Северное сияние

ГЛАВА 6, 7

«Лунатик»

Рубрика «Полицейский протокол»

Понедельник, 3 января

8.03. Поступил сигнал о пропаже снегоступов от дверей дома Ганса Финкла. Вызов принял заместитель шефа полиции Питер Нотти. Заявление Финкла о том, что «это (многочисленные бранные слова опускаем) Трилби опять взялся за свои фокусы», подтвердить не удалось. Снегоступы обнаружены в кузове грузовика Финкла.

9.22. Сигнал о ДТП на Ведьминой дороге. На аварию выехали шеф полиции Бэрк и его второй заместитель, офицер Отто Грубер. ДТП произошло с участием Бретта Трупера и Вирджинии Мэнн. Никто не пострадал, если не считать ушиба пальцев ноги, который Трупер причинил себе сам, когда отчаянно пинал покореженный бампер. Дело не было возбуждено.

11.56. Из «Приюта странника» сообщили о ссоре между Дектером Трилби и Гансом Финклом. Ссора, изобиловавшая бранными выражениями, по-видимому, произошла из-за случившегося ранее инцидента со снегоступами. На вызов выехал шеф полиции Бэрк, после разбирательства стороны договорились решить спор путем игры в шашки. К моменту сдачи номера в печать счет был 12:10 в пользу Трилби. Дело не было возбуждено.

13.45. Жалоба на громкую музыку и автомобильные гонки на улице Карибу. Приняли шеф Бэрк и офицер Нотти. Было установлено, что Джеймс и Уильям Мэки устроили гонки на снегокатах, сопровождаемые громкой музыкой — композицией «Рожденные свободными». После непродолжительной, но, по словам свидетелей, захватывающей погони произошла жаркая перебранка с полицией, диск с возмутительной песней был конфискован, а Джеймс Мэки заявил, что «жизнь в Лунаси превратилась в сплошной отстой». На братьев наложен штраф за превышение скорости.

15.12. Сигнал о криках в окрестностях Ведьминого леса, в 3, 5 км от города. Приняли сообщение шеф Бэрк и офицер Грубер. Установлено, что группа мальчишек играла в войну, вооружившись игрушечными ружьями и кетчупом в пластмассовых бутылках. Шеф Бэрк объявил перемирие и препроводил солдат — живых, убитых и раненых — по домам.

16.58. Сообщение о нарушении порядка на Лосиной. Приняли шеф Бэрк и офицер Нотти. Установлен факт шумной ссоры между шестнадцатилетней девушкой и юношей того же возраста из-за ее флирта с другим шестнадцатилетним юношей. Разногласия урегулированы. Дело не возбуждалось.

17.18. Шестнадцатилетний водитель оштрафован за неосторожное вождение и необоснованное применение звукового сигнала на Лосиной.

19.12. В ответ на многочисленные просьбы жителей шеф Бэрк убрал Майкла Салливана с обочины на пересечении улиц Центральной и Лосиной, где он громко (и фальшиво) распевал песню «Бутылка виски». В целях его собственной безопасности Салливан провел ночь в КПЗ. Дело не возбуждалось.

Начиная с понедельника, 3 января, газета «Лунатик» стала вести рубрику «Полицейский протокол». Нейт прочитал ее от первой до последней строки в первом и последующих номерах и не переставал удивляться, как люди не жалуются на то, что все их проступки и злоключения немедленно становятся достоянием гласности.

«Две недели позади, — подумал Нейт. — И я все еще здесь».

Сэрри Паркер облокотилась на прилавок в Угловом магазине. Сапоги-«луноходы» и пуховик она оставила у входа, после чего взяла себе пачку жвачки со стойки возле кассы.

Она пришла не за покупками, а посплетничать, а жвачка была лишь предлогом. Она потрепала любимца Деб — карликового спаниеля Сесила — по голове. Тот, как всегда, блаженствовал в своей выстланной подушками корзинке на прилавке.

— Что-то я шефа Бэрка в «Приюте» совсем не вижу.

Деб продолжала раскладывать по полкам пачки сигарет и жевательного табака. Ее магазин был местом, куда сходились все городские новости. Если Деб не в курсе какого-то события, значит, оно еще не произошло.

— Он и здесь нечасто показывается. Уединенно живет.

— Он каждое утро завтракает с Розиным мальчишкой, а вечером приходит ужинать. Сказать по правде, аппетиту него никудышный.

Раз уж пачка жвачки все равно была в руке, Сэрри ее открыла.

— Я каждое утро убираюсь у него в номере, но там и убирать-то особо нечего. У этого мужика вещей — только шмотки да бритва. Ни картинки какой, ни книжки.

Будучи в «Приюте» главной по уборке, Сэрри мнила себя большим знатоком человеческих повадок.

— Может, его вещи еще не все доставили.

— Думаешь, я не спрашивала? — Сэрри сложила пластинку жвачки пополам и сунула в рот. — Я у него специально выясняла. Говорю ему: «Шеф Бэрк, остальные ваши вещи с Большой земли скоро прибудут?» А он мне: «Я все с собой привез». И никому не звонит, во всяком случае — из номера. И ему никто не звонит. Насколько я могу судить, он туда только спать приходит.

Хотя в магазине сейчас никого не было, Сэрри понизила голос и нагнулась:

— Хоть Чарлин на него и вешается, спит он один. — Она многозначительно кивнула. — Когда меняешь человеку постель, точно можешь сказать, что было ночью.

— А может, они это делают в душе или на полу. — На лице Сэрри, к вящему удовольствию Деб, отразилось изумление. — Законом не предписано заниматься сексом исключительно в постели.

Профессионал в области распространения сплетен, Сэрри быстро пришла в себя.

— Если бы Чарлин своего добилась, она бы давно перестала за ним бегать, как гончий пес за зайцем.

Почесав Сесила за шелковистыми ушками, Деб неохотно согласилась:

— Пожалуй.

— Представь себе: мужчина приезжает практически с одной сменой одежды, часами сидит у себя в номере, обходит стороной предлагающую себя женщину и почти ничего не говорит, разве что ойкнет, когда случайно на него наткнешься. Согласись, есть в этом что-то странное. Я так считаю.

— Ну, он тут такой не первый.

— Это точно. Но он первый, кого мы поставили командовать нашей полицией. — Она еще не простила Нейту, что тот на прошлой неделе оштрафовал ее сынка. Можно подумать, двадцать пять долларов на деревьях растут. — Этот парень что-то скрывает.

— Ради бога, Сэрри. Ну, кто из нас чего-то не скрывает?

— Мне плевать, кто и что скрывает, но если этот человек, облеченный полномочиями, начнет сажать нас в тюрьму…

Деб потеряла терпение и принялась играть клавишами кассового аппарата.

— Лично ты пока никаких законов не нарушаешь — если только вдруг уйдешь отсюда, не расплатившись за жвачку. Так что тебе волноваться не о чем.

Тот, о ком они говорили, по-прежнему сидел в кабинете за столом. Он был загнан в угол. Две недели ему удавалось всеми правдами и неправдами уклоняться от встречи с Максом Хоубейкером. Уж больно ему не хотелось давать интервью. Нейт скептически относился к прессе, будь то боевой листок крошечного поселка или газета «Балтимор Сан».

Может, жители Лунаси, по неведомой ему причине, и не возражают против оглашения своих геройств в газете, но он еще не избавился от дурного привкуса во рту, оставшегося после массированного общения с прессой в связи с той трагической перестрелкой.

И сейчас, когда Хопп явилась к нему в кабинет вдвоем с Максом, он понял, этой встречи ему не избежать.

— Макс хочет взять у тебя интервью. Город должен хоть что-то знать о человеке, который блюдет у нас закон и порядок. Редакция настроена решительно, и я настаиваю, чтобы интервью состоялось здесь и сейчас. Так что… приступайте.

Она решительно вышла, благоразумно затворив за собой дверь.

Макс бесстрашно улыбнулся.

— Ехал к вам в надежде, что вы выкроите для меня несколько минут, а тут на мэра наткнулся.

— Угу. — Поскольку Нейт как раз раздумывал над тем, скоротать ли время за компьютером или попросить Питера дать ему очередной урок передвижения на снегоступах, сослаться на цейтнот не было никакой возможности.

Мысленно он уже причислил Макса к тугодумам и занудам. Из тех, кто в старших классах становится объектом всеобщих издевательств и насмешек. Круглое приветливое лицо, каштановые волосы. Рост пять футов десять дюймов, фунтов десять лишнего веса, главным образом — на животе.

— Кофе хотите?

— Если можно.

Нейт встал и налил две чашки.

— Вам с чем?

— Два куска сахара, две порции сливок. Хм-мм… Как вам наша новая рубрика — «Полицейский протокол»?

— Для меня это что-то совершенно новое. Голые факты. Производит впечатление.

— Кэрри о ней давно мечтала. Если вы не против, я включу диктофон. Кое-что буду в блокноте записывать, но лучше, когда пленка тоже есть.

— Отлично. Что именно вас интересует?

Макс устроился поудобнее и достал из полотняной сумки диктофон. Установил на столе, заметил время и включил запись. Потом достал из кармана блокнот и карандаш.

— Думаю, нашим читателям интересен человек с полицейской бляхой.

— Звучит как название фильма. Простите, — поспешил добавить он, видя, что Макс насупился. — Особенно и рассказывать-то нечего.

— Давайте по порядку. Сколько вам лет? Если не возражаете, конечно.

— Тридцать два.

— И вы служили в полицейском управлении Балтимора?

— Верно.

— Вы женаты?

— Разведен.

— Дело житейское. Дети?

— Нет.

— Балтимор — ваш родной город?

— Да, я там родился и прожил всю жизнь. Если не считать последних двух недель.

— И как вышло, что детектив из Балтимора оказался шефом полиции Лунаси?

— Меня приняли на эту должность.

Макс сохранял дружелюбное лицо.

— Но чтобы взяли, надо же было заявку подать?

— Мне захотелось перемен. — «А точнее — начать с нуля. Использовать последний шанс». Но этого он не сказал.

— Это очень крутые перемены, вы не находите?

— Если менять привычный ход вещей, зачем мелочиться? Предложение показалось мне интересным, да и место тоже. У меня есть возможность делать свою работу, но совсем в новых для меня условиях и в другом ритме.

— Мы с вами затронули тему полицейской отчетности. Вряд ли это то, к чему вы привыкли. Не боитесь, что быстро наскучит? Поселок с населением меньше семисот человек — после насыщенной событиями жизни большого города?

Осторожнее, сказал себе Нейт. Ведь он и в самом деле только что сидел и умирал от скуки. Или от депрессии? Подчас и не поймешь. И то, и другое оставляет тяжелое, беспокойное чувство.

— Балтиморцы считают, что их город замыкает список крупных мегаполисов. Но в каком городе ни работай — по большей части действовать приходится как бы анонимно. Один полицейский мало чем отличается от другого, да и дела все очень похожи.

«И никогда не удается раскрыть все, — мысленно добавил он. — Сколько ни копай, а всегда остаются нераскрытые дела, которые на тебя давят, и давят, и давят».

— Здесь, если человек приходит в участок, он может быть уверен, что либо я, либо кто-то из моих замов к нему выйдет и займется его проблемой, поможет разобраться с ситуацией. А в скором времени я уже буду со всеми знаком лично, и за каждым обращением для меня будет стоять не просто имя и фамилия, а живой человек, которого я знаю. Думаю, это сделает мою работу еще более значимой.

Он вдруг сам удивился правоте сказанных слов.

— Вы охотник?

— Нет.

— Рыбак?

— Пока тоже нет.

Мак надул губы.

— Хоккей? Лыжи? Альпинизм?

— Нет. Питер учит меня ходить на снегоступах. Говорит, здесь без этого никак.

— Это правда. А как насчет хобби? Какие у вас увлечения, интересы? Как проводите свободное время?

Свободного времени у него отродясь не водилось. Точнее, он его себе не оставлял. Может, поэтому Рейчел и ушла?

— Я еще не решил. Начнем со снегоступов, а дальше видно будет. А как вы тут оказались?

— Я?

— Мне тоже хочется знать что-то о человеке, который берет у меня интервью.

— Справедливо, — сказал Макс после минутного раздумья. — В шестидесятые годы я учился в Беркли. Секс, наркотики, рок-н-ролл. Появилась женщина — как и полагается, — и мы перебрались на север. Какое-то время прожили в Сиэтле. Там я подружился с одним парнем, он увлек меня альпинизмом. И мы подались еще дальше на север. Вместе с подругой. Мы с ней исповедовали нонконформизм, вегетарианство и интеллектуальный образ жизни.

Он улыбнулся. Полноватый, лысеющий мужчина средних лет, вполне довольный своим прошлым и настоящим.

— Она хотела заниматься живописью, я собирался писать романы, раскрывающие глубинную сущность человеческой натуры. Все это — до тех пор, пока мы не решили пожениться. Этой затеей мы все испортили. Она вернулась в Сиэтл. А я остался здесь.

— И стали издавать газету вместо того, чтобы писать романы.

— Ну, от романов я пока тоже не отказался. — Он больше не улыбался, взгляд стал каким-то отстраненным и немного тревожным. — Время от времени достаю из стола. Ничего выдающегося, конечно, но я продолжаю работать. И по-прежнему не ем мяса, по-прежнему причисляю себя к зеленым, чем вызываю раздражение у массы людей. С Кэрри мы познакомились лет пятнадцать назад. Поженились. — На лицо вернулась улыбка. — Похоже, этот брак оказался более удачным.

— А дети?

— Девочка и мальчик. Двенадцать и десять лет. Итак…

Давайте вернемся к вам. Вы одиннадцать лет прослужили в полиции Балтимора. Я разговаривал с лейтенантом Фостером, и он…

— Вы говорили с моим шефом?!

— С вашим бывшим шефом. Я же готовился к интервью. Так вот. Он вас характеризует как дотошного и неутомимого следователя, из тех полицейских, кто доводит дело до конца и не боится трудностей. Мы, конечно, рады, что нашей полицией руководит такой человек, но, на мой взгляд, нынешняя должность — не ваш уровень.

— Это моя проблема, — холодно ответил Нейт. — Извините, больше времени уделить вам не могу.

— Всего пару минут. После прошлогоднего инцидента, когда вы были ранены, а ваш напарник и подозреваемый — убиты, вы два месяца провели на больничном. Потом вы четыре месяца работали, после чего подали рапорт об отставке. Предполагаю, что решение приехать на работу к нам было во многом принято из-за случившегося. Я прав?

— Я уже объяснил, почему я сюда приехал. Гибель моего напарника не имеет никакого отношения к моему переходу на работу в Лунаси.

Макс сохранял бесстрастное выражение, и Нейт понял, что недооценил этого человека. «Журналисты всегда верны себе», — подумал он. А этот уже чуял запах сенсации.

— Но она имеет отношение к вам, шеф. К вашему опыту, вашей мотивации, вашему послужному списку.

— Послужной список — вот ключевое слово.

— Наше издание хоть и маленькое, но, как издатель, я обязан выполнять свою работу добросовестно. Я должен предоставлять своим читателям точный и достоверный материал. Мне известно, что та перестрелка стала потом предметом служебного расследования и ваши действия были признаны правомерными. Но в ту ночь вы все же убили человека, а это не может не висеть на вас тяжким грузом.

— А вы что же думаете, Хоубейкер, что жетон и оружие полицейским дается для забавы? Или как украшение? Каждый полицейский прекрасно осознает, что когда-нибудь ему придется применить оружие. Да, вы правы, это тяжкий груз.

Он разозлился. В голосе появился металл и лед, похожий на тот январский ветер, что бушевал за окном.

— Это не может не висеть тяжким грузом — оружие и то, для чего оно нам дается. Сожалею ли я о том, что пришлось стрелять? Нет, не сожалею. Я жалею о том, что промедлил. Если бы я выстрелил раньше, хороший человек остался бы жив. Не было бы вдовы и осиротевших детей.

Макс откинулся на спинку стула и несколько раз облизал губы. Но не отставал:

— Так вы вините себя?

— Я единственный, кто вышел оттуда живым. — Злость утихла, глаза потускнели, в них появилась усталость. — Больше винить некого. Выключите диктофон. Интервью окончено.

Макс подался вперед и выключил аппаратуру.

— Простите, что нажал на болевую точку. Народу у нас тут немного, но и эти немногие имеют право знать правду.

— Вы так всегда говорите. Я должен вернуться к работе.

Макс убрал диктофон и встал.

— Мне еще потребуется фото. — Под молчаливым взглядом Нейта он прокашлялся. — Может быть, Кэрри потом заедет и щелкнет вас. Она у нас за фотографа. Спасибо, что уделили мне время. И… удачи вам со снегоступами.

Нейт остался один. Он сидел неподвижно, ожидая, что сейчас вернется гнев. Но этого не происходило. Он был бы рад вновь испытать эту безудержную, слепящую ярость. Но оставался спокоен.

Он знал, что будет, если не двигаться. Поэтому встал, не спеша и размеренно. Вышел в общую комнату и взял рацию.

— Мне надо ненадолго отлучиться, — обратился он к Пич. — В случае чего — свяжешься со мной по мобильному или по рации.

— Погода меняется, — предупредила она. — Судя по всему, буран будет нешуточный. Смотри, далеко не забирайся, а то потом не выберешься.

— Я скоро. — Он вышел в сени, надел парку. Стараясь ни о чем не думать, сел в машину и поехал. Подъехал к дому Хопп и постучал в дверь.

Она открыла. Поверх теплой вельветовой рубашки висели на цепочке очки для чтения.

— Игнейшус! Входи.

— Нет, спасибо. Больше никогда не устраивайте мне засады.

Она внимательно посмотрела, поглаживая цепочку от очков.

— Войди, поговорим.

— Больше мне сказать нечего.

Он резко повернулся и вышел, оставив ее в недоумении.

Лишь отъехав от города на приличное расстояние, Нейт вырулил на обочину. По ледяной глади озера несколько человек катались на коньках. Чуть подальше, на берегу, виднелся полуразвалившийся рыбацкий домик.

Самолета Мег нигде не было. Он не видел ее с той ночи, когда они любовались северным сиянием.

Надо возвращаться и делать свою работу. Но неожиданно для самого себя Нейт поехал дальше.

Подъехав к дому Мег, он обнаружил, что оба пса на посту — сторожат жилище. Нейт вышел из машины и решил посмотреть, как они среагируют на непрошеного гостя.

Собаки насторожились, а потом кинулись к нему с дружелюбным лаем. Попрыгав и повиляв вволю хвостом, один пес ринулся в будку и вернулся с огромной костью в зубах.

— Чья же это кость? Мастодонта?

Кость была многократно обгрызена и облизана, но Нейт решил поддержать игру и, как копье, метнул ее что было сил.

Собаки бросились за ней, соревнуясь между собой, как футболисты в борьбе за мяч. Нырнули в снег, вынырнули — все белые. Кость они ухватили оба. После несколько попыток завладеть ею единолично они вместе понесли ее «хозяину».

— В команде работаете, да? — Он взял добычу и снова запустил ее в снег. Все повторилось.

На четвертой попытке псы вдруг позабыли про забаву и кинулись к озеру. Через несколько секунд он понял, что их привлекло. Все громче слышался рокот моторов, и Нейт направился по собачьему следу к «посадочной полосе».

По лобовому стеклу пилотской кабины скользнул красный, а потом тускло-желтый луч заходящего солнца. Как быстро и низко она заходит на посадку! Он уже приготовился к тому, что сейчас лыжи зацепят верхушки деревьев или, того хуже, самолет клюнет носом лед.

Оглушительный рев. Нервничая, Нейт смотрел, как она описывает круг, снижается и касается лыжами льда. А потом наступила тишина, такая полная, что было слышно, как садится потревоженный самолетом воздух.

Рядом с Нейтом, подрагивая боками, ждали собаки. Потом оба пса в нетерпении присели — и в следующий миг уже рванули на лед. Когда дверца кабины распахнулась, они бросились выражать свою радость прыжками, лаем и вилянием хвостов. Мег соскочила на лед. Присев, дала себя облизать, а сама ласково трепала псов по мохнатым спинам. Потом выпрямилась и достала из кабины рюкзак. И только после этого посмотрела на Нейта.

— Опять кто-то крыло помял? — прокричала она.

— На этот счет ничего сказать не могу.

В сопровождении возбужденных от радости собак она вышла на берег.

— Давно ждешь?

— Несколько минут.

— Твой организм еще не приспособлен к нашим морозам. Идем в дом.

— Куда летала?

— Да так, в разные места. Пару дней назад нанялась свозить одну компанию поохотиться на оленей. Не дергайся — только фотоохота. А сегодня отвезла их назад в Анкоридж. И вовремя успела, — добавила она, глядя в небо. — Буря надвигается. В воздухе уже чувствуется.

— А тебе страшно не бывает?

— Нет. Интересно бывает, это точно. — Они уже вошли в сени, Мег сняла пуховик.

— И в аварию никогда не попадала?

— Случалось, скажем так, совершать вынужденную посадку. — Она сбросила сапоги, взяла полотенце и стала вытирать лапы псам. — Проходи дальше. Мне еще тут пару минут нужно, а вчетвером здесь не повернешься.

Он прошел в дом, плотно, как его учили, прикрыв за собой дверь, чтобы не выпускать тепло.

Окна переливались последними отблесками заходящего солнца, комната была наполнена игрой света и тени. Пахло цветами — но не розами, а какими-то более скромными цветами.

Он ожидал увидеть сельский дом, но даже сейчас, в этом сумрачном свете, было понятно, как он ошибся.

В просторной гостиной стены были светло-желтого цвета. «Наверное, чтобы в доме светлее было», — решил он. Камин был сложен из полированного камня золотистых тонов, и тлеющие в нем поленья отбрасывали на его внутренние стенки теплый отблеск. На каминной полке стояли невысокие подсвечники — бежевые и синие. Синей была и обивка дивана, на котором, конечно же, были разложены диванные подушки, без которых женщины, похоже, жить не могут. Спинку дивана покрывал пушистый синий плед.

Еще в комнате были лампы с абажурами, полированные столы, узорчатый ковер и два больших кресла.

Стены украшали картины и акварели с пейзажами Аляски.

В левом углу была лестница на второй этаж. Опорная деревянная колонна была резная, в виде тотемной фигуры.

Дверь распахнулась. Первыми вбежали собаки, каждая тут же заняла свое кресло.

— Я совсем другого ожидал, — признался он.

— Когда все в жизни совпадает с нашими ожиданиями, очень скучно становится.

Мег пересекла комнату, открыла большой резной короб и достала несколько поленьев.

— Давай я.

— Уже все. — Она нагнулась, подбросила поленья в огонь и повернулась к гостю: — Есть будешь?

— Нет, спасибо.

— Выпьешь?

— Да нет, не стоит.

Она зажгла свет.

— Тогда секс.

— Я

— Иди, поднимайся. Вторая дверь налево. Я только собакам поесть-попить дам.

Она вышла, оставив его наедине с собаками, неотрывно следящими за ним своими голубыми глазами. Ишь, усмехаются.

Вернувшись, она застала его в том же положении.

— Лестницу не нашел? А еще детектив!

— Послушай, Мег… Я ведь заехал просто… — Он провел рукой по волосам. Никакого объяснения у него на самом деле не было. Он уехал из города, испугавшись огромной разверзшейся перед ним черной дыры, а здесь, позабавившись с лайками, вдруг понял, что она куда-то исчезла.

— Стало быть, секса не желаешь?

— Провокационный вопрос.

— Ну что ж, ты тут пока думай, как на него отвечать, а я тем временем поднимусь и разденусь. — Она тряхнула головой, черные волосы рассыпались по плечам. — В голом виде я очень хороша, если тебя это интересует.

— Я так и подумал.

— А ты хоть и худой, но вполне в моем вкусе. — Она двинулась к лестнице, не спуская с него глаз. Потом поманила пальцем: — Идем же, красавчик.

— Так просто?

— А что такого? Закон это не запрещает, по крайней мере пока. Секс — это очень просто, Нейт. Сложно — это все остальное. Призываю тебя к простоте.

Она зашагала наверх. Нейт оглянулся на собак и вздохнул.

— Надо еще посмотреть, может, я забыл, что такое эта простота.

Он прошел наверх, задержался у первой комнаты. Стены здесь были огненно-красными, а одна — зеркальная. Напротив зеркала на полке стояли телевизор, проигрыватель DVD-дисков, стереосистема. На полу — новейшие тренажеры.

Маленький холодильник, надо полагать, забитый водой, а может, и так называемыми энергетическими напитками.

Судя по тренажерам, тело, которое ему предстояло увидеть обнаженным, было изрядно тренированным.

Дверь в спальню тоже была открыта. Мег сидела на корточках перед камином и разводила огонь. В комнате стояла необъятных размеров кровать темного дерева с резными стойками. Здесь тоже были картины и светильники, но в зеленых и кремовых тонах.

— Неплохо ты оснащена.

Она улыбнулась, слегка повернув голову.

— Ты же еще ничего не видел!

— Я о тренажерах.

— А ты тренируешься, шеф?

— Раньше тренировался. — «До Джека». — В последнее время забросил.

— А я люблю пропотеть. И прилив эндорфина люблю.

— Я тоже любил.

— Значит, надо возобновить.

— Да. Вообще домик у тебя что надо.

— Четыре года обустраивалась. Мне нужно пространство, в тесноте я делаюсь раздражительной. Со светом или без? — Не дождавшись ответа, она выпрямилась и внимательно на него посмотрела. — Расслабься, шеф. Я не укушу — если сам, конечно, не попросишь.

Мег прошла к туалетному столику, открыла ящик.

— Безопасность превыше всего, — объявила она и бросила ему презерватив в упаковке. — Ты слишком много думаешь, — сказала она, видя его замешательство. И мысленно прибавила: «До чего хорош! Эта лохматая голова и глаза раненого героя!» — Думаю, у нас получится. Пожалуй, немного романтизма тебе не повредит. И мне тоже.

Она зажгла свечу, потом обошла комнату, зажигая все остальные.

— Музычку. — Она включила встроенный в шкаф CD-плеер, убавила звук. На сей раз это была Аланис Морисетте, которая страстным голосом пела о том, как боится счастья.

— Пожалуй, тебя бы следовало подпоить, но сейчас уже поздно об этом.

— А ты оригиналка, — проворчал Нейт.

— Это уж точно. — Она стянула через голову свитер и швырнула на кресло. — Термобелье лишает стриптиз должной сексуальности, зато результат себя оправдывает. Он уже был возбужден донельзя.

— Сам разденешься или хочешь поручить это мне?

— Я волнуюсь. Как идиот.

«Еще какой, — подумала она. — Восхитительный». Честность в мужчине всегда подкупает.

— Ты волнуешься оттого, что слишком много думаешь. — Она шагнула, оставив трусики на полу. Села на кровать и стала стягивать носки. — Если бы в Новый год тебя не отвлекли, мы бы уже тогда завалились в постель.

— Я тогда вернулся, а тебя и след простыл.

— Приступ рефлексии тогда случился у меня. Видишь теперь, как это губительно? — Она откинула покрывало и одеяла.

Он пристроил рубашку рядом с ее свитером. Потом вынул из кармана мобильник и положил на видном месте.

— Я на службе, — пояснил он.

— Будем надеяться, что никто ничего не нарушит. — Мег стянула маечку, обнажив хорошо тренированное тело.

Она была словно фарфоровая — нежная белая кожа. При этом — никакой хрупкости. Напротив — ее тело источало уверенность и силу. Она была как черно-белая фотография, освещенная золотым светом.
Мег повернулась, чтобы выключить верхний свет, и Нейт увидел у нее на пояснице миниатюрную красную татуировку в виде распростертых крыльев, и острое желание пронзило его.

— Половина мыслей у меня из головы уже улетучились.

Она рассмеялась;

— Давай позаботимся и о второй половине. Вылезай из брюк, Бэрк.

— Слушаюсь, мэм.

Нейт расстегнул пряжку и замер: Мег сидела на кровати совершенно голая. Во рту у него пересохло.

— Ты была права. Без одежды отлично смотришься.

— С удовольствием отвечу комплиментом на комплимент, если ты наконец расстанешься с одеждой. — Она вытянулась на постели. — Ну же, красавчик, иди ко мне.

Он стал раздеваться, а она пальцем провела себе по груди сверху вниз.

— Ну что ж, совсем неплохо, торс развит. Отличный мышечный тонус, если учесть, что давно не занимался. И… — Она усмехнулась и оперлась на локоть, наблюдая, как он снимает брюки. — Так, так, вижу, что думать ты уже перестал. Надевай на солдата мундир и марш на войну!

Он повиновался, но когда сел на кровать, то лишь погладил ее по плечу.

— Дай мне минутку, я должен продумать стратегию боевых действий. Никогда такой кожи не видел. Она прямо светится.

— Красивая обертка еще не гарантия качества.

Она привстала, схватила его за прядь волос и притянула к себе.

— Где эти губы? Я в прошлый раз не распробовала.

Неудовлетворенность, отчаяние, безумное желание все для него слилось в одном порыве. Вкус ее поцелуя пронизал все его жилы, жар ее объятий довел кровь до кипения. Он жадно впился в нее губами, и давно забытые желания вновь всколыхнулись.

Он не мог насытиться этим ртом, этой шеей, этой грудью. Ее прерывистые вздохи, стоны и вопли лишь обостряли его желание.

Рука скользнула ниже, туда, где уже было жарко и влажно, и он вмиг довел ее до вершин такого блаженства, что обоих охватил трепет.

Это было все равно что подниматься по пологому зеленому склону и оказаться в жерле вулкана. «Вот он какой, — подумала она. — Ранимый и спокойный — а внутри огонь». Мег с первой минуты почувствовала к нему влечение, ее тянуло к этим печальным глазам, этому тихому голосу. Но такого она не ожидала.

Она выгнулась дугой, и он вошел в нее. Она громко застонала от наслаждения. Не размыкая объятий, они перевернулись на постели, она впивалась в него ногтями, кусала, а ее руки жадно скользили по мокрой от пота коже.

Мег дышала прерывисто и шумно.

Ему хотелось измучить ее, взять силой, подчинить своей воле, пронзить насквозь. С каким наслаждением он зарылся бы в ее волосы! Но она поднесла руку к его лицу и нежно провела пальцем. Она пожирала его взглядом своих синих глаз, а он настойчиво продвигался вперед и целиком растворился в ней. Она так и продолжала неотрывно смотреть на него, когда он в изнеможении, обессиленный, опустился рядом с ней на кровать.

Нейт чувствовал себя совершенно выпотрошенным. Он уже забыл это ощущение — когда сознание затуманивается и остается одно тело, такое тяжелое, что элементарно встать с постели — и то требует усилия воли.

Он словно ослеп и оглох. Вот бы в таком состоянии — и в забытье. Он бы не возражал.

— Не спать при исполнении!

— А? Что?

— Задний ход, красавчик.

Нет, он все-таки не ослеп. Он видит свет, тень, различает форму. Ничего не понимает — но видит. И слух, кажется, сохранился, потому что сквозь легкий гул в голове до него доносится голос. Ее голос.

И он ощущает рядом с собой ее тело. Мягкое, упругое, гибкое тело, влажное от пота, пахнущее мылом, сексом, женщиной.

— Толкни-ка меня, — попросил он. — Я, по-моему, парализован.

Но она положила руку ему на плечо и притянула к себе.

— Бог мой!

— Кажется, я Его видел. Мимолетно. И Он улыбался.

— Это была я.

— А-а!

У нее не было сил вытянуться. Она проговорила:

— Кое-кто совсем изголодался. Мне очень повезло.

Контакты в мозгу вроде начали восстанавливаться. Он почти физически ощущал, как снова побежали мысли.

— Да, давненько я…

Она заинтересовалась, чуть отодвинулась в сторону и стала его разглядывать. Вот они, шрамы, которые она чувствовала под пальцами. Следы пулевых ранений. На боку, на бедре.

— Давненько — это как? Месяц? — Он оставался лежать с закрытыми глазами, но его губы дрогнули. — Два? Неужели больше? Три?

— Кажется, ближе к году.

— Ничего себе! Недаром у меня искры из глаз сыпались.

— Я тебе больно не сделал?

— Больно?! Не говори глупостей!

— Ну, ладно. Но я воспользовался твоей доверчивостью.

Она провела пальцем по длинному шраму на его боку. Он не шевельнулся, но напрягся — она это почувствовала. Она решила ничего не осложнять.

— Я бы сказала, это было обоюдно. Мы воспользовались друг другом, причем с потрясающим размахом.

— Тебя, надеюсь, это не смущает?

— Бэрк, у тебя что, память отшибло? — Мег легонько толкнула его в бок. — Это чья была затея?

Нейт помолчал.

— Я пять лет был женат. Не изменял жене. Последние два года были ужасными. Самый последний — и вовсе невыносим. Секс превратился в поле боя. Битву. Что угодно, только не удовольствие. Так что я малость зачерствел, да и вообще не очень понимаю, чего женщины от нас ждут.

«Так, легкости не получается», — поняла Мег.

— Я не «женщины». Я — это я. Мне жаль, что твоя жена тобой манипулировала с помощью твоего же члена, но, насколько я могла судить, этот инструмент пока в полной исправности, так что пора избавляться от комплексов.

— Они уже в прошлом. — Он шевельнулся, высвобождая руку. Она немного напряглась, но быстро расслабилась и положила голову ему на плечо. — Не хочется, чтобы на этом все кончилось. У нас с тобой.

— Посмотрим, что мы скажем в следующий раз.

— Жаль, что нельзя остаться. Надо ехать. Прости, Мег.

— Я не просила тебя остаться.

Нейт повернулся к ней. С ее щек еще не сошел румянец, глаза были подернуты негой. Но, как истинный полицейский, он уловил в ней какую-то настороженность.

— Жаль, что не просишь. Но раз я все равно не могу… Не будем предаваться пустым мечтаниям. Но я бы хотел прийти еще, что скажешь?

— Сегодня нельзя. Если начнется буря, ты можешь надолго здесь застрять. А это не входит в мои планы.

— Если все так серьезно, поехали со мной в город.

— Нет. Вот это уж точно не входит в мои планы. — Мег провела пальцем по его груди, запустила руку в волосы. — Мне и здесь неплохо. Еды навалом, дров тоже, и собаки со мной. Я люблю буран, он усиливает ощущение уединенности.

— А когда прояснится?

Она пожала плечами и отодвинулась. Встала с кровати, нагишом подошла к шкафу. Огонь очага бросал отблески на белую кожу и на эти красные крылья на пояснице. Мег накинула на плечи длинный халат.

— Позвони. Если буду дома, пиццу для меня захватишь.

Она запахнула халат и улыбнулась.

— На чаевые не поскуплюсь.
ГЛАВА 7

Он был в пути, когда повалил снег. Крупными мягкими хлопьями, не таящими в себе никакой угрозы. Напротив, снежные хлопья показались ему изумительно красивыми. Напомнили снегопады его детства, когда снег шел всю ночь и все утро, так что, посмотрев в окно, можно было радоваться: в школу не идти!

Воспоминание вызвало улыбку. Вот были времена — снег воспринимался не как неудобство и не как осложнение, а как большая удача. Может, так и надо?

Смотреть вокруг себя, видеть бескрайние снежные равнины и взвешивать открывающиеся возможности. Он уже учится ходить на снегоступах, может, и лыжи освоит? Беговые лыжи — это, пожалуй, интересно. Кроме того, за последние месяцы он слишком отощал. Регулярные физические упражнения, да еще на свежем воздухе, в сочетании с исправно ожидающей его горячей пищей помогут вернуть форму.

Купит себе обмундирование и начнет гонять по округе. Хоть развлечется немного. И природу увидит не из окна машины, а вживую.

Нейт притормозил. Слева от него группа оленей пробиралась меж деревьями. На фоне белоснежных сугробов их шкуры казались совсем темными.

«Для городского человека это совершенно новый мир», — подумал Нейт. Весь его сельский опыт до сих пор исчерпывался двумя летними походами в Западном Мэриленде.

Нейт поставил машину перед участком, включил обогреватель двигателя и стал смотреть, как Отто с Питером натягивают вдоль тротуара толстый шнур на уровне пояса. Нейт натянул рукавицы и пошел помогать.

— Что затеваем?

— Ориентир. — Отто закрутил веревку вокруг фонарного столба.

— Для чего?

— В белую мглу [4]в метре от крыльца заблудишься.

— Не думал, что все так страшно. — Нейт посмотрел на улицу и потому не заметил, как его заместители переглянулись. — Много снега обещают?

— Да уж фута четыре точно навалит.

— Разыгрываешь! — Нейт повернулся.

— Ветер крепчает, так что сугробы раза в два-три точно вырастут. — Отто с явным удовольствием просвещал начальника. — Это тебе не Большая земля.

Нейт вспомнил о Балтиморе, где пятнадцать сантиметров снежного покрова парализовали бы город.

— Надо убрать машины с улицы и проверить готовность снегоочистительной техники.

— Машины у нас обычно не трогают, — возразил Питер. — Потом откапывают.

Нейт вспомнил поговорку о чужом монастыре и покачал головой. Ему платят за установление порядка — стало быть, он его установит.

— Уберите машины с улицы. Через час все, что останутся, будут отбуксированы. Аляска или Большая земля — неважно, главное, что ожидается сильный снегопад. Пока погода не наладится, объявляю круглосуточное дежурство без выходных. Участок без рации не покидать. Как обычно поступают с живущими за городом?

Отто потер подбородок:

— Никаких правил не существует.

— Попросим Пич связаться с каждым по списку. И приготовим жилье для всех, кто захочет переждать буран в городе.

На этот раз он заметил, как они переглянулись. Питер улыбнулся.

— В город никто не поедет.

— Может быть. Но мы должны дать людям возможность выбора. — Он подумал о Мег. Десять километров от города, отрезанная от внешнего мира. Она, конечно, с места не сдвинется, это он уже понял. — Сколько у нас этого шнура?

— Хватит. Вокруг домов все сами натягивают.

— Надо проверить. — Он вошел в участок, чтобы дать поручение Пич.

На налаживание процесса ушел час, после чего десять минут он уделил Кэрри Хоубейкер и ее цифровой камере. В противоположность мужу она оказалась живой и энергичной и жестом попросила его заниматься своими делами, чтобы кадр получился естественным.

Он перестал обращать на нее внимание и продолжил обсуждать с Пич противобуранные мероприятия. Выяснять, что вышло из его интервью с Максом, у него не было ни времени, ни желания.

— Со всеми связалась? — спросил он у Пич, имея в виду окрестных жителей.

— Двенадцать человек еще.

— Кто-нибудь изъявил желание приехать?

— Пока нет. — Она поставила в списке очередную галочку. — Люди живут за городом потому, что им там нравится, Нейт.

Он кивнул.

— Все равно обзвони. А потом отправляйся домой и доложишь, когда приедешь.

Она расплылась в улыбке.

— Ты прямо как наседка.

— Общественная безопасность — это моя работа.

— И вроде повеселел. — Она взяла в руки карандаш и ткнула в его сторону: — Приятно посмотреть.

— Метель меня встряхнула.

Нейт поднял голову и с удивлением увидел, как в дверь входит Хопп. Разве в снежную бурю горожане не сидят по домам?

Хопп тряхнула головой.

— Ну и валит! Говорят, шеф, ты распорядился машины с улиц убрать?

— Скоро пустим по главным улицам снегоуборщик.

— Одним разом тут не обойтись.

— Надо думать. Она кивнула.

— Есть минутка?

— Ну, если только минутка… — Он жестом пригласил ее в кабинет. — Вам надо спешить домой, мэр. Если, как говорят, навалит четыре фута, вас по самые подмышки засыплет.

— Я хоть и маленькая, но крепкая, а если сидеть в буран дома, я делаюсь раздражительной. Сейчас январь, Игнейшус. Снегопад — обычное явление.

— Все равно, температура минус пятнадцать, темень кромешная, и снега уже порядком насыпало, с фут, наверное — и это при ветре в тридцать пять узлов.

— Я смотрю, ты в курсе событий.

— Объявляли по местному радио. — Он показал на приемник. — Обещают вещать круглосуточно, пока метель не утихнет.

— Как всегда. Кстати, о газете…

— Я дал интервью. И Кэрри сделала снимки.

— Все еще злишься? — Она покачала головой. — Город впервые за все время обзавелся шефом полиции, причем не из своих. Это же такое событие, Игнейшус!

— Не стану спорить.

— И надо тебе было столько времени бегать от Макса?! Ну, да ладно. Я положила этому конец, хотя сделала это не слишком деликатно. Прошу меня извинить.

— Принимается.

Она протянула руку и с изумлением почувствовала сердечное ответное рукопожатие.

— Езжайте домой, Хопп.

— И ты тоже.

— Я не могу. Сперва мне нужно осуществить мечту моего детства — проехаться на снегоуборщике.

С каждым вдохом он словно набирал в грудь ледяные иголки. Такие же иголки лезли в глаза, несмотря на защитные очки. Закутанный в несколько слоев одежды, он все равно окоченел.

Ощущение полной нереальности происходящего — бушующий ветер, грохот снегоуборщика, стена снега, которую никакие фары пробить не в состоянии. То и дело их луч скользит по чьему-то окну, но весь мир сейчас сузился до полоски света перед ярко-желтым лезвием бульдозера.

Разговаривать он не пытался. Вряд ли Бинг захочет вести беседу, да в таком шуме это и невозможно.

Надо признать, Бинг Карловски управлял своей техникой с точностью и аккуратностью хирурга. Нейт ожидал увидеть грубую, скорее черновую, работу — в соответствии с условиями. Но Бинг уверенно сгребал снег в заранее определенные места, расчищал обочины и узкие проезды, и все это — на такой скорости, что у Нейта душа уходила в пятки.
Он не сомневался, Бинг был бы только рад услышать его испуганные вопли, поэтому крепко стиснул зубы, чтобы ни один предательский звук не вырвался.

После очередного круга Бинг достал из-под сиденья коричневую бутылку и от души хлебнул. От резкого запаха у Нейта заслезились глаза.

Поскольку они остановились перед растущей снежной горой, Нейт решил позволить себе небольшую ремарку:

— Я слышал, алкоголь снижает температуру тела! — прокричал он.

— Дешевая пропаганда. — В доказательство Бинг сделал еще один глоток.

Нейт решил не спорить. В темноте, без свидетелей… Да Бинг с огромным удовольствием оставит его коченеть в этой горе снега, особенно учитывая семидесятифунтовую разницу в весе. Тема запрета на наличие в транспортном средстве распечатанной бутылки и на употребление спиртного за рулем тоже не поднималась.

Бинг повел могучими плечами. Только глаза его сверкали в узкой щелке между плотной вязаной шапкой и шарфом.

— Убедись! — Он протянул бутыль Нейту.

Говорить о том, что он не большой любитель спиртного, было неуместно. Нейт решил, что благоразумнее — и вежливее — принять угощение. Он глотнул — и внутренности обожгло таким огнем, что ему показалось, от горла и желудка остались одни угли.

— Матерь божья…

У него перехватило дыхание, а когда он опять смог вдохнуть, легкие наполнились не льдинками, а искрами пламени. Сквозь звон в ушах он услышал смех. Если только это был не дикий вой какого-то злобного волчины исполинских размеров.

— Это что еще за гадость? — Он продолжал хрипеть, а слезы катились из глаз и замерзали на щеках. — Аккумуляторная кислота? Адский огонь в жидком виде?

Бинг забрал у него бутылку, глотнул еще раз и завинтил крышку.

— Виски по фирменному рецепту.

— Ну и ну!

— Мужик, который не умеет пить виски, — не мужик.

— Если это для тебя критерий, я согласен считаться бабой.

— Сейчас отвезу тебя домой, барышня. На сегодня хватит.

Вокруг глаз у Бинга собрались морщинки, обозначающие улыбку. Он включил задний ход и развернулся.

— Поставил двадцатку, что ты тут и месяца не продержишься.

Нейт не двигался. Глотка горела огнем, глаза щипало, а ноги казались двумя ледяными глыбами, хотя и были в двух парах термоносков и сапогах.

— Кто тотализатором заведует?

— Тощий Джим, бармен из «Приюта».

Нейт кивнул.

Он не знал, каким образом Бинг ориентируется, но этот человек вполне мог бы стать проводником у Магеллана. Он снайперски провел машину сквозь пургу и остановил точно перед «Приютом странника».

Нейт спрыгнул. Снег на тротуаре почти доходил до колен, а ветер безжалостно швырял в лицо колючие горсти. Нейт нащупал веревку и не без труда добрался до дверей.

Внутри стояла такая жара, что сделалось больно. Вместо гула в ушах зазвучал Клинт Блэк из музыкального автомата. За стойкой и в зале сидело человек двенадцать, они ели, пили и разговаривали так, словно за стеной и не бушевал гнев господень.

«Лунатики, — подумал он. — Все до единого».

Захотелось кофе — обжигающего — и мяса с кровью. Он и сырым бы его съел.

Ему что-то кричали, он покивал в ответ и продолжал негнущимися пальцами сражаться с пряжками и «молниями». Подоспела Чарлин.

— Ах ты, бедолага! Закоченел небось? Давай помогу.

— Я уже. Я сам.

— Да ладно, пальцы-то не слушаются.

Как странно, нереально — мать женщины, с которой он сегодня спал, будет снимать с него запорошенную снегом аляску.

— Я сам, Чарлин. Мне бы лучше кофейку. Спасибо.

— Сейчас принесу, лично. — Она потрепала его по холодной щеке. — А ты садись.

Оставшись наконец в брюках и рубашке, он проковылял к бару. Достал бумажник и сделал знак человеку по имени Тощий Джим.

— Держи сотенную, — громко объявил он. — Моя ставка. Ставлю на то, что не уеду.

Убрав бумажник, он подсел к Джону.

— Добрый вечер, Профессор.

— Добрый вечер, шеф.

Нейт изогнулся, чтобы прочесть название сегодняшней книжки.

— «Консервный ряд». [5]Хорошая вещь. Спасибо, Чарлин.

— Не за что. — Она поставила перед ним кофе. — Сегодня у нас отличное жаркое. Мигом согреешься. А то гляди, я тебя согрею.

— Согласен на жаркое. Если кто-то решит остаться на ночь, номеров хватит?

— У нас в «Приюте» места всем хватает. Сейчас подам жаркое.

Нейт крутанулся на табурете и обвел взглядом присутствующих. Все лица были знакомы. Завсегдатаи. Он их тут каждый вечер встречает. Бильярдистов он не видел, но голоса тоже узнал. Братья Мэки.

— Будут такие, кто напьется, но все равно станет рваться домой? — спросил он Джона.

— Мэки могут, но Чарлин их отговорит. Основная масса через час разбредется, а самые стойкие могут и до утра досидеть.

— Себя к кому причисляешь?

— От тебя будет зависеть. — Джон поднял свой стакан.

— В каком смысле?

— Если примешь предложение Чарлин, я отправлюсь к себе в одиночестве. Если нет — то к ней.

— Мне бы, главное, поесть.

— Значит, сегодня я ночую у нее.

— Джон, а тебя это не трогает?

Профессор уставился на свой стакан.

— Если бы и трогало, это мало что изменит. Такой уж она человек. Романтики говорят: любимых не выбирают. Я с этим не согласен. Все мы выбираем. Я выбрал такую.

Чарлин принесла жаркое, корзинку с хлебом и большой кусок яблочного пирога.

— В эдакую погоду после работы мужчину нужно как следует накормить. Налетай, Нейт.

— Непременно. От Мег что-нибудь слышно?

Чарлин заморгала, словно вопрос прозвучал на иностранном языке.

— Нет. А что?

— Да я думал, вы общаетесь. — Жаркое было горячим, и он начал с хлеба. — Как она там в такую погоду, интересно?

— Мег знает, чего хочет. Ей никто не нужен. Ни мужчина, ни мать.

Она ушла в кухню и громко хлопнула дверью.

— На любимую мозоль, — прокомментировал Нейт.

— Это еще что… Вот если решит, что тебя больше интересует дочь…

— Мне очень жаль, но так оно и есть. — Он попробовал жаркого. Картошка, морковь, бобы, лук и жестковатое, похожее на дичь, мясо — уж точно не говядина.

Еда согрела изнутри, заставила забыть о морозе.

— Это что за мясо?

— Лось, кажется.

Нейт помешал жаркое, зачерпнул еще.

— Лось так лось.

Снег шел всю ночь, а он спал как убитый. Утром ветер все еще громко завывал, бил в окна снегом.

Света не было, пришлось зажечь свечи. Он тут же вспомнил о Мег.

Оделся, с сомнением посмотрел на телефон. Тоже, наверное, не работает. Кроме того, нельзя же звонить женщине в половине седьмого утра только потому, что накануне делил с ней постель. Не стоит о ней беспокоиться. Она в этих краях с рождения. Сидит себе в доме. С собаками и запасом дров.

И все же он волновался. Он спустился вниз, светя себе фонариком.

Впервые в ресторане не оказалось людей. Столы чисто вытерты, стойка бара — тоже. Судя по отсутствию запаха, кофе еще не варился и бекон не жарился. Не слышно обычных для утренних часов голосов. Нет и мальчика, с улыбкой поднимающего лицо ему навстречу.Только темень, завывание ветра и… храп. Он пошел на звук. Луч фонарика выхватил из темноты братьев Мэки.

Они лежали «валетом» на бильярдном столе, укрывшись одеялом, и дружно храпели.

Нейт прошел на кухню и не без труда отыскал булку. Оделся, сунул булку в карман и потянул на себя дверь.

Ветер чуть не сбил с ног. Невероятной силы ветер, швыряющий горсти колючего снега в глаза, в рот, в нос. Он с трудом сошел с крыльца.

От фонаря почти не было толку, но Нейт все же направил луч вперед и отыскал шнур-поводырь. Запихнул фонарь в карман, обеими руками ухватился за веревку и, подтягиваясь, стал продвигаться шаг за шагом.

На тротуаре снег лежал выше колен. Мелькнула мысль: чем от переохлаждения, скорее от удушья погибнешь, если в сугроб провалишься.

Он все же осилил небольшое расстояние до проезжей части, где благодаря бульдозеру Бинга — и его фирменному виски — снег лежал не выше щиколоток. Главное — не попасть в наметенный за ночь сугроб.

Придется вслепую перейти улицу и как-то добраться до участка. Он закрыл глаза, мысленно представил расположение улиц и домов. Потом втянул голову в плечи, выпустил из рук шнур, достал фонарь и тронулся в путь.

С таким же успехом он мог находиться в безлюдной глуши, а не в городе с асфальтовыми улицами и тротуарами, чье население сейчас поголовно укрылось за каменными и бревенчатыми стенами. Ветер гудел в ушах и норовил отбросить его назад, но он упорно двигался вперед.

Нейт сказал себе: люди частенько гибнут при переходе улицы. Жизнь полна опасностей и неприятных сюрпризов. Случается, выйдут двое из бара, а одного потом находят в кювете с ножом под ребрами.

Какой-нибудь идиот может запросто выйти на улицу в пургу, попытаться перейти улицу и, заблудившись, окоченеть на морозе в каких-нибудь трех футах от жилья.

Нейт споткнулся и чуть не упал. Представив себе расположение дороги и тротуара, Нейт, как слепой, выставил руки вперед и нашел веревку.

Перебирая трос руками, он дошел до пересечения с другой веревкой, повернул в нужную сторону и наконец добрался до входа в участок.

Недоумевая, зачем ему понадобилось накануне запирать дверь на ключ, он достал ключи, посветил фонарем на замочную скважину. Открыл дверь, вошел, отряхнулся от снега, но раздеваться не стал. Как он и подозревал, участок промерз насквозь. Настолько, что окна изнутри покрылись морозным узором.

Кто-то — более предусмотрительный, чем он, — оставил у печки вязанку дров. Нейт развел огонь и долго грел перед ним руки, даже не снимая рукавиц. Когда дыхание восстановилось, он закрыл печку, взял свечи, фонарь и попробовал заняться делом.

Отыскал радиоприемник, работающий на батарейках, настроил на местную станцию. Как и было обещано, вещание велось без перерыва, и кто-то с сомнительным чувством юмора завел «Бич Бойз». Под стать погоде!

Нейт сидел за своим столом, слушая одним ухом радиопередачу, другим — рацию на столе у Пич, и, горюя об отсутствующем кофе, жевал свою булку.

В половине девятого он все еще был в участке один. Сочтя, что время подходящее, сел за коротковолновый передатчик. Пич уже учила его с ним обращаться, теперь надо было попробовать себя в деле.

— Полицейский участок вызывает… — Он назвал позывной Мег. — Мег, ты меня слышишь? — Из приемника лился треск, шум, какой-то скрип. — Полицейский участок вызывает… Ну же, давай.

— Слышу вас, полицейский участок. А есть ли у тебя лицензия на пользование этим каналом, Бэрк? Прием.

Он понимал, это смешно, но при звуке ее голоса испытал большое облегчение. И радость.

— Я шеф полиции. Мне по статусу полагается.

— Скажи: «Прием».

— Да, правильно. Прием. Нет, подожди, у тебя там все в порядке? Прием.

— Так точно. У нас тепло и уютно. Сидим и слушаем таку. А у тебя? Прием.

— А мне удалось самостоятельно перейти через дорогу. А что такое таку? Направление в рок-музыке? Прием.

— Это ветер так называется, Бэрк. От которого у тебя окна дребезжат. А что тебя в участок понесло? Прием.

— Я на службе. У тебя тоже света нет? Она подождала, потом ответила:

— Придется сказать «прием» за тебя. Конечно, света нет, в такую погоду иначе и быть не может. У меня генератор работает. Не беспокойся. Прием.

— Подавай голос время от времени, чтобы я не беспокоился. Угадай, что мне вчера перепало? Прием.

— Помимо меня? Прием.

— Ха! — Господи, как хорошо. И плевать на мороз! — Да, помимо тебя. Мне достался самогон и жаркое из лосятины. Прием.

Она громко рассмеялась.

— Мы из тебя сделаем настоящего полярника, Бэрк. Ладно, пойду собак кормить. И дров надо подбросить. Пока. Отбой.

— Отбой, — повторил он.

В помещении стало теплее, можно было снять парку, но шапку и теплый жилет он оставил. Чтобы чем-то заняться, он принялся просматривать досье. В этот момент вошла Пич.

— Я уж думала, сегодня не найдется безумцев идти на работу.

— Я один. А ты как добралась?

— Бинг меня на бульдозере подвез.

— А, это у вас вместо такси. Давай помогу. — Он взял у Пич сумку. — Ты могла сегодня не приходить.

— Работа есть работа.

— Это так, но… У тебя тут случайно не кофе? — Нейт увидел в сумке термос.

— Не знала, завел ты генератор или нет.

— Не только не завел, но даже не знаю, где он. Да я особо и не искал, с техникой у меня отношения сложные. Так, кофе… Стань моей женой и нарожай мне детишек, дорогая!

Пич по-девчачьи хихикнула и шлепнула его по руке.

— Поосторожней с такими предложениями. Пусть у меня и было три мужа, это не значит, что я откажусь от четвертого. Давай, налетай на кофе. И булочки с корицей не забудь.

— Могли бы жить во грехе… — мечтательно протянул Нейт и незамедлительно наполнил кружку. В нос ударил чудный аромат. — До конца дней…

— Если будешь и дальше так часто улыбаться, могу тебя и на слове поймать. Смотри, что этот таку натворил, — прибавила она, видя, как в дверь вваливается Питер, а вслед за ним — снежный вихрь.

— Ну и погодка! Аж с ног валит. Отто уже в пути, я с ним говорил.

— Тебя тоже Бинг доставил?

— Нет, мы с отцом на собаках приехали.

— На собаках, — задумчиво повторил Нейт. Какой-то другой мир. Но Пич права: работа есть работа. — Вот и хорошо. Питер, давай займемся генератором. Пич, ты свяжись с пожарными. Надо собрать команду, чтобы расчистили тротуары, как только посветлее станет. Люди должны иметь возможность передвигаться. Первым делом — дорогу к больнице и к участку. Придет Отто — скажи, братцы Мэки в бессознательном состоянии валяются в «Приюте» на бильярдном столе. Пусть проследит, чтобы они попали домой в целости и сохранности.

Он стал натягивать куртку, мысленно составляя список первоочередных дел.

— Надо прикинуть, когда дадут свет, люди будут интересоваться. И когда телефонную связь наладят. Как вернусь, составим текст для объявления по радио. Я хочу, чтобы люди знали, что мы тут и им есть куда обратиться в случае чего.Как хорошо! Нейт сам удивился этому давно забытому чувству.

— Питер?

— Я здесь, шеф.

Запись в дневнике 18 февраля 1988 года

Сегодня мы чуть не потеряли Хэна. Он провалился в расщелину. Все произошло так быстро! Мы шли наверх и были полны энтузиазма, до вершины всего несколько часов. Замерзли, оголодали, нервничаем, но полны воодушевления. Только альпинист поймет цену этому сочетанию, Дарт — впереди, это единственный способ избежать его очередного взбрыка, за ним — Хэн, я — сбоку.

Что было вчера — я уже не помню. Дни похожи один на другой — все белые, холодные и безликие.

Я отвлекся, в голове стучит пульс, восхождение завораживает, ни о чем не думаешь, знай карабкайся вверх по заснеженному склону. Мы упорно шли вперед, ворча и проклиная эту вершину, но продвижение было заметным. Мы рвались прямо в небо.

Вдруг Дарт как закричит: «Осторожно!» И у Хэна над головой просвистел отколовшийся камень. Мелькнула мысль: нет, я так не хочу — чтобы меня сбила со скалы длань господня, — и тут опять. На сей раз камень пролетел всего в нескольких дюймах от меня, увлекая за собой целый град других камней.

Мы кляли Дарта на чем свет стоит, ведь это из-под его ноги отскочил кусок. Но мы друг друга без конца ругаем, чаще всего — по-дружески, в шутку. Способствует вбросу адреналина в кровь, тем более что на высоте дышать становится все трудней.

Я знал, что Хэн уже на последнем издыхании, но мы продолжали идти. Нас будто что-то влекло все выше и выше, наверное, наша одержимость, а отчасти — Дарт с его понуканиями.

Его глаза за стеклами очков были совершенно безумными. Глаза бесноватого. Я воспринимаю эту гору как последнюю стерву, но я эту стерву люблю, даже когда всаживаю ей в брюхо ледоруб. А для Дарта, мне кажется, она как демон, и этого демона он должен во что бы то ни стало победить.

На ночь мы привязались к вбитым в скалу крюкам, под нами чернота и над нами чернота.

Я смотрел на северное сияние, оно, как жидкий нефрит, разлившийся по черной зеркальной поверхности.

Сегодня Дарт снова шел первым. Такое впечатление, что он и этим одержим — быть всегда впереди. Спорить — только время терять. Как бы то ни было, меня больше волновало, как поддержать Хэна. Его, как самого слабого, надо было поставить в середине.

Короче, желание Дарта быть лидером и мое положение замыкающего спасли одному из нас жизнь.

От веревки мы отказались. Я, кажется, упоминал, что на таком морозе от нее толку чуть. Мы снова уверенно продвигались вверх, используя короткий световой день, а ветер так бушевал, что заглушал даже нашу перебранку.

И тут я вижу, как Хэн спотыкается и начинает скользить вниз. У него будто земля ушла из-под ног.

Секундная потеря бдительности, снег проскальзывает под подошвой — и он уже летит прямо на меня. Клянусь, я так и не понял, то ли это я его подхватил, то ли он распростер крылья и взлетел над пропастью. Помню только, мы сцепили руки, я засадил ледоруб в лед и стал молиться, чтобы он нас удержал и чтобы стерва-гора не скинула нас обоих в пропасть. Не знаю, сколько я пролежал на животе, держа Хэна за руки, и сколько он провисел над бездной. Мы оба вопим, я пытаюсь закрепиться носками ботинок, но мы скользим, скользим и скользим… Еще несколько секунд, и пришлось бы выбирать — или выпустить его руку, или сорваться обоим.

И вдруг рядом со мной в скалу врубается ледоруб Дарта — в каком-то дюйме от моего плеча. Используя ледоруб как точку опоры, он перехватывает руку Хэна. Теперь, когда часть нагрузки с меня снята, мне удается закрепиться и чуть отползти от края. Мы оба потихоньку отползаем и вытягиваем наверх Хэна, в ушах стучит кровь, а сердце до боли колотится о грудную клетку.

Мы откатились от края и лежим на снегу. Под холодными желтушными лучами солнца нас бьет озноб. Так мы лежим, кажется, много часов в каком-то футе от гибели.

Тут уж нам не до смеха. Даже по прошествии нескольких часов мы не можем вспоминать это происшествие шутя. После такого потрясения мы не в состоянии идти дальше, к тому же у Хэна повреждена лодыжка. Ему на эту вершину уже не взойти, это ясно.

Ничего не остается, как расчистить площадку, разбить лагерь и разделить наши скудные припасы. Хэн при этом горстями ест болеутоляющее. Он ослаб, но не настолько, чтобы не реагировать на порывы ветра, треплющие нашу палатку, — в такие моменты глаза у него округляются от ужаса.

Надо возвращаться.

Надо возвращаться. Но стоило мне заговорить об этом, как Дарт как с цепи сорвался, стал Хэна клясть на чем свет стоит, а на меня — орать как баба. Он как помешанный, а может, и вправду? Мечется в темноте, как медведь, в бороде и бровях — лед, в глазах — свирепый огонь. Все твердит: и так из-за Хэна день потеряли, но если до вершины не дойдем — пусть Хэн тогда пеняет на себя.

В этом есть резон, отрицать не стану. Мы совсем близко от цели. Может, отдохнув, Хэн и осилит последний рывок.

Завтра мы идем на вершину, а если Хэну это окажется не под силу — оставим его в лагере, сделаем свое дело, а на обратном пути его заберем.

Конечно, это безумие. На Хэна, даже после лекарств, смотреть жалко. Но я уже увлекся. Точка возврата пройдена.

Ветер воет, как стая бешеных собак. От одного этого воя можно свихнуться.

Нора Робертс