Комментарий к 116 сонету У. Шекспира с переводом

Лучшим переводчиком сонетов Шекспира у нас слывет Самуил Маршак.

Из воспоминаний о Самуиле Маршаке:

"Маршак читает следующую "эпиграмму":
Как вежлив ты в покое и тепле.
Но будешь ли таким во время давки
На поврежденном бурей корабле
Или в хвосте у модной лавки.
Твардовский морщится. "Самуил Яковлевич, помилуй бог, какие сейчас модные лавки? Это что-то из Грибоедова или Крылова". Маршак сопротивляется: "Нет, Саша, нет... Значит, до тебя не дошло..." - "Как знаешь... - кротко вздыхает Твардовский. - А что, если последнюю строчку так: "Или в толпе у керосинной лавки?"
И Маршак безропотно: "Да-да, пожалуй, так лучше... Прочти теперь ты, как получилось", - и он передает листок с выправленным четверостишием Твардовскому..."  (В. Лакшин, "Я думал, чувствовал, я жил". - М.: Советский писатель, 1988. С. 454-478).


Есть достаточно жестокая фраза: "Нельзя перевести лучше, чем ты сам пишешь".
Вот как сам Маршак писал "взрослую" поэзию, так же он переводил Шекспира - глазами приказчика из модной лавки. У приказчика этого были весьма "благородные" представления о поэзии - о чем там можно писать, а о чем нельзя.  Большую половину того, о чем писал Шекспира, с точки зрения этого приказчика, оставлять было решительно нельзя. Поскольку все оно было "непоэтичное" и в "поэтичное" никак не лезло.



116 сонет Шекспира - это "морской" сонет.
Развернутый образ, проходящий сквозь все стихотворение - любовь как мореплавание.
Конечно же, Шекспир не может не обставить этот образ яркими деталями, говорящими о том, что он разбирается в вопросе.
Переводчики в вопросе разобраться не удосужились, судя по всему, считая, что всякие там конкретные детали - непоэтическое это дело. Хотя именно в них оригинальность произведения, то есть как раз его поэтичность. Переводчики же считают, что поэтичность - это пустые разглагольствования о вечности любви.

(Здесь несколько переводов 116 сонета, в том числе Самуила Маршака:
https://engshop.ru/shekspir-sonet-116-na_anglieskom/ )

Собственно, они даже первую, полностью прозрачную строфу не могут перевести вслед за автором в части описанных там действий. Ну не могут и все.

Вместо
"Which alters when it alteration finds,
Or bends with the remover to remove" чего только нет:

Может ли измена
Любви безмерной положить конец?
Любовь не знает убыли и тлена (С.Маршак)

Когда она при каждом колебанье
То исчезает, то приходит вновь (М.Чайковский)

Когда она покорна всем ветрам
Иль отступает, видя наступленье (А. Финкель).

Все это полная маловразумительная, но, вероятно, "высокопоэтическая" отсебятина.
Куда уж там простаку Уильяму (и Пустогарову) с его
"Любовью  не назвать
то, что меняется, когда приходят перемены,
то, что бежит, лишь позовут сбежать".


Из "морской" темы вышеупомянутым переводчикам не удалось выкинуть только слова "маяк" и "звезда".
Наверное, и маяк оставили, потому что он, как звезда, что, согласитесь, вполне поэтично, хотя и банально.
Вероятно, поэтому Шекспир и обставил этот маяк еще дополнительными оригинальными деталями, которые у вышеупомянутых переводчиков полностью вылетели.
В оправдание их скажем, что в этом случае они, вероятно, просто не поняли, о чем идет речь.
А чего не поняли, то и выбросили, как это бывает почти в 100% случаев, особенно если это случай Шекспира.


В самом деле, ну что это за высота такая "heighth" у этого барка, которая учитывается при взаимодействии с маяком?

"wand'ring bark,
Whose worth's unknown, although his heighth be taken".


Хотя именно в сочетании с маяком вполне очевидно, что это высота мачты, которая и определяет, с какого расстояния становится возможным разглядеть из-за горизонта с ее верхушки  свет маяка.

Напрочь вылетел и компас, который, очевидно,  цветом полюса сравнивается с алыми девичьими губками.
Компас этот ведет не туда, куда надо, поскольку стал, как девичьи губки, изогнутым.


Не думаю, что Маршак не сообразил, что doom - это Страшный суд.
Полностью его выбросил и заменил очередной порцией банальностей, думаю,
по идеологическим соображениям советской эпохи.


А вот остальные?


"Любви живой нет смертного конца" (М.Чайковский)


А Шекспир пишет, что как раз есть: "bears it out even to the edge of doom"
(и доживет до Страшного суда - А.Пустогаров)


А.Финкель, ничтоже сумняшася, заменяет это на
"Она в веках стоит неколебимо".

Как говорится, почувствуйте разницу. Уильям этого не писал.

В самом конце переводчики демонстрируют полную неспособность поверить в самооговор Шекспира.
Как это так: он сам может быть подтверждением лживости своих же слов о прочности любви?

"If this be error and upon me proved".


Уберем-ка мы лучше это с глаз долой, а то какой пример можем подать читателю?
И то  правда. Лучше перебдеть.

Теперь, собственно, оригинал и мой перевод.

Let me not to the marriage of true minds
Admit impediments; love is not love
Which alters when it alteration finds,
Or bends with the remover to remove.
O no, it is an ever-fixd mark
That looks on tempests and is never shaken;
It is the star to every wand'ring bark,
Whose worth's unknown, although his heighth be taken.
Love's not Time's fool, though rosy lips and cheeks
Within his bending sickle's compass come;
Love alters not with his brief hours and weeks,
But bears it out even to the edge of doom.
If this be error and upon me proved,
I never writ, nor no man ever loved.


Да будут браки верных душ благословенны.
Не стройте им помех.  Любовью  не назвать
то, что меняется, когда приходят перемены,
то, что бежит, лишь позовут сбежать.
Любовь - маяк несокрушимый на скале:
и в бурю и  в грозу -   он выстоит всегда.
Его увидят, как звезду, на каждом корабле,
чья не важна  цена, лишь - мачты высота.
Любовь не обмануть, хоть розовые губки со щеками -
как компас выгнутый, что с курса сбил суда.
Любовь не мерится часами иль годами,
и доживет до Страшного суда.
А если это ложь и я тому порукой был -
не я писал, никто на свете не любил.