Мой начальник Робеспьер...

Меня вела наивная мечта
Увидеть бога. Шла гоньба
Семейства журавлей. Они летели
По небу, а я... а Я...
Воображал, как снова встречусь с богом,
О чем ему я тихо расскажу.
Вот, например, как в голову приходит
Стих. В начале было...
Впрочем, на том и оборву, ведь дальше
Такой невыразимо-скудный прочерк,
Что можно докатиться и до фальши.
Всё музыка, всё музыка одна!
Для органиста каждая деталька –
Всего лишь нота; муза бытия
Поет о большем шепотливо, тайно.
В саду примерно, примерно на скамье
Я леденел от мартовского ветра.
Я рано поспешил в новосибирский сквер.
Но все равно беда моя – победа.
В саду, примерно сидя на скамье
Листал я пожелтелые записки.
В них жизнь проста. Как дважды два.
И честь, и молодость, и риски –
Всё там есть.
Балы, молва, театры,
Сражения и женщины, и карты,
И враньё, герои, генералы.
Взахлёб читал я книги о былом.
И ждал, и ждал, и ждал, и ждал, и ждал,
Когда в саду передо мной
Предстанет сам Наполеон!
Каким его увижу?
Македонским?
А может грозным и большим, как племя франков?
Иль божеством, что заслонило солнце?
Или пророком, мудрым и усталым?
И ветер шел якобы явный...
– Это всё к ямбу, к ямбу, –
Шипела Змея из Соли.
А может, запороть его иголкой?
И стать чуднее, больше, навсегда
Мудрее, сохранить себя для многих.
А может, что судьба моей иголки
Быть в императорском седле?
Ох, что-то дурно мне!
Пора бы мне пройтись.
И прогуляться между деревами.
Воздух холодный, он так похож на жизнь,
Что перепуталась со снами.
Я здоров!
И вижу, как мою любовь терзают
Ямбы – прихвостни глагола.
Я вспомнил о Москве. Теперь уже нет и дома
У меня. Иду меж дам с детьми.
Мне страшно хочется наружу,
Но так боюсь себя найти,
Легче сказать – простуженным,
Смертельно больным от жизни.
Но я шел дальше,
Смахивая иней с ресниц.
Остановился. Под деревом стояла
Одинокая фигура.
Падал лист... –
Как свет моих речей... –
И, утопая в луже,
Он стался мелковат.
Передо мной стоял
Отчаянно ничей
Всемирный и
Никому не нужный,
Великий, дряхлый
Бонапарт.

И было страшное ощущенье, что его
Заметил только я один.

Меня окликнула беременная мать.
Я оглянулся. Фигура испарилась.
Лишь дуб, тот старый дуб старинный
Засох совсем. И небо, что над ним,
Как домик карт –
Неспешно рассыпалось.
Женщина снова меня звала.
Я оглянулся, но
Исчезла уже она.
И после понял, что пора
Возвращаться в свою Россию.