Избранное

*****
Безупречны пальцы листвы. Над бессонной рощей,
Ветер на слух ночную мелодию подбирает,
Шелестит смычком и, сквозь зубы, ропщет
На судьбу, на время. Чувствует, - не доиграет.

Ну, еще немного этих длиннот и всплесков,
Лунных кристаллов света, свитых в одно кольцо
Звезд. И, с ума сводящего, полуземного треска
Времени. Лишь цикады знают его в лицо.
21.04.24

                *****
В этом времени, нависающем смертной тенью,
Самого себя в отражении зеркала не узнавая,
Я шепчу, сжимая руками виски растенью,
Потерпи немного, в ладонях моих оживая.

Боль пройдет. Так проходит любая осень.
Стаей снег на листву октября ложиться.
Видишь, там вдалеке, зеленеет волною озимь,
Под сухостоем, слышишь, полевка в гнезде ворошится.

Мы корнями уходим в землю, ветвями в эпоху, в лица.
По зрачкам нашим видно, что боль, наконец, стихает.
А над пашнями в небе кречета клекот длится,
Но между собой мы всегда говорим стихами.

В этой горестной глине - оттиски наших павших.
Мы замираем, сутулясь, губами воздух горча.
И пока, над долиной реют боевые знамена наши -
Кровь, идущих на смерть, как кипящая сталь, горяча.
Март 2024

               Душа
Когда земное притяженье
Погаснет вдруг, душа моя
Взлетит над бухтой, в отраженье
Зеркальных волн, узнав себя.
Целебна, как благая весть,
Души спасительная смесь.

Вглядевшись в моря непогоду,
Вдруг обнаружит над собой,
Досель невидимые всходы
Грядущей жизни молодой.
Озимых юных новый вид  –
Необычайно плодовит.

Не веря вознесенья чуду,
Увидит в ясности зеркал
Свои черты, себя врачуя,
Как скальпелем о гребни скал,
Срывая путы и узду,
Бросаясь в неба пустоту.

Но, кто ты? Вера или птица,
Живущая в моей груди?
Жизнь отступает, как зарница,
Лишь Воскресенье впереди.
Я – жизни временный посредник,
Сосуд, наполненный судьбой,
А, ты - свидетель дней последних,
Мне не угнаться за тобой.

По силе блеска в сгустке ртути,
Напоминавшая звезду,
Душа, взмывая над распутьем,
Расплескиваясь на лету,
Навстречу Страшному суду,
Превысит смертную черту.

Охолонись, хоть на мгновенье,
Мятущееся вещество,
Разъяты швы, распались звенья.
Я жив, но всё внутри – мертво.

И, также, мертвенны закаты:
Последним ямбом золотым,
Навстречу фугам и токкатам,
За горизонта хрупкий тын,
Склонилось солнце по покатой
Тропинке - в залетейский дым.

Вернись, душа в свои пенаты-
В родное тело, и не плачь.
Как ты свободна и перната!
Я - твой заемщик и палач.

Продлись душа в родных пенатах,
Уйми свой безутешный плач.
Ты - форма ангельских пернатых.
Как мне тебя с собой сопрячь?
Я без тебя, как крот не зряч,

Ворочаясь немым растеньем
В ночи кротового жилья.
Вернись, обратно, кроткой тенью,
Душа небесная моя.
октябрь-ноябрь 2023

*******
Мне снятся призраки лесные,
Ночного леса полумгла,
Слова, как ангелы ночные,
Раскрыли надо мной крыла.

И новый сон. И явью лунной
Слова трепещутся в ночи,            
Коснёшься их – разбудишь струны,
Напрасно возмутишь ключи

Живительной кастальской влаги.
Я глух, чтоб уловить ответ.
Светает. Облака, как флаги.
А за спиной - незримый свет.
февраль 2024

                *******
Я не боюсь ни зимних холодов,
Ни колкой ясности январских полдней.
А.С. не правил ход моих слогов,
Но слабый слух мой рифмами наполнил.

И, я пою. Что делать мне зимой,
От бури укрываясь в теплом доме?
Лишь предвкушать несносный, летний зной,
Закутавшись в тепло, в ночной истоме.

Зима на юге: без конца дожди.
Бора, как реактивная турбина,
Ревет, то день, то три, то пять… почти,
Замолкла. Штиль. Вновь зыбкая равнина

Над черноморской бухтой. Тишина.
Утихли ветры: зюйды и норд-осты.
Февраль – мой ангел, форма счастья, сна.
Живешь, в Раю, а солнце, словно остров,

Плывет над зимним морем, не спеша.
Вдруг багровеет воздух предзакатный,
И замирает медленней душа,
Чем волн соленых, сонные накаты.
14.02.24

     *****
Я вымеривал ямбы, анапеста метр,
В пустоту заколачивал слово.
Рифмы в ухо бубнили, что я геометр,
Озадаченный их родословной.

Из подполья души выходили на свет
Незаконнорожденные рифмы,
Корневые созвучья меняли свой цвет,
Обагряя колючие рифы.

Стих цеплялся за стих перекрестной дугой
Предударных стрекочущей сцепкой,
Я вылепливал смыслы звериной тоской,
По канону древнейшего слепка.

Я по памяти рисовал
Горловины пьянящий овал,
Изнутри обожженный сосуд,
Из которого вечность пьют.
январь 2024

                Есиль
                1
Мне восемь лет, карабуран звенит
На медных проводах, как на скрипичных струнах,
Телеграфируя депешами в зенит
Свою тоску новорожденным Лунам.

Буран немеет, оседая до утра,
В кровать степи, становится добрее,
Восточным полумесяцем заря
Колеблется в сухих зрачках Борея.
                2
С сумою редких слов, из забытья
Глуши целинной, скроенной из фетра,
Я в мир входил. Нет лучшего питья,
Чем смесь полузабытых слов и ветра.

Попробуешь и вспомниться ковыль
Тургайских прерий, городок на карте,
Забитый в степь, как путевой костыль,
Забытый навсегда в междоусобном гвалте.
Октябрь 2023 
               
                ******
Гаспар, Валтасар, Мельхиор в Палестине
Брели по промерзшей до неба пустыне,
Им ориентиром служила тогда,
Восставшая над горизонтом звезда.

Лучи озаряли умы звездочётов
Грядущих веков новизной безотчетной.
Кремнистым путем, под всевидящим оком
Сходились жрецы на свидание с Богом,

Ведя сквозь пургу караваны. Роптали
Погонщики. Вдруг проступили детали,
Когда, наконец, осветила звезда
Пещеру, Святое семейство, тогда,

Восточное золото, ладан и мирра
В яслях поместились Спасителя мира.
Младенцу дары принесли звездочеты,
Упав на колени, и царским почетом

Его окружили, и пели от счастья,
От радости и своего соучастья.
Сердца наполняя рождественским светом,
Как точкой отсчета иного завета.
25.12.23

               СЛОВА
Слова, как муравьи, их терпкая работа
Сновать туда-сюда, хоть до седьмого пота.
Обрывками корней наполнив кошели,
Тащить ко мне на стол весь сор сырой земли,
И до утра возиться с дивной дребеденью,
Без роздыху, предавшись всенощному бденью.

Слова, как пришлецы, ведомые Орфеем,
Загадочно сверчат, кто ямбом, кто хореем;
Крылами раздвигая радиус дозора
Вигилов городских, от центра до зазора
Меж небом и дрожащей рампой горизонта,
Подсвеченной лучом полуночного зонда.

Слова, как гладиаторы, идут на свет, робея,
(Им все равно, где жить: на этаже плебея, 
В холодной инсуле в чащобе Авентина,
Или в хоромине в раздолье Палатина)
На сцену выходя, кричат, в рога трубя:
«Идущие на смерть, приветствуют тебя…»
11.01.21 

                *****
                «Муза, скажи мне…»
                (Гомер)               
Только твой голос, порой, настроен
задержать мой взгляд хоть на чем-то дважды:
на странице, чей блеск белизной утроен,
на словах, заплетающихся от жажды.

Только твой голос, как озаренье
от всех прочитанных книг, лишь он,
зрачок наделяет способностью зренья
сквозь тьму, чего был до сих пор лишен.
Если видел, вообще:
в чертеже, в мираже.
1990

                Петербург
Я, в стужу держусь, лишь, «одним Петербургом -
Концертным, …зловещим, нахохленным, зимним»,
Он весь на шарнирах, и в шаге упругом,
Всю ночь молодеет. На льду темно-синем
Невы, отражая свой блеск парусинный,
Топорщится шпилями зданий, оплывших
Под светом, коптящей Луны керосинной,
Лучами своими бессмертье суливших.

Заложен в зеркальную заводь музеев,
И, сам, как в музее, в себе затаился,
И хочет сбежать от шальных ротозеев,
Стыдясь, что за годы, вконец, обносился;
И мучится тайнами древних фасадов,
И помнит, прекрасно, как вьюги ворчали,
Когда, защищая страну от распадов,
Орлов всероссийских на царство венчали.

И мне не найти в продолженье проспекта,
Ни грана любви, ни границы у линий,
Проложенных по преломлениям спектра,
Сквозь, только что выпавший, выцветший иней.
Но, в стужу «держусь я одним Петербургом…»
Бессрочно, в него мое сердце зашили.
А, он наплывает на ночь демиургом,
Качая флагштоками царственных шпилей.
2020

ЦИКАДЫ ОСИПА МАНДЕЛЬШТАМА
Пью ночь, как воду, из бокала пьют.
И мотыльком, тайком, мечусь по ночи звездной.
Мне виден свет, мне выделен приют -
Лишь поле перейти по карте пятиверстной.

Не тороплю мгновенья высоту,
Вцепившись в воздух и, держась за стремя,
Как часовой, забытый на посту,
В молчанье скорбном, провожаю время.

Пью ночь, обточенную об углы локтей.
Впиваюсь в речь цикадных пилигримов,
В цитатный рой, ушедших в ночь гостей,
Летящих впереди, и в темноте незримых.

Каленый оттиск, втиснутый в петит.
Под правою рукой белеет, как страница,
Пространство тех, кто следом полетит.
Мне лиц не различить, меня слепит зарница..    
2020

           Мой ангел
                Елене
                I
Мой ангел, наступила осень,
И, значит, нам идти в пургу
Листвы, взлетевшей с медных просек,
И подчиниться языку
Листвы, в порывистом наклоне
Желто-зеленых сиплых сов,
Вершащей, словно на иконе,
Вязь Византийских вязких слов.

Нам не понять и половины,
Но узнаваемы, вполне,
Нерукотворные картины
И письмена на полотне,
От осени первоначальной,
Первоначальной немоты,
Под ветра возглас величальный,
В окружье азбучной фиты.

                II
Мой ангел, скоро ль нас поманит
К себе бездомная весна?
Нас осень, много раз, обманет,
К лицу ей неба рыжина.

И, мы сдаемся в плен тоскливый,
Вдыхая полной грудью медь
Листвы, тускнеющей в отливах
Заката; чтобы онеметь
От вечереющей лазури,
От не распознанных теней
Всесокрушающей цезуры
Всё сокращающихся дней.
                III
Ты скажешь, дым костра глотая:
-«Как холодно. Как даль черна.»
Кружит, кружит ночная стая,
Не птиц, то - наши имена,
В дрожащем мареве кострища,
Из пепла листьев золотых,
Еще видны, но ветер рыщет,
Напрасно, в небесах пустых;
Ведь, как во сне, мы невесомы,
По-птичьи, вслушиваясь в тьму,
Летим, летим, подобно совам,
Чтобы заполнить пустоту.
2020   
   
              Une belle vue
                «В Беллевю живу. Из гнёзд и веток
                Городок…»
                Марина Цветаева. Новогоднее.
Живу не в Беллевю, не под Парижем,
Но в городе, прикованном горами,
К бессонной бухте, чей простор прокрыжен
Бывает неизбежными ветрами.

И, так уж повелось из зимы в зиму,
Сгущаются декабрьские тучи,
И льют дожди, и бури так тягучи,
Что, кажется, вот-вот меня изымут,
И унесут из ветреного царства
В какую-нибудь сонную лощину,
И я бегу от их самоуправства,
Наслушавшись ветра матерщину.

Все чаще виноградники редеют
И заполняются высотными домами,
И, монолитно, вверх ползут, радеют
О жизни полноте, что над холмами,
Вполне безудержна и центробежна,
И вьется, как лоза, уже бессрочно,
Корнями в скалы упираясь прочно,
И омывается волной прибрежной.

Живу не в Беллевю, не под Парижем,
В приморской железобетонной чаще,
И зелен виноград ползет под крышу,
И поливать его приходится все чаще.
ноябрь 2020

              К Урании            
Мне бы каплю дождя
на иссохшую в плаванье душу.
До минут низводя,
свое прошлое с будущим в сушу,
я вложить бы хотел,
только волны, с настоем печали,
укрывают предел
горизонта своими плечами.

Горизонт невесом,
И смыкая свинцовые веки,
Каменеет лицом,
Испаряется в небо , навеки.
И, я так же ,как он,
Запрокинув от ужаса душу,
Упиваюсь песком
Терракотовых звезд, но бездушен,
Нескончаемый рой
Пустоты из бесчисленных доньев,
Мне спасением строй
Облаков: по ресницам ладонью.

И, как будто во сне
все качнулось. Забыв оглянуться,
я плыву в вышине,
столько неба вокруг, но проснуться,
все никак не могу,
усыпленный качаньем напева,
в своем теплом мозгу,
я, как маятник – справа, налево

или наоборот.
И, покажется, что гениален,
этот круговорот:
линза – плоска, но взгляд вертикален.
И следит циферблат,
как секунды сцепляются в строчку,
и сквозит через взгляд,
то ли вечностью, то ли отсрочкой.
2002 
                Египетская марка
Над урочищем, всплывших вдали пирамид,
Гром веков из орудий пространства гремит.
Мне хамсином несутся навстречу полки
Колесниц, - невесомых над призмой реки,
Исчезая, как в протуберанце,
На горячем, желтеющем сланце.

Разбиваются армии пришлых невежд,
В плен уводятся сны, не сомкнувшие вежд,
И не счесть удивленья немых чужаков,
Захлебнувшихся притчей о смерти богов:
На подбор – лишь одни иностранцы,
Не способные – в преторианцы.
Обойди, хоть полмира, не сыщешь уже,
Ни намека на истину, что в неглиже,
Смела выйти, ступить за дворцовый порог,
Зачиная провидческий, древний пролог,
Оставляя на глиняных глянцах
След  граффити, покрытый багрянцем.

Скарабеи хранят золотую печать-
Фараона на царства Египта венчать.
Изумрудна скрижаль, усмирявшая прыть,
От начала бездонных времен. Переплыть,
Вплавь, спокойно влачащийся низменный Нил,
Не дано никому, только гнилостный ил,
Доплывает до устья великой реки,
Там уходят в лазурь неживые полки,
Повторяя в заученном танце,
Неземные, дремучие стансы…
2020 

                Второе рождение
                Елене
Я люблю тебя здесь, в окруженье февральской разнузданной вьюги,
Среди, жалящей веки, разорванной в клочья небесной фольги,
Налетевшая заумь ненастья бушует на призрачном юге,
За студеным, зудящим забралом не видно ни ночи, ни зги.

Полустертые профили жизни теряют свое очертанье,
Пропадают из виду, навек, в беспощадном извиве судьбы,
И февраль, укрывая от Бога глаза, доверяет решать трамонтане,
Кому выжить, сегодня, в грохочущем хаосе вирусной злой молотьбы.

Эту ночь пережить, пересилить зимы ледяное круженье.
Как впервые, увидеть тебя, возвращенную из темноты.
В наступающей жизни, весной, каждый вдох, как второе рожденье.
Я люблю тебя голосом, вырванным из коченеющих лап пустоты.

Продираясь сквозь гулкое горло боры перекрученным хрипом,
Ледяным наждаком, до крови, соскребая с себя немоту,
Я люблю тебя голосом, шепотом, небом услышанным криком,
Шевелением любящих губ на гремучем февральском ветру.
03.03.21

                СТРАДА
В последний раз, почувствуешь себя,
Приставленным к ветрилу бытия,
На утлой лодке, сорванной с причала,
И бурей, отнесенной в океан,
В котором, без предела и начала,
Приговорен носиться по волнам.

В ночи, распахнутой, над сумрачной долиной,
Волами тучными с блестящей чешуей,
Пасутся волны, перемешивая глины,
Глубин глухих. Всю ночь, передо мной,
Идет страда, и, ветер запрягает
Стада мычащих волн. В продоль, и в ширину,
Бредут валы, как плугом, налегая,
Хребтом вола, на встречную волну.

Гуртовщик-ветер, неустанно, хлещет
Охапкой розг по спинам валунов,
Но, вместо крови - горькой пеной блещут
Живые скалы грозных бурунов,
Их не унять. До собственной кончины,
Взрыхлят и перемелют наготу,
Распаханной в глухой ночи, пучины,
Посеют свет. Здесь звезды прорастут,
И отразятся в бездне чернозема,
Заколосятся вышней тишиной.
Мне не пройти страду - в щепу изломан,
Мой бедный ялик валовой волной.
2020

****
Я мало выпил: надо было пять,
Возможно десять,
Я устал считать,
Запоминать и сравнивать предметы.

Но, что-то лезет в душу.
-Изыди.
Не отстает и душит.
Впереди и позади,
Мне ничего не видно.

Смотрю на небо –
Есть на свете Бог.
Ко мне он, до сих пор, не слишком строг.
Возможно, он реликт или творенье
Не здешних мест.
Но с моего рожденья,
Бог наблюдает, как стараюсь я
Сокрыться от законов бытия:
Уйти в расход,
Окончить дни свои,
Без божьей кары и его любви.

В огромном знании, как в чаше золотой,
Не больше золота, чем серебра и меди.
И, невзначай, чтоб подтвердить, проверить,
Что всё - разновелико изнутри,
Господь дает мне шанс,

Но я тоскливо,
Взираю на бесцветный потолок,
И ничего не вижу, только клок
Безмолвного, "как до молитвы неба..."

Возможно, в перспективе, Бог на Феба
Похож анфас?
Но в профиль не могу
сказать, я не читал Сковороду
Г.С. А зря:
По сути, лишь пургу
Я различаю. Встану, свет зажгу.

Спасибо, Боже, что даешь дышать
Душе бессмертной.
Нужно ль мне решать
Как зарождается душа
При первом  вдохе,
И после выдоха последнего,
Куда уходит вспять?
Вдруг, не вдохну,
Вдруг - не зачем дышать?
Я мало выпил: надо было пять,
Возможно десять.
Я устал считать,
Запоминать и сравнивать предметы.
сентябрь 2020

      По дороге в Эльзас
             1
Я вспоминал как позднею весной
Летел в Париж крылатою блесной.
Покачивалось небо. Облака,
Что слюдяные боги из Валгаллы,
В иллюминатор всматривались. Алый
Закат глядел на них издалека.

А, может, и не боги, просто скалы
Небес, очерченные высотой,
Сквозь блеск иллюминаторов, усталой
Заката восхищались красотой.
                2
Сойдя с небес, вручив себя властям
Таможенным, просвеченный рентгеном,
Как праведник, подвергнутый страстям,
Аэропортовым аборигеном,
Я ровною, накатанной стезёй
Поплыл в Париж омнибусной ладьёй.

Простые пригороды, люди-прихожане,
Без суеты, в воскресный вечер свой,
Гуляли, как гуляют калужане,
Вдоль парапетов древней мостовой.

                3
Здесь, как виденья ангелы не спят
И продолжаются в немой архитектуре:
Над контрфорсами по прошлому скорбят,
И вместе с птицами резвятся в квадратуре
Небес, глядящих на свечной Париж,
Уже, по-ангельски. Сдувая прочь пылинки,
Восточный ветер - небожитель крыш,
Средневековый обдувает клинкер.

Подслеповатых звезд ночная карусель
Кружит над городом, и следуя погоде:
То выглянет над аркой Карузель,
То скроется, растаяв, на восходе.

И, кажется, вот-вот, заговоришь
На языке Монтеня и Бодлэра.
При ливне, время каплет с местных крыш,
И на карнизах повисает эра.
                5
Пишу заметки о Мюлузе и Страсбуре,
И растворяюсь в станковой скульптуре.
И, неизменно, от карандаша,
Построчно отделяется душа.
Но время, обнажаясь, в темноте -
Прекрасно в первозданной наготе.
                6
Мгла обрамляет черной бахромой
Притихшие дома. Свинцовые светила
Расписывают витражи сурьмой.
А, изнутри, соборные кадила
Сражаются с потусторонней тьмой…
ноябрь 2020

                Пленэр
Утро в город заходит, всегда, от восточных ворот,
Вперемежку с туманом, ан нет, то, тогда, с облаками,
Всякий раз, натыкаясь на ночь, пробирается вброд,
Будто крот, осторожно, на ощупь, слепыми шажками,
Щурит глаз, и пытается, каждый неясный предмет,
Рассмотреть досконально, обнюхать, погладить по коже,
И сравнить первородство с безродностью прошлых примет,
Только, память подводит, рассвет повторить невозможно.

Импрессионистично, по-детски, привстав на носки,
Отвечая урок, из-за школьной классической парты,
Свет, небрежно тушует неброские, с виду, куски,
Сквозь туман проступают эмблемы, щиты, алебарды…
…Впечатленье дурное, все смазано, чья-та мазня.
Но проходит мгновенье. И, вот, на картине, вельможно,
Проявляется город, законченным видом дразня.
Закавыка одна: это всё повторить невозможно.
2020

ОВИДИЙ
Над нами ночь, над нами звезды,
И неба чистый чернозем.
И долги дни, и долги версты
По небу, взятому в заем.

Давно распахано другими
И в глубину, и в ширь, и вкось.
И небеса стоят нагие.
Но я для них - пришелец, гость.

Иду, в бреду глубокой ночи,
Под парусом, без облаков,
И гнется стеблем позвоночник
Под тягой древних сквозняков.

И ощущая их бессмертье,
Становишься подвластным им.
И через два тысячелетья
Я вечной силою гоним.

Чужой по сути и по виду.
Как рассказать и объяснить,
Что, видимо, еще Овидий
Нашел сшивающую нить,

И сшил в единое пространство
Все италийское родство,
Все черноморское убранство,
И двух лазурей вещество.
2020

****
Так, видимо, растут цветы,
Так прорастают окончанья
Из слов травы: немы, просты,
Прозрачны жесты, примечанья,
Приметы прошлых зим и лет,
Обеты, данные до смерти,
Ворвавшихся слепых комет,
Разбитых в центре круговерти,
В траве из гула снов и слов,
В волне, хлестающею гривой, -
Внезапный, неземной улов
Осколков света: прямо, криво,
Как рикошет из всех пространств,
Пронзительнее ре-диеза,
Так звезды падают на нас
Монетами из царства Креза.
2003

                МАГДАЛИНА               
                «Что сделать мне тебе в угоду?
                Дай, как-нибудь об этом весть.»   
                Б.Пастернак. Памяти Марины Цветаевой    
                I               
До подземных жил
дотянуться, справиться.
Душу одолжил,
а была не праведница,

жгла горящим ртом,
пепел падал кружевцем.
Вспомнится, потом:
так мгновенье кружится,

ровно перед тем,
как померкнет свет. И ты -
в бездне. А затем?
Там, в раю, цветут цветы,

точно так же, как
здесь, перед чистилищем?
Или здесь - пустяк,
или там - узилище?

Свет, вообще, - один
крепкий узел связанный.
Раб и господин,
кем, на что помазаны?

Там ты не в раю.
Волями господними,
Там ты на краю
рая с преисподними.

Девять их таких
«дисков атлетических».
(Зрение и стих -
с берегов аттических).

Девять их: круги
этажами стелются
в промежутках зги,
жутких. Вспять не мелется

времени копна.
Маятники, пропасти –
девять раз до дна
сквозь все эти лопасти.

Мысль в мозгу ясна:
выдохнуть конечный стих.   
Девять дней без сна:
отоспимся в вечности

времени. Слюда
маятников вертится.
Девять раз со дна,
вспомнишь – не поверится.   

Сверху не видна
горловина вечности.
Девять дней без сна,
до бесчеловечности,

через жернова,
горловину мельницы.
Девять – сызнова –
кто еще осмелится?

И, как серафим,
жизнь кружит над гнёздами.
Небо окропим
душами, как звёздами.

Со свеченьем душ
над полями с вязами
Сын, Отец и Дух
в крепкий узел связаны.

Обживай свою
неземную сторону.
Сколько душ в раю?
Что, Цвета…? просторно им?
2002; 2017

        МАРИНА ЦВЕТАЕВА  I               
Что стеречь? Беспечно слово,
Открывает двери и засовы.
Ты подобна первой христианке:
грудь растеряна, одна на полустанке
остаешься дожидаться, то, что свыше
будет, ведь пока не весь же вышел
свет: так факелом по коже -
узнаешь, что ближе, что негоже
смерти перед сетью изобилья
слов. Но пытка речью - не бессилье.

Речью заполняя письма, встречи;
что грядет - то будет, может сжечь их?
и, вгрызаясь в воздух, в область слуха,
обогнать, умножить? эхо глухо...
Остается след, поверхность. Где-то,
очень далеко, письмо - ответом:
что? запреты отстоялись в вина?
пей! веревка, шарф, там - все едино.

Без вины она, с одним предначертаньем
дневников. Под черной с белым тканью - 
руки, грудь растеряна. Ответь: что стеречь?
Как быть, когда иссякнет речь?
1990, 2020 

   МАРИНА ЦВЕТАЕВА  II   
Ты, как Гермесова комета,
Неторною дорогой в рай,
Летишь с другого края света,
Маршрут меняя по заметам,
Настроив слух на звездный грай.               

Ты зачинаешься с фальцета,
По горло в вечности густой.
Ведь, в сущем, нет такого цвета,
Нет ни центона, ни терцета,
Тобой не взятых на постой.

Ты, каждой ночью расцветая,
И, небу, верно, невдогад,
Что в строфы вены заплетая,
И, Божьей искрой опадая,
Подсвечиваешь рай и ад.

Между душой и бренным телом,
Краев невидимый разрыв,
Сшиваешь, как бы между делом,
Что сделалось твоим уделом,
Уйдя над временем в отрыв.
28.02.21

                ТРОЯ

                «Я думал о происхожденьи
                Века связующих тягот.»
                Б. Пастернак. Высокая болезнь.

                1
Как многотонные гири
Времени: строй кораблей.
Лезвия строганых килей
Вскрыли аорту морей.

Мачт островерхие жала
Впились в ночной небосвод.
Будущее дрожало,
Билось ногами в живот.

Мачт бесконечные жерди.
Море, как чаша плывет.
Впрок принесенные жертвы
Трутся о жесткий обвод.

Гордым, безудержным роем,
Западный ветер жесток,
По направлению к Трое
Флот повернул на восток.

                2
Гений, владеющий тайной
Дара общенья с богами,
Зерна наития, дай нам,
Звездами и жемчугами.
Засти от едкого смрада
Липкого дыма каверны
Адовой. Засти от хлада,
Всепроникающей скверны.
С кем мы, стезей неизменной,
Выйдем в клыкастое море,
Кто защитит Ойкумену,
Если разрушится Троя?

                3
Мы, как былого герои,
Вставшие рядом с богами,
Пели над стенами Трои
И говорили стихами;
Неба дрожащие своды,
Над горизонтом держали.
Где наши горькие оды,
Стансы великой державе,
Времени ямбы, хореи,
Хрупкие, как изваянья?
Все уносимо Бореем,
Кроме имен и призванья.

                4
Горьки, как черные мысли,
Ветром гонимые волны,
Лбом упираются в мыс ли,
В бухту ли. От своеволья
Антропоморфного тавра
Нету спасенья на суше:
В зелени пряного лавра
Кровь станет тише и суше.

                5
Море рифмуется с Троей,
Речь обращается в эпос.
Волны, шагнувшие строем
Тьмы на Троянскую крепость,
Как зачинатели скорби,
Не обуздали свирепость.
Дымом, над пламенем горбясь,
Слепнет Троянская крепость. 

                6
Слепнут смиренные звезды,
Нет у богов заклинанья,
Чтобы сгоревшие вёсны
К жизни вернуть из изгнанья.
Пепельно-черное море
В скорбный окутано пеплос.
Море рифмуется с Троей,
Речь обращается в эпос…
декабрь 2020

Дидона и Эней

         Я как сон, как продолженье
         Расставания с тобою.
         Ты проснешься, в утешенье
         Будет рай над головою.
         
         Ухожу. Слезою, пеной
         Вслед махнешь мне, чуть живая.
         Назову тебя Еленой. 
         Но опомнюсь, узнавая:

         С кем сравнить тебя, Дидона?
         В этой схватке рукопашной, 
         С миром всем, я обнял стоны
         Тех, кто обнял камни, пашни.
       
         Не хочу тревожить взгляд твой
         Наважденьем стран восточных.
         Непроизнесенной клятвой
         Догорают многоточья.

         Вслед махнешь пурпурной пеной,
         И вернешься за когортой,
         Дым взойдет, над Карфагеном,
         Трои гордой.

Светлой  памяти О. Э. Мандельштама.

                "На стекла вечности уже легло
                Мое дыхание, мое тепло."
                О.Мандельштам.1909
      
                "Черная ночь, душный  барак,
                жирные  вши…"
                О.Мандельштам.1938               
 

…Чернела ночь, душил барак,
Жирнели вши от перепоя.
Над саркофагом грозный мрак
Свое правленье моровое,
Браздами жутких холодов,
Справлял с коварством печенега.
И слезы всероссийских вдов,
Как звезды наполняли небо.

Я б в Петербург дошел пешком.
Вы видите, как осы бьются
Через игольное ушко,
В просвет, прорваться, дотянуться,
Хотя б на полувздохе сна.
Кончается моя морока.
Икон небесных кривизна
Плывет из готики в барокко.

Но, нет мне места на «доске»,
Чернеющей в другой стихии.
Один, в затерянной строке,
Как тень лечу на волоске.
Я легче тени, налегке,
На ссыльных облаках России.
              __________
На стекла вечности, как амальгама,
Легло тепло дыханья Мандельштама.
январь 2021

   Над закатом далекого неба

Звезд отары, внезапно, под осень,
Пропитались парным молоком,
Распуская тяжелые косы
Ариадниным белым клубком.
Молчаливо глядят на дорогу,
Не галдят и не путают след,
Не спешат возвращаться к порогу
Несуразною разностью лет.

Звезды лицами прячутся в осень,
Опасаясь ходить нагишом,
Чтоб не рухнуть, рассеянно, оземь,
Вместе с тяжким медвежьим ковшом.
Растворяясь в ночном купоросе,
В пустоту зарываясь ежом,
Словно, в хвою, под ветками сосен,
Налетевшим под утро дождем.

Так и жить бы спокойно, высоко.
Смейся, пой, на судьбу не ропщи.
Но, однажды, в мгновение ока,
Молча сгинуть…Кремнём из пращи,
Улетая в кромешную небыль,
Прогорая дотла от тоски,
Над закатом далекого неба,
С комом в горле, и пеплом в горсти.
январь 2021

           Пять повестей
                Елене
                1
Войди в мой дом, перепиши начала.
Поспешность ткани придержи
Неторопливостью причала
И руки тайной обвяжи.

Мне руки тайной завяжи
И поднимись на выступ ночи,
Где сны -  пустыни миражи
Свои слова о воздух точат,
Словно испанские ножи.

И прикоснись холодной местью
Незримой стали острия
К едва заснувшему предместью,
Чтоб предрассветная струя
Гремучей, неусыпной смеси,
Блеснула кожей, как змея,

И зашуршала, как змея,
Между лопаток, тратя вечность,
Туда, где рушится заря,
И не дают расправить плечи
Еще холодные моря.

И, как развязывают петли
В полете утреннем стрижи,
Входя в дождливые столетья:
Мне руки телом развяжи.
1990; 2017

              2
То отступала, то пленила,
Записывала в исповедники.
Вдруг, окна небом заменила,
Срывая ставни, как передники.

Ты та, другая. Или, или…
Все сказано, но повторятся
Приходится. Углом застыли
В ознобе пальцы. Притворяться
Собой. Озоновые кили
В промокшем вечере ярятся.
И не понятно: или, или…
И повторять, и повторяться.

И, снова, по диагонали
Врываться в скученность болезней,
И ждать в приемном госпиталя, 
Любых перевранных известий.   
Ждать дверь, которой не по силам
Открыть пространства хрупкий полог.
Совсем не равная, сивиллам,
Ты ослепляла, словно, всполох.

Но, громы удлинялись эхом,
И множились, соударяясь.
На площади стояла Гретхен.
Во всех закатах повторяясь.
1989

             3. Маргарита.
            «Насущное отходит вдаль, а давность,
            Приблизившись, приобретает явность.»

                Гете. Фауст.

               
Гроза, грядущая над полем,
Спешила в город, в свой удел.
Он следом шел, хвостом собольим,
Приманивая юных дев.

Вошел, и сделавшись каликой,
Смешался, как актер из драм,
С ватагой шумной, многоликой
Приникшей к перекрестью рам.

Напущенная сатаною,
Чесотка вызывала зуд.
Но, площадь, окатив волною,
Гроза вершила Страшный суд.

Входили: то, поодиночке,
То целой сценой, но двоим,
Задуманным единой строчкой,
Холодным гением твоим,

На сцене не хватило места,
И тот, кто руки целовал,
Со своего не смог насеста,
Слететь, чтоб рухнуть в дней провал.

Лишь мертвенное удивленье
Скользнуло в трещины мостков,
Ища защиту в заточенье,
От стука дамских каблуков.

Трещало платье от разрядов.
Пряма, как молнии ожог,
Она прошла, конечно, рядом,
Что лоб от напряженья взмок.


Она ему, еще, не мстила
Плечом, откинутым назад,
И дьявола ему простила,
И сон дурной, зовущий в ад.

Она ему, уже, не мстила.
Вошла, как Эльмовы огни.
Не узнавала, лишь просила,
Чтоб чашу мимо пронесли.         
1990,2020         
              4
Заплаты заката на тьме темнокожей,
остаток распада на запад рогожу,
чадрою восточной бросает, и слепы:
дорога, карета и платье из крепа.
Тревог перекрестки в оковы отлились,
на руки упали и в спицы вцепились.
В декабрь, в расход –из бульварного склепа,
несется карета и платье из крепа.

Подъезды далеки, проемы забиты,
но картою в масть все сомнения биты.
На мост разводной успевает карета.
Дорога, как платье из черного крепа.

Грозой, разделенная наполовину,
уноситься ночь, низко шляпу надвинув:
в разводы мостов и под всполохов трепет,
на цугом заложенной черной карете.

И за город рвутся, забыв о засаде
по бреши, размытой в гранитной осаде,
по времени, вырванному из вертепа:
дорога, карета и платье из крепа.
1989
                5
Вы не видали их, успевших
уйти по неокрепшим вьюгам
и затеряться в захрипевших
метелях, запряженных цугом.

И, видимо, заставы правы,
колокола твердят об этом,
что нет пронзительней отравы,
чем повесть покидать дуэтом.

В столь бесконечно ясных смыслах
расчерчено свеченье неба,
на  необъятных коромыслах
расплескивая всплески гнева.

Так вечность всходит круг над кругом,
чтоб окольцованное время,
пространство вспахивало плугом,
в подзол сводя людское племя;

подобие в его деснице,
устанет трепетать запястье,
и снова сыпаться пшенице
в горнило ненасытной пасти,

и, снова, в забытьи, заставы
пройти, укрывшись лунным светом,
и, плыть пронзительной октавой
над неоконченным дуэтом.
2019

                ОРФЕЙ
Пока ты пела,
вечность пролетела,
над головами,
листьями, крылами,
и клиновидными курлы – курлами.
Осталось золото роскошного надгробья
лесов, с их взглядами сквозь прутья, исподлобья.
Слезящимися, смертными глазами,
следящими за мною, за тобой, за голосами.

Ты, помнишь, Эвридика, тоже, что-то пела,
пока он выводил ее из дымного предела,
по рухнувшим с небес, шершавым бликам
заката осени, переча зычным кликам.
Но не довел: так птица, ненароком,
бросает взгляд назад, до минованья срока,
туда, где смертных ледяные антифоны
стихают навсегда в объятьях Персефоны.
1990
                Ростропович
 (Dvorak Cello Concerto in B minor op.104)

Зал лился, заполнялся: крепкий бриз,
Качал смычка упругие качели,
Но пальцы цепенели, как каприс
На струнах вздернутых виолончели.

Зал лился, заполнялся по виски
смятением свидетелей, следящих
за восхождением прижизненной тоски,
на стыке будущего с настоящим.

Последний раз, вручая, словно дань,
небесной доле немоту ладони,
на деку обопрется, как на длань
Господню, обращенную к Мадонне.
1990; 2017

      Маленькая ода Георгию Победоносцу
                на гербе Москвы
Белеют звезды в вышине,
И, что-то, тихо шепчут мне,
И меж собой вступают в спор,
Поддерживая разговор.
И светом яблочного цвета
Весенняя Москва согрета.
 
Луна медузой плосколицей
Парит над каменной столицей,
И гомонит ночной прибой
От радиально-кольцевой
До тротуаров Моховой,
Под башенных курантов бой.

И, как старинные ларцы,
Стоят московские дворцы.
И тени выбывших жильцов,
Их охраняющих стрельцов,
Гуляют по московским барам,
Мешая тоник с полугаром.

Над белокаменной Москвой
Витает дух сторожевой,
И луч его меча двуостр,
Как бронза древнеримских ростр,
Копье вознесено над миром
Клубиться мантия сапфиром,
И светятся, как образа,
Его печальные глаза.
декабрь 2020 
 
ЦЕЗУРА

Тень цезуры, как секира,
Над моею головой.
Не молчи, волнуйся, лира.
Ты поёшь, и я – живой.

Солью выстлана дорога
Через поле в темный бор.
Погоди еще немного,
Не гони, во весь опор.

Как там будет, я не знаю,
Только слухи, что не та
Жизнь - не жизнь. Тоска сквозная,
И забвенья маята.

Бор безбрежный. Мачты-сосны,
Словно, в крови от смолы.
Светом выщерблены звезды,
Догорают до золы…

Позже каяться заставишь,
И месить тугую грязь.
Долго, долго, жаждой маешь.
И бросаешь, отрезвясь.
декабрь 2020
****
На занавес хрупкая тень прилегла.
На сцену сражения вымысла с ложью
спускалась трагедий Шекспировых мгла,
мешая подмостки с галёркой и ложей.

Мне быть и не быть. Я играю с листа.
Один на один с затаившимся залом.
Мой Гамлет опять так похож на Христа,
Но рухнет, пронзенный отравленным жалом.

Провалы, аншлаги - заполнен партер:
И тень Каллиопы, волною озона,
смешает рыданья забытых гетер
с понтийской соленой строкою Назона.

           ЭПИФАНИИ
(цикл из десяти стихотворений)

                1

                ВЕРГИЛИЙ

                "Круг последний настал
                по вещанью пророчицы Кумской…"

Последний день далекого июля.
Ты был в нем одинокий и чужой,
С предчувствием наполненной душой,
Среди толпы, опухшей от разгулья.

К чему пришел ты, баловень интриг,
Верней, к чему приблизился, уверив
Себя, что при наличии неверья,
Ты б смог освободиться от вериг.

Свобода больше рабства, оттого
Она стирает первозданность линий:
О том писал, возможно, Старший Плиний.
Все изменилось, не меняя ничего.

Все изменилось. Но, в последний день,
Перед лицом единственного шанса
Ты не упустишь случай удержаться
Во Времени, и в нем оставить тень.
май, 1990

                2
Слово вживалось в изломы лица,
В зренье, в объем неоконченной мысли.
Было: тревожное тело Отца,
Свет задыхался на дремлющих листьях.

Кляли виденья, не верили в сны.
Кто-то ошибся, но кто-то был сведущ.
Позже, как первенец, - месяц весны,
Скрытый от глаз, будто царская ветошь.

Позже, все позже: пещера, костры,
Сны без оглядки, знамения полдень.
Кто это там, и кому все дары,
Кем строгий сумрак пещеры заполнен.

Слово входило в раскрытую дверь
Медлило и оставалось под спудом.
Кто это там, почему этот зверь
Дышит, как дышат предчувствием, чудом?

Вспомнить, но, что: поцелуй мертвеца,
Боль омовенья, изломы на кистях.
Было: тревожное тело Отца,
Дух задыхался на дремлющих листьях.
1990


                3
Так шли они вслед за Тобою,
Стекаясь из ближних округ,
Еще разношерстной гурьбою,
В оградой, очерченный круг.

Окраина в ноги валилась,
Плечами касаясь земли,
И мучилась, и дробилась,
И замирала вдали.

Обрывком последнего слова
Клонились деревья до пят.
Казалось, остаток Покрова
Предчувствием утра распят.
март 1989

                4
Ослепшее, как расставанье.
Вошедшее не повернуть
Спиною к подступившей рани:
Лишь, только, сны ополоснуть.

Ослепшее, как расставанье.
И, только, здесь, и тронешь, чуть,
То беспокойное незнанье,
Накатывающееся, как ртуть.

И канонады, и метели,
Затихшим воском оплывут
Перед свечою на колени,
Освободив ее от пут.

У всякого своя расплата.
Твой след и почерк – не делим.
Но, вдруг, я захлебнусь Пилатом,
Расставшись с именем Твоим.
17.03.89

                5
Не говори, не нужно пышной ваты:
Распяты небеса над выдохом Твоим,
И рана запеклась в развалинах горбатых
Приморских облаков - Ты ими, лишь, судим.

Не говори, не нужно пышной ваты:
Все снова, без конца, через костры;
И горло перетянут мне закаты,
И ночь свои оближет топоры.
09.03.89

                6
                “Ночная  даль  теперь  казалась краем
                Уничтоженья  и  небытия”.
                Б.Пастернак. Гефсиманский  сад.

Сухое пенье немоты.
Сойдя с земли, кусты маслины
плывут над краем темноты,
спускаясь с гор в сады долины.

Я - Твой неузнанный иной,
неведомо сюда забредший.
и оглушенный тишиной,
дышу, как душу вновь обретший.

Меня не отпускает блик
единственной звезды из скани
веков, сплетенных, точно лик,
нам явленный на Иордани

Тобою. Время включено 
в число убийц: от цвета пепла
болят глаза. Черным, черно.
и, кажется, что жизнь ослепла,

что позади Кедрона ров
с водою времени тягучей,
но, как среди иных миров
я все плыву в круженье жгучих

морских или небесных звезд,
в их медленном вращенье, беге
от мира времени, где слез,
как высушенных звезд на небе.

Как матово горят века.
Их мерный треск, на ровной ноте,
похож на постук молотка,
в руках, приученных к работе:

так гвоздь вбивают в облака
слепые пальцы - стуком, болью;
так кровь стучит в мозгу, пока
не захлебнешься черной кровью.
2002

                7
Видишь себя в январе,
в лапах еловых классической стужи,
будто стоишь на костре,
чувствуешь жжение хвои, и душу,

т.е. незримую часть,
кто-то берет, и с собою в морозный
космос уносит, где красть,
в общем-то, нечего - азбука Морзе,

вакуум, стужа, тоска.
И, как Дж. Бруно, внезапно прощенный,
смертью своей, свысока,
смотришь оттуда на свет отрешенный,

спекшийся хрупкой золой,
пущенный волнами тени небесной,
легкой, спасенной душой,
из пустоты, окруженною бездной.
2002

                8
Меня уносит ветер, как листву,
и запускает ввысь, и обрывает сердце:
теряя вес, теряю плоть, плыву,
до самых верхних «до» в трехдольном скерцо.

Я, кажется, пою, но про себя,
музыку ветрену: лишь такт и величанье,
вздымающие вдохи корабля,
над выдохом бездонного молчанья.
2002

                9
Как хорошо, что есть иное небо,
что отражается в зрачках движенье строк.
Как хорошо, что жив, и хватит зёрен хлеба,-
гортанной смерти грифельный оброк.

И я перебираю эти зерна,
как жемчуга. И звуки из руки
свободней рыб в любом краю озерном,
и чище слез тугие плавники.

Я здесь один среди равнин биенья,
и не заполнено зияние пустот.
Еще прозрачней музыки и пенья,
волна, холодная, как залетейский лед.
2002

                10
Небо, обретшее тему овала,
лист, запыхавшийся, как покрывало
ветра, над стынущей Ойкуменой.
Слева и справа твердят об изменах,
об изменении смысла и духа.
Время, убитое на поруху,
не возвращается, с видом скорбным,
преодолеть перешеек загробный:
потусторонняя видимость тренья
горше ньютоновых сил тяготенья.

Лица, обретшие тему овала,
Удивлены: "И ты здесь ночевала?
В этой постели, укрытая этим,
Как его там, ну, который светел,
Точно, то облако на рассвете".


Новые слухи скрадут неверье
старых архангелов к новой вере.
Новые слухи ползут проворней
Старых архангелов на амвоне.

Новые слухи ползут прямее
Старых архангелов. На примете:
Странность походки и странная особь,
После исчезнувшая, как осень,
В стынущей зелени кипариса.
(Южная осень дороже Париса,
Но не Елены). Его же свита
Вся разбежалась, едва не бита
Была   камнями. Он же, отмыкав,
Положенный срок, руками омытый,
Вышел   в пространство, лишенное тверди,
Теперь возвращается через тернии
К телу единственной запретнокожей,
К свету, в котором на вечность умножен…
1990

                ВЕСНА
                1
Холодный март играет в прятки
С зимой, охрипшей от ветров.
И в этот промежуток краткий
С природы, в сонной в лихорадке,
Сползает ледяной покров.

Так, каждый март, меняя кожу,
Земля, как юная змея,
Глядится в небо, в день погожий,
И снег, потертою рогожей,
Лежит, раскинувшись плашмя.

И солнце тянется, спросонья,
Притронуться к моей щеке
Своей шершавою ладонью,
Чтоб мартовское межсезонье
Разлилось в ледяной строке:

                2
Короче стопы - жизнь короче,
Но удлиняется строфа,               
И набухают кровью почки
Ветвей, немых от многоточий,
Лишенных смысла, счастья, сна.

Им кажется: внутри плотина
Застыла тромбом ледяным,
Смертельным, вечным, неживым….
И не увидят ветви сына,
И не родят деревья дочь:
В аорте, вместо сердца, льдина
Качает на коленях ночь…..
                3
… и роща в скрипичных извивах,
На струнах, настроенных в тон
Дрожанию, скрытому в ивах,
Не сдержит прикушенный стон
Про мощный поток величавый
От  крыльев, от вспухших берез.
Как воздуха в воздухе мало
Для птиц и для зелени слез.

По капле, по вдоху, раскрытым
И, вспухшим от голода ртом,
Безгласные, хриплые ивы
Кричат о недуге своем,
О вывихе хриплом, горбатом,
О лопнувших почках, о снах,
О птичьем безумье, распятом
Над проблеском жизни. Весна,
Текущая горечью хлипкой,
Из мглы, побывавших в аду
Зеленых проклеенных всхлипах,
Кипящих в прозревшем саду,
Запомнит токкату и фугу
О тяготах первого дня,
Рождаясь во тьме от испуга,
Корнями, врастая в меня
             *****
Медленно неба свеча угасает,
Темно-лилова ночная шагрень.
Звезды, как стрелы, бесшумно вонзают
В небо живое каленый кремень.

Тянет на море. Нырнуть затухая
В черной пучине вселенской искрой,
И развинтить своё сердце до гаек,
Мысли окрасить глубинною мглой.

Вызубрить звездный учебник от аза
И до омеги, сшивая внакрой,
Тело и душу, от черного сглаза,
Острой как бритва кремневой иглой.
06.02.21

   *****
О души спасенье
Ветер шелестит,
Придет воскресенье,
Бог нас всех простит.

И, покорны Спасу,
Сгрудимся тишком,
Всей безродной паствой
В рай пойдем пешком.

Ни чинов, ни рангов,
Душам несть числа,
Замыкая фланги,
Мать в чем родила.

От начала жизни,
До конца пути,
Бог один, повсюду,
В спину нас крестил.

Долог путь, извилист,
По-над пропастью,
В небе кружит финист
Острой лопастью.

Звякнут крючья-годы
Сталью боевой,
Ястреб всепогодный -
Неба смертный вой.

Поживем- узнаем
Смерти нет в раю,
Смерть – она вне рая,
Где-то на краю,

За межой, за пашней,
В прошлом. Заросла,
Призрачностью павших,
Памятью взошла…

…в пустоте, над бездной,
Выглянет на свет,
Горечью небесной:
Смерти в рае нет.
март 2022


                На выставке Сальвадора Дали.

                «Вот это и зовется "мастерство":
                способность не страшиться процедуры
                небытия - как формы своего
                отсутствия, списав его с натуры.»

                / И. Бродский. На выставке Карла Вейлинка/

Я отступлю на шаг и присмотрюсь
Внимательней: похожая на гул,
Сорвавшегося с места урагана,
Уже не просто местность или  то,
Чем быть она могла вчера и завтра.
Сейчас, похожая, скорей, на цепь,
На цепь большой сторожевой собаки,
В момент ее прыжка на чью-то тень,
На почерк преступленья и на все,
С чем связано оно одною цепью.

Я отступлю. Привычные дела
Отступят, заслоняясь дланью пыльной,
Я к ней уже давно не прикасался,
И кожа обросла экземой. Так,
Движенье обрастает сплином,
Еще тревожа, как воображенье,
Его присутствие привносит за
Собой реальность: значит отступлю,
Но следом, и впотьмах, бессчетные
Галеры вспышек мысли, слов, не слов,
Покроют метами пространство и
В зазубринах оставят горизонт.

Нелепая случайность: взгляд упал
На расстоянье равное призванью
Постигнуть, по наитью, расстоянья:
Сужать их, смять в секунду, мелочь, но…
Но отступить за горизонт и верить
В незавершенность и свою необходимость.

О, местность: вместо вакуума - сон,
Детали перепадов плоскогорья:
Вся география в одном прыжке.
Перечисляю все и отступаю,
И, отступая, мокну от дождей,
Вернее, от того, что представляю
предназначенье их, но сам я не
Хотел бы оставаться рядом, зная:
Моя ошибка может стать, не вдруг,
Причиной для других последствий, за
Которые в ответе перед тылом,
Вмещающим остаток того дня,
Где все увиденное греет спину
Армады, отступающей в себя;       

Армады перекличек голосов,
В своей телесности отобразившей
Всю местность, гул, захваченный врасплох,
И прочее, и то, что неизвестно:
Пропущено через другую кровь,
Другого, искушенного началом
Загадки неоткрытых тупиков
В открытом лабиринте Минотавра.
11.12.89

*****
Но, что мне остается в бесконечной,
вдаль уходящей жизни: зимний вечер,
или окно, распахнутое в вечность,
и в нем звезда, цедящая свой дым,

как свечка, через зубы, светлой болью,
глядящая на нас одних с тобою,
на нас двоих, и никого нет боле
обезоруженных ее плечом худым;

и свет ее прокалывает душу,
и сердце вырывается наружу,
за стены, в окружающую стужу,
где, как цепные псы скулят года,

где цепь рассудка, обезумев, рвется,
где нет ни суток, ни луны, ни солнца,
и я, как блик звезды на дно колодца
лечу, в ночи, чтоб не достигнуть дна,

не потому, что дно не достижимо,
но, потому, что время растяжимо,
и, наподобие, пространства, зримо,
растягиваются его меха:
и звук, гораздо выше ре-диеза,
звучит с небес по линиям обреза,
как будто бы невидимая фреза
окраивает в небе облака.

      К русской речи
Начинаю не парой слов,
Большим. Голосом. Невесом,
Хоть из граней и из углов.
Знает большее только он.

Этот гул, этот треск в кости.
Как на дыбе мычишь. Не ты ль,
Упивалась слезами зги,
Бритвой корчилась, и хребты
Уставали хрипеть тебе
Свою нежность о пустоте,

Над глазами которой лик
Все кружился, и, вдруг поник,
Оступился, и ниц пред ней,
Той, которая всех пустей,

Той, которая жжет глаза,
За которой бреду я за
Океаны любви и лжи,
Чтоб родится и не дожить,
Чтоб не вспомнить и не забыть.
Позже, тело твое обмыть.

И глаголы одни твердя,
Истуканом стоять в толпе.
Знаю, больше того, что зря,
Это все, но, одной тебе,

Верю на слово. Жизнь несешь,
Как младенца. Он видит сны.
Сны о прошлом, в котором ложь
Заменяла тебя, но ты…
Ты останешься, повторюсь.
И тобою опять упьюсь.

И опять повторю слова:
Голос помнит твои черты:
Только эти, и только ты
Ночью можешь сказать – жива,

Даже, если горит гортань.
Через кожу и через ткань,
Что, чернее, любой ночи,
Слышу, вижу, как ты кричишь,
Об одном: об одной тоске,
По не сбывшемуся нигде.

Будто случай глаза отвел
От так близкого, что-то плел.
И не верилось, ни на миг,
Что не сбудется. Только крик,
Голос, образ его в ночи
Будит птицей в окне. Стучи,
Бейся, хлопай калиткой, вой
По тоске, по живому. Ты
Расстаешься со мной живой.
Я твои не забыл черты.

Я по памяти рисовал
Горловины пьянящий овал,
Изнутри обожженный сосуд,
Из которого вечность пьют.
1992       
      

                Память Улисса
****
Я имя позабыл (я мрачен был и зол)
Твое. Так память навсегда осиротела.
Ты помнишь ливень: площадь, пристань, мол
Бежали под навесы звезд; как ныло тело,
От струй несметных, междометий, слов,
От их укусов, поцелуев в лоб и в темя?
Я закрывал глаза: мне не хватало снов,
Меня к пространству пригвоздило Время.

Стоял и мучился. Ты помнишь, как потом,
Когда заговорили улицы; и площадь
От ливня отвернулась, и одним глотком,
Втянула влагу, поцелуи, имя. Помнишь,
Каким беспомощным казался я тебе:
Так Одиссей, лишенный прежней воли,
Стоял, привязанным к просоленной судьбе,
И видел, как захлебывалось море,
И слышал ад, и песню о себе.
 ****
Не покидай соленую Итаку.
Твое, чужое, мной обретено,
И, только так, иного не дано.
Не покидай соленую Итаку.

Случится, повернись лицом.
И возвратишься в волны, берег, город;
Переступив пространства ворох.
Случится, повернись лицом.

Обман не обмануть. Стучись
В любой раздел моих заклятий.
В любую полночь, в полдень всякий;
Обман не обмануть. Стучись.

Не покидай соленую Итаку,
Она твой остров и твоя тоска.
И только так, и это на века:
Не покидай соленую Итаку.
1989
****
Ты не слушай, это позже,
Как, вдогонку. Конный взвод
Натянул тугие вожжи.
Помнишь: тяжесть полных сот,

Мед удара. По ополью,
Рысью. Битва дотемна.
И рубец, омытый болью.
Помнишь: приступ, рвы. Зима

В том далеком промежутке
Гнала свет. До ближних стен,
Лишь, дошли. Убийство жутко
И берет, не глядя, в плен.

Выше плит, палат и оргий,
Как безумные слова,
Вились ветреные тоги.
Смысла нет одна молва.

Это позже. Ты не слушай:
Сердцевина не видна.
Жажда ветра - жажда суши.
О, Эллада - миг без дна. 
1989
КАЛИПСО
Усни и снизойди, как сон,
к другим, естественна, как прежде:
с надменностью хрустящих волн,
вполоборота к побережью,
другому. Вид издалека,
в сознанье вносит очертанья
другого сна: постель, рука,
все тело: так до узнаванья
запретных мыслей. А, пока,
ты можешь сниться, ниоткуда
сошедшая и в никуда
отпущенная. Было чудо:
был крик, неотличимый от
сухого крика хищных чаек,
потом ковчег, вернее плот,
и твердь качалась под ногами.
Проваливаясь в никуда,
мы расставались, вспоминая,
как действовать: кругом вода,
как сон, как ты - полуземная.
1990

******
Я  не больше, чем смысл, возведенный, вначале,
в бесконечную степень сомненья. Поверь:
то, что видится мне в пустоте, за плечами
твоими, качнется навстречу; и дверь

под напором, разбуженной зрением страсти,
распахнется объятием Шивы, но рук
и  его не хватило б, распахнутым настежь
нам, чтоб у тел, уносимых на Юг,

у двух льющихся тел, оставалась причина
подчиниться течению будущих дней.
Я не больше, чем смысл, нас уносит пучина
дальше времени,  жизни, за скобки, во вне,

в неизбежность пространств за открытою дверью,
где  мой  голос -  простуженный ветром прибой;
то, что видится  мне – не подвержено тленью:
я поленья бросаю в палящий огонь.               
1992
               
                Почти элегия
Я не завидую печальным склонам
Сырой гряды с ее волнующим уклоном,
Почти паденьем. Се – не возбуждает взора.
Волненье прикипает к волнам,
Кругами расходящихся предместий.
И остается пена разговора,
От схлынувшей волны. Но, как невесте,
Я не завидую печальным склонам.

Я не завидую тебе, входящей
В пустую анфиладу, славы вящей
Не обретешь под сводами надзора.
Хотя, все рушится однажды. Чаще:
Читая окончанье, забываешь -
О середине, сыне, сгустках мора,
Неубранной постели. Но ты знаешь:
Я не завидую тебе – входящей;

Как не завидую печальным склонам
Гряды, входящей, милостью закона
Географического утомленья,
В объятья океана, без поклона,
Без реверанса, как исчезновенье.
Ты исчезаешь в пелене гудящей,
И даришь на прощание оболом.
Я не завидую всем уходящим.
Я не завидую печальным склонам.
1990

                ****               
Ты, такая же, может еще, может быть сиротливо,
Смотришь вдаль или спишь, окруженная явью ночной.
Я не помню, когда это было, но память, пытливо,
Бередит закоулки сознанья зажженной свечой.

Ты такая же, может еще, только дождь, кропотливо,
Изменяет мое отраженье в далеком небесном окне,
И я знаю, я чувствую: взглядом, как полночь ревнивым,
Ты глядишь на него или спишь, извиваясь в прерывистом  сне.

Повторяя движения все и, недвижности вторя,
Просыпаешься, вдруг, и не можешь понять, почему,
Млечный Путь, изменив направленье своих траекторий,
Рассыпается в утреннем мареве, как во вселенском дыму.
1992-2021
****
Когда от перестрелок постоянства
я устаю. Поверхность теребя,
ты выпрямляешь поворот пространства,
и свет заводишь за голову. Дня

достаточно, и даже половины,
уже увиденного вымысла. Вполне
достаточно, но сны нетерпеливы
и тушат фонари, сводя на нет,

исконную причину постоянства.
Значение – цепных дуэлей знак –
ведет к барьеру, возводя в дворянство,
посмертное, но после - только мрак:

увы, ненужное, теперь неверье, 
неясный гул в ненужной тишине
шагов, за приоткрытой дверью.               
Ты здесь, забытое число? Зане,

не знаю я, и путаюсь в сложенье
ошибок ложных, в темноте измен.
Бессилие приводит к преступленью:
я преступлю пространство, - и согбен,

как пилигрим, в значении двояком –
прошедшего, того, что настает
за поворотом, где двуспинным знаком,
еще ты ждешь, стопами плавя лед.
1990

****
Цвет черный, цвет черный,
Заброшенных улиц немое круженье,
Упавший, покорный, мое наважденье.
Из цвета, из шелка твои покрывала
Цвет черный, цвет черный,
Ты весь без начала
Над площадью ровной.

Ночь раненой птицей
Гнездится в посадах, в опале,
Уснувшему снится
Как руки устали.
Ты - здесь не знакома
Мне, ты не знакома,
Но в тех же нарядах,
Ты в тех же нарядах,
Что ночь без начала
Над площадью гулкой,
И жизнь, как сначала-
Протянешь ли руку?

Цвет черный, цвет черный,
Покрывший дыхание ближнего сада,
Я здесь твой затворник,
И не выхожу из посада:
Из цвета и шелка,
Из улиц немого круженья.
Цвет черный, цвет черный
Мое наважденье.
1989

 ****               
В каком чаду, в каком прозренье,
Возникла эта ночь. Зачем
Мне эта шляпа, эти перья,
И кровь из перебитых вен.

И я, вплетающий в объятье,
Тепло из слюдяной груди,
Твое не отличаю платье
От дыма улиц. Позади,

Вернее, за спиною ночи,
За позвоночником тоски,
Я вижу, что ты мне пророчишь.
Но, лучше, замолчи, сотри

Слова свои, тревожной стаей,
Сорвавшиеся в пропасть с губ,
С губ, шевелящихся, как пламя,
И бешенных, как пламя губ.

Ты невесома, неделима,
Ты бестелесная струя,
Мной говорящая Сивилла -
Струя души, ты жжешь меня.
1992

****
Отвернись, мимо ночи пройди и разбей,
отрекись от неназванных теплых ладоней.
Говорили, как птицы кричали в ночи.
И как верили, верили радостной этой погоне.

Замело, повело и узнать, что река замерев
замерзает и может разбиться, увидев увечья.
Донести до конца этот ком из сплетенья простуженных вен.
И упасть и над выпавшим снегом отречься.

Угадать, будто наворожить. Унестись
в океан, где зрачков необузданный ужас,
Где есть дверь, но за нею все рушиться вниз,
где оплавлено все, неподвижно и будто ненужно.
1989
****
Когда к расставанью привыкнешь, как к прозе,
пусть пишется в стол и рифмуется зря;
тебя бы, как пальцы свои на морозе,
дыханьем своим отогрел, шевеля
губами, - тепло из горящего сердца
вдыхая: так душу простой стеклодув
вдыхает в стеклянное хрупкое скерцо,
и кристаллизует расплавленный дух.
2021 

****
Я люблю тебя здесь, на окраине бывшей
Жизни. Где так пусто. За октябрем
надвигается месяц, Он движется свыше
Обрывая остаток любви. За окном,
та же мутная заумь ненастья и снега,
пустота, словно женщина, та, что ничком
повалилась на ложе, но ложе ослепло.
Или слеп только я, это значит кругом
все не так. Ниоткуда о бывшей
Жизни, слагая слова, ничего не скажу,
Но я дальше теперь от тебя и не слышу,
Я не слышу себя, и, наверное, лгу,
Продолжаясь в пространстве, отпущенном перед
Незатейливой смертью в провинции, где:
Только смерть оставляет неясную веру
И свободное место в календаре.
Я люблю тебя здесь, в этой местности дикой,
На окраине света. Забыв немоту,
Я люблю тебя голосом, шепотом, криком,
Шевелением губ на холодном ветру.               
1991

****
Я буду говорить с тобой из пустоты,
О пустоте, возможно и о чем-то,
Пока еще не ясном нам, но ты,
Попробуй разобрать, и в цвете черном,
Попробуй различить мои черты.
Я буду говорить с тобой из пустоты

Я буду говорить с тобой на языке
Нам непонятном, но не в этом дело.
Ты все поймешь, и о моей тоске
Узнает твое вспыхнувшее тело.
В любую ночь, скажи лишь только, где,
Я буду говорить с тобою о тоске.

Но замолчу, приблизившись к лицу.
Ты не почувствуешь. Свое прикосновенье,
Как тень крыла на тело выплесну.
Что дольше вечности, растраченной в мгновенье?
Как ястреб, перебравший высоту
Я замолчу, приблизившись к лицу.

Я замолчу, но пусть дрожит перо
В моей руке, как в клюве ястребином.
Но только б судорогой не свело
Объятья наши, где однажды сгину.
Успев вложить в тебя свое тепло.
Я замолчу. Дрожи, скрипи, перо.
1992