Мавзолеи - 2

4

МАВЗОЛЕЙ ЭМИРА ИСМАИЛА САМАНИ
(Бухара)

«О, пусть вечными будут лета эмира – пока светит солнце
и пока ударяет в кимвал серебристый луна!»
Зовы горлиц слышны сквозь миндально-резное оконце,
где дробятся лучи. Но запечатлена тишина

в ликах пола, обласканных тысячелетней стопою,
в шуме моря людского, в сплошном колыханье шагов.
И узорчатый купол колышется над головою
над узорчатым кубом четырех мировых берегов.

А как выйдешь на свет – запах лилий, и снова напевы
тех же розовых горлинок в сводах чинар и карагачей,
и щебечут под тенью резной, на траве, чернокосые девы
и дробятся лучи от улыбчивых звонких речей. 


5

МАВЗОЛЕЙ БОБОИ ПОРАДУЗА
(Бухара)

Мухаммад бин Ахмад Абу Бакр ал Искаф, по прозвищу Бобои Порадуз, был суфием, по ремеслу сапожником. Он чтится как покровитель ремесленников, имеющих дело с иглами: сапожников, портных, золотошвей. Его прозвище в переводе с персидского означает «дедушка, который наложил заплату». По одной из легенд, некий человек, собираясь совершить паломничество в Мекку, попросил Бобои Порадуза сшить ему в дорогу прочную обувь. Мастер сделал ее из арбузной корки, а тот через несколько лет вернулся из паломничества в обуви, не потерявшей первоначального вида.

Разбелённое известью небо и росчерк мгновенный
лёгкой ласточки – проводы знойного дня.
Закипает тутовник, блестя снежнооблачной пеной.
Вот он, вещий колодец, где, оживляя меня,

льется мягко, округло и властно, как шелк и как пламя,
из земных кладовых в мои пригоршни радость воды.
И, обласканные, распускаются лепестками
мои пальцы, в ночи расцветая, а к утру – плоды

отягчат мои ветви над свежестью Ляби-Хауза,
заблестят мои ягоды перед могилой твоей;
о, блаженный Сапожник, обуй мои ноги хоть коркой арбуза,
облекая их силой для новых и дальних путей,

обучи мои руки действовать точно и мудро,
восхищенной иглой свет и тени народов и стран,
синь серебряной полночи с розовой прелестью утра
на случайный листок, как на лучший эмирский чапан,

нашивая простым, но изысканно-тонким узором,
обучи мои уши слышать возвышенный плеск
белых крыльев Джибриля, от ветра слезящимся взорам
удели от прозрачности вод, что превыше небес

вечно смотрятся в лик неизобразимый Святого,
отражая тот образ, что, сквозь туман голубой
этих стен дарит сердцу в нем тайно звучащее Слово
и ведет за собой
                золотою и тонкой, как нитка, тропой.