Зов Ахульго. Поэма

ТУБХАТ ЗУРГАЛОВА
ЗОВ АХУЛЬГО*
(Повести о героических  женщинах Ахульго)

  Поэма
               
                ПРОЛОГ
                …Защищая имя Шамиля, обращение пожилой горянки                вспоминаю: «Муки ведь согнули тело моё,
 в сражениях остались все три мои сына.
О, если бы вернулась молодость моя,
еще бы родила этим горам героев…

А. Бестужев-Марлинский



                1
Чем больше дорожу историей народа,
Тем очевидней неразрывность с ней.
Одна ли кровь и ответвленье рода -
Но кажется, что с каждым днем сильней
Осознаю: я рождена аваркой,
Наследницей горянок. Оттого
Я вижу прошлое так  зримо, ярко
И слышу зов с вершины Ахульго.
Когда я осознала:
                я- аварка,
Тогда, чтобы и дочери гордились,
Приобняла их: «Мамины фиалки,
Послушайте, что некогда случилось,
Узнаете, где корни, с кем родство,
В чём наша боль и наше торжество.

Я с детских лет жила мечтой о прошлом:
О, мне бы оказаться в Ахульго:
Ахульго - зов-гора (с аварского)

Служить своим обетам непреложным,
В сражении бесстрашно и легко
Разить врага плечом к плечу с имамом,
Себя найти меж юных героинь,
Меж воинов; владеть легко кинжалом
И сохранить достоинство святынь
Моей земли, изведавшей немало….

Перед глазами мысленно не раз
Мелькали сцены боя. Меж отцами,
Причастностью к их подвигу гордясь,
Летали соколята, заряжая
Мужчинам ружья.
                Почему не я?
Мне кажется, я с ними проживаю
Тот день, как жизнь, сражаясь и скорбя.
Как газии, они в раю, поверьте,
И десяти им не было тогда,
Но нет им ни забвения, ни смерти,
Есть только жизнь – навеки, навсегда.

Потом
Их матери сомкнули строй с мужьями
И с братьями. С Всевышним на устах
Шли в бой на смерть, шли рядом с сыновьями,
С младенцами порою на руках,
И защищали родину, как львицы,
Врагу не уступая пядь земли.
Я словно наяву смотрю в их лица,
И вижу поступь дивную вдали,
Их гордый профиль, строгое чохто,
И в битве исступленье, ярость, гнев.
Теснины скал – не поле, не плато.
Нет выхода, пути? – и, смерть презрев,
В прыжке летят на копья девы гор
И, вырвав их из рук своих врагов,
Выносят им последний приговор!
О сёстры… Сквозь рубцы и швы веков
Я слышу вас и ваш гортанный зов!

В  осаде крепость…  Ставшие тенями,
Вы выбирали смерть. С младенцем на руках
В пучину вод  меж острыми камнями
Бросались.
         Или детей, иссохших, словно прах,
Столкнув в Койсу, как раненые птицы,
Вы падали им вслед…И слёз моих волна
Меня саму в пучину окунает…
Душа горит и, горечью полна,
В тоске над прошлым с болью замирает…

2
Века пройдут, всё руша и сметая,
Забудутся властители миров,
Но ваша смерть - воистину святая -
Доныне мне воспламеняет кровь
Любовью к родине. Соратницы мужей,
Отцов, любимых братьев, сыновей,
И после битвы – матери младенцев,
От плача заходящихся в ночи -
Нет молока в груди, и маленькое тельце
К рассвету остывает, а лучи
Вот - вот грозятся крепость озарить,
Шахидам  надо выкопать могилы,
Земле предать родных, а после – мстить,
Удушье в горле превращая в силу.

Не плачем погребальным, а кинжалом
Победу нам бесстрашие   стяжало.
Пропитаны кровью бешметы любимых
Наденем, и в бой! Под чалмою незримы 
Роскошные косы. О сёстры, поверьте:
Пусть участь трагична, ваш подвиг бессмертен.


         3.
... Они всегда передо мной, их лица…
Вот, поднята штыком, моя аварка
Рвет взглядом в клочья, яростная львица,
Своих врагов и, проклиная жарко,
Плевком кровавым умывает их.
Вот старая аварка, что есть силы
Метнула во врага топор под дых
И, как сорняк, его легко скосила -
Горянка без двух ног, одна рука,
Но мощь  неотвратимее  штыка.
Твой подвиг не устану воспевать,
Да славится в веках горянка-мать!

Одной рукой подтягивая тело,
Удерживаясь чудом на весу,
Она над бездной, вырвавшись, взлетела
И прыгнула в Андийское Койсу.
Так  камень от твердыни Ахульго
Качнувшись вдруг, срываясь под ногой,
Один из многих устилает дно –
Так и горянка та… Не суждено
И имени в истории остаться,
Так говорят: мол, «женщина одна» …
Но для меня одна её рука назваться
Могла б народом -  лишь одна рука.

Их образы живут в груди аварцев.
Покуда будет моё сердце биться,
Вас не забыть, кавказские спартанцы.
Я не забуду… С гор летят орлицы
В клокочущую пену буйных вод,
А впереди, захлебываясь ветром,
Пищат, несутся вниз, в водоворот,
В его глубины, в каменные недра
Как птенчики, младенцы…

                О, мой Бог!
Не утолю ни боли, ни печали –
Глаза закрою  – вижу вместо строк:
Детей столкнув в безвыходном отчаянье,
Они несутся вслед в седой поток…
А я от слёз не вижу ничего
И лишь надеюсь: до ухода в рай,
Измучены осадой Ахульго,
От голода и жажды умирая,
Хоть вдоволь наглотаются воды…
Но чем ещё себя утешить можно,
Когда весь выбор – лишь масштаб беды?..

  4.
«Маме помогите доползти…» –
Две дочурки… Солгала  им  мать:
По-другому  крошек не спасти,
Лишь под крылья, под руки их взять –
Броситься в речной водоворот…
Юная Хутай из Орота!
Смерть, я знаю, тоже высота -
Почему же больно от высот?...

Днём - на поле битвы Джавгарат,
Мать Саида, сына Шамиля,
Нет её бесстрашию преград,
Кажется, не женщина - броня.
Ночью замирает над младенцем,
На подол сыночка уложив.
Нет еды, нет ни кусочка хлебца.
Вынимает, в руку раскрошив,
Изо рта те восемнадцать зёрен,
Что всем раздавали поутру –
Сыну сохранила…

          Множество историй
В памяти своей народ  сберёг.
Да пребудет ею  Он доволен –
Милосердный, всемогущий  Бог!

***
Сурхай из Колоба- храбрец Шамиля!
За тебя отомстила сестра Нуцалай,
Одну кровь, одну печень с тобою деля.
О львица, врагов беспощадно карай!
Черкеска Сурхая- теперь на тебе,
Его сабля в руке, и сама ты в седле!

Храбрец Муса… забыть ли?  Не смогу,
Пока живёт твердыня Ахульго.
Боясь, что дочь достанется врагу,
Его малышка,  чудо, свет его,
Идёт на край скалы, лицом чернее ночи.
Обуглена душа, и  сердце  кровоточит,
Бросается с высот  и словно рвётся в клочья…
И кажется, что в скалах сквозь века
Отчаянно зовет, кричит дитя:
– Оте-е-е-ец!.. 
          Несётся крик, ревёт, шумит  река,
Вздымая воды  и в броске летя,
Чтобы разбиться в каменном ущелье…
- Укрой меня в пещере, о дада!
И в мою душу  сквозняками в щели
Сочится плач твой,  крошка Эгельда…

О Дагестан, святилище камней,
Могучий дух – нет воинства сильней.
             
      5
Палящий август … Ахульго … С тех пор
Мне все вершины – знаки восклицанья,
И все они – портреты женщин гор,
Их высота и звёздное мерцанье.
Чалма здесь -– знак отличия мюрида,
Ни в чем им и чохто не уступало.
Их имена – насечка на граните,
Написанная доблестью кинжала.
Стою в поклоне рядом с Ахульго,
А подниму глаза к его высотам –
Там ад кипит, и кажется, кругом
Бой длится под горячим небосводом,
И старая аварка исступлённо
Остатком тела мечет на врага
Топор… О дух непокорённый!
Аварский дух - нетленная строка
В истории родного Дагестана,
Я петь о нём вовеки не устану…

***
О Ахульго-гора,
Всевышним ты была одарена
Любовью страстной к своему народу.
Такая мощь была тебе дана,
Какой, наверно, нет под небосводом,
Но не смогла спасти
Ты свой народ… А может, мы
Перед тобой виновны…
                О, прости
Я к ранам твоим снова припадаю,
От слёз глаза ослепли, но обняв
Твои уступы, плачу вновь…
Святая,
Священная отчизна Ахульго! -
Любовь моя и боль, мечта и явь,
И гордый дух народа, и укор,
История земли и подвиг гор.   

                С матерью и отцом думы деля, горевали…
           Утром, боясь, что ночью в последний раз
               Увидим родных, с горечью их обнимали,
                Печень одну разделивших*,
                за судьбы их жарко молясь....

                … Над вершиной горы Ахульго, покинутой стаями птиц,
              Сколько мы слёз проливали, сердца омывая печалью…
              Ах вы, ангелы божьи, нет страданиям нашим границ,
                Пожалейте нас, смертных, в чертогах небесных встречая…

                Из народных песен
                х х х

В истории планеты нет числа
Великим женщинам, их подвиги известны,
А мужество горянок вознесла
К подножью неба, над молчаньем бездны,
И правду всю о подвиге их знает
Одна гора.   
                Всего одна гора,
Одна гора и крепость  -Ахульго….
Но почему? И разве так бывает?
Как мало из -под кончика пера
Ученых вышло книг или всего,
Что по крупицам собрано о них–
О наших женщинах, как мало их имён…
О нас нет истины. Поверьте, у чужих
И нет любви к нам, если мы и сами                Себя любить не сможем и своих,
А тот, кто знает, помнит и влюблён
В высокий дух – тот перед их сердцами
Склоняет голову, их  болью  опалён.

«Чем меньше горцев, воинов, мужчин,
Тем меньше станет степень газавата.
Принять такое нет у нас причин», –
Так женщины решили. До заката
Став впереди, шли в наступленье дважды
И побеждали.  Это помнит каждый -


*Родные по крови (-фразеологизм на аварском)

Но где написано о них? Где имена?
О львицы Ахульго! Все  как одна:
В отваге равных нет им. Кем измерен
Их подвиг? Мне, кажется, их прах
Доныне клятве наступленья верен,
И с именем Аллаха на устах
Они идут, и стынет кровь у Смерти,
Когда их клич бросает мёртвых в бой,
И враг сам потрясён, но как поверить,
Что ныне мы не слышим голос свой?


                ***      
               
Четверть века прошла, как покинул Шамиль Ахульго,
И подняться на гору решил из Уриба почтенный старик.
В жизни многое видел, но там удивления скрыть своего,
Не сумел, почившее тело увидев и лицо упокоенной – лик.

Будто смерть не коснулась – сидит, как живая, - спокойно,
И одежда нетленна, а в руках – два конца от платка,
Два висячих конца, и каждый узлом у покойной -
В ладонях лежат. И рука, как живая, крепка.

Развязал узелки, заглянул осторожно в них старец:
Пожелтевшая горстка муки в одном узелке,
Соль в другом – так, немного, с младенческий палец.
Ветер подул -  унесло к убегавшей   реке.

Где, мусульмане, такое вы видели, где
Голод и жажду, горе - беду такую?
Надо Всевышнему щукру* воздать и в узде
Страсти держать. Не время ли делать тавбу?*



               

• Щукру - благодарность Всевышнему
• Тавбу -раскаяние за грехи       
 ***
И те, чьи имена я назвала,
И те, чьи имена мне неизвестны,
Чьи подвиги бесследно унесла
Река забвения - все те, кто честно
На Ахульго историю писал
Подошвами своих усталых ног,  –
Бог ваши имена благословлял.
Кто чести выше пожелать бы мог?!

Мои горянки, счастлива я знать,
Что рождена, как вы, в горах аваркой.
Как звездам, вашим подвигам сиять,
И славе вашей разгораться ярко.
Пусть бараката* не лишит  Аллах
Потомков тех, кто выбрал путь шахидов,
Пусть им неведом будет так же страх,
Пусть так же любят родину в горах,
Иман хранят, пусть будут ей защитой.

Пусть, как и вы, мужчин на пьедестал
Потомки поднимают, возвышают,
Пусть ваши дочери для всех, как идеал,
Собой родную землю украшают.
Пусть даст Всевышний им такую честь,
Какою одарил вас. Пусть потомки
Запомнят, пусть им дано прочесть
О вас - в строке моей негромкой.

И мне б тогда родиться. Не дано…
Осталось мне пером вооружиться
И, пламенной любовью к вам дыша,
Писать, мечтая поручиться
Заступничеством вашим – так душа
В тот мир вступив, надеется на милость…
Но суждено ль, чтоб в строках отразилось
Все то, о чем мечтала рассказать?



_________________________

*Баракат – благословение, преумножение блага



 ДЖАВГАРАТ – ЖЕНА ШАМИЛЯ

                Самой душераздирающей картиной на Ахульго
                была картина,  где ребенок сосал грудь мертвой  матери.         
                Генерал Милютин,
                военный историк, генерал царской армии


Тревожно. Будет битва, говорят.
Готовятся мюриды к Ахульго –
Мужчины, семьи- все до одного.
Имама умоляет Джавгарат
С собою взять ее, но можно ль согласиться?
Жене приводит доводы имам:
«С грудным ребенком всё может случиться,
Подумай, столько тягот будет там.
Не женская работа.  И придётся
Не сыном заниматься, а войной…»
Он говорил, что это сумасбродно,
Не поднимавшей глаз, цветку подобной
Жене. Но, рассудив, согласием  утешил,
Гордясь в душе красавицей-женой:
«Когда у всех дела и мысли те же –
Когда там женщины такие же – с детьми
В руках и за спиной – все под ударом,
Судьбу свою, как все, и ты прими».

Взял сына на руки, невольно улыбнулся:
Мудра жена, хотя и молода,
Он не ошибся в ней, не обманулся
И потому в походы брал всегда.
Да сохранится милостью Аллаха
Раб Господа, творение  из праха!

***
А вот и Ахульго.  Как много женщин
Навстречу ей бегут! Пример имама
Обрадовал мюридов и старейшин.
В труде не зная устали, упряма,
К спине младенца крепко привязав,
И каждою минутой дорожа –
Таков уж был её счастливый нрав –
Лишь раз она присела: малыша
Пора было кормить. И одобренье
Звучало в шёпоте горянок   за спиной:
«Во всём сноровка, красота, уменье! –
Быть не могло у Шамиля иной!»

А ей и легко на душе, и отрадно -
Он рядом, а значит, и сердце поёт,
Всё поправимо, всё будет, всё ладно,
Душа лишь его одобрения ждёт.
Покоя  она никогда  не искала:
Возводится дом – она камни несёт,
Воду проводят? Она ли устала?
Сыночек уснёт -она горы свернёт.
Стремительна, с шуткой, везде успевая,
Легка, вдохновенна во всём Джавгарат,
Светла и чиста, как вода ключевая,
Глаза, словно звезды, искрятся, горят.

Порою имам, втайне взгляды бросая,
И сам удивлен: «Это милость Аллаха!
Хвала небесам. Она словно стальная!
Такая жена – как мужчине папаха.
Гордость моя.  А ведь ей нелегко,
Не железная плоть у неё, её тело
Устаёт, как у всех. Пропадёт молоко –
Сына надо кормить, остальное б успела…
 Будем чувства таить. Как всегда, глубоко…»
Но однажды не выдержал, к ней подошёл:
«Тяжело тебе, всё же себя береги…»
«Без тебя ничего нет,   с тобой  – хорошо,
И труд мне по нраву, и враги – не враги!»

…Так их дни проходили, и счастьем назвать
Эти тяжкие дни лишь любовь бы сумела.
Но пришел час призыва:  несет газават
И доблесть, и муки священного дела.
И честь, и свободу у вас не отнять,
О, львицы Кавказа, аварки, горянки!
Кинжалами женщины косят солдат,
Возмездье в руках у радушной крестьянки,
В руках и в открытых ладонях её,
Деливших с гостями последнюю крошку.
Пришли как враги – будет кровь  им питьём,
Ни росинки во рту у самих, и ни ложки –
Измеряли еду горсткой зёрнышка в день,
А в бою тело стало  для духа слугой,
Не дано никому превратить дух в мишень,
Бьются сутками горцы на горе Ахульго –
Это дети вершин и потомки высот,
Сыновья грозных скал и затихших вулканов;
Этот космос мужчин в каждом сердце живет,
В хрупких женщинах – дух  и отвага титанов.

Удивление, шок в офицерских рядах,
Много битв повидали генералы царя,
И не зря грудь у всех в орденах и крестах:
Что за женщины, Бог, кто рукой гончара
Изваял их, сильней амазонок стократ?
…В том бою детский плач душу рвал Джавгарат –
Плакал сын за спиной, ранен  мальчик в плечо,
У самой кровь из раны, у груди горячо.
Силы смыло в мгновенье, как же сына спасти?
Подтянула к себе, расстегнула одежду:
«О Ангел, слетевший, чтобы нас унести,
Подожди, умоляю: и дай мне надежду
Пока не умру, покормить молоком
Ребёнка, насытить его до кончины..
Он так мал, как и ты… Чему быть – суждено.
Подожди: целый день, хоть сама голодна,
Я держала во рту для сыночка зерно,
Прожую и вложу ему в клювик – наестся сполна.
Утром всем раздавали пшеничные зерна
Восемнадцать обжаренных крошек еды
Сберегла… Жажда, словно сухая волна,
Извела. Покормила сыночка… Воды бы,
Хоть глоток… Вот Тахир унцукульский,
Бьется лев дагестанский… Тахир, подойди…» 

Пусть сгорит этот мир,  пусть пылает огнём,
Если нет в нём и капли воды для глотка,
Чтобы мать, умирая   с ребенком вдвоём,
Накормила младенца глотком молока.
О дитя! Млечный сок материнской груди
Не дано тебе было перед смертью вкусить.
Материнскую боль чем унять, остудить?
Даже в райских садах ей теперь не забыть
Плач голодный и рану на детской ручонке….   
Ахульго, Ахульго…. Были те, кто, конечно,
Свою жизнь   за младенца готов был отдать,
За глоточек воды, чтобы так безутешно
Не страдала над сыном, уходя, Джавгарат.

Но  Тахир мог бы слиток найти там скорее,
Золотые бруски, чем глоток родниковый.
Отыскал он в карманах одну курагу…
Ахульго, Ахульго, кровь и слёзы камней,
Кровь и слезы мои…Чем унять их смогу?
…На горе Ахульго, подобной  Ухуду*
Курагу проглотив, ушла в рай Джавгарат.
Плачет горько  дитя, ищет мёртвую грудь
И зовёт мать-отца – отзывается ад.

Омытая кровью материнская грудь,
На плечике  детском –   кровавая рана,
Кто  младенца сумел  по руке полоснуть?
От врагов не дождёшься слов покаянных,
Но даже они потрясённо застыли,
Пробило до слёз генералов, солдат…
Поникли мюриды,  взирая в бессилье
Глазами имама на поле утрат.
Что толку от скорби в душе генерала?
Как будто такого не видел, не знал,
Смотрел отрешенно на всё и устало,
Как будто приказы не он  отдавал.

О судьба,  оказалось, твоё предписанье -
Стать шахидом  младенцу и в бою умереть
На груди материнской. В крови и страданьях
Сын имама от ран принимал свою смерть.
Средь израненных тел и убитых лежала
Джавгарат.  До ухода успела Мусу попросить
Подождать, пока смерть занесёт своё жало,
Чтобы душу молитвой он смог проводить,
А потом и птенец улетел в рай   за мамой,
Погребли их мюриды в ущелье тайком.
Привели через время к могилам имама,
Вновь предали земле на горе Ахульго –
Так Шамиль захотел. Приняла высота
Упокоила их, Джавгарат и Саида,
И, оставив имама читать там дуа
Над  родными телами,  удалились мюриды.   
_________________
*Ухуд  - памятная гора, расположенная на севере города Медина[2] (Саудовская Аравия) Гора знаменита тем, что возле неё 23 марта 625 состоялась битва между мединскими мусульманами во главе с пророком Мухаммедом (да благословит его Аллах и приветствует) и язычниками-курайшитами.
11

ХУТАЙ ИЗ ОРОТА


                Женщины гор, не платок ли
                В былые времена вас украшал?
                На Ахульго в клубящийся поток
                Бросались ли отчаянно со скал
                Простоволосые девицы? Расскажите,
                Куда девались совесть, честь аварцев,
                Которую речные виражи
                И жар огня не погубили глянцем,
                Река не унесла, огонь не погасил?
                О, кто бы мне на это возразил!
 
                Джабраил Гасанов   


Имаму преданный мюрид
Саадулла из Орота
В предсмертном мареве лежит
На поле боя, у хребта
Горы набатной – Ахульго.
Забрав с собою всю семью,
Он  здесь, и, раненный в бою,
Могучий воин, грозный сын
Своей земли, её святынь,
Уже не видя ничего,
Обводит взглядом в смертный час
Алмаз земли – родной Кавказ

Любимая жена Хутай,
Слезами, криком заходясь,
В отчаянье его зовет:
– Саадула, не умирай!–
И над любимым наклонясь,
Всегда кремень, терпенье, лёд,
Целует  шрамы, клёкот ран.
Лицо, как месиво, кроваво.
– Не умирай, Саадула,
Мой Сокол, огненная лава…

Лишь горечь смерти в нём, нет сил,
Но взгляд повёл он на оружье,
Он ни о чем не попросил,
Но зная каждый мускул мужа,
Жест, взгляд читая на лету,
Пока глаза его открыты,
Она, как воин   на посту,
Его оружие снимает,
Удушье крика подавляя.
Теперь в её руках кинжал,
Час отмщения настал.

Здесь,   на  вершине Ахульго,
Безумно хороша собой Хутай.
Пугающе прекрасна. На врагов
Она летит, как молния, карая.
Кинжала блеск и огненное солнце,
Крик женщины и стук голов по кочкам
Слепят и ужасают апшеронцев,
Ползущих снизу к крепости цепочкой.

– Мой сокол мертв, проклятые убийцы!
Что вы забыли на чужой земле?
Хотите нашим горем насладиться?
Нас истребить? Так сгиньте же во мгле!
Пока в себя они пришли, Хутай
Успела встретить  несколько солдат,
В глубокий ров их головы бросая.
Очнулись апшеронцы и палят,
У всех солдат орлица на прицеле.
Прошита пулями, ползёт она назад,
Чтоб палачи схватить её  не смели,
Подозвала двух дочерей  Хутай -
Пять лет  и семь – и попросила их:
–  Дочурки мамины, мне бы на край
Скалы той, видите? – Обняв двоих,
С усилием сказала:
– Помогите, мамины сердечки,
Доползти: Всевышнему хвала,
Душа отца нас ждёт над речкой,
В рай с собой она нас позвала.
 
Смысл слов не поняли девчонки
И, кровью истекающую мать
Схватив под свои слабые ручонки,
Поволокли, пытаясь  помогать.
Пока хватило сил,  они смотрели,
Как с рёвом мчит  Андийское  Койсу
Столб водяной, как будто  своё тело,
Свободный дух  потоки вод несут…
Прижав со страстью тельца дочерей
И поцелуй прощальный оставляя,
Из сил последних маленьких  детей
Хутай в пучину бросила, и каясь
Тянула руки  девочкам вослед:
"О, сердца моего куски живые!
Но… врагам достанутся? О нет!"
Кричала вслед и обращалась к каждой:
"Не бойтесь ничего, я, мама, с вами!
Водой реки насытим нашу жажду
И встретим папу там.  За облаками,
Откроются нам райские врата…
...Летит, летит, как птица, над веками
В пучину вод  Хутай из Орота…


ЛЬВИЦА, У КОТОРОЙ УБИЛИ ДЕТЕНЫША

Весь в ранах, в ожиданье Азраила
Просил мюрид лишь о глотке воды.
Две женщины в ущелье поспешили,
К реке спустились и, боясь беды,
Хоть за себя давно забыла страх,
Одна, постарше, увела к скале
Горянку юную с ребёнком на руках,
И спрятав под утёсом, в полумгле
К реке скорей метнулась с бурдюком
Набрать воды- своей, а не чужой,
Не зная, что, заметив их на спуске,
Солдаты ждут в засаде. Шла тайком
С водой горянка  по тропинке узкой.
Внезапно появившись, на штыки
Солдаты её подняли… И сверху,
Страданию и смерти вопреки,
Она ответила презрением и смехом,
Плевком кровавым, выстрелом в их честь,
И павшая за веру и свободу,
Её душа – и этих душ не счесть-
Став газием, ушла  по небосводу.   

Но есть ли у жестокости пределы?
Увидев всё, ребенок стал кричать…
Солдаты повернулись… Побелела,
Предчувствуя беду, аварка - мать.
Когда они приблизились, надеясь,
Что состраданье ведомо и зверю,
Взяла ребенка на руки скорее
Напрасно. Животным больше веры.
И самый дикий зверь, издалека
Увидев мать с детёнышем, ушёл бы,
Отчаянье их видя. На острие штыка
Подняли и ребенка. Их утробы
Не знают утоления в убийстве,
Захватывая земля, сея смерть.
Но был кинжал горянки скор, неистов:
Вонзённый в сердце, он сумел успеть
Суд правый совершить, пока враги
Расправились с горянкой: воевать
Отрядом с женщиной, убить ребенка, мать -
Какая честь – такие и дела.
Есть имена  в истории у зла:
И память – это тоже приговор:
Убийца – нелюдь в звании майор.
Тарасевич.


    111       
               
  ПАТИМАТ – СЕСТРА ШАМИЛЯ

                Ах, гордость сердца моего –
                Аварки-сестры с Ахульго!
                Вы со скалы бросаясь, свято
                Хранили честь отцов и братьев! 
                Ах, сестры, гордые аварки,
                Вы на земле сияли ярко,
                И умереть во имя брата
                Для вас поистине награда!

               
Я, раненная с детства Ахульго,
Историей сраженья, вспоминаю,
Что символом величия его
Стал для меня с тех пор
Один пример – сестры имама.
Знаю,–
И говорю об этом не в укор
Другим, – что лучшей нет сестры,
Для тех,   кому   дано назваться  «брат»
С начала  рода и до сей  поры,
Чем слава Дагестана – Патимат.

Перед глазами – образ горской львицы:
Приказ имама  первой исполняла,
Бросалась в бой, чтобы с врагом сразиться,
И ярость кубачинского кинжала
В ее руках безжалостно кромсала
Прислужников царя и чужеземцев,
Распарывающих животы младенцев,
И праведная ненависть ее
Меня еще ребёнком восхищала,
А оттого, что встала Патимат
В защиту общей родины со мной,
Горжусь я ею больше во сто крат.

Вот перед нею офицер в бою,
Её кинжал снёс голову   врагу,
И в панике кричит полковник ей,
– Стоять!  – В  плен взять её веля,
Даёт приказ: «Схватить ее, скорей,
Это сестра имама Шамиля!»
Бежит, торопится, вот выстрелит солдат-
Винтовку вырвала она из цепких рук,
Но поздно: ранена врагами Патимат,
Стервятники смыкаются вокруг.
 
Не раз врагов отвагой восхищала,
А ныне – словно лань в кругу волков.
Ах, Патимат… Им смерти было б мало,
Когда  брат  рядом был бы. Из рядов
По пять голов рубил бы он ударом!
И в этот миг мелькнул в её уме
Приказ имама, брата:
«В плен попадать не смейте!
А если попадётесь, то по мне
Уж лучше смерть. Такая гибель свята».

О, воинство сестёр на Ахульго!
Плечом к плечу с мужчинами сражаясь,
Не поступились честью ни на миг
И участи не ждали вы другой,
Вы славу своей доблестью стяжали,
Отвагой, мужеством.  И враг поник,
Когда вместо мужчин пошли стеной,
За спинами детей неся с собой.
Враги жестоки и числом несметны,
Но, сёстры, вы – герои, вы бессмертны!

На край скалы стремится Патимат,
Кинжалом поднятым солдатам угрожая.
Винтовочные залпы; словно град,
Ложатся пули. Но, ещё живая,
Она, сняв шаль, лицо ею закрыв,
Как птица, ринулась в  Андийское Койсу.
Смотрел ей вслед, над бездною  застыв,
Полковник царский.  Выл поток   внизу.
И молвил он: "Не женщина, а пламя.
Она ли, нет – напрасным будет спор.
Сейчас я убежден: она – сестра имама.
Ей слава, слава ей, отважной деве гор!"

             х х х

Двумя годами ранее она
Веленье брата выполнив без слов,
Его словам, решениям верна,
Как будто вынув сердце из груди,
Дала согласье: сына, свою кровь
Отдать  в Телетль  в залог.  Пойти
На этот  шаг решилась Патимат,
Когда  душа  как будто умерла,
Когда ушел  в заложники Гамзат.
А в Ахульго имам сдал в аманаты
Джамалутдина, своего  орла.

Одна судьба  им суждена обоим –
Стать русским офицером, и конец
Один, одна болезнь двум юношам- героям,
И каждому имам, считай, отец:
Один – сын Патимат, сестры имама,
Другой – сын Патимат, супруги Шамиля.
У каждой на душе кровавят шрамы,
Глаза от слёз, как от стекла, болят,
Что толку, если видел их имам, –
Он присягнул  всем, что имел,  горам.

Живя надеждами, что сын  придёт домой,
И преданная брату как сестра,
Могла ли Патимат стать вдруг иной
И долг предать?  Шумело до утра
Андийское Койсу, грозилось, наступало,
Ворочало каменья  и несло,
И плакало, и робко окликало,
Хранило, хоронило и звало…

ОДНА ЖЕНЩИНА - АВАРКА

Одна строка, одна строка всего
В истории о ней навек осталась.
Со всей роднёю здесь, на Ахульго
В семнадцать лет горянка   оказалась.
Под сердцем первенца носила, но убит
В бою отец ребёнка как шахид.
 
Дитя в  утробе зёрнами  кормила,
Всем раздавали восемнадцать штук
На целый день, и целый день носила
Она к скале не покладая рук
Оружие для женщин – валуны
И камни неподъёмной ширины.

То на боку несёт, то к животу подтянет,
Рискуя и собой, и малышом,
На миг не отдохнёт,  не перестанет,
А если полоснёт, словно ножом,
Боль острая, то постоит,  вздохнёт –
Прилечь  на отдых совесть не дает.

А дочка родилась – опять всё то же:
С мужчинами все жёны наравне,
И матери, и дети. Только строже
К себе. Теперь она с собой наедине:
Была одна поддержка, один тыл –
Мать.
Но нет её, солдат штыком убил.
Была и мать – молитвенное счастье,
И радость потаенная – эбель*…
О, пусть гиены разорвут на части
Убийц! Да будет ад -их вечная  постель!

---------
*эбель-мама (аварск.)

За то, что землю превращали в ад,
Ответит им усердием джихад.

Жизнь учит: нет страданиям предела,
И смерть еще не худшее  из бед.
Предать земле дочь маму не сумела:
О камень при падении задето,
Осталось тело  на скале висеть,
Ни снять его – лишь рядом каменеть.

Так на краю скалы осиротело
Все эти дни, с ребёнком на груди,
Сама дитя, в слезах она сидела
До поздних звёзд, до самой темноты.
Когда луна взошла над Ахульго,
Она решилась, стала торопить
Сама себя: скорее отомстить!

В дорогу дочь готовить начала,
Все тряпки собрала, запеленала,
Баюкала,  молилась до утра,
От жгучих слёз  глаза  не открывала.
К утру в глазах – хоть выскреби до дна –
Не слёзы – кровь струится, солона.

Как мать её когда-то, так она
Прижав  дитя к груди,  поцеловала;
От всех земных забот отрешена,
Пристанище с рассветом покидала.
Со звуками азана вышла в путь,
Стараясь, чтоб не видел кто-нибудь.

К врагам шла, изнурённая, устало,
Бледна, но  как красива… Голоса
Солдат царя тревожно нарастали:   
Шпионка?  Кто такая? И грозя
Расправой, её готовы были окружить,
Связать и пока только допросить.
 
Так вот они, убийцы её мужа,
Убийцы матери, отнявшие весь род!
Она почти в кольце кремнёвок, ружей,
Ни шагу ни назад и ни вперёд.
Быть может, сумасшедшая? К чертям!
А что там на руках? Кажись, дитя?

К ней руки протянули: мол, давай
Сюда ребёнка. Она им знак:
Дам старшему по чину. "Не пущай!"–
Кричит один. Но вышел к ней смельчак
В погонах золотых. «Похоже, предводитель,
Нас покорять пришел.
Нет, не ребенок – это тоже мститель!»
Встал перед ней и бережно ребенка
Пытался взять, и в этот самый миг
Сквозь одеяльце, тряпки и пелёнки
Кинжал она вонзила напрямик
В живот тому, кто в блеске эполет
Пришел захватчиком, – и вот ему ответ!
Солдаты подняли ребенка на штыки,
Её саму – и вниз, на дно реки,
Их сбросили.   


ДЕВУШКА ИЗ АШИЛЬТА

Историк русский, воин Ахульго,
Открыл мне подвиг девушки одной,
Им встреченной в садах при Ашильта.
Готовые  мгновенно стать стеной
За всех мужчин семьи и  высоко
Нести их честь,  и с крепостью щита
Нести свой долг сестры или жены  –
Аварки, мои сёстры, рождены –
Клянусь я каждой буквою Корана –
Стать гордостью и славой Дагестана.

Его воспоминания читая,
Я чувствую и вижу зримо, ярко,
Как  осторожно меж камней аварка
Крадётся, с каждым звуком замирая.
Растрепанные волосы, испуг,
Разодрана одежда, и по склону
Она  ползёт, не ослабляя рук:
Груз на спине.   Не понести б урона –
Так бережно чей труп она несёт?
Кто этот юноша? Она же упадёт…


Отвесный склон. Она ползёт все выше.
Одна ли печень с братом на двоих,
Одно ли сердце делящий жених,
Или супруг?   Кто он? – Колышет
Поникший ветер стебли ковыля.
Но кто бы ни был юноша, я знаю,
Что  он и  мёртвый – для нее скала,
И всех захватчиков, пока жива,  карая,
Убитую «скалу»,  защиту дома, крова
Она всю жизнь таскать с собой  готова

Историка увидев, ашильтинка
Вмиг вынула кинжал, спустив на землю труп,
«Попробуй, подойди!» – ступила на уступ,
Готовая к сраженью в поединке,
И, как волчонок  в западне капкана,
Ощерилась угрозой. Смелый взгляд
И вызов в речи – яростно-гортанной…
«Не бойся, девушка. Здесь рядом наш отряд.
Я зла не причиню, но спрячься поскорее –
Тебя они убьют, помочь я не сумею".

Надеясь, что она его поймёт,
И страх её поняв, он отошёл.
Минуты не прошло, как вдруг, тяжел,
Раздался топот.  Замер: повезёт?
Быть может, не увидят? Но напрасны
Надежды. Пьяные солдаты
На девушку напали. Неподвластна
Горянка никому.  Блеск булата
На миг солдат как будто отрезвил:
Он смерть в бою над пропастью сулил.

 Свидетель битвы, русский летописец
Был потрясён: удерживая труп
Одной рукой и отступая вглубь,
Туда, где скалы высятся,
На самый край,  она другой рукой
Удар наносит и разит врагов.
О, эти руки женщин Ахульго,
Цветку из белокипенных садов
Подобны ашильтинки.
Такими пальцами цветы перебирать,
Такие пальчики - лишь нежно целовать…

Но жизнь призвала к мужеству. Они
В бою с мужчиной бьются наравне,
Стяжая честь и славу на войне.
Теснят их. Но коварства лишены,
Уступят подлым: за спиной солдат,
Подкравшись, со злорадством сатаны
Схватил за шею. Идут на перехват
Другие. Рука разжалась, со спины
Упал на землю труп и по скале
Вниз покатился, падая к реке.

Солдата оттолкнув, вниз бросилась  горянка,
Всё позабыв, бежала по камням –
Нет смысла в жизни, нет прощенья дням
Без воина, без брата. Не беглянка! –
Спасти убитого, до боли дорогого!
Труп катится, и нет пути иного –
Её ничто назад не повернёт.
О камни бьётся труп, и каждый раз
Её лицо бледнеет от гримас,
От ужаса,  от боли, от любви…
Она кричит: «Мой бра-а-ат! Остановись!
Одна была нам печень на двоих.
Разорвана, теперь она в крови.
Мой бра-а-а-ат!  Отдай мне душу,
                Сердце мне верни!»
Как безысходен  крик ее любви…

Ошеломлён историк, и солдаты
Застыли потрясённо:  на земле,
Куда они пришли, как супостаты,
С насилием, надеясь в кабале
Держать Кавказ, кавказских дикарей,
Они нашли такую силу духа,
Безмерность чувств  и  силу матерей,
Любимых жён, сестёр и их детей,
Которую ни глаза их, ни слуха
Ничто так не касалось никогда.

А девушка из сада Ашильта
За трупом  брата ринулась с утёса –
Зачем ей жизнь и жизни маета
Без дорогих людей? Пронёсся
Труп над бездной,  и сестра
В полете обняла его счастливо.
Застыв, враги смотрели.  До нутра
Их дрожь пронзила. Что было за диво?
И, кажется, их долгое молчанье –
Поклон любви, не знающей преград.

И мертвым позавидовать случается,
Когда они о вечном говорят…


1V

Э Г Е Л Ь Д А

                Дочь Мусы из Балахани,
                Так полюбившаяся мне,
                Девочка, имя которой
                Стало медовым  на языке моём…
                На одной из скал Ахульго,
                Прижав её к груди,
                Маленькой Эгельде
                Я колыбельную пою…

Настали дни исхода с Ахульго,
Измученной боями и осадой.
В молчании спускаются с трудом
По скальным тропам, каменным каскадам
Все те, кто сохранил остаток сил,
Кто избежал потери ног в сраженьях.
Остались те, чьи лица Азраил
Отметил знаком, чтобы их мученья
От ран и от увечий прекратить.
И, кажется, он  небо вопрошает:
«О мой Творец! Не люди, а гранит.
Когда страданья волю умножают,
Введи их в рай, пусть будет путь открыт».
Окружены солдатами,  в пещере,
Они лежат, и истекая кровью,
Молитву вознеся, верны исламской  вере,
Ждут, помощь отвергая,  к  изголовью
Когда  же смерть придёт, приняв их газават,
Как суждено, и как Аллах велит.
Был среди них, как люди говорят,
Имама Шамиля известнейший мюрид.
 
Лихой абрек в былом, рожден в Балахани –
Муса.  С ним оказались тоже
Его сестра Зухра, и кто-то из родни,
И маленькая дочь – что может быть дороже?
Жемчужине Эгельде восемь лет.
В тот день она лежала на земле,
Нет сил, мечты, желаний, жизни нет, –
Иссохшая, в бреду, в  пещерной мгле…

Очнись, Эгельда… Где Зухра?  Нет рядом.
Твой ангел - оберег где? Где она?
Больна Зухра. И тело ее ядом
Как будто пропитали, и до дна
Кровь выпили. Вся в ранах,
И колотых, и резаных, и рваных,
Как будто продырявлена штыками,
Она  разве жива?
                Вот над горами
Спускается к ущельям темнота,
Над осаждённой крепостью мрачнеет
И застывает, словно  разлита
Над грудой полумёртвых, коченеет.
Последних газиев молитвенные стоны
Не слышны никому, им внемлет только Бог.
Мюриды просят смерти.  Непреклонны
Ни перед кем, ни в чем, они – рабы Аллаха,
Склоняясь перед Ним, без ропота и страха
Уходят друг за другом в мир иной. Не смог
Муса  скрыть слёзы, провожая
Глазами их уход, весь в мыслях об одном:
Назавтра бой, и он умрёт, сражаясь,
Но что с Эгельдой будет, кто отцом,
Кто матерью ей станет? Кто защитой
Ей будет? А вдруг она к неверным попадет?
Он выбрал без сомнений путь шахида,
Но кто его кровиночку спасет?

Кому жемчужинку доверить? Никого…
Все выбирают смерть или свободу.
Склонился над ребенком. Глубоко,
Прерывисто вздохнула дочь: «Мне воду…»
Нет, не встает, ходить уже не может…
Наружу из пещеры тащит он
Дитя своё, боль ран превозмогая.
Сладчайшее из всех земных имен –
Эгельда, дочь… Прости меня, родная…
На край скалы он тельце уложил
И рядом лёг без сил, в изнеможенье.
Дитя от немощи и стонет, и дрожит,
Нет сил обнять - как выдержать сраженье?
Но как представил дочь в руках врагов,
Откуда силы взялись, знает  Бог,  –
Столкнуть хотел её - внизу гремящий ров,
Шумит, ревёт река, летит поток.
Почуяв страшное, дочь за ноги отца
В отчаянье схватилась.  А Муса,
Бледней луны, страшнее мертвеца,
Дочь отцепить пытался…  Её глаза
Передо мной все время…

«Оставь ее, –донесся голос вдруг
Как будто из -под каменных завалов. –
Бедняжку пощади, послушай, друг,
Судьба ей смерть ещё не начертала,
И мое сердце тоже пощади –
От жалости готово разорваться…
Оставь её, оставь и уходи…
И твои дни Аллахом пусть продлятся…»

Хоть голос  умирающего слаб,
Узнал Муса: то Чулахил Мухамад ,
Старик из Орота, знаток адаба.
"О, этот добрый дедушка!  Отец!
Оставь меня в живых, а я в пещере
Укроюсь так, что не найдут, поверь мне!
Спастись мы сможем, это не конец!"

Стальное сердце дрогнуло. Муса
Перед любовью к жизни отступился,
Доверив дочь Аллаху, небесам,
В ночи кромешной сгинул, растворился,
Надеясь: долгих мук не ведая, дитя
Сорвётся со скалы.
Израненный, в бессилье уходя,
Сжимая саблю, он в душе молил
Об участи шахида. Газават
Ведёт дорогой рая.  Но судьба
Здесь, на земле, ему сулила ад.
Дочь сгинула в плену. В мольбах
И в поисках прожив остаток лет,
Покинул  жизнь – хранилище утрат.
Муса, Эгельда… боль моя и свет,
В  небесном мире вас не разлучат…


АЙШАТ

«Айшат, одна аварка», - это имя
Истории оставив навсегда,
Ещё одна из львиц, непобедима,
И страху, и сомнениям чужда,
Ушла.
На высоте, не видимой врагами,
Вход в тайную пещеру охраняла.
Там спрятано оружие имама,
И раненых мюридов там немало.
Но шаг за шагом царские солдаты,
Вбивая в скалы гвозди, поднимались
По лестнице, плетённой из канатов.
Под мерный стук угроза надвигалась
Все поняла Айшат. Как защищаться?

Всего две женщины, собрав остаток сил,
Готовились стрелять, а не сдаваться.
Их дети малые оружье подносили
И заряжали сами, а поодаль
Лежала женщина, как ангел, не дыша.
Вся грудь в крови, на ней – младенец. Вдоволь
Пил молоко кровавое, спеша,
Захлёбываясь, плача, замирая...
Напротив – царский снайпер на посту.
О, был бы здесь мюрид, не женщина простая,
Он, с ловкостью бы спрыгнув, на лету
Отрезать смог бы лестницу. Но нет
Ни одного, кто в битве уцелел.
Возьму все на себя, -– вот мой ответ.
Пускай берут отвагу на прицел.

Подростка - сына крепко обняла:
"Шамиль, мое сокровище, прощай!"
И саблю сжав, на край скалы взошла
И бросилась орлицей. Умножая
Обитель рая, к газиям душа
Отправилась. Был снайпер наготове.
       Как торопилась, недругов круша,
Помочь своим по вере и по крови…

Враги все ближе, близится отряд.
«Кто сможет, кто пойдет?» – вопрос имама
К мюридам раненым услышал сын Айшат.
Никто не мог ответить.
                "Я был бы рад,
Достопочтенный мой имам, исполнить мамы
Намеренье благое. Прошу у вас кинжал»
В глазах от слёз у мальчика туман.
Старик, лежавший, кровью истекая,
Подростка, приподнявшись, подозвал:
«Бери, сынок, тебе он свыше дан,
Наверно, судьба тебе такая.
Мне больше не послужит мой кинжал».

Не медля ни секунды, вниз в броске
Летит Шамиль, хватает на лету
Верёвочную лестницу и взмахом
Её перерубает. Вниз, к реке,
В водоворот, в глухую черноту
Несётся лестница, и человечьим прахом
Вновь полнится ущелье. А земля
Глядит вослед ушедшему шахиду,
Благословляя имя Шамиля.


ХАНЗАДАЙ ИЗ АШИЛЬТА

               
                Созданная храбрецами, чтобы стать сказанием, –
                это крепость Ахульго.
                Когда пришел час защищать родину,
                шапки надев, оружием опоясались женщины, – 
                и это на горе Ахульго.

                Саид-афанди из Чиркея. «Истории пророков»


О Ахульго, ты сердце страны гор,
До дрожи пробирает твоё имя…
В тот день тряслась, расстреляна в упор
Из тысячи орудий, в клубах дыма,
От гнева содрогаясь, Ахульго,
Израненная насквозь, но живая.
 Когда  зажглись на небе высоко
Ночные звёзды, в тучах проплывая,
И умер день, подобный концу света,
Имам вознёс Всевышнему молитву
И, мыслями измучен, за ответом
К мюридам обратился:
                «Эту битву
Потомки не забудут. Но, скажите,
Сомненье мне покоя не дает:
И если не узнал кого, простите,
Не думал, что меня  кто потрясёт
И храбростью, и доблестью своей, –
Иначе быть не может  в Дагестане.
Но был в бою один из всех сильней,
И яростней, и в битве неустанней.
Быть может, кто-то новый влился к нам?
Не мог же я  не знать своих. Здесь храбрецу
Из воинства мюридов к похвалам
Привычки нет, но  мне-то не к лицу
Не знать такого воина. А вам
Известен он? И знать ли довелось?

… Не та война, чтобы не знать друг друга,
Ответил ашильтинец  на вопрос:
«Ты знаешь каждого, у каждого заслуги,
Но тот мюрид, о ком ты речь ведёшь,
Известен нам, Шамиль. Его меж нами нет,
И к нам сюда его не позовёшь -
То женщина, одетая в бешмет
Убитого в бою шахида-мужа.
Его кинжалом она сеет месть,
Владеет, как и мы, она оружьем,
Её достоинств мне не перечесть,
Но чтоб быть неузнанной, она
Лицо покрыла  копотью. Так знай –
Это мюрида Нурича жена,
Из Ашильта  горянка Ханзадай».

Одна из них, одна из женщин гор,
Ошеломившая имама, – Ханзадай,
Возвысившая славу Ахульго,
И небом удостоенная рая.
Тебя представив, голову имам
Так обхватил, как будто собирался
Из плечевых костей её сорвать,
О, сколько в его сердце было шрамов,
Как безысходна боль… Но не сдался
Могучий дух, рождённый побеждать.

Сквозь слёзы тайные  к Всевышнему мольба
Была  тревогой о судьбе народа:
Он понимал:
Невыносимы муки, но судьба
Быть в рабстве ещё хуже, лишь свобода
Всё искупает. Так создал
Всевышний горцев, храбростью отметив,
Что жизнь они скорее отдадут
За то, что им дороже всех на свете:
Свобода и ислам – их  высший суд.

Этот народ,  родной ему до боли,
Взрастивший женщин - газиев и львиц,
Готовых биться и в аду за волю
Плечом к плечу с мужчинами; орлиц,
Не терпящих ни подлости, ни рабства,
И рая удостоенных судьбой,
Народ, живущий по законам братства,
Под стать горам  и высоте любой, –
Этот  народ имаму слишком  дорог,
Чтобы отдать его в холопский морок.
…От сдавленных висков ладони отрывая,
К Всевышнему в мольбе имам их простирает,
И не скрывает след  скупых невольных слёз
Свет лунной борозды, плывущей за утёс.

           х х х

Как жизнь любимого, убитого в сраженьи,
Кровав бешмет прекрасной Ханзадай -
Прошита пулями, на поле боя пала.
Захватчикам и женщина мишенью
Легко становится.  Рыдая,
Над умирающей три мальчика,  три сына,
Мать теребят, моля, чтоб застонала,
И губы пересохшие её
Слезами увлажняют  и слюной.
                «О, етимы*…
Мать шепчет, прерывая забытьё,-
Мой аманат Всевышнему: укрой,
_____
*етимы-сироты
Спаси сирот, тебе их поручаю…».
И обратилась к старшему из них:
«Не возрастом, а жизнью повзрослел ты,
 Абубакар, тебя я умоляю,
О младших позаботься, о меньшИх,
Я умираю… Мой совет послушай
И мой уход слезами не кори.
Сними мне обувь… Пусть тебе послужат,
Нужда придет- подошву распори.
То, что найдёшь, пусть вовсе не богато –
На жизнь с умом вам хватит бараката».

Уходящая в небо, с высот посмотри,
На плачущих деток под солнцем закатным!
К утробе твоей, где носила детей,
Прильнули они,  твою боль окликая,
О Ханзадай, сколько дней и ночей
Вслед тебе я кричу: «Мне б твоих сыновей!!!»

Душа улетела, а с телом как быть?
Глаза распахнула и  взглядом тревожишь,
Как будто насытиться взглядом не можешь,
Сирот утешая. Но боль не избыть.
Ах, опоздал он, Ахмад ашильтинский,
С ущелья нес воду, увы, не донёс,
Но все же над сельчанкой ясин* произнёс,
Утешил страданья души материнской,
Детей успокоив от крика и слёз.
И слёзы глотал сам – так сердце рвалось,
Под пулями смог двух мюридов позвать,
В последний путь тело горянки собрать,
Ахмад, ах, Ахмад, баркалла* тебе, брат….

Мать трёх сыновей и шахида жена,
За него отомстив,  устремляется в рай
Вслед за ним, своей вере и чести  верна, –
Неземной красоты  дева гор Ханзадай,
На земле оставляя огонёчки судьбы –
Своих деток-сирот, лишь бы их не задуло
Ветром жизни. На эти мольбы
Кто ответит? Всё в былом утонуло.
Возвращаюсь в былое, чтобы ей отозваться,
------------
*ясин-молитва
** баркалла- спасибо
Чтобы снова и снова с горянкой прощаться,
С уходящей в бессмертье простою горянкой,
Сестрой моей кровной, с отважной аваркой.
Судьба ей – в бешмете  уйти, как мужчина,
Честь мужа возвысить, честь дома, села,
Стать памятью нашей, скалою,  вершиной –
Я в ней все святое на свете нашла!

Соскользнула папаха погибшего мужа,
И коса развернулась, скользнула к ногам,
А за ней и другая, словно шёлк, только туже.
Две косы, как две сабли, две угрозы врагам.
Две косы не оставили след на бешмете,
Даже точку стыда, это косы аварки
В битве львице подобной, летящей комете,
Амазонке в бою, исступлённом и жарком.
Эти косы «мюрида», потрясшей имама,
В шапку шахида сложил осторожно,
Земляк- ашильтинец   По канонам ислама
Положил Ханзадай он с молитвой в могилу
В бешмете мужском, как клинок в свои ножны.

ЧЕЧЕНКА ПАТИМАТ

«Ты отправляешься сейчас на газават,
На Ахульго с посланником имама,
У нас с тобою общий тарикат,
И не молчи,  прошу, ответь  мне прямо:
У нас что, предводитель не один?
Шамиль – не мой имам? Так почему
Ты без меня уходишь на войну? –
К сподвижнику имама обратясь,
Так говорил мюрид, – О, Ахбердил МухАммед!
Одна лишь дума мою душу ранит,
Вот дочь моя, сокровище. Боясь
Единственную дочь одну оставить,
Прошу тебя, позволь ее забрать.
Скажу как на духу, зачем лукавить?-
Мне некому доверить дочь. А мать
Ушла из жизни в день её рожденья,
Какое мне принять, скажи, решенье?»

«Вах, дорогой, не сын  ли у тебя,
Твой маленький храбрец,  как говорит весь  Аух?
В Белти все говорят о нём любя,
Так слышал я от молодых и старых.
Коль что не так – я попрошу прощенья,
Но я, по правде, сам в недоуменье».

«Нет сына у меня. Я дочь растил, как сына.
При родах мать ушла, и дочку пожалев,
Я не женился вновь. И не было  причины,
Когда бы я, свой долг отца презрев,
Вне дома ночевал.
Она росла, и с каждым годом мне
Тревожней становилось за неё,
И я учил со мной быть наравне:
Владеть кинжалом и держать ружьё,
В стрельбе быть лучшей, укрощать коней.
Она всегда одета, как джигит,
В отваге нет ей равных, нет сильней.
Умру - себя, я знаю, защитит,
Отпор всем даст, и жители села
Считают её сыном потому,
А чтобы хлеб себе добыть могла,
Я научил хозяйствовать в дому».

Так дочь чеченца - друга оказалась
На Ахульго.  Не юноша -огонь,
Не узнана никем, а эта малость
Ей и нужна.  А что противник? Он,
Если попал в прицел её ружья,
Уже пропал, на гибель обречён.
Что перед нею грозные мужья?
Всё по плечу ей, всё ей нипочём.
Без промаха стреляет Патимат,
Дочь для отца, а горцам всем – собрат.

На Ахульго чревато всё угрозой:
За каждый шаг смерть собирает дань.
Зудит над ухом пулей, то занозой,
Грозит всему, везде. Куда ни глянь,
От жажды косит, раненых терзает,
Нет ни глотка, а под горой внизу
Бурлит река Аварское Койсу
И дань в свои глубины собирает.

Нет выхода другого.  И отец,
Спускает по верёвке дочь к Койсу,
Держа в руке один её конец.
Под свистом пуль успела на весу
Черпнуть воды, а на подъёме
Попала пуля в ногу, но смогла
За край скалы схватиться, из проёма
На землю бросилась. Чуть отползла,
Тревожно ищет взглядом: где стрелок?
К отцу на помощь бросилась, хромая,
И ружья заряжала ему впрок,

Как вдруг ядро, со свистом пролетая,
Упало рядом…
Отца на части взрывом разорвало –
Как осознать, с увиденным смириться?
Но медлить, ждать приказа и сигнала?
Да будет месть расплатой! Как тигрица,
Стремительна отважная чеченка.

Ружьём отца застрелен офицер,
По лестнице, верёвочным ступенькам
Ползущий вверх.  Секунда – и в прицеле
Еще один. Нет пули- будет сабля!
Рубила яростно. О, видел бы отец!
Нет милости врагу, нет состраданья капли.
И ран своих не видя, наконец,
Очнулась безоружной: нет ни пули,
Ни пороха, и саблю уронила,
Но гордость и отвага в карауле –
Чем не оружие?  Собрав все силы
И кровью истекая, Патимат
Рванулась вниз, и в яростном прыжке
На острие из вражеских штыков
С собою в пропасть  увлекла врагов,
Висящих, как на тонком волоске,
На лестнице верёвочной. Избежать
Им смерти не удастся.

Семь человек слетели вслед за ней,
Ввысь уходили криком торжества
«Будь прокляты, захватчики!»- слова,
Рождая эхо в войске из камней.
Как со скалы во время камнепада
Срывается и падает беда,
Так мера чести и её награда –
Слетела шапка девушки. Дада,
Отец, вручил её перед уходом
На крепость Ахульго. Две косы,
От глаз людских закрытые всегда,
Летели в воздухе, укрыты небосводом.
О Всемогущий! Деву вознеси
В свой звёздный мир, в небесную обитель,
Отец миров, единый наш хранитель,
Ушла к Тебе, оставив плоть отца,
Разбросанную в скалах Дагестана,
Дочь гордого народа-храбреца,
Любви моей неутолённой рана.

Мюрид из Ауха, так преданный имаму
И имя не оставивший своё!
Победы нам приносят наши раны,
Бесславие приносит забытьё.
Дочь Патимат  ушла, как ты, шахидом,  –
Твоё сокровище и гордость, честь твоя!
И жизнь, и смерть, и подвиг не забыты,
В народной памяти история жива.


ЭПИЛОГ

Ты, Ахульго, заставила забыть
Ухуд и Бадр, святилище востока,
Ахсаров, всех сподвижников Пророка,
И воинов, кто в битвах был убит.
О зов-гора, как ты смогла, скажи,
Вбирая в плоть кровь мучеников –
Твоих защитников, младенцев, матерей,
Израненных шахидов, сыновей –-
Как ты смогла молчать окаменело?

Как, Ахульго, не раскололось сердце
Могучих скал, и скальный монолит
Смог устоять, когда младенцев тельца
Летели в пропасть? Кровью их омыт
Твой каждый камень, а поток Койсу
Мутнеет, пенится под тяжестью беды,
Багровый от дымящихся потоков,
Взывает к небу в поисках воды,
От жажды задыхаясь сам...

Мне кажется, что до сих пор несут
Все реки Дагестана  утоленье
Теням защитников, и капли, на весу
Застыв в полете, в миг перед паденьем
Посмертной  вахте памяти верны.
Как, помня всех защитников мольбу,
Мечтающих о превращенье крови
В глоток воды, ты не смогла спасти
Своих детей? Под пеленой покрова
Летящих облаков доныне их борьбу
Ты слышишь и молчишь…

               
 О Ахульго, прости…
Кто ведает отчаянье твоё
И меру безысходности страданья,
Когда, в твоей груди найдя опору
Для пушек смертоносных, вороньё
Из войска царского свободным в назиданье
Здесь не щадило никого? И горы
Смотрели на тебя оцепенело...
Ты отчая гора, Ты исполин-отец,
О, как же твое сердце леденело
От горя, и страдания рубец
Не заживает ни в сердцах аварцев,
Ни в памяти, ни в  душах дагестанцев.

Покинутая птицами гора,
О Ахульго,  святилище Кавказа!
Твой зов звучит клинком из серебра,
И кажется, над гранями алмаза,
Над цепью гор незримый хор звучит,
И звуки небо льёт,
           на ангельских устах
Звучат как клятва, утром и в ночи:
«Лаилаха илаллах, лаилаха илаллах...»


Нет божества превыше, чем Аллах,
И я прошу под этим небосводом:
Создавший нас из праха и как прах,
Храни и впредь достоинство народа,
Чтоб было кем свободу измерять,
Отвагу, веру, преданность и стойкость,               
Учить Отчизну с честью защищать.
Храни, Всевышний,  дух наш и истоки,
И мой народ, который не сломать!

Империи бескрайней  властелин,
Великий царь и   самодержец грозный,
Всей крепостной России господин
И памятник в граните или в бронзе!
Что ты искал в расщелинах Кавказа,
На каменных нагорьях высоты?
Не зная край, не побывав ни разу,
Народ ислама, чести, прямоты
Зачем велел жестоко истреблять?
Здесь женщины и дети доказали,
Что жизнь готовы родине отдать,
Но сохранить свободу, доказали
Что души их земле своей под стать?

Ты мог бы, царь, не посчитав за труд,
Прийти к нам  гостем, добрым кунаком,
И, край познав, с  адатами знаком,
Увидел бы, как гостя горцы чтут,
Заняв свой трон, приняв корону гостя,
Отведав блюда в сакле у горянки,
Где отдадут последнее, пусть горстка
Осталась зерен в доме дагестанки, –
Тогда ты смог бы жизнь её отнять,
Детей обречь на смерть?
                Конечно, нет.
Ты был бы горд их в подданство принять:
Такой народ  – спасение от бед:
Упрям и горд, но верен и бесстрашен,
И в час тревог  – надежней не найти.
Стояли бы плечом к плечу на страже
Львы -горцы, все – герои во плоти.


           х х х
… Но что я говорю?
Перелистать историю довольно,
Чтобы понять: весь мир как Ахульго:
Как на корню
Правители готовы своевольно
Губить людей и проливать легко
Кровь молодых; и сколько было павших
Ребят на поле брани, на войне,
Не нужной никому…
Но в час, когда на земли наши
Пришли фашисты, и по всей стране
Народ поднялся и в огне, в дыму
Боролся насмерть с полчищем врагов,
То дух бойцов воспламенял пример
Героев Ахульго, и каждый был готов,
Ни жизни не щадя и не боясь потерь,
Отчизну защищать. Правительство само
Взывало к подвигу героев Ахульго.
Пускай тысячелетия пройдут,
Но, в камни превращенные когда-то,
Герои Ахульго, пока народ наш жив,
Пребудут с нами в воинском ряду,
Их имена  и подвиги их святы,
И зов - горы не смолкнет к нам призыв,
Урок ее  –  завет, немая речь:
Большую родину и малую беречь.


       х х х
Опять передо мной она встаёт,
Как крепость и незыблемость Ислама.
Чем дальше дни, тем горестней уход
И все родней сподвижники имама.
Живя во времена ахирзамана*,
Когда свет движется к печальному концу,
Как часто обращалась я к  Творцу,
Взывала к Ахульго:  о почему
Я родилась так поздно? Ни к чему
Иная участь мне, коль не дано
Быть рядом с вами, львицы Ахульго!

Когда сегодня не стыдятся люди,
Причудливо в себе соединять
Гордыню с лизоблюдством, кто осудит
Их блуд души, корысти чёрной яд?
Когда у них  мужчины под пятой
А женщины –  у зависти глумливой,
Когда она зовет в «неравный бой»,
Кто призовет их к совести стыдливой?

 Когда людская злоба друг у друга,
И дух, и плоть мгновенно пожирает,
Как новые болезни, – за «услуги»
_____________
*ахирзаман – конец света.

В каком аду их плата ожидает?
Когда есть упыри, кто принуждает
Не терпящих холуйства спину гнуть,
Жить в ожиданьи правды, кто  внушает,
Что их правленья  морок или муть
И есть отчизна наша? Кто с дороги
Сметает верных родине, стране?
Как этих ненасытных и убогих
Признать людьми с другими наравне?

Порой правители, случается, по нраву
И добродетельны, и спесью не больны,


Но к раболепию привыкнув, не забавы
В нём ищут, а признания страны.
Со лба стираются и думы, и морщины,
И их сердца разглаживает сон…
И имя им – ОНО, а не «мужчины»,
Число таким хакимам – легион.

Когда я вижу под ногами честь,
Растерзанную совесть, справедливость,
Когда предавших дом не перечесть,
И кажется, что сердце бы разбилось,
Не будь былого, то передо мной
Как будто расступаются века,
Сияет свет святынь издалека
И слышится зов предков над горой,
Над жизнью и бессмертьем Ахульго,
И это наш народ, а не другой.

В тот час, когда живущие на свете,
Забывшие о смертности своей,
Из дома выходя, всех держат на примете
И думают, кто в силе и сильней,
Чьи руки лобызать, на чьи глаза попасться,
Я усмиряю сердце, мысли, стон:
«Пускай за всё и каждому воздастся!
Ах, видели бы люди тех времён
Вас нынешних!».
И вновь я представляю бастион
И мужества, и чести – Ахульго,
И здесь, где изъедает душу пустота,
Растление в  низинах оставляя,
Я ухожу в нагорья -  высота
Зовёт к родным камням, не отпускает
И я иду,
              иду,
                иду,
Должна быть там Кааба, говорю,
Перед которой очищая сердце,
Народ себя хранит, – и я ищу
Послание своим  единоверцам.

И это  Ахульго, ниспосланная нам
Во имя единения народа,
Во имя верности родным горам,
Сплочённости в трудах или невзгодах,
Здесь от победы до паденья шаг,
В единстве – мощь, единство как кулак.
И стоя на скале, откуда в грохот рек
Бросались некогда отважные аварки,
Слова призыва слышу я к горянкам
И к горцам всем – слова, как  оберег:
«Чтобы спасти потомков Ахульго,
Я вас прошу не забывать простое:
Храните и несите высоко
Родной язык и имя как устои
Истории народа, и тогда
Себя вы сохраните навсегда.

2020






                Тубхат Зургалова

Перевод с аварского – Муслимова Миясат



Подстрочник
                «… Защищая имя Шамиля, обращение
                Пожилой горянки вспоминаю:
                Муки ведь согнули спину мою,
                Остались в сраженьях все три мои сына.
                Но, если вернется моя молодость,
                Рожу этим горам еще героев…»

                А.Бестужев-Марлинский. «Плачьте,   красавицы, в горных аулах».

                1.
Чем больше дорожу историей своего народа,
Чем выше становится ее степень,
Оттого что являюсь наследницей аварских женщин,
Все чаще зовет меня Ахульго…

С тех пор, как поняла, что я аварка,
Чтоб, как я, и дочери гордились,
«Послушайте, мамины, о нашей основе» -
Об Ахульго им поведать собралась…

                2.      
Еще в детстве в груди звенела мечта
Рядом с имамом Шамилем оказаться,
С такими же девочками на Ахульго
Среди героинь и себя найти.

В мыслях не раз промелькали
Давно глаза закрывшие те ястребята…
За мужчинами ружья заряжавшие
И десяти лет в возрасте не имевшие мои газии (участники газавата)…

Потом…
                Их матери, с именем Всевышнего на устах,-
Рядом с мужьями, вместе с братьями,
Семью и Родину защищая, на копья
В чохто прыгающие горские львицы…

Потом…
               Когда утихшей войны ночи обнимают,
За целый день не видевшие мужья оказались убиты…
После битвы с голодом и жаждой
Высохшее молоко из груди сосущие детки…

Опять поднявшись, пока рассветет,
Шахидов хоронить копающие могилы,
Схоронив их там же, где находили,
Слова плача, что сжимало горло…

Дорогих душе (людей) кровью окрашенные
Бешметы одевающие, засучивающие (их) рукава,
Собрав, прятающие в их чалмах  (свои)  косы,
На битву поднятые их (мужей, братьев) сабли.

                3.
...Перед взором всегда: как штыком
Поднятая в небо моя аварка
Плюет на врага
                красную слюну (от крови)…
А в глазах ненависть, что на куски рвет его…

Как старая аварка, вместе с проклятьем,
Махнула во врага топор, что застрял в его животе…
Потерявшей до этого обе ноги и руку
Горянки рука!
                Слава тебе!

Вместо ног, этой рукой потащив (себя),
Потом обеих их одной рукой заменив,
Как камень, оторванный от Ахульго,
Момент, как она «прыгнула» в Андийское койсу.

Имя ее не осталось, кроме как «одна женщина»,
Не ради имени ведь Родину любят…
Но, ее рука, ее одна рука –
Рукой моего народа осталась для меня!

…Из сердца не уходят мои горянки –
С горы в реку летящие орлицы!
Впереди них – цепляясь за жизнь,
«Ма-а-а-мааа!» - кричащие райские птички!

Ставших, как перышки, высыхающих
Деток вперед толкнув, за ними прыгнувшие!
До того, как в рай попадете, хоть воду койсу
Вдоволь глотали вы… - хоть этим успокаиваю свои слезы…

                4.
…Доползти помогите, мол, маме, -
Обманув маленьких дочерей,
С птенчиками под крыльями в реку полетевшая
Хутай из Орота! Была бы ты сегодня!

А Джавгарат Шамиля – весь день на поле битвы..
А ночью – маленького Саида на подол положив,
Утром доставшие (каждое утро раздаваемых всем 18 зерен жареной пшеницы) зерна,
Не проглотив, во рту для сыночка сохранившая…

Шамиля  храбрец – Сурхай из Колоба,
Пока не взорвалась с тобою разделенная печень (у аварцев: родные братья-сестры),
Надев твою черкеску, в руки взяв твою саблю,
Отомстила за тебя сестра твоя Нуцалай.

Пока не покинул Ахульго, боясь, что врагу
Достанется его маленькая драгоценность,
Дочку, бросить вниз, на край скалы несущий
Ах, Муса! – храбрец из Балахани…

Всего восемь лет жизни знавшая
Маленькая Эгельда – до боли мне дорогая:
«Не бросай, папа,
                меня в ущелье!
В пещере останусь,
                только в живых оставь…».

               
                5.
Под палящим солнцем августа на Ахульго –
Восклицательные знаки – мои женщины гор!
Гордость чалмы (головной убор мужчин-мюридов) – ах, ваши чохто (головной убор аварок, закрывающий волосы)!
Рядом с саблями, ах, ваши кинжалы!

…После поклона перед Ахульго, голову поднявши,
Там Конец света кипит перед взором…
Остатком тела топор кидающую
Старую аварку вижу доныне…

                6.
Одаренной Всевышним страстной любовью к Родине и к  народу,
Но спасать их неспособной
Меня Ахульго манит, зовет…
Прижав ее (гору Ахульго)  к груди, плачу, рыдаю…

***

 



                х х х
                С отцами в думах, с матерями делившись,
                Сколько тяжелых ночей глаз не смыкали!
                Утром вставая, печень разделивших (родных),
                Ночью, мол, не увидимся, целовали.

                На, птицами покинувшем, Ахульго
                Слезы проливали, что сердца омывали…
                Ах вы, ангелы на небесах!
                Мочи больше нет, пожалейте нас!
                Из народной песни.

                х х х
Историю планеты если перелистать,
Да, героинь-женщин довольно много.
Но на Ахульго горянки
Смысл (героизм, выносливость, силу духа), кроме как эта Гора, не знает…

«Если наших мужчин число уменьшится,
Уменьшится ведь степень газавата», -
С такими словами вперед них (мужчин) становясь,
Два раза в наступление ринувших и выигравших - о них не написано…

Самого врага пленивших
Их отвагу, оказалось, не измерили (не оценили),
С Аллахом и Свободой на устах
С душераздирающим призывом рубящих врага – их, оказывается, не услышали ( о них нет произведений).

Слишком мало нашла я их имена,
Нашими историками собранные по крупицам.
Никто нас не сможет любить, как мы сами…
Их любви преклоняю я голову.




                х х х
              Как Шамиль покинул Ахульго, через лет двадцать пять,
              Старец из Уриба решил посетить его (Ахульго).
              Без всяких изменений, как будто живую,
              Женщину сидящую он там нашел.

              И одежда на ней не прогнила, на удивление,
              Безжизненное это тело сидело, как живое.
              И еще удивительно: платка, что было завязано на голове,
              Оба края висячих она крепко держала в обеих руках.

              Держащие ею эти края были и завязаны,
              Развязав, этот старец заглянул в них.
              В одном из них – неполная ладонь муки,
              А в другом – соли немного он нашел.

              Таких голод-жажду, горе-беду,
              Смотрите, мусульмане, мы разве увидели?!
             Надо бы щукру (благодарность  Всевышнему) делать за такие блага, -
             Не настало ли время нам делать тавбу (раскаивание за грехи)!?
                Саид-афанди из Чиркея (к.с.).
                «Истории пророков».

                х х х
И произнесенные (мной) здесь,
И произнести которых не смогла,
И те, кто, наверняка,
 Более отважными были,
Но все, кто на Ахульго,
Чувяками имена там свои написали (высекли),
Аварки мои, мои горянки!
Счастливые вы, яркие вы!

Пусть степень ваша
Становится все выше!
Наших шахидов ( павшие за веру) бараката
Пусть не лишатся их потомки!
Пусть и они так страстно
Любят Родину!
Пусть льется в их тела
Иман (вера во Всевышнего), такой же, как ваш!

Родных мужчин пьедестал
С достоинством возвышать,
Этим дочерям, сестрам
Честь, как вашу, пусть Всевышний даст!
Крепкую, как скала,
Совесть с собой забрав,
Со скалы вниз прыгнувших
Вас пусть они не забудут!

И я бы родилась
В годы, когда вы родились,
С образцовыми вами
На Ахульго оказаться…
Но с пламенной любовью к вам
Карандаш в руки взявшей
Частицу вашего шафаата ( заступничества  на том свете)
 Мечтаю получить (не суждено ли получить)?!


                1.
               
                «Самой душераздирающей картиной на Ахульго была картина,
                где ребенок сосал грудь мертвой матери».
                Генерал Милютин (военный историк царской армии).

ДЖАВГАРАТ – ЖЕНА ШАМИЛЯ
Время подготовки
К войне на Ахульго…
Вместе с семьями
Трудятся (там) мюриды…
В очередной раз туда
Когда собрался имам,
Вместе с ним  (на Ахульго) пойти
Просит разрешение жена.

С грудным сыночком тебе
Тяжело, мол, там будет,
Там ведь и мужские
Работы приходится выполнять, -
В глаза никогда ему не смотревшей,
Сердца его цветку подобной
Джавгарат такую мысль
Отдалил  ( стал разубеждать ее)  имам.

Но, когда подумал,
Права оказалась она:
Такие, как она, разве мало
На Ахульго (женщин)?
У них разве нет детей
На груди и на спине,
Среди них разве не будет смотреться
И жена имама?

«Раз так, собирайся пойти», -
Сыночка  на руки взял,
Смотря на Джавгарат,
Чуть улыбнулся Шамиль:
В молодые ее годы
Мудрость ее увидев,
Рядом с собой находить (видеть)
Пожелал он жену…

Как пришла она, навстречу
Женщины побежали.
Примеру имама
Обрадовались мюриды.
Не успев прийти,
Сына на спину привязав,
К работам подключилась
И Шамиля Джавгарат.

Только лишь кормить Саида,
Садилась Джавгарат.
Устали не знающая, мол,
Женщины хвалили (ее).
От того, что имам сердцу дорог,
От того, что его довольства ждет,
 Кроме как его ежедневно видеть,
Покоя и она не искала.

И строящим дома,
И проводящим воду,
И, когда сыночек уснет,
Камни когда таскала –
Женщинам примером
Становится Джавгарат.
Улыбаясь, быстро (шустро)
Всюду успевает Джавгарат.

Смотря на нее, Шамиль
И сам восхищается.
«Всевышнего дар – жена моя…» -
В сердце ее ласкает. -
Но, ведь, из мяса (не железное) ,
Ее тело же устанет,
Саида (грудного)  кормить
Молоко же тоже нужно …

Однажды, остановив,
Имам с ней заговорил:
«Тяжело, ведь, тебе,
Подруга жизни моей…».
«Чем внизу в селении
Покой,  мне
Здесь (рядом с тобой) труд по нраву» -
Жена ответила ему…

…Так прошли дни
Шамиля Джавгарат,
Счастливые были они
Для имама жены.
Незаметно наступили,
Хоть их и ожидали,
Но хлебнувшие мучения
Газавата (священной войны) дни;

Честь и свободу
Ни за что не отдающим
Потомством скал
Воду не проглотившие  те дни;
Гостю еду дававшие (кормившие)
Руки горянки когда
Пришедшему врагу
Смерть дающие горькие дни;

Как львицы в платках
Косят солдат увидев,
Офицеры царя
Шокированные дни…
На передовой войны
В резне участвовавшая
В один из таких дней
Ранило и Джавгарат.

На ее спине
С пулей в плече,
Кричит, надрывается
Ее маленький Саид.
Сил уже не оставшаяся мама
Сына на грудь потянула,
Жизнь его спасти,
Пуговицы платья (на груди) расстегнула:

«Прошу, чуть подожди,
Душу забирающий ангел,
Пока есть душа (жизнь) только,
Будет во мне (у меня) молоко!
Позволь, пока не умру,
Моего детеныша (ребенка) насытить,
Слишком уж он мал еще,
Дай мне его покормить!..»

Слюною смягчившись,
Прожевав, сыну в ротик класть,
Хоть мочи от голода не было,
Не проглотив, сбереженными
Жареной пшеницы зернами (что утром всем раздавали – 18 зерен)
Его прокормив,
Воду сама просила…
Рядом из Унцукуля
Тахира найдя, обрадовалась.

(Ах, пусть горит пламенем мир! –
Горевши, в уголек не превращающееся сердце!
Водицы бы глоток! – матери рот!
Маминого молока бы глоток! – детеныш (ребенок)!
Досталась бы вода матери,
Досталось бы молоко детенышу…
Лишь кровь и слезы
Текущее, ах, Ахульго!!!)

Душою покидающим
Водички чтоб достать, 
Душу отдать готовые тоже
Были на Ахульго.
Но золото скорее достал бы,
Чем воду, он…
В карманах одну курагу
Нашел Тахир…

На подобном маленькому  Ухуду ( гора, где была битва с курейшитами под предводительством  пророка  Мухамада на  Аравийском полуострове)
Ахульго нашедшую
Курагу проглотив, отправилась
Джавгарат в райскую обитель.
На мертвой ее груди,
Зовя папу с мамой,
С кровью истекающим плечиком
Плачущим оставила она детеныш (сыночка)!...

Даже врага заставляющую слезиться
Эту картину увидев,
Имама представляя,
Поникли мюриды…
Кроме как на Ахульго,
Доселе не увидевшей подобной картиной
Раненного в сердце что толку
От царского генерала?!

Прямо на Джавгарат,
Присосавшись к ее груди,
Предписано было, оказалось,
Маленьким шахидом (погибший за веру) стать
Саиду Шамиля… -
 В два годика от роду
Раненному газию (участнику газавата),
Улетевшему за мамой
Райской птичке…

На переполненной ранеными
Пещеры полу
Покинула душа сначала маму,
Потом – ее Саида.
 Подождать, пока она  умрет,
По просьбе ее пещеру не покинувшего
Мусы из Балахани
Достался им ясин (мольба ко Всевышнему над умирающим).

… Через месяцы смог
Шамиль посетить их могилу,
Что мюриды, в ущелье
Спустив, их схоронили.
Как в день захоронения
Нашли их трупы…
По желанию имама
Подняли (их) на Ахульго.

Так упокоились
Джавгарат и Саид –
Дорогие Шамилю
Жена и их сын.
Над вырытой на Ахульго
Последней могилой
Дуа (мольбу) читающим оставили
Мюриды и имама…


               
         Женщина гор, не платок ли
         Украшал тебя в былые времена?
         Не с распущенными волосами девица
        Прыгнула в реку с Ахульго.

        …Скажи, куда делась аваров честь,
        Мощных (достойных) предков дешевые дочери?
        Где растеряли аварскую совесть,
        Ни рекой не уносящую, ни в огне не горящую?
                Джабраил Гасанов.

     ХУТАЙ ИЗ ОРОТА
 Имаму преданный,
 Мюрид, самый мужественный –
Саадулла из Орота
В ожидании смертного часа.
Забрав с собой всю семью,
Пришедший на Ахульго,
Родину беспредельно любящий
Мюрид закрывает глаза (умирает).

Пулями врага
Все лицо изуродованного
Мужа в истерике обнимает
Любимая его Хутай.
Хоть иман (вера в предопределение Всевышнего) у нее был крепкий,
Хоть о терпеливости не забыла,
«Не умирай, мой Сокол!» -
В безысходности  Хутай.

Кроме как горечь смерти,
Сил в теле не оставшегося
Саадуллы глаза
Показали на оружие.
Даже взгляд мужа
Понимающая аварка,
Пока он глаза не закрыл,
Проливая слезы, надела на пояс его (оружие, саблю).

Среди цветов (молодых женщин) Ахульго
Всем заметная,
Потом – безумно красивая
Саадуллы жена
Полетела на врага -
Ползком на гору поднимающихся
Апшеронцев.

«Моего орла убить посмевшие,
Я разрублю вас!» - с криком
Начала рубку,
Как мужчина-воин, она.
Шокированных  от того,
Как женщина саблей машет,
Пока не одумались,
Солдат перерезала она.

Но нескольких  их
Прицелом оказавшись,
И саму подобную орлице
Ранило аварку.
К пришедшим в ее горы
Тиранам этим
Чтоб в руки не попасть,
Назад поползла Хутай.

Пяти-  и семилетних
Обеих своих дочек
Подозвала она к себе,
Попросила у них помощи:
«Помогите, мамины сердечки,
Доползти до края той скалы,
Чтобы нашего папы душа
Нас спасла…».

Истекающей кровью мамы
Слов смысл не понявших их
Маленькие ручки потащили
К скале ее тело.
Пока силы не покинули,
Посмотрела она вниз,
На бурлящего там
Могучее  Андийское  койсу.

Собрав последние силы,
Деток прижала к груди,
Страстно поцеловав,
Отправила  лететь…
Кричащих кусочков сердца (своего)
Чуть не поймали руки (пожалев об этом)…
Но, чем врага руки до них дотронутся,
В реку отпустила…

«Не бойтесь, мамины!
Мама сейчас догоню (приду),
Пока не насытимся,
Речную воду попьем.
Потом рядом с папой
В раю уже будем!...» -
Прыгнула (следом) в реку
И Хутай из Орота…


ЛЬВИЦА, У КОТОРОЙ УБИЛИ ДЕТЕНЫША
Раненый,  весь ранами  покрытый
Мюрид о которой молил
За водой в ущелье
Две женщины собрались.
Страх о погибели своей
Давно забывшие
Женщины Ахульго,
Гору  оставив, уже в ущелье.

Прижавшую к груди ребенка
Под скалой оставив,
Другая – к берегу реки
С бурдюком побежала.
Когда еще  с горы спускались,
Их увидевшие солдаты,
Пока они спустились,
В засаде их ждали.

Набрав воды идущую
Внезапно появившиеся они (солдаты),
Вокнув в нее штыки, вверх –
В небо подняли…
Окрашенный  кровью  красный плевок
В неверных с ненавистью «выстрелив»,
Горянки – газия (павшей за веру в бою) гор
Золотая душа унеслась в небеса.

Увидев, как страшные (жестокие) люди
Тетю убивают,
Испуганные крики ребенка
Раскрыли и их (мать и дитя, что спрятались под скалой).
Когда приближались солдаты,
Надеясь на их сострадание,
Та, что под скалой стояла,
Ребенка на руки взяла.

Если б такими жалкими
Мать с детенышем увидел,
Даже свирепый зверь
Издалека ушел бы мимо.
Придя на чужую землю,
Там сеющие смерть
Эти звери ребенка,
На штык подняв, отбросили.

Львица гор, у которой детеныша убили,
Вытащив кинжал, бросилась вперед,
Набросившись, воткнула (кинжал)
Весь в солдата сердце…
Пока бессердечные неверные
Души ее не лишили,
Ею сердце сверленный майор
Оказался Тарасевич…

    Ах, гордость сердца моего –
               Сестры с Ахульго!
              Защитив честь брата,
              Со скалы вниз прыгнувшие!

             Ох, мои аварки-сестры –
             Здесь высокую степень получившие! –
             С дорогим до боли (братом) одновременно
             Умереть готовые!

  ШАМИЛЯ СЕСТРА ПАТИМАТ
С детства меня покорившей
Об истории Ахульго
Когда  старшие рассказывали,
Только ее представляла.
В пример для других,
Брата – имама приказ
Первой выполняющей
Патимат перед взором была.

Не по приглашению прибывших
Прислужников царя
Животы распаривающей ее
Ненависть восхищала.
От того, что имама Шамиля сестрой
Защищаемая страна гор
И мне общею была,
Ею (Патимат) гордилась (я).

…Вот навстречу направляющийся
Офицер царя,
Кинжалом Патимат
Отрубается его голова...
«Шамиля дорогой сестрой
Должна быть эта,
Нападите, схватите ее!» -
В панике полковник кричит.

Ни слова на его языке не понимающую
Молодчину схватить
Бросившегося к ней
Увидела она солдата.
Приблизившегося к себе
Из рук врага
Скрутив, винтовку отнимающую
Ранил он Патимат.

Волками окруженной
Лани подобную,
Восхитившую не одного солдата
Окружили (враги) Патимат…
Ах, увидел бы
Этот мгновение Шамиль! –
По пять вместе резал бы
Твой брат их, Патимат!..

В тот же миг промелькнул
В мыслях сестры
И печень разделенный ( авар: родной, при общих родителях, брат) имам
И имама приказ, -
«Вы в руки (врагам) попасть (в плен) не смейте, -
Сказал ведь брат, -
Если уж попадаетесь,
Умрите!» - был ведь приказ (брата-имама).

…В битвах на Ахульго
С честью сражавшимся женщинам
Вместо мужчин
Не раз опорой бывшим (на помощь приходящим),
Когда слишком тяжело им (мужчинам) было,
С (привязанными) детьми на спине,
Впереди них стеной становясь,
Женщинами-воинами размахиваемым;

В руку  аварки
Родиной самой вложенным,
На Ахульго ее имя
Для потомков высеченным
Кинжалом этим «волкам»
Взмахом угрожая,
На край скалы стремившись,
Помчалась Патимат.

Развязав с головы,
Шалем лицо обмотав,
Будто на крыльях, в Андийском койсу
 Когда она скрылась,
«Да, Шамиля сестра (она)!
Только сейчас и я убедился!
Слава же тебе, женщина гор!» -
Промолвив, застыл полковник.

             х х х

Года два назад,
Выполнив веление брата,
Будто вытащили сердце (из груди),
Забрали сына Патимат.
В Телетль в аманат (под залог, под поручительство)
Хоть ее Гамзата дали,
На Ахульго имам
Дал и Джамалудина (сына своего)…

Одна судьба у обоих –
(Оба) русские офицеры.
У обоих одна болезнь –
Одинаковый конец…
Одной – сестры, другой – жены –
Обеих Патимат
Истекающих слезами глаза
Если и замечал имам, что толку…

Решению имама
И здесь подчинившись,
Что сына вернут,
Надеждами живая,
Выполнение повеления (приказа) брата –
Долг ведь для сестры,
Еще раз его выполнив,
Ушла она в реку…


ОДНА ЖЕНЩИНА - АВАРКА
«Одна женщина…» - вот так
В истории написано о ней,
В семнадцать своих лет
В нее (в историю) вошедшей маленькой (юной) мамы…
Со всей родней
На Ахульго оказавшейся,
Еще в беременности своей
 Убитого здесь мужа вдовой оставшаяся…

Детеныша (ребенка) в утробе
Зернами прожаренной пшеницы (что по утрам по 18 штук раздавали на Ахульго) кормившая,
Даже бок положить (полежать отдохнуть)
Совестью не позволившая;
Врага камнями убивающим
Героиням-женщинам,
То на живот положив, то в руках
Камни целыми днями таскавшая;
 
И после рождения дочечки тоже
Те же работы выполняющая;
Одну поддержку, один тыл –
Маму имевши, радость в душе покоившаяся.
Но солдата штыком  забрав,
И ее потерявшая, -
Тяжелее и этого –
Хоронить ее не доставшая…

Штык врага ее маму
Скинул со скалы, (но)
Зацепившись за камень (скалы),
Там осталась висеть.
Дорогой матери
На труп глядя,
На краю скалы сидя,
Она каждый день рыдала.

Прижав ребеночка к груди,
(И сама – как ребенок)
В одну ночь задумала
За маму  отомстить.
Под светом луны пробравшись,
Ее (месть) свершить,
В спешке поднялась она
Дочечку в дорогу готовить.

В тряпки, что нашла,
Завернув, потом прижав к груди,
Как мама – ее,
Малышку поцеловала…
Глаза (ее), уже не имея слезы (закончив),
Кровью плакали (источали кровь),
А тело, что без сна ночами,
Покинутое силами, было  изнурено…

Только к врагам направиться
Когда она вышла,
Над Ахульго пронесся
Утренний азан (зов к намазу)…
Покусывая губы
Приближаясь к ним ( к врагам),
«Мерзавка! Шпионка!» -
За собой крики услышала…

Неожиданно (для себя)
Появившаяся девушка
Царских солдат
Удивила.
Хоть от голода и жажды бледную,
Но красоту лица не погасшую
Молодую женщину лицезревшие
Они пришли в изумление.

Вот девушка приближается
К тем, кто убил и мужа ее, и мать,
Как жизнь, ей дорогих (людей)
Жизнь отобрать сумевшим;
Под утро к врагам (своим)
Пришедшая горянка,
Быть может, лишена разума, мол,
В недоразумении смотревшим (врагам)…

Они протягивают руки:
Дайте, мол, ребенка.
Девушка сделала знак:
Дам, только к старшему по чину.
Поняв это, встал перед ней
Похожий на предводителя (их) человек,
Золотом как будто осеянными (вышитыми)
С погонами один человек.

Осторожно с рук ее
Ребенка когда он брал,
Через тряпку, в которой была завернута дочка,
В живот ему кинжал она воткнула…
В тот же миг солдаты
Штыками ее подняли…
И вслед, на штыке,
Малышки труп на нее же кинули…


ДЕВУШКА ИЗ АШИЛЬТА
На Ахульго воевавший
Русский  историк,
В садах Ашильта повстречав,
Которую и мне открыл,
За мужчин своей семьи
Жизнь вмиг отдающая,
Ах, моя аварка, -
Девушка из Ашильта!

С разбросанными волосами,
С растрепанной одеждой,
Напуганную девушку
Не могу забыть.
Снизу вверх по склону
Ползком идущей девушки
На спине  –молодого мужчины
Труп, что (она) бережно несет…

Печень разделенный брат ли он,
Сердце разделенный друг ли (муж),
Не ведомо… Но знаю:
Он – ее скала,
Рабами их сделать
Пришедшими захватчиками
Убитую «скалу» всю жизнь
Таскать готова она…

Как увидела историка,
Труп спустив на землю,
В спешке, из пояса
Кинжал вмиг вытащила она.
Подобно волчонку,
Попавшему в капкан,
«Попробуй подойти, убью!» -
Смелый взгляд (ее) угрожал ему.

Сочувствующий ей враг,
Оставаясь вдали, сказал:
«Не бойся, девушка,
Не причиню тебе зла,
Но солдаты убить
Могут тебя.
Спрячься здесь где-нибудь,
Так будет лучше тебе…».

Хоть, кроме родного, языка его
Она не понимает, надеявшись, что поймет,
И страх ее увидев,
Историк удалился (ушел).
Но, время не прошло, и он увидел,
Как пьяных солдат
Несколько человек
На девушку напали.

Одной рукой кинжал махая,
Другой рукой за труп сцепившись,
Как эта девушка сражалась увидев,
Восхитился русский:
В саду Ашильта выросшему
Цветку подобной  девушки
Цветы собирать созданные
Эти руки!
               Как мужественны они!

Потом, сзади подкравшись,
Схватил ее солдат.
Что придерживала одной рукой,
Ударился оземь труп.
Увидев, как он скатился,
Оттолкнув солдата,
За ним (за трупом),  до боли дорогим,
Все на свете забыв, побежала девушка.

Катится труп
Вниз по склону,
Без себя (трупа) жизнь – не жизнь которой
Девушку за собой маня.
Катится труп,
Ударяясь о камни,
От каждого удара которого
Корчится от боли  лицо девушки…

Катится труп
Душою ее бывшего брата,
Мой бра-а-а-ат!» - вслед кричащей
Сестры
           Печень порвав.
Катится труп
Дорогого друга (мужа),
«Дру- у-у-уг!» - разрывающейся от безысходности
Ее
   сердце забрав…

В ошеломлении историк,
Отрезвели солдаты,
 На земле, куда они с насилием пришли,
Увидев меру любви! –
Вслед за полетевшим со скалы
Дорогим трупом
Без него смысла жизни не имевшая
Девушка как прыгнула увидев!

Кажется, она обрадовалась,
Как догнала его (труп),
В воздухе же его
Как страстно обняла.
Кажется, восхитились
Враги этой любовью…
Кажется, позавидовали
Они
       тому трупу…


Еще подростки  -  герои-дети,
Голод  легко переносит ваш возраст…
Ох, не доросли вы, на штыках
В небо поднятых матерей увидеть…

          Э Г Е Л Ь Д А
                Мусы из Балахани,
                Так полюбившая мною,  доченька,
                На языке моем медом
                Ставшего имени девочка!
                На одном из скал Ахульго,
                Прижав ее к груди,
                Маленькой Эгельде
                Я колыбельную пою…

Покинуть Ахульго вынужденные
Дни наступили,
У кого остались силы, у кого остались ноги,
Друг за другом потихоньку ушли (спустились с осажденной горы).
Пещера одна была заполнена
Теми, кто был слишком обессилен,
Раненными, порезанными, от безысходности,
Конец свой ожидающими.

Они намерение сделали
Здесь встретить смерть, что предопределено Всевышним,
Конец газавата (священной войны за веру)
Концом жизни сделать (встретить).
Отказываются они
И от помощи,
И окруженную солдатами
Пещеру покинуть.

Среди них оказался
Имам которым гордится мюрид –
В прошлом отважный абрек-предводитель
Муса из Балахани.
С ним родная сестра
С женщинами –родственницами,
И его маленькая жемчужина –
Своя Эгельда (дочка).

Слишком изнеможен
Мусы дорогой детеныш (ребенок) -
Лежа на полу высыхающая
Исхудалая Эгельда.
А в тот день она
Уже стоять не могла,
Только восемь лет исполнившей
У нее
          не осталось мечты…

Его дочери заботу
На себя бравшая
Мусе дорогая сестра –
Тяжело больна Зухра.
Как будто ядом,
Съедает и его тело,
Вражьими штыками и пулями
Продырявленная…

…Сумерки спускаются
Над осажденной Ахульго,
Над полумертвыми заполненной
Ее пещерой,
Над, надеящимися
Только на смерть, мюридами,
Просящими в мольбах конец
Последними газиями (участниками газавата).

Вместе с газаватом
Друг за другом закрывающими глаза (умирающими) –
На них смотря, у Мусы
Слезы градом идут.
И завтра, махая саблей,
Умереть намеревающего
Его сердца озабоченностью
Эгельда остается…

Если и отца убьют (без отца останется),
Как она себя защитит!?
Живая если к неверным
Дочка попадет, как быть!?
Если к шахидам (погибшим за веру)  уйти (присоединиться)
Сам готовится (собирается),
Его маленькую жемчужину –
С доверием к кому ее оставить!?

Над  дочерью, что ходить уже не может,
Склонился он,
Из пещеры наружу
Потащил ее.
Маленькую папину честь –
Со сладким именем Эгельду
Сам ее папа
Положил на край скалы.

Что врагу досталась дочка
Как представил,
Пришли силы
Дочку со скалы скинуть.
Но, кроме как восемь,
Лет не исполнившейся и сил не имеющей
Ее руки крепко схватились
За обе ноги папы.

И второй раз Муса
Дочку скинуть взялся,
Еще крепче зацепившуюся
Дочку отцепить (от своих ног) не смог…
Готовящийся умереть – папа!
«Жизнь!» - зацепившаяся (за жизнь) – Эгельда! –
На Ахульго эта картина
Все время перед глазами (у меня)…

Вдруг сверху вниз,
Будто из груды камней,
«Муса! Эй, Муса! –
Доносится голос. -
Оставь, друг, дочку в покое,
Пожалей ее, бедняжку!
Сердце мое горит от жалости,
Не будь таким жестоким к ребенку (своему)».

Хоть голос был истощенным,
В умирающем старике
Из Орота Чулахил
Мухамада узнал Муса.
«Аллахом  этой девочке
Смерть пока  не предопределена,
Оставь ее и уходи!» -
Опять он произнес.

Этого доброго дедушку
В душе благодарив,
Что папино сердце смягчится,
В Эгельде надежда зажглась.
«В пещере же останусь,
Оставь, папа, меня в живых!» -
Страстно влюбленную в жизнь
Ее пожалел и папа.

Мусы из Балахани
Смягченное стальное сердце
Эгельду Аллаху
Поручило (доверило).
С надеждой, что на краю скалы же
Душа ее покинет  тело,
На том месте дочку оставив,
Ушел он в ночь…

Ушел он со своею саблей,
Шахидом стать в надежде,
Пока газават не закончился,
Рай получить с мечтой…
Но…
        В живых остался.
Дочка…
       В плен попала.
В поисках Эгельды
Оставшаяся жизнь прошла.

         АЙШАТ
«Айшат – одна аварка» -
Оставив (в истории) это имя, глаза закрыла (ушла из жизни)
Еще одна героиня,
На Ахульго след оставившая;
В пещеру, где находились
Имама оружие
И раненые мюриды,
Дорогу защищавшая газияй (участница газавата).

В скале пробив гвозди,
По веревочной лестнице
До пещеры подняться
Планируют солдаты.
Оружие в руках держать
Силы остались только у двоих молодых женщин,
Ружья для них заряжают
Рядом их маленькие дети.

Поодаль лежит
Еще одна молодая женщина,
На груди ее, что в крови,
Присосался ее ребенок.
Кто бы не появился на краю скалы –
На прицеле с той стороны,
На горе напротив –
Снайпер царских сил.

Нужен был мюрид,
Ловкость в котором есть,
Прыгнув со скалы, на лету,
Лестницу отрезать кто бы смог.
Зная, что в пещере нет
Мюрида, кроме раненых,
Это дело на себя
Взяв, поднялась Айшат.

«Мамин Шамиль!» -
Страстно поцеловав,
Подростке-сыну
«Прощай, мое сокровище!» - прошептав,
Крепко саблю схватив,
На край скалы шагнув,
Подобно орлице, полетела
Айшат оттуда вниз.

Но… тем снайпером
Выстрелившей пулей
Шахидом стала газияй,
Не досталась ей радость порубить солдат…
Они же в это время
Приблизились к пещере…
«Кто пойдет?» - имам
Мюридов  раненых спросил.

Когда никто не ответил,
Сын Айшат, подойдя,
С полными слез глазами,
Имаму сказал:
«Достопочтенный мой имам,
Не дадите мне кинжал? -
Моей мамы намерение
Исполнить я хочу…»

Истекающий кровью поодаль
Старик мальчика подозвал:
«Бери, сынок, мой (кинжал),
Мне он больше не пригодится…».
Его кинжал вверх устремив,
Прыгнул сын Айшат,
На лету поймать он смог
Лестницы веревку.

До юноши еще
Не доросший мальчик,
Маме что не удалось,
Отрубил веревки…
С полной солдатами лестница
«Разбилась»  в ущелье …
Шахид Шамиль, что сын Айшат,
Присоединился к маме…



                У.
Храбрецами, раздробив ножны сабель,
Сказанием стать созданная крепость – это Ахульго.
Когда пришел час (защищать родину), чалмой обвязав,  шапки надев (головной убор мужчин-мюридов),
Оружием опоясанных женщин гора –  и это Ахульго.
                Саид-афанди из Чиркея. «Истории пророков».

ХАНЗАДАЙ ИЗ АШИЛЬТА
 Подобный сердцу
В груди страны гор,
Услышав о себе,
Задрожать заставившая,
Тряслась, содрогалась
И в этот день Ахульго,
Залпами орудий
Израненная Ахульго .

И этот день, подобный Концу света,
К ночи утих.
С обжигающими сердце (мучительными) мыслями,
В мольбе ко Всевышнему – имам…
Встал он, к мюридам
К их кругу присодинившись,
«Сомнение одно не дает покоя», -
Подсел к ним имам:

«Раньше которого не видел,
Мюрида увидел сегодня,
Очень мужественно
С врагами воюющего.
К нам, может, еще кто-то
Присоединился?
Своего войска  храбреца
Не знать – стыдно, ведь,  должно быть мне?».

Друг-друга замечать
Не возможной (не дающей) оказалась война,
(Поэтому) имаму в ответ
Один ашильтинец  поведал:
« Мюрид, которого ты видел –
Не мужчина, Шамиль,
 В бешмет убитого мужа
Одетая женщина эта.

Махая его скаблей,
За него месть свершающей
 О Ханзадай из Ашильта
Спрашиваешь ты у нас.
То, что она – женщина,
Чтобы даже ты не узнал,
Копотью лицо замазанная
Ханзадай это наша…».

Имама ошеломившая,
Ах, женщина гор!
Историю Ахульго
Возвышающая моя Ханзадай!
Тебя представив,
Схватил голову руками имам,
Будто из плечевых костей
Вытащить собрался ее!

Эта была картина
Безысходности имама,
Сквозь слезы его мольба (ко Всевышнему),
Где повесть-судьба мюридов была:
Насилие над своим народом (как ему невыносимо тяжело на Ахульго)
Очень хорошо он понимал:
«Но, если в рабство попадет (его народ),
Это – еще тяжелее…»…

В кровь ( в жилах)  же храбрость
Всевышним вложенный,
Скорее жизнь отдающий,
Чем Ислам и Свободу,
Это, что так дорог сердцу его,
До боли родной, отважный,
Храбрых женщин-героинь –
Газиев (участниц газавата) взрастивший;

Этих львиц, плечом к плечу,
Мужчин на подвиги вдохновляющих,
В этом аду биться сумевших,
За это рай удостоивших женщин народ…
Нет! Рабство не потерпит,
Так же, как подлость,
В этих горах рожденный,
Как и они, высокий (великий) народ…

Все это понимающий,
Все это увидевший,
Мужественных горянок
Духом гордый
Имам слезам (своим)
Дал волю (течь),
Руки, что давили (сдавливали) голову,
Поднял ко Всевышнему…

           х х х
Как жизнь, дорогого
Мужа кровью окрашенный
Бешмет и своей кровью
Красный стал у Ханзадай –
Врага штыки
Не посмотрели, что это – женщина…
Пулями прошитая в конец
Упала на поле битвы и Ханзадай.

Над умирающей мамой метаясь,
Все три ее детеныша (ребенка)
 Рвут на куски,
Казалось, весь мир.
Мама чтоб смогла говорить,
Ее губы смочить,
Слезы со слюной
Мазали (мажут) они.

С трудом (потихоньку) шептала
Ханзадай: « О Аллах!
Этих моих троих ятимов (сироты, у которых умерли оба родителя)
Аманат  (поручаю, доверяю) тебе!».
Потом Ханзадай обратилась
К старшему среди сыновей, -
Не возрастом, а жизнью
Которому пришлось взрослеть:

«Сердечко мое – Абубакар,
Ты ведь старший у меня,
Позаботься о младших,
Умираю ведь мама.
Надевай, смотри, не снимай
Мою войлочную обувь,
Когда невмоготу будет нужда, их подошву
Распари, сокровище мое.

То, что ты там найдешь,
Коль будет баракатным (от Всевышнего; полезным),
На проживание с умом
Должно вам хватать…».
Плачущими, метающими
Утроб (где их носила)   обжигающих ( в эти минуты)  оставив (детей),
Умирающая (уходящая) Ханзадай!
Мне бы твоих сыновей!!!

… Таращив глаза, смотрит
Умирающая Ханзадай,
Смотря на сирот своих,
Не насыщались они.
Раскрытым остался
Воду просящий ее рот…
С ущелья опоздал ты,
Ах, Ахмад из Ашильта!

Хоть и опоздал, прочел
Ахмад и ясин (мольба ко Всевышнему над умирающим мусульманином),
Позвал на помощь
И двух-трех мюридов.
Под пуль дождем,
Глотая слезы,
В последний путь
Собрал (подготовил) он Ханзадай…

Шахида Нуричу жена,
Троих сыновей мама,
Получив успокоение от мести за мужа,
Идет она к нему ( к мужу).
Как огонечки жалости
Ятимов здесь оставив,
В бешмете его (мужа)
Предопределено, оказалось, уйти (из этого мира)…

На Ханзадай что была
Нуричу (мужа) шапка-чалма
Чуть поскользнув (с ее головы),
Раскрылись (ее) косы…
Не только мужа, всего села
Честь возвысившего  шахида (погибшая за веру) –
Ханзадай из Ашильта
Подобные саблям косы…

На шапке Нуричу
Хоть точечку стыда (позора) не оставившие косы…
В битве львице подобной
Аварки косы…
Из плечевых  костей
Как будто голову вытаскивал,
Имама ошеломившего
Того «мюрида» косы!..

От жажды кому невмоготу,
С ущелья воду таскать,
Вместо веревки использовав,
Подобно войлоку ставшие косы…
Эти косы осторожно
В шапку Нуричу положив,
В его бешмете
Положили в могилу Ханзадай.


ЧЕЧЕНКА ПАТИМАТ
С представителем имама Шамиля –
Ахбердил Мухамад
На Ахульго собрался
Мюрид из Чечни:
«Куда ты направляешься этот газават
Моим тоже разве не является (общим с Ахбердил Мухамад),
Его преводитель Шамиль –
Разве и не мой имам?

Но мое сокровище –
Единственная (как ребенок) Патимат
Поручить кому, доверить,
Никого у меня нет, друг:
В день своего рождения
Маму потеряв, оставшуюся
Дочку мою с собой забрать
Позволишь ли ты?» - спросил.

«Вах, не сын ли у тебя,
Известный всем в Аухе,
Как о маленьком храбреце,
В ауле Белти о котором говорят? -
Так, ведь, я слышал,
Если что, прости», -
К себе в недоумении (в сомнениях)
Остался Ахбердилав (Мухамад).

«Нет, одна дочка только у меня,
Вырастившая (мною), как мальчик,
При родах оттого что умерла,
Маму не знающая.
Ее пожалев, я
Больше не женился.
Еще ни разу, оставив дочку,
Нигде и на ночь не остался.

С каждым ее годом (жизни)
Сердце заполнялось беспокойством (озабоченностью) о ней, -
Хоть себя защищать могла,
Ружье  держать научил.
Если вдруг меня потеряв ( вдруг меня не станет),
Единственная она останется, -
 Хлеба кусок дающее
Хозяйство вести научил».

То на руках, то на спине
Вырастил он дочь.
После – на коне скакать, оружием пользоваться
Приучил он дочь.
С малых лет свой бешмет
Опоясав кинжалом
Ее увидев, аульчане
Решили, что сын его дочь.

Ахбердил Мухамада
Друга-чеченца дочь,
Одетая в бешмет и в шапке –
В привычной для нее одежде,
Что девушка, никто
Не узнал и на Ахульго,
Всегда в цель попадала пуля,
Ею выстреленная (никогда не промахнулась).

Привязав веревкой, отцом
К Андийскому Койсу спустив,
Набрав воду, на Гору поднимающейся
Ранило в ногу ее.
Хромая, помчалась
К стрелку-отцу дочь,
В помощь ему,
Зарядив, подавала ружье.

Пушечным ядром (врага)
Разбросанного на части даже
Отца  увидев,
Не растерялась храбрая дочь.
Сжимая крепко кулаки,
Со скрежетом зубов
Бросилась, на Гору добирающихся,
Солдат уничтожать.

По веревочной лестнице
Ползком поднимающегося
Первого офицера
Отцовским ружьем убила.
Саблей подряд
Уничтожила и других,
За смерть дорогого отца (отомстить)
Яростно  врага она рубила.

Но вконец, когда махала,
И саблю уронила,
Для папиного ружья
Не осталось ни пуль, ни пороха.
Истекаю кровью она,
С гордо поднятой головой,
Вмиг прыгнула
На штыки врага.

«Будьте же вы прокляты,
Захватчики!» - с криком,
На лету, кинжалом
Нескольких  солдат  поранила.
Погибая, с собой
Семерых потащив,
В ущелье полетела
Отважная чеченка.

Подобно  оторванному от стальной скалы
Камню, летящей
Девушки чести мера,
Упала ее шапка –
На Ахульго биться (воевать)
Из дома собираясь,
Папой ей подаренная
Из шкуры ягненка шапка.

Сквозь воздух несясь,
Разлетелись по небу
Воздух еще не видевшие (всегда закрытые)
Две косы Патимат.
На аварском Ахульго
Разбросано тело отца оставив,
Сквозь аварское небо
Полетела  девушка-чеченка.

Преданный имаму,
Из Ауха мюрид!
В истории имя не оставивший
Газавата шахид!
Твоим именем, твоей гордостью
Стала твоя Патимат –
За тобой же шахидом
Стать удостоившее твое сокровище…

          ЭПИЛОГ
Асхабов (сподвижников Пророка) истребленных
Бадру-Ухуд (горы на Аравийском полуострове, где произошли битвы между мусульманами из Медины под предводительством пророка Мухаммада и курейшитами из Мекки) заставившая  забыть,
С захватчиками
Мать с дитьем воевавшая,
Речки и лужи крови
«Были бы водой!» - мечтающих защитников
Борьбу за свободу вытерпевшая,
Как же ты не  треснулась,
                Ахульго!!!

На своей же Горе
Пулями и ядрами (пушек)
Царем истребляющий,
Ах,  отважный народ гор!
Голову опустив, безысходно глядя на них,
Стиснувшей зубы, представляю
Тебя,
      подобного каменному Отцу,
Аварцев Ахульго!

Даже птицами покинутом
На небе Ахульго
Кажется, эхом проносится (будто хором поется):
Лаилаха илаллах,
Ислам и Свободу,
Как здесь, мерить,
Потом… родину защищать (как нужно, знать),
Храни, Всевышний, этот народ!

        х х х
Зачем же тебе было,
 России царь,
Преклоняющегося Аллаху
Этот народ истреблять!?
Ведь, что они, если даже жизни отдадут,
Свободу не отдадут,
Даже дети с женщинами
Показали тебе.

Гостем (кунаком) почему не пришел
В страну гор,
Здесь ему оставленного
На троне восседать,
Потом, тебя возвышая,
По законам гор,
На гостя надевающую
Корону самому увидеть!?

Твой же трон и твоя корона
Успокоились бы,
Упрямый, но справедливый
Народ бы тебе понравился.
Самую вкусную выбрав,
Еду перед гостем ставящей
Горянки руками
Смерть тебе дать не пришлось бы.

Потом, если день к тебе придет, что помощь его нужна,
Народа этого львы,
Гость (кунак) – с тобой плечом к плечу,
Жизни отдавая, бились бы они…
Если даже количеством будет небольшим,
Подлость зато не терпящий
Этот народ, как сокровище,
Ты сам бы ценил.

           х х х
… Но что я говорю,
Достаточно историю листать…
Кажется, что Ахульго –
Вся планета эта.
Государств предводители
Заставили пролить столько крови!..
На ненужных войнах
Убили (остались на поле боя)  столько парней…

Но, наша Великая
Отечественная когда шла,
Чтоб соотечественников сердца
Для защиты Отечества объединились,
На Ахульго что бились
Отважных горцах
Повести государство
С гордостью рассказывало…

Но на Ахульго
В камни превращенных
Свои потомки
Не забудут вовеки.
Пока будет стоять Ахульго, они
Как уроки для нас,
И малую и великую
Родину защищают…

       х х х
Опять передо мной (представляю),
Как крепость Ислама,
Чем больше дни и годы уходят,
Тем дороже становящаяся Ахульго!
Ахирзаманы (как говорится в Исламе – время приближения конца Света)
Женщиной оказавшись,
«Среди твоих бы женщин (мне)!» -
Думается, о Ахульго!..

Сегодня этих некоторых (людей),
Ради грязных денег
На коленях становиться
Заставляющее высокомерие;
Наши же мужчины
Наших же женщин
На неравный «бой»
Зовущая зависть;

Так же, как и болезни
 Ахирзаманы,
Пожирающая жизнь друг друга
Ненависть людей;
Что те, кому дороги и Родина и народ,
Рабство не терпят
Хоть и знают, поломав (согнув) спину,
Подхалимничайте, мол, без слов говорящие;

Когда перед собой рабы,
Балдеющие,
Гордость в крови не имеющие
Некоторые хакимы (чины);
Но, их же обводящих  вокруг пальца
Двуличников распознать
Мастерство только поздно
Приобретающие власть имеющие;

Ими, наступив, разможденная
Справедливость,
Теми, кто без имана (без совести), пожирая так,
 Что на погибель своими же обреченная Родина, -
Всем этим разрывающее
За сердце  когда схвачусь,
Приходит,  и передо мной
Становится Ахульго.

Человека и время
Пока не угробим, мол,
И сами в «гроб» ложиться (умереть) живущие
Когда  об этом и не думают,
Кому бы подхалимничать, мол,
Утром из дома выходящие люди когда
Таких же, как сами, людей
Руки лижут;

«Ах, видели бы
Вас наши предки!..» - в щемящих мыслях
Представляю их,
Бьющихся за честь на Ахульго…  –
Всю эту грязь
Здесь, внизу (на равнине) оставив,
На родную Ахульго
Все иду я,
               иду…

Моего народа сердца
Очищающей Каабой (мусульманская святыня  в Заповедной Мечети в Мекке, в направлении к которой делают намаз все мусульмане планеты)
Что должна быть она (гора Ахульго)
Говорят мне думы…
Что Ахульго –
                наша (обращаясь к аварцам),
Нам сплоченность дающим
Скал
        Кулаком
Вижу я эту Гору.

Язык и имя свое (что аварцы) если потеряем,
Ты и себя, мол, потеряешь, -
Что потомки Ахульго
Спасти (сохранить свою совесть и самобытность) должны,
В Андийское койсу не одна
Аварка
          откуда прыгнула –
Со скалы  Ахульго
Призываю  я…

                2020 г.