Последний обличитель отчуждения

где  то  далеко  накрапывал  ливень
и  расслабившись  больше,  чем  нужно
котом  мурлыкал  вечер,
острые  когти  поймали  никому  недоступную  музыку,
а  облако  смотрело  глазами  прижатого  к  обрыву  неба,
где  в  трейлере  памяти  заснула  скорость,
как  утонувшая  слабость  намёка 
скручивать  воздух  в  брюхе  невесомости,
спускать  для  вдоха…

каменное  число  семь,  это  знак  улиц  в  ряд
и  мхом  смят  откос  вечно  холодной  змеи
взглядом  отразить  тепло,
широко  улыбается  квартира,
знает,  где  то  рядом  лестница  меняет  лифт
и  тянется  долгая  пыль 
не  обратить  ровно  никакого  внимания  на  свои  подозрения
относительно  граней  инфантильности…

кукушка,  щурясь  от  неги,  неприветлива  без  осанки,
пупырчатая  гирька 
в  старинных  часах 
провисла  холодным  узором  и  хочет  слиться  с  природой,
где  всё  естественно,
справедливо,
где  она  больше  чем  время  взвешивает,
сколько  осталось  ошибок  исправить  после  первого  промаха,
и  кого  остаётся  винить  микроскопическими  порциями…

след  от  скелета  дыма, – это  боль  воздержания  на  агонию,
бешеный  стук  стрелок – это  круг  песка,
ветер  смотрит  в  глаза  листопада,
к  двум  туманам  присоединился  ещё, –
это  дуэт  преобразовался  в  трио,
как  каплеобразный  круг  вбивает  себя  в  стекло,
и  увидели  зеркала  лица  в  оспах,
и  стали  оспы  давить  отражения  ядом,
это  вниз  головой  созерцать  прижившихся  рядом  летучих  мышей,
это  бесполая  тень  затекла  в  стену  неустойчиво…

грозовые  тучи  бродяче  прошли  непозволительно  близко,
перепонки  спящей  совы  вцепились  в  плечо  тишины  параллельно,
полого  ласкал  вылинявший  язык  холодный  узор,
до  полного  безразличия,
да  наступившего,
ватным  эхом  давила 
и  контужено  разжимала
кровожадную  хватку
вскрытая  тяжёлым  отчуждением
брюшная  полость
последнего  обличителя.