Месть от кутюр

Часть II. Чесуча

Чесуча – плотная ткань полотняного переплетения в мелкий поперечный рубчик, вырабатывается из неравномерных по толщине нитей натурального шелка особого сорта – туссора. Обычно имеет естественный кремовый оттенок, применение красителей дает яркие, насыщенные цвета. Может быть блестящей или матовой. Используется для пошива платьев, блузок, мужских рубашек, а также в качестве подкладочного материала.

Энциклопедия тканей
10, 11, 12

Сержант Фаррат принимал ванну. Горячая вода доходила ему до груди, негромко тикал будильник, из крана ритмично капало. Вокруг розового мокрого туловища сержанта плавали веточки розмарина (для стимуляции работы мозга) и лемонграсса (просто для аромата). В волосы он втер сырое утиное яйцо, и теперь по лбу стекали прозрачные «сопли», которые в районе бесцветных бровей смешивались с питательной маской для лица из кашицы алоэ. На полочке для мыла, прикрепленной поперек ванны, стояла чашка ромашкового чая и лежал блокнот.

Сержант грыз кончик карандаша и разглядывал эскиз платья в блокноте. Для отделки платья так и просилось перо – пожалуй, павлинье. Прозвенел будильник. Через час явится Бьюла Харриден. Пылая ненавистью, она перечислит все прегрешения, совершенные горожанами на субботнем балу. Сержант Фаррат зажал пальцами нос и погрузился в темную воду, чтобы смыть с себя косметические средства. Скользнув задом по эмалированной поверхности, вылез из воды, встал в полный рост. Потом обернулся полотенцем и, оставляя за собой мокрые следы, пошел в спальню одеваться и готовиться к предстоящей рабочей неделе.

Когда Бьюла Харриден забарабанила в дверь участка, сержант стоял, облокотившись на стойку, и вчитывался в инструкции каталога по вязанию. Его интересовала схема итальянского дамского джемпера, представленного модным миланским ателье «Бики» [13]. Он бормотал себе под нос: «…спицы № 14, набрать 138 п. Провязать 3 п. из одной лиц., 1 п. изн.; 21 п. лиц. (11 п. лиц., приб. в след. п.). Повторить 8 р…» Через его толстый указательный палец была перекинута тонкая шерстяная нить, тянувшаяся из клубка, в руках, слегка разведенных в стороны, он держал тонкие металлические спицы.

Сержант Фаррат был одет в полицейскую униформу, светло-розовые носочки и балетные туфли нежнейшего абрикосового оттенка, завязанные на крепких икрах белыми шелковыми лентами. Не обращая внимания на Бьюлу, он продолжал считать петли на спицах, периодически сверяясь со схемой. Наконец сержант убрал вязание, сделав несколько пируэтов, переместился в спальню, где снял балетную обувь и надел форменные носки и туфли. Затем отпер дверь в участок и занял свое место за стойкой.

– …то, что творилось в этом городе в субботу вечером, – с ходу выплеснула поток обвинений Бьюла, – называется отвратительным, грязным блудодейством. Уж будьте уверены, сержант Фаррат, когда я расскажу Элвину Пратту о поведении его дочери…

– Бьюла, скажите, вы вяжете? – перебил ее полицейский.

Старуха заморгала. Сержант перевернул каталог и подвинул его к ней. Бьюла уставилась на схему.

– Напишите простым человеческим языком, что обозначают все эти сокращения, – пробурчала она после недолгого молчания.

Сержант Фаррат склонился над ухом Бьюлы и прошептал:

– Это особый код. Я пытаюсь расшифровать послание из центрального штаба. Это сверхсекретно, но вы ведь умеете хранить секреты, я знаю.

В лавке аптекаря Нэнси аккуратно поставила мистера Олменака лицом к распахнутой парадной двери, слегка подтолкнула, и он, повинуясь силе инерции, засеменил вперед, однако его занесло влево. Нэнси схватилась за голову и поморщилась. Мистер Олменак врезался в стол, срикошетил и влепился в стену, как приставная лестница.

– Мистер О., почему вы сегодня не хотите, чтобы я забрала почту?

– Хочу насладиться утренней прогулкой, – ответил аптекарь.

Нэнси вывела негнущееся тело через дверь на тропинку, развернула в нужном направлении и снова легонько подтолкнула.

– Старайтесь держаться по центру, – предупредила она.

Проводив взглядом сутулую спину, Нэнси заскочила в дом и взялась за телефон.

Рут нагревала над паром кипящего электрического чайника толстый конверт, адресованный Тилли Даннедж. Заслышав звонок, она подошла к коммутатору, надела наушники, придвинула ко рту микрофон, воткнула штекер и соединилась с аптекой.

– Нэнс?

– Да, это я. Он идет.

Рут вернулась к чайнику, подержала конверт над паром, пока язычок полностью не отклеился, и извлекла из него сложенный листок. Письмо оказалось на испанском. Рут положила его в свою почтовую сумку, забрала почту мистера Олменака и направилась к двери. Отперла замок, перевернула табличку с надписью «Открыто», вышла на тропинку и стала ждать. Мистер Олменак уже шаркал ей навстречу.

– Доброе утро, – поздоровалась Рут.

Она остановила его, положив ладонь на лысую макушку. Мистер Олменак еще некоторое время перебирал ногами на месте, пока команда «стоп», отданная мозгом, не достигла назначения.

– Доброе, – ответил аптекарь. Прозрачная ниточка слюны, тянувшаяся из его рта, капнула на землю.

Рут отогнула деревянную руку старика, сунула ему под мышку коричневый бумажный сверток, перевязанный шпагатом, развернула на сто восемьдесят градусов и ткнула указательным пальцем между лопатками. Мистер Олменак засеменил прочь.

– Вот-вот, так и идите посередке, – крикнула она вслед.

Недалеко, в соседнем квартале, Нэнси закончила подметать участок перед аптекой и приветственно махнула рукой. Реджинальд прошмыгнул в лавку, жестом попросив Нэнси следовать за ним.

– Чем могу помочь, Редж?

Мясник состроил мученическую гримасу.

– Мне нужна какая-нибудь мазь от… сыпи, – шепотом сообщил он.

– Покажи, что там за сыпь, – сказала Нэнси.

Редж страдальчески сморщил физиономию.

– Ну, это скорее не сыпь, а раздражение… Как будто натер.

– А-а, – понимающе кивнула Нэнси, – тебе нужно смягчающее средство.

– Да, да, смягчающее, – обрадовался Редж, глядя, как она открывает холодильник мистера Олменака. – Я возьму две большие банки.

Мюриэль полировала салфеткой заправочные колонки перед универсамом, когда к ней размашистым шагом подошла Бьюла Харриден. Щеки ее пылали.

– Здравствуй, Бьюла.

– Эта Миртл Даннедж – она называет себя Тилли – в субботу набралась наглости прийти на танцы!

– Да что ты говоришь!

– Под ручку с Тедди Максуини!

– Да что ты! – повторила Мюриэль.

– Ни за что не догадаешься, во что она была одета – если это можно назвать одеянием. Завернулась в зеленую скатерть, что купила у тебя, да так и пошла. Все прелести на виду. Люди дар речи потеряли от омерзения. Из нее как не было толку, так и не будет, она еще похлеще мамаши!

– Уж это точно, – кивнула Мюриэль.

– А знаешь, с кем провела вечер твоя Гертруда? Весь вечер?

– С кем?

Как раз в этот момент Уильям медленно проезжал мимо универсама в древней черной колымаге Бомонтов. Обе женщины повернули головы в его сторону. Он приветственно вскинул над рулевым колесом два пальца в виде буквы V, приподнял шляпу и поехал дальше.

Мюриэль посмотрела на Бьюлу и скрестила на груди руки. Бьюла ответила многозначительным кив-ком.

– Помяни мои слова, Мюриэль, не успеешь и глазом моргнуть, как он оприходует твою дочку за кладбищем.

Лоис стояла на коленях, погрузив грязную руку в ведро с теплой мыльной водой. Небольшой влажный участок пола вокруг нее сиял чистотой. Это была тучная низенькая женщина с жировым фартуком на животе, колыхавшимся на бедрах, когда она двигалась. Короткие седые волосы спереди торчали хохолком, плечи были усыпаны белыми хлопьями перхоти. Хотя на кухне Ирмы Олменак Лоис успела вымыть не больше квадратного метра, она уже вся взмокла, а с кончика носа, похожего на перезрелый помидор, капал соленый пот.

Хозяйка решила перебраться на свое любимое место. Узловатые пальцы стали вращать колеса коляски, старые кости заскрипели, точно мел по грифельной доске. Ирма медленно перемещалась к камину, колесная ось жалобно взвизгнула.

– Ирма, душечка, где ты держишь масло? – спросила Лоис.

Миссис Олменак глазами указала на холодильник. Лоис как следует смазала детали механизма маслом, потом покатала коляску взад-вперед. Неприятные звуки стихли, но лицо Ирмы исказилось, в глазах встали слезы.

– Дать тебе что-нибудь от боли в суставах?

Ирма наблюдала, как Лоис трет пол. Вот бы набраться смелости и сказать ей, чтобы она поставила стулья ножками вверх на стол и помыла под ним – этот пятачок оставался грязным с тех самых пор, как несколько лет назад Лоис нанялась «убираться в доме».

– Как прошел футбольный бал? – поинтересовалась миссис Олменак.

– Я, конечно, сплетничать не привыкла…

– Конечно, нет.

– …но эта Миртл Даннедж, которая нынче зовет себя Тилли, такая наглая, дальше некуда. Заявилась на танцы в жутко неприличном платье, почти голышом, и весь вечер липла к Тедди Максуини. Скверная она девчонка, дурная. Нет, нет, я вообще-то помалкиваю – я ведь и про Фейт О’Брайен ничего не говорю, только эта Тилли еще натворит бед, вот увидишь. А Гертруда Пратт всю ночь до самого утра прошлялась с молодым Бомонтом…

– Гертруда?

– …и Нэнси сказала мне, что Бьюла ей сказала, что Гертруде, видимо, теперь придется замуж выходить. Ужас, что с Элсбет случится, когда она узнает!
11

Утреннее солнце согревало спину сержанта Фаррата, который завтракал на заднем крыльце. Он упер кончик банана в тарелку и рассек его вдоль, потом нарезал на небольшие кусочки. Отложил нож и аккуратно очистил кожуру при помощи изящной десертной вилки. Положил маленький полумесяц в рот, тщательно прожевал. Он тоже слышал про зеленое платье и теперь размышлял, не обратиться ли к Тилли за страусиным пером. Съев тост с джемом, сержант смахнул крошки со своего наряда – ансамбля из блузки и юбки, как у Риты Хейворт [14], который он скопировал по журнальной фотографии, запечатлевшей свадьбу Риты и принца Али Хана [15]. В своей копии шляпки он увеличил поля до восемнадцати дюймов и украсил ее нежно-голубой вуалью и белыми розочками из гофрированной бумаги. Сержант вздохнул: идеальный туалет для посещения скачек.

В это время на холме Тилли, склонившись над машинкой, вшивала шестидюймовую «молнию» в лиф нового платья густого лилового оттенка. Умелые пальцы продвигали ткань под иглой. В кухню вошла Молли. По пути к задней двери она клюкой смела со скамьи солонку, перечницу, вазу с засушенными цветами и курильницу для благовонных палочек. Тилли продолжала шить. На веранде Молли прислонилась к стене и устремила взгляд на приближающуюся фигуру. По холму поднимался молодой человек; он широко размахивал руками, чтобы не потерять равновесия из-за деформированной ноги, обутой в огромный ботинок. У ворот молодой человек снял замусоленную кепку и встал, тяжело дыша и сияя от уха до уха. Лицо его было усыпано воспаленными прыщами с белыми гнойными головками, из маленького рта торчало слишком много зубов. Куртка была ему мала, а штаны – велики.

– Миссис Даннедж? – обратился он к старухе.

– Сама знаю, – буркнула она.

Улыбка юноши померкла.

– Это я, Барни.

– Мы родственники?

– Нет.

– Слава богу.

– Я пришел к Тилли.

– С чего ты взял, что она захочет тебя видеть?

Барни заморгал и нервно сглотнул. Физиономия у него вытянулась, бедняга начал мять кепку.

– Привет, Барни! – Улыбающаяся Тилли вышла из-за спины матери.

– О, я так рад, – облегченно вздохнул Барни и вдруг заметил, что Тилли одета лишь в коротенькую ярко-синюю шелковую комбинацию.

Он смущенно переминался с ноги на ногу, сильно припадая на деформированную стопу.

– Тебя Тедди прислал?

– Да.

– Послушай, Барни. – Тилли спустилась на одну ступеньку, и он шагнул назад. – Возвращайся домой и передай Тедди, что я не пойду с ним на скачки. Это мой окончательный ответ.

– Знаю, только… Может, ты захочешь пойти со мной? – Он снова потоптался, теребя кепку.

Молли собралась что-то сказать, но Тилли обернулась и закрыла ей рот ладонью.

– Можешь хоть покончить с собой, Молли, мне все равно, и на скачки я не пойду, – заявила она.

Ожоги на бедрах Молли все еще саднили, когда она принимала ванну. Тилли повернулась к приунывшему пареньку.

– Не то чтобы я не хотела идти с тобой…

– Вот-вот, в этом все и дело. Она не хочет с тобой идти, потому что ты идиот, – заявила Молли.

Тилли опустила голову, медленно досчитала до десяти, потом посмотрела на Барни. В его маленьких голубых глазах стояли слезы.– Будь добр, зайди в дом и подожди немного, пока я дошью платье, – попросила Тилли. – Мне нужно всего несколько минут. – Посмотрев на мать, она строго сказала: – А ты оставайся здесь.

– Думаешь, уйду из дома и напьюсь в дым? – Молли подмигнула Барни: – Входи, входи, парень, я налью тебе чаю. Не пей ничего, что она тебе поднесет, она злая колдунья. Наверное, жутко неудобно таскать за собой такую уродливую ножищу, а? У тебя поди и горб есть?

Сержант Фаррат стоял перед зеркалом, разглядывая свой новенький американский утягивающий корсет с высокой талией, который «успешно скрывал лишний вес, не препятствуя свободному дыханию». Он не спеша оделся, взял в руки простенький фотоаппарат, любуясь своей постройневшей фигурой. Сержант сфотографировал свадебный ансамбль а-ля Рита Хейворт, разложенный на кровати, и нахмурился.

Переполненные трибуны ожидали следующего забега. Элсбет чувствовала себя не в своей тарелке: теплый, пропахший лошадьми воздух явно был ей не по нраву. Уильям Бомонт появился под руку с Гертрудой Пратт, за ними шел Элвин. Зрители прекратили обмахиваться программками и вытаращились на пришедших. Мона ахнула, рука Элсбет потянулась к марказитовой броши на воротнике. Миссис Бомонт отвернулась, поднесла к глазам театральный бинокль и демонстративно устремила взгляд на пустой барьер вдалеке. Мона, поднеся к губам платочек, придвинулась к матери. Уильям, Гертруда и Элвин пробрались сквозь толпу и сели рядом с Элсбет. Элвин просиял и приветствовал ее взмахом руки; слабая улыбка Гертруды была обращена куда-то к верхушкам деревьев, Уильям же улыбнулся изумленной публике на трибунах вполне искренне.

– Ну что, Элсбет, вы на кого-нибудь поставили?

– Я не играю на деньги, – сухо ответила миссис Бомонт.

Элвин Пратт коротко хохотнул.

– Значит, просто посмотреть пришли?

Элсбет отняла бинокль от глаз и передала его Моне.

– А я, пожалуй, поставлю на Удачную Партию, кобылку под номером тринадцать, – радостно продолжил Элвин.

Окружающие вновь принялись обмахиваться программками.

– Ясное дело, на кого же еще вам ставить, – язвительно проговорила Элсбет.

Гертруда покраснела, Уильям закусил губу и стал рассматривать собственные шнурки. Элвин встал, откашлялся и громко – очень громко – сказал:

– Миссис Бомонт, будучи уверен, что встречу вас здесь, я воспользовался этим случаем и принес с собой ваши неоплаченные счета… за последние два года.

Он расстегнул пиджак и полез во внутренний карман.

– Решил сэкономить на почтовых расходах. Ну вы понимаете.

Элсбет выхватила у него толстую пачку счетов. Гертруда поднялась со своего места и с гордо поднятой головой прошествовала через толпу к выходу.

Уильям встал вслед за Элвином, пронзив мать гневным взглядом.

– Черт бы тебя побрал! – выругался он и ринулся сквозь скопление соломенных канотье, шляпок, беретов и рук в белых перчатках, яростно обмахивающихся программками у него за спиной.

Тилли вышла к столу на кухне в новом платье и широкополой соломенной шляпе. Барни поспешно вскочил, опрокинув стул, и сглотнул. К кончику непропорционально длинного подбородка прилип обломок сахарной глазури с кокосовой стружкой. Тилли стояла посреди тускло освещенной кухни в шикарном платье из чесучи цвета аметиста. Низкий квадратный вырез, жесткий лиф с заниженной талией. Чуть выше колен в несколько рядов струились пышные атласные оборки, руки оставались открытыми. Увидев на ногах Тилли черные сандалии с ремешками, Барни почему-то подумал, что в такой обуви ей трудно удерживать равновесие.

– Барни, – мягко произнесла Тилли, – ты должен кое-что знать. Твой брат попросил пригласить меня на скачки, чтобы потом отослать тебя и самому остаться со мной. Он даст тебе денег, чтобы отделаться, и все. Как ты думаешь, разве это честно?

– Нет, нечестно. Я уже забрал у него деньги.

Тедди ожидал на углу библиотеки в старом, но отполированном до блеска «форде», когда Тилли в своем великолепном платье, мерцающем на солнце, проплыла мимо него под руку с хромоногим Барни. Они увлеченно болтали, переходя на другую сторону к реке, и продолжали игнорировать Тедди, который медленно ехал за ними всю дорогу вдоль улицы, ведущей к футбольному стадиону – вне сезона он превращался то в ипподром, то в поле для игры в крикет. Женщины, одетые в цветастые хлопчатобумажные платья на пуговицах и юбки в бантовую складку, так и застывали на месте с выпученными глазами. Открыв рты от изумления, они показывали на Тилли пальцами и шептали: «Подумать только, возомнила себя королевской особой!» Тилли под руку с Барни прошла к стойлам. Тедди шагал рядом, старательно улыбался и приподнимал шляпу, встречая знакомых, которые таращились вслед Тилли. Все трое встали спиной к толпе и облокотились на загородку, чтобы рассмотреть лошадей.

– Моего лучшего друга зовут Грэхем, – сообщил Барни. – Это конь.

– Прямо как ты, – сквозь зубы процедил Тедди.

– Я люблю лошадей, – улыбнулась Тилли.

– Мама говорит, я недоделанный. А отец сказал, что я выбил только пять очков из десяти, – продолжил Барни.

– Про меня тоже много чего говорят, – утешила парня Тилли. До ее ушей долетели перешептывания, и она очень тихо, так, что Тедди едва расслышал, произнесла, обращаясь к Барни: – Если хочешь, уйдем отсюда.

Тедди обернулся. Сзади собралась толпа женщин: они стояли парами и группами, переговаривались друг с дружкой, разглядывали свои наряды – платья из штапеля с бледным рисунком, подкладные плечи, задрапированные талии, выдающиеся линии бюста, высокие жесткие воротнички, рукава длиной в три четверти, твидовые костюмы, перчатки и невзрачные тесные шляпки с вуалетками. Все дело было в лиловом платье. Они обсуждали платье Тилли!

– Не стоит уходить, – заметил Тедди.

К ним подошла Гертруда Пратт.

– Ты сама сшила это платье? – спросила она, встав между Тилли и Барни.

– Да, – осторожно ответила Тилли. – Я портниха. Вы знакомы с Барни? – Она указала на Барни, смущенно шаркающего за спиной Гертруды.

– Кто не знает Барни? – пренебрежительно отмахнулась Гертруда, разглядывая Тилли. Какое интересное лицо, какая нежная кожа – белая, точно алебастр. Эта девушка похожа на героиню кинофильма, вокруг нее даже воздух другой.

– А-а, Гертруда, вот вы где! – воскликнул сержант Фаррат.

Она обернулась:

– О, какой прелестный зонтик!

– Да, утерянное имущество. Уильям вас разыскивает. Полагаю, вы найдете его там, на…

Гертруда вновь повернулась к Тилли:

– Сержант имеет в виду Уильяма Бомонта. Мы с Уильямом помолвлены… то есть почти помолвлены.

– Поздравляю, – сказала Тилли.

– Так ты – профессиональная портниха?

– Да.

– А где ты училась?

– За границей.

– А вот он и сам сюда идет, – объявил сержант Фаррат.

Гертруда проворно метнулась наперерез, схватила долговязого молодого человека под руку и увела его.

– Тилли, ты сегодня очаровательна, – сияя улыбкой, сделал комплимент сержант Фаррат.

Она, однако, пристально смотрела на жениха Гертруды, а тот – на нее.

– Я помню его, – сказала Тилли.

– В школе он часто писался, – вставил Тедди.

Уильям счел эту высокую девушку с необычным лицом и широкими плечами просто сногсшибательной. Братья Максуини по обе стороны от нее походили на караульных, охраняющих прекрасную статую.

Гертруда нетерпеливо потянула Уильяма за рукав:

– Это…

– Миртл Даннедж и отродье Максуини. Они друг друга стоят.

– Я слышал, что она вернулась, – не отрывая глаз от Тилли, сказал Уильям. – Она очень красива.

Гертруда опять дернула его за рукав. Он повернулся к своей пухлой, кареглазой подружке. Нос и веки у нее опухли от слез, мордашка обгорела под солнцем.

В тот вечер Гертруда полулежала на заднем сиденье машины, раздвинув колени. Руки Уильяма шарили у нее под юбкой, губы прижимались к губам, он жарко сопел. Гертруда вдруг резко отвернула лицо и сказала:

– Пора заняться делом.

– О да! – вскрикнул Уильям и бросился расстегивать ширинку.

– Нет! – Гертруда оттолкнула его.

Она стала отбиваться, размахивая руками в темноте, все еще ощущая на себе мокрые губы Уильяма, который неуклюже целовал ей шею. Гертруда выскользнула из-под него и была такова. Уильям остался в родительском автомобиле, потный, с набухшим членом и сбитым дыханием. Почесав затылок, он поправил галстук и вздохнул.

Уильям поехал в привокзальный отель, но там было темно и тихо. Заметив мягкий желтый свет в окошке на вершине холма, Уильям зачем-то поехал в ту сторону и остановился у подножия, чтобы выкурить сигарету. Мона говорила, что девчонка Даннедж, видимо, много поездила по миру и теперь выводит мисс Димм из себя, спрашивая в библиотеке какие-то странные книжки. По словам Рут Димм, она даже получает иностранную почту: каждый месяц ей приходит французская газета.

Уильям поехал домой. Мать ждала его у окна.

– Что ты творишь? – простонала она.

– Почему бы и нет?

– Ты не можешь жениться на этой уродливой корове!

– Могу, если захочу, – вздернул подбородок Уильям.

– Тебя окрутили, и не надо много ума, чтобы понять, каким образом! – гневно воскликнула Элсбет, глядя на единственного сына.

– Я хочу жить своей жизнью, хочу иметь будущее! – закричал Уильям высоко, резко.

– У тебя есть жизнь!

– Только не моя!

Грохоча каблуками, Уильям направился в свою комнату.

– Не-е-ет! – завыла миссис Бомонт.

Уильям оглянулся:

– Либо она, либо Тилли Даннедж.

Элсбет рухнула в кресло. Проходя мимо комнаты Моны, Уильям крикнул:

– Тебе тоже пора кого-нибудь себе подыскать, сестренка!

Рука Моны замерла во влажной промежности, она испуганно закусила уголок простыни.

На следующий день Уильям отправился к Элвину Пратту, и к вечеру все было решено. И пускай Уильям женится на неровне, зато он поставил мать на место.12

Мэриголд Петтимен, Лоис Пикетт, Бьюла Харриден и Фейт О’Брайен стояли полукругом перед пустой витриной универсама. Два дня назад Элвин убрал все объявления о специальных ценах. К толпе присоединились Перл, Нэнси и Рут. Наконец Элвин, весь в пыли, с изжелта-бледным лицом, появился в окне, выгреб оттуда горсть дохлых мух и прикрепил за стеклом каталог, на развороте которого во всей красе были изображены пять свадебных тортов. Рядом с каталогом Элвин выставил на серебряном подносе настоящий торт – двухъярусный, затейливо украшенный. Нежно улыбнувшись своему творению, он аккуратно задернул кружевные занавески.

Внутри магазина, у прилавка с тканями Мюриэль, Гертруда и Тилли склонились над модным журналом. Молли сидела рядом в своем инвалидном кресле и следила за дверью.

– Лоис Пикетт вечно выглядит, как грязный носовой платок, – хмыкнула она.

Тилли сердито покосилась на мать.

– А про Мэриголд Петтимен и говорить нечего – всем известно, нервишки у нее совсем разболтались.

Они рассматривали свадебное платье: открытый лиф без бретелек, чрезмерно зауженная талия с широким атласным кушаком, длинная юбка с невыразительной отделкой бисером. Верх лифа украшен нелепым атласным бантом, способным полностью замаскировать любую грудь.

Гертруда ткнула пальцем в картинку:

– Это. Мне нравится вот это.

– Красивое, – одобрила Мюриэль и отступила назад, чтобы представить дочь в полный рост в белом свадебном платье.

– Да уж, оно скроет твои жирные бедра, – прокомментировала Молли.

Тилли откатила коляску в отдел скобяных товаров и поставила ее перед полкой, уставленной коробками с гвоздями. Молли права насчет бедер, но ведь у Гертруды есть талия, которую можно подчеркнуть, одновременно задрапировав бедра. Кроме того, нужно как-то скрыть квадратный зад, тяжелые ноги, похожие на водосточные трубы, и такие же руки. Вдобавок у Гертруды везде растут волосы, поэтому об открытых участках тела и речи быть не может. Да еще эта куриная грудь… Тилли еще раз посмотрела на платье.

– Нет, – решительно произнесла она, – мы придумаем кое-что получше.

У Гертруды от радости захватило дух.Тедди сказал, что выезжает около восьми часов.

Когда на следующее утро он подошел к машине, Тилли уже сидела на пассажирском месте в изящной шляпке-клош и темных очках. Она бросила взгляд на часы и отмахнулась от назойливой мухи.

– Привет, – поздоровался Тедди.

В дороге он не приставал к Тилли с разговорами и ровно в девять высадил в Уинерпе. Они договорились встретиться в полдень в пабе. За ланчем Тедди угостил Тилли овощным рагу и кружкой портера, потом помог отнести покупки в автомобиль и снова предоставил ей полную свободу до вечера. На закате Тедди привез Тилли домой. Войдя в дом, она обнаружила, что Молли разобрала ее швейную машинку до последнего винтика. Тилли потребовалось три дня, чтобы найти все детали и заново собрать машинку.

За неделю до Рождества Тилли сидела за кухонным столом, сгорбившись над машинкой, и испытывала от своего занятия настоящее счастье. Молли в коляске у очага распускала свитер, в который была одета. Тилли посмотрела на ее колени, где уже лежало целое гнездо из волнистой пряжи.

– Зачем ты это делаешь? – поинтересовалась она.

– Мне жарко.

– Отодвинься от огня.

– Не хочу.

– Не хочешь – как хочешь.

Тилли с силой нажала на электрическую педаль. Молли потянулась за кочергой, спрятала ее под пледом у себя на коленях и начала медленно вращать колеса кресла-каталки.

Пальцы Тилли продвигали скользкую ткань, нога на педали работала все быстрее, иголка ритмично ходила вверх-вниз. Молли нашарила под пледом кочергу, размахнулась и ударила дочь по затылку как раз в тот момент, когда Тедди постучал в дверь, затянутую сеткой. До его слуха донесся короткий вскрик и неровные, спотыкающиеся шаги. Он вошел в дом.

Тилли стояла в углу и держалась за голову. Молли как ни в чем не бывало сидела у очага и вытягивала нить из свитера. На полу возле стола лежали воздушные кипы атласа и кружев.

– Что случилось? – встревоженно спросил Тедди.

– Она меня ударила, – сообщила Тилли.

– А вот и нет! – вскрикнула Молли.

– Ударила. Кочергой.

– Лгунья! Ты просто хочешь, чтобы меня забрали в дурдом. Это ты представляешь опасность, а не я. Ты убила моего опоссума! – захныкала Молли.

– Опоссум перебрался на дерево, потому что труба дымит. Можешь любоваться на него сколько угодно. – Тилли потерла ушибленный затылок.

– Еще бы ей не дымить, если ты постоянно варишь в котле свои зелья!

Тедди немного постоял, переводя взгляд с матери на дочь, потом подошел к Молли, погладил ее костлявую спину и вручил ей свой носовой платок.

– Ну, все, все, хватит.

Молли, завывая, повалилась на него. Тедди протянул ей фляжку с виски.

– Вот, выпей успокоительного.

Молли с жадностью схватила фляжку и поднесла ко рту.

Тедди подошел к Тилли.

– Покажи, – попросил он.

– Все в порядке. – Она забилась еще глубже в угол, однако Тедди не отступал.

Запустив руку в роскошные волосы Тилли, Тедди ощупал теплый череп.

– У тебя там шишка, – сказал он.

Повернувшись к Молли, он заметил, как она спрятала фляжку под подолом ночной рубашки.

– Отдай.

– Сам возьми!

Тедди поморщился. Тилли двумя руками залезла под рубашку Молли, вытащила фляжку и отдала Тедди.

– Пусто, – констатировал он.

Тилли подняла свадебное платье Гертруды с пола, положила обратно на стол.

– Вообще-то я пришел пригласить вас обеих на завтрашнюю предрождественскую вечеринку, но… – Тедди искоса взглянул на Молли и снова тряхнул пустой фляжкой.

– Охотно приду, – заявила Молли и рыгнула.

– Я не пойду, – мотнула головой Тилли.

– Ну и ладно, – махнула рукой Молли. – Он заедет за мной. Правда, сынок?

Тедди и в самом деле заехал за Молли и привез Тилли розы. Огромный букет бархатных темно-алых роз, источавших густой аромат карамели, лета и туманной дымки над рекой. Тилли была потрясена.

– Вчера вечером я рисковал жизнью, чтобы нарвать их для тебя.

– В чьем саду? Бьюлы или сержанта Фаррата?

Тедди задорно подмигнул.

– Выпьешь с нами?

– Нет.

– Ну хоть один бокал.

– Поверь, я очень признательна уже за то, что ты на часок избавишь меня от Молли.

– Приходи к нам, Тилли.

– Мне будет приятно посидеть в тишине.

Молли выкатила коляску на веранду.

– Идем, сынок, пусть она одна тут киснет.

На нижней ступеньке Тедди в последний раз попытался уговорить Тилли:

– Пойдем, пожалуйста. Мы устраиваем на свалке отличные вечеринки. Под деревом – куча подарков детворе от Санты, все просто визжат от восторга.

Тилли с улыбкой закрыла дверь, потом вполголоса произнесла:

– Мое сердце этого не выдержит.

Тедди стоял, облокотившись на барную стойку, а Перл в подробностях рассказывала ему о предстоящей свадьбе.

– …поэтому Элсбет, конечно, в ярости. Рут сказала, что приглашения еще не рассылали, но Миртл Даннедж звонила в Уинерп и заказала шесть метров материи и пять кружева. В пятницу все это уже привезут.

– В пятницу? – переспросил Тедди.

– Доставят поездом.

Вечером Тедди пришел на веранду дома на холме и завел разговор о перебоях в работе почты накануне Рождества и о недовольстве Хэмиша новыми дизельными поездами, которые постоянно опаздывают. Тилли слушала его с недоверчивым выражением, прислонившись к дверному косяку и скрестив на груди руки.

– Насколько я понимаю, Уильям торопится со свадьбой, очень даже торопится, – заключил Тедди.

– Считаешь, Гертруда должна получить свадебное платье как можно быстрее?

– Я-то не считаю, но держу пари, она спит и видит, как бы поскорее сообщить Уильяму, что оно уже готово.

– Что ж, будем полагаться на судьбу и поезда.

Тедди сунул руки в карманы и рассеянно посмотрел на звезды.

– Так о твоих талантах портнихи никто не узнает, – равнодушно проговорил он, – а я, между прочим, завтра собираюсь в Уинерп. Думаю, Молли не отказалась бы прокатиться. – Он перевел глаза на старуху. – Когда-нибудь ездила в автомобиле, а, Молли?

– Не вижу в этом особой прелести.

Розали Хэм