмурно. Надвигался дождь. «О куртке еще придется пожалеть», — подумал Нейт. Но решительным шагом направился к тротуару. Ветер трепал его волосы.

— Как рука?

— Отлично. По мне — так можно и без перевязи ходить, но с Пич и моей мамой лучше не спорить.

— Женщины всегда кудахчут над раненым.

— Не говори. А если хорохориться — и вовсе житья не дадут.

— Мы с тобой этот инцидент мало обсуждали. Я сразу себе сказал: было ошибкой брать тебя с собой.

— Я его спугнул, когда из машины стал выходить. Сам спровоцировал.

— Питер, его бы спугнула и белка, выронившая желудь. Я же говорю, сначала я себе сказал, что допустил ошибку. Но теперь вижу — нет. Ты хороший полицейский. И ты это доказал. Ты был ранен, в полубессознательном состоянии — а все равно меня прикрывал.

— Да тебя и прикрывать-то было не нужно. У тебя все было под контролем.

— Может быть. Но в этом все и дело. Когда попадаешь в непредсказуемую ситуацию, должен целиком доверять напарнику. Без оглядки.

Так, как они с Джеком доверяли друг другу. Чтобы смело шагнуть в темный переулок и не бояться того, что ждет тебя в темноте.

— Так вот, хочу тебе сказать: на тебя можно положиться.

— А я… Я думал, писанина — только предлог, чтобы отстранить меня от серьезных заданий.

— Я посадил тебя за писанину, потому что ты ранен. Ранен при исполнении, заметь. За действия при исполнении боевого задания тебе будет вынесена благодарность в приказе.

Питер опешил:

— Благодарность?

— Ты ее заслужил. На следующем заседании совета я выступлю с официальным заявлением на этот счет.

— Не знаю, что и сказать.

— Ты у нас герой.

На углу они перешли улицу.

— Мне еще кое-что надо тебе сказать. Вопрос деликатный. По поводу расследования, которое мы ведем. Расследования этих убийств. — Нейт перехватил быстрый взгляд Питера. — Что бы там ни говорила полиция штата, мы квалифицируем эти инциденты как убийства. Я опросил нескольких человек относительно их местонахождения во время всех этих происшествий. В большинстве случаев показания, к сожалению, подтвердить невозможно, во всяком случае — так, чтобы это меня удовлетворило. Включая и Отто.

— Но шеф, Отто ведь…

— Один из нас. Я понимаю. Но это не дает мне оснований вычеркнуть его из списка. Из жителей города и ближайших окрестностей много кто имел возможность совершить эти три преступления. Возможность — возможностью, а вот мотив… Для первых двух убийств мотив надо искать в личности Гэллоуэя. Что стало причиной его убийства? Страсть, нажива, устранение свидетеля? Наркотики? А может, и все сразу. Но кто бы это ни сделал — он был с ним знаком.

Нейт оглядел улицы, тротуары. Иногда в темноте тебя подстерегает то, что ты хорошо знаешь.

— И знаком близко — настолько, чтобы пойти зимой на вершину. Втроем с убийцей и Максом. Их было трое.

Он хорошо знал своего убийцу, потому что там, наверху, в невероятно тяжелых условиях, с удовольствием играл отведенную ему роль.

— Я не понимаю, шеф.

— Гэллоуэй вел дневник. Дневник был при нем — и там и остался. Кобен дал мне копию.

— Но если у него был дневник, тогда…

— Он не называет своих товарищей по именам. Для них это была забава. Из чего я заключаю, что, не погибни он от руки убийцы в этот раз, он бы непременно погиб на другом восхождении — если бы не взялся за ум. Они курили травку, устраивали гонки — кто быстрей дойдет до вершины. Играли в «Звездные войны». Гэллоуэй — в роли Люка, Макс — Хэна Соло, а третий, убийца — по иронии судьбы, в роли Дарта Вейдера. Гора стала для них собственным «ледяным миром».

— Ух ты! Обожаю это кино, — ответил Питер и чуть сгорбился. — В детстве игрушки на эту тему собирал.

— Я тоже. Но мы сейчас не о детях говорим. Взрослые люди. Играли в «Звездные войны». И где-то на полпути игра не заладилась. Гэллоуэй описывает, как Хэн — подозреваю, это Макс — повредил лодыжку. Его оставили в палатке с запасом еды, а сами двинулись дальше.

— Это доказывает, что Макс его не убивал.

— Это как посмотреть. Можно ведь вообразить, что Макс решил идти следом, нагнал их в ледяной пещере и свихнулся. Или что именно Макс играл роль Вейдера и убил обоих партнеров. Это не мои версии, но они имеют право на существование. Полиция штата придерживается второй.

— Что мистер Хоубейкер убил двоих? А потом в одиночку спустился вниз? Это невозможно.

— Почему?

— Ну, я тогда, конечно, еще маленький был, но мистер Хоубейкер никогда не отличался ни особенным бесстрашием, ни самодостаточностью. А без этого спуска не совершить.

— Согласен. Дальше в своем дневнике Гэллоуэй пишет, что тот, кого они называли Дартом, стал проявлять признаки какого-то помешательства — беспричинно впадал в ярость, шел на неоправданный риск, бросался на других с беспочвенными обвинениями. Там дело было и в наркотиках, и в побочном эффекте от перенапряжения, разреженного воздуха, высоты. Такое с альпинистами случается, насколько я читал.

Из Углового магазина вышла Деб — пошла выгуливать Сесила.

— Гэллоуэй был обеспокоен. Обеспокоен состоянием рассудка этого парня. — Он приветственно помахал Деб. — И тем, как им удастся спуститься. Последняя запись в дневнике была сделана в той самой пещере. Он так из нее и не вышел, значит — основания для беспокойства были. Но не такие серьезные, чтобы он что-то предпринял, чтобы себя обезопасить. На теле никаких следов борьбы. Его собственный ледоруб остался за поясом. Он был знаком со своим убийцей, так же как и Макс — со своим. И как Юкон был знаком с человеком, перерезавшим ему горло. И мы его тоже знаем, Питер. — Теперь он помахал рукой судье Ройсу, направлявшемуся к радиостанции с сигарой во рту. — Только пока не знаем, кто он.

— И что мы будем делать?

— Будем копать дальше. Идти вглубь, слой за слоем, пока не найдем. Отто я про дневник пока ничего не сказал.

— О господи!

— Тебе еще трудней, чем мне. Ты этих людей с детства знаешь, можно сказать — всю жизнь.

Он кивком показал на Гарри, который стоял на тротуаре возле Углового, курил и болтал с Джимом Мэки. На противоположной стороне улицы Эд энергично шагал к зданию банка, но задержался поздороваться с хозяйкой почты, которая вышла подмести крыльцо.Из «Приюта» вышел Большой Майк и направился к итальянцу — поболтать, по обыкновению, с Джонни Тривани. На плечах у него сидела дочка, которая весело смеялась при каждом папином шаге.

— Обыкновенные люди. Но один из них, из тех, кто ходит каждый день по этим улицам, живет в одном из этих домов или в домике в лесу, — убийца. И если понадобится, он убьет опять.

Каждый вечер он отправлялся к Мег. Она не всегда была дома. С наступлением тепла работы у нее прибавилось. Но у них была негласная договоренность: он все равно будет ночевать здесь. Присмотрит за собаками, сделает что-нибудь по дому.

Мало-помалу он перевозил к ней свои вещи. Еще одна негласная договоренность. Номер в «Приюте» он за собой оставил, но пока что — больше для хранения зимних вещей.

Он мог и их перевезти к Мег. Но это уже было бы слишком. Это было все равно что официально объявить: мы живем вместе.

Еще до поворота он увидел дымок из ее трубы, и настроение разом поднялось. Но самолета на озере не оказалось, зато на дорожке перед домом стоял пикап Джекоба.

Навстречу Нейту из лесу выскочили собаки. Рок пинал перед собой здоровенную кость, из тех, что они так любят грызть. «Что-то новенькое», — заметил Нейт. Собаки весело вырывали кость друг у друга. Нейт вошел в дом.

Запах крови он почувствовал еще на полпути к кухне. Рука машинально легла на рукоять пистолета.

— Вот, мяса привез, — сообщил Джекоб, не повернув головы.

На столе лежали два толстых кроваво-красных шмата. Нейт опустил руку.

— У нее сейчас времени на охоту не остается. А медведь как раз проснулся. Мясо вкусное. На жаркое, на стейки.

«Стейк из медвежатины, — подумал Нейт. — Ну и жизнь!»

— Не сомневаюсь, она обрадуется.

— Мы с ней всегда делимся. — Джекоб невозмутимо заворачивал мясо в плотную бумагу. — Она тебе сказала, что, когда ее отца забрали, я с ней был почти неотлучно.

— Забрали? Оригинальная формулировка.

— Жизнь-то у него забрали, нет? — Джекоб закончил с мясом, взял черный фломастер и поставил на свертках дату. «Очень по-хозяйски», — отметил Нейт.

— Она тебе сказала, но ты не больно-то доверяешь ее памяти. И ее сердцу.

— Я ей верю.

— Она тогда была девчонкой. — Теперь Джекоб старательно мыл руки. — Она может и ошибаться. А может — поскольку любит меня — меня выгораживать.

— Может.

Джекоб вытер насухо руки и взял свертки с мясом. Он повернулся, и Нейт заметил у него на шее амулет. Темно-синий камень — он выделялся на фоне застиранной джинсовой рубашки.

— Я тут поговорил кое с кем. — Джекоб направился в кладовку, где у Мег стоял небольшой морозильник. — Из тех, кто с полицией говорить не станет. И кто был знаком с Пэтом и с Двупалым. — Он стал укладывать мясо в заморозку. — Так вот. Мне сказали — те самые люди, что с полицией говорить не хотят, — что, когда Пэт в тот раз был в Анкоридже, у него с собой были деньги. Больше, чем обычно.

Джекоб закрыл морозильник и вернулся на кухню.

— А теперь я выпью виски.

— И откуда он взял деньги?

— Проработал несколько дней на консервном заводе. Взял аванс. Так мне сказали. И пошел играть на них в покер. — Джекоб налил в стакан виски на три пальца. Взял в руки второй стакан, вопросительно взглянул на собеседника.

— Нет, спасибо.

— Готов поверить, что это правда. Играть он любил. Проигрывал часто, но рассматривал это как плату за удовольствие. Похоже, в тот раз ему больше повезло. Он играл две ночи и почти целый день. Говорят, выиграл большие деньги. Кто говорит — десять тысяч, кто — двадцать. Или даже больше. Допускаю, что тут как с рыбалкой — чем больше рассказываешь, тем крупнее рыба делается. Но все сходятся в одном: он играл и выиграл. У него были деньги.

— И что он с ними сделал?

— А вот этого никто не знает. Или говорить не хотят. Но кое-кто видел его за выпивкой с другими мужиками. Обычное дело, так что никто и значения не придал. С кем он был — никто сказать не может. Да и зачем им это помнить? После стольких-то лет?

— Но ведь и женщина была. Проститутка.

Джекоб едва заметно скривил губы.

— Женщина всегда есть.

— Кейт. Мне пока не удалось ее отыскать.

— Кейт Потаскуха. Умерла. Лет пять назад. От сердечного приступа, — уточнил Джекоб. — Большая такая женщина. В день выкуривала по две, а то и три пачки «Кэме-ла». Неудивительно, что рано померла.

«Еще одна ниточка оборвана», — подумал Нейт.

— А эти люди, которые с вами разговаривают, а с полицией — нет, больше ничего не помнят?

— Одни говорят, Пэта с приятелями Двупалый отвозил. Дескать, их трое было. А то и четверо. Другие — что пошли на Денали. Третьи — что на Безымянный. Или на Дебору. Подробности неизвестны, но запомнились деньги, летчик и затея с восхождением. Не то втроем, не то вчетвером.

Джекоб сделал глоток.

— Другой вариант — я все наврал и сам с ним ходил.

— Тоже возможно, — согласился Нейт. — И правдоподобно. Кто ходит на медведя, должен иметь характер.

Джекоб улыбнулся:

— Кто ходит на медведя — кушает хорошо.

— Я вам верю. Но тоже могу притворяться.

Теперь Джекоб рассмеялся и допил свое виски.

— Можешь. Но поскольку мы сидим на кухне у Мег, которая любит нас обоих, сделаем вид, что поверили друг другу. У нее глаза стали светиться. Всегда светились, но сейчас ярче. И страхи твои она сожгла. Она-то о себе сама позаботится, но…

Он пошел к раковине, вымыл стакан й поставил в сушилку, потом повернулся:

— Поосторожнее с Мег, шеф Бэрк. Не то я объявлю на тебя охоту.

— Буду иметь в виду, — ответил Нейт. И Джекоб вышел.

Нора Робертс