А

Так безвозмездно ждать весны,
Ещё – надеяться на чудо.
Как будто в этом есть покой,
И словно так себя уверить можно,
Что всё не кончено, уже не решено,
Что погребальные костры зажгли случайно
В отраду пьяной солдатне.
Она не пела. Она наугад звала
Сына, который, одевшись дочкой,
Покинул дом и навсегда исчез –
Где корабли оканчивали жизнь.
И, возмолив Гекате, она сложила руки
В отчаянии, в видениях, в блаженстве,
И видела персидскую броню,
И видела чужих легионеров,
Как в город всадники входили, словно дым.
Хотелось верить в неоспоримость зла зимы,
Чего-то ждать, скорее – отшиваться
От мысли, что "не жди добра от персов".
Когда дома опустошенные закрылись,
Из леса вышло Чудище из соли,
Сторукая могучая орда –
В челе едином, как возмездие она.
И молвила на ухо выжившая Мойра:
Есть Хаос, есть Порядок.
Есть Ушко, есть Игла.
И что же первоочередно?
Никто не отвечал.
Она была мертва.
Лежала бездвиженно у подножья
Уже забытого богами алтаря.
По бездорожью псы бродили и рычали.
Голод покинул взятый за; день город.
Она ждала, когда весна наступит.
И подплывал из тени к ней Харон.
– Входи, раз потеряла жизнь и дом.
Стучало сердце. А, может, не стучало.
В больнице одиноко. Никого.
Сын кличет мать у черного причала,
Пока на перекур ушел Харон.
И в эту безвозмездную пору
Приходиться рассказчику открыться...
Я Тот, Кто Существует на Бумаге,
А вне её!
Обыкновенная страница,
Четыре символа на оброненной ткани:
Олива, Ветер, Веретено и Птица.
И даже после своей смерти
Она ответ рассказчика ждала.