Издание постигнет назидание...

Издание постигнет назидание, –
В этой пещере сыро и темно;
Мартовский день, похожий на февральский;
И линия трирем, в Семирамиды
Плывущих, то ли только создающих
Вид, а... может... только тело
На карте глобуса; и новый Цезарь спросит:
Встречались ли уже с тобою мы,
О, Отражение! –
В воде венки, и на щитах спартанцы
Плывут исправно к угодьям Артемиды, –
Как будто только в назидание всё это;
Чего отнять и вовсе не измерить.
Старик Аврелий приговаривал на башне, –
И нас, и нас однажды пригласят
К неведомому Страннику Из Соли,
И кто о чём, о том и будет говорить;
Так и хороший рукописный текст,
В себе самом храня лишь дикость вольной птицы,
Приговаривает ищущих к синонимической трагедии, –
В театре, где нет мест для македонцев, –
Вера в империю такой же слезный блеф,
Ноцебо совести и карточный дворец.
Мой друг-картежник, как с флотом ты закончишь счеты,
Неважно вражеским иль нашим,
Выйди из Храма, что сожгли когда-то персы,
И посмотри на те следы, что сам оставил.
Течет ли в них дождливая вода?
И смогут ли
Те стать однажды речкой?
Можно ли в этом уравнении
Поставить вечность к знаку, что равнит
Богатых, бедных, и, конечно же, ничьих?
Оставим слухи
И желанье обладать.
Хуже этого только болеть
Искусством! – как в спине познается плеть. –
Или вином поить не своих детей.
Тацит всегда возвращается в точку начала отчёта
Линии кораблей... Трибун уже прибыл.
Император приказал долго жить,
Велев подчиниться и умереть.
А значит, процветания славному Цезарю!
Мне его жалко, Луций,
Потому что наш милый правитель
Никогда не познает Стою
Как первоначальную волю,
Мою предпоследнюю смерть; –
И в этих мыслях нет упованья на след в растрате, –
Я хотел бы заметить, что каждый из нас Сенека,
Каждый – кусочек невзрачной, безвкусной плитки,
Положенной Августом, снесенной Нероном.
Я желаю смерти вашему дому! – выступал его предок в сенате, –
И с ним трудно не согласиться,
Если думаешь о растрате всех чувств.
Амфора треснула.
Сократ выпил цикуты, и оказался пуст
Его "потаённый мир", его одухотворенная дорога.
А Фивы все ещё в осаде
Безумного, но праведного бога.