Газета Патриот, 1793

Моя поэма вымазана в крови,
Беззлобно и предсмертно матерясь,
Она зовёт бунтующих в кварталы, –
Мои слова, похоже, вооружены, –
Громить витрины и сжигать ломбарды, –
Кто заложил в них мысли, кто жилеты, –
Пусть будет так. Я Париж отдаю на откуп,
Безумьем ненасыщенной, толпе.
Пусть в мою честь играют барабаны
Свою самую разбойничью песню!
Мой текст багровеет. Это признак обсуждаемого действия
Над бумагой. И вообще.
Бель эпок – это труп белой лошади
В офицерской упряжке, с позолоченными
Копытцами. И теперь она на рынке,
Её отдали за сто франков мяснику.
В глазах роятся мухи. Революция –
Это когда мясник отрубает руку
Себе и обменивает на лошадь.
Бессмыслица, скажите? Да вот и я том же.
Но как же ИСКУССТВО?
Оно ведь послано нам победить
Деградацию и распад.
1891. Аутодафе.
И похую, кто виноват.
Вот мой ответ и расклад.
Ставлю под точкой дату.
Чело. Век. Векопад.
И под алебарду монархию.
Теперь!
Моя поэма кладет на плаху свой сюжет,
Где рубятся головы поминутно.
Кто убил Марата?
Не проститутка ли по имени Шарлетт?
Или шарж-летт по имени Проститутка?
И от дворянства тут только слово...
История терпит, когда насилуют поперек.
Это не больно. У нее нет чувств.
Она как учитель, который забыл про урок
И курит на остановке последнюю папироску.
Вот вам и тема!
МОЙ ГЕРОЙ ОКАЗАЛСЯ ОДИН НА ПЛАХЕ
Без палача и судьи,
На экзистенциальном холоде
И кричит, и визжит, и орет
ВСЕ ПОЭТЫ ИДИТЕ НАХУЙ
И за вами наш бравый Начальник придет
И всех вас линчует, твари
Голова покатилась на пол
И упала на лёд
Потом оказалась в таре
Переполненный кровью год
Газета напечатал абзац:
Он был как все. Всем было все равно.
И умер стыдно: ни в грязи, ни в золоте.
Я скользнул взглядом в конец колонки:
"Нация!
Прячь поэтов, шлюх и пидарасов с вином.
Якобинцы в городе!"