Пиратские будни

Неопытный юноша, глядя на устрицу, мечтает о женщине. Зрелый муж, глядя на женщину, задумывается об устрицах.



Глава первая: Капитан пьёт ром

Капитан пил. Закрывался у себя в каюте, иной раз на неделю или на две. Шутить не любил и если кто-то смел переступить порог рубки, стрелял без предупреждения. Всё бы ничего, но протрезвев, он жестоко наказывал за недонесение важных сведений. А как их донести, если в тебя стреляют?

Сначала матросы кидали жребий, решая, кому пойти, но вскоре придумали другой способ. Они ловили корабельного попугая и заставляли зазубрить сообщение. Затем, сажали в пустой бочонок из-под рома и пинком закатывали в рубку. Вылетев наружу, попугай присаживался на капитанское плечо и произносил что следовало. Попугая капитан любил.

Делали это второпях и бочонок брали первый попавшийся, часто прямо из-под рта. Но попугай плавал с пиратами давно, к рому был привычен и заточение в сыром бочонке воспринимал без досады. Наоборот, как повод помочить в лужице розовые когтистые лапы, а после плашмя окунуть клюв и быстро-быстро задвигать языком. Особенно уважал ямайский, с привкусом жжёной пробки.

Капитан свободно говорил на трёх языках и ругался на восьми. Попугай умел ругаться на всех языках мира и свободно делал это при дамах. Его непосредственность частенько стоила команде нервов. Если боцмана, главного знатока португальских матов, иногда можно было уговорить помолчать, то с попугаем этот номер не удавался. Увернувшись от всех, он взлетал на мачту и оттуда громко позорил грустного капитана перед гостями и пленницами.

Попугаю было лет сто. Это был здоровенный белый ара с мудрым прищуром. Выпив рома, он превращался в неуклюжего старого альфонса и когда капитан открывал бочонок, не вылетал, а вываливался оттуда, встопорщив хохолок и томно бормоча.


***


Шёл пятый день запоя. Вход в капитанскую каюту был завален пустыми бочонками, а рядом дежурил матрос, единственный, кому под страхом коллективных тумаков полагалось быть трезвым. Однажды, случилось это давно, часовой нарушил запрет, выпив и задремав. Не дождавшись рома, капитан вышел из каюты, молча подошёл к корабельной пушке, развернул её в сторону носовой части судна и шарахнул шрапнелью, в щепки разворотив стену камбуза. К счастью, там никого не было. Но урок не прошёл даром.

В этот раз, внезапное изменение ветра потребовало смены курса, - решение, которое капитан всегда принимал лично. Надо было ловить попугая, нашёптывать ему про полный бакштаг, румбы и правый галс, сажать в бочонок и ждать, пока капитан потребует выпить. Сказано - сделано. Попугай не стал жеманничать и легко дал себя изловить. Выслушав сообщение, он сел на край бочонка, затем аккуратно забрался внутрь и громко, по-португальски попросил поцеловать себя под рулевые перья. Этой фразе он научился у боцмана.

Каюта капитана находилась на корме, под ютом. Капитан лежал на постели и чистил пистолет. Почистив, зарядил и выстрелил в потолок. Это был сигнал дежурному. Дверь приоткрылась и в каюту вкатился бочонок. Мгновение спустя крышка отвалилась, оттуда вылилось немного рома, а следом, пошатываясь вышел пьяный попугай. Капитан свесил на пол руку, попугай забрался по ней боком и сел, топорщась и мигая.


***


Полчаса спустя матросы уже травили брасы, ловя парусами бейдевинд. Капитан дал добро на смену курса. А ещё через три часа, на горизонте обозначился силуэт неизвестного торгового судна. Пираты стали готовиться к захвату.

Попугай носился по палубе, мешая всем, от канониров до гальюнщика. Но обидеть любимую птицу капитана не смели. Все только ругались, а попугай ругался в ответ. Услышав незнакомое слово, он присаживался неподалёку, наклонял голову и сидел, ожидая повторения. Нащупать брешь в широчайшем лексиконе птицы удавалось так редко, что это считалось у матросов особой удачей и доблестью. Они втайне состязались за то, чтобы заветное словцо звучало именно их голосом.

Делали даже так. Садились в круг и по очереди произносили одно и то же. Побеждал тот, чьим голосом попугай это наконец повторял. Боцман не был единственным португальцем на корабле, но благодаря громкому и чёткому произношению, весь португальский мат попугай взял от него. Птица была умной и подбирая подходящее слово, умудрялась иногда удивительно точно попасть в душевный настрой собеседника.

До торгового корабля оставались считанные мили. Пиратское судно рвалось вперёд на всех парусах. Капитан стоял на шканцах и рассматривал добычу в подзорную трубу. Попугай сидел у него на плече. По команде боцмана матросы ставили кливерные и
лисельные паруса. Абордажная команда вооружалась крюками и пиками. Канониры заряжали пушки. Повар готовил крепкий бульон из акульих жабр. Перед штурмом полагалось выпить хотя бы стакан. Приказ капитана.

Пираты знали, зачем шли. И когда уходили в разбойники, и потом, когда нападали на корабли. Деньги, приключения, равенство, месть, забвение... Несмотря на то, что деньги забирал себе капитан, приключения носили увечный характер, а равенство заканчивалось по свистку боцмана, это всё же было лучше прежнего. Касательно мести и забвения, воевать приходилось в основном с крысами и вшами, а воспоминания топились в роме. Но и это было приемлемо, поскольку длилось недолго. Долгожителей среди пиратов не было. Только попугай.

Тем временем акулий бульон был готов и к камбузу выстроилась длинная очередь. Варево было ужасным на вкус, но взбадривало, придавая сил. Матросы пили молча, никто не роптал. В освободившийся стакан сразу наливали рома. Предстояла схватка с купцами. Хотелось золота, а не как в прошлый раз, когда баржа везла полный трюм соли, а в ней... даже не хочется вспоминать что.

Да-да, акульи жабры. С тех пор они и завелись в камбузе. Между тем шхуна нагоняла торговое судно...




Глава вторая: Бульон из акульих жабр

Итак, шхуна нагоняла торговое судно. Капитан смотрел в подзорную трубу. Купеческий корабль был трёхмачтовым барком с полным набором парусов, поднятых до последнего стакселя, в надежде уйти от пиратов. Пустая надежда - шхуна шла быстрее.

Глубокая осадка барка выдавала полный трюм. В отчаянной попытке облегчить судно, матросы поднимали наверх мешки с каким-то грузом и бросали в море. Но это не помогало, дистанция сокращалась. Тогда они стали поднимать ящики. Очень тяжёлые - на каждый требовалось по восемь, а то и по десять рук. Далее, капитан наблюдал борьбу шкипера и видимо, хозяина груза. Хозяин преграждал матросам путь, размахивал руками и кричал. Расстояние ещё не позволяло расслышать слов. В ответ шкипер указывал на пиратов и тоже кричал. Очевидно, он уговаривал хозяина расстаться с частью груза, ради спасения остального. Но тот упорствовал. Кончилось тем, что шкипер отдал команду продолжать разгрузку. Тогда хозяин бросился к матросам и стал отбивать ящик. Тот рухнул и раскололся о палубу, обнажив содержимое.


***


Капитан пиратов был старым морским волком. Его команда состояла из головорезов, готовых на любой риск, ради золота. Они бредили им, когда под свист боцманского свистка, обливаясь потом крепили фор-стеньги и грот-марселя. А по ночам, заснув под скрип такелажа и писк трюмных крыс, видели его во сне. В каждой портовой пивной от Гибралтара до Мыса Доброй Надежды травились байки о беззащитных барках, доверху гружёных золотом. И о счастливцах, якобы повстречавших их на пути.

Но никто не верил подобным сказкам. Ради такой добычи пришлось бы как минимум сразиться с несколькими вооружёнными до зубов фрегатами. У капитана было восемь пушек среднего размера, по четыре с каждого борта. Плюс одна маленькая кормовая, та из которой он разнёс в щепки камбуз. И одна носовая мортира. На фрегатах было от 40 до 90 пушек гораздо более крупных калибров. Одного бортового залпа такого фрегата хватило бы, чтобы от пиратской шхуны не осталось даже пузырьков. И стреляли они с громадной дистанции.

Обычной добычей капитана были маленькие суда, гружёные всяким мелким товаром вроде зерна или строительных досок. Однажды попалась баржа, наполненная ромом в бочонках. Это был настоящий праздник. А последняя добыча везла положенные в соль акульи потроха. Капитан хотел было её затопить, но в команде нашёлся китаец, утверждающий, что у него на родине бульон из акульих жабр используется как волшебное средство, удесятеряющее силы. Капитан не поверил, но на всякий случай распорядился перенести на корабль несколько ящиков, перепоручив их повару.


***


И вот, в подзорную трубу капитан увидел его – ЗОЛОТО. Из поврежденного ящика оно рассыпалось по палубе купеческого судна, сверкая огнями. Точно такими же огнями засверкали глаза капитана. Сидевший на плече попугай чутко отреагировал на эмоциональный всплеск, по-сенегальски пожелав себе ржавый якорь в тщедушные ягодицы.

Известие о золоте быстро охватило шхуну, вызвав настоящий вал ликования. По морскому закону, треть добычи полагалась капитану. Другая треть шла в общую кассу, из которой по возвращении в Тортугу выплачивался так называемый «налог на удачу», а также ремонтировался корабль и закупался провиант для следующего рейда. Оставшаяся треть распределялась между матросами. Если на купеческом барке было хотя бы три таких ящика, в следующий рейд команда вышла бы не на старой шхуне, а на новеньком четырёх-мачтовом клипере с мощным вооружением, капитан пришил бы на треуголку красное перо - знак особого уважения и почёта, боцман вставил золотые зубы, гальюнщик расплатился с карточным долгом, выкупив себя из корабельного рабства, а китаец отправил родне в Китай маленькую коробочку с распоряжениями для местного ростовщика. А если ящиков было больше... Именно количество ящиков
волновало пиратов в первую очередь. Важно было нагнать барк прежде, чем за борт выбросят слишком много золота.

На барке тем временем царила растерянность. Похоже, что время было упущено и облегчать судно уже не имело смысла - оно было обречено стать жертвой пиратов. Команда, всего человек пятнадцать, собралась на палубе, готовясь сдаться без боя. Да и что они могли против тридцати пиратов, почуявших золото? Через десять минут абордажные крюки вопьются в борт и тридцать головорезов с воплями и саблями наперевес ворвутся к ним на палубу, прорубая путь к заветным ящикам. И горе тому, у кого в руках окажется хотя бы нож.

Шкипер это понимал, поэтому не обращая внимание на мечущегося в истерике купца, снял с головы белую повязку, привязал к ружью и замахал ей, выражая готовность отдать груз в обмен на жизнь экипажа. Капитан пиратов приказал дать холостой залп из носовой мортиры, требуя немедленной остановки. Шкипер повиновался, распорядившись снять паруса. Судьба барка была решена.

Как вдруг...


***


Как вдруг, стоящий у самого борта пиратский боцман застонал и тяжело повалился навзничь. Вслед за ним, роняя пики и топоры, один за другим повалились ещё два матроса. Затем, ещё три и ещё... пока весь опер-дек не оказался усеян телами. Вся абордажная команда в полном составе лежала плашмя, воздев вверх... Капитан присмотрелся. Да, это было как раз то, чего он опасался. Китайское средство подействовало безотказно.

В торговом барке покорно ждали визита пиратов. Шкипер то и дело вскидывал подзорную трубу. Купец сидел, закрыв голову руками, в сотый раз проклиная себя за чрезмерную скрытность. Опасаясь королевского запрета на вывоз капитала, вместо того, чтобы снарядить хорошо вооружённый корабль, он через подставное лицо нанял неприметный барк. Там, далеко за пределами акватории, контролируемой королевским флотом, его ждали два мощных клипера, нанятые для дальнейшего эскорта в Индию. Теоретически, пиратов в этих водах быть не должно - если бы шхуна не задержалась со сменой курса, их бы тут и не было - а с патрульными купец бы договорился.

Но почему пираты медлят?

Внезапно, с пиратского судна прыгнул в воду и поплыл к барку человек. Он плыл и плыл, то пропадая из вида, то снова появляясь. Несколько минут спустя его подняли на борт и подвели к шкиперу. Это был маленький китаец. Задыхаясь после долгого заплыва, он на смеси испанского с английским попросил убежища и посоветовал немедленно поднимать паруса и уходить. На дальнейшие объяснения у него не хватило знания языков, а по-китайски на судне никто не понимал. Шкипер в последний раз направил подзорную трубу на пиратский корабль. За исключением фигуры капитана с попугаем на плече и ещё двух-трёх других, корабль казался пустым. Присмотревшись внимательнее, шкипер увидел скопление лежащих на палубе тел в странных позах. Вернее, странной была одна общая деталь. Шкипер всмотрелся со всей внимательностью... Нет, только этого ещё не хватало! Разбой разбоем, но ЭТО уже слишком! Он развернулся к матросам и решительно скомандовал:

«Всех наверх! Парусный аврал!»


***


На шканцах пиратской шхуны стоял человек в треуголке, с попугаем на плече. Он задумчиво смотрел вслед уходящему барку, гружёному от киля до кончика мачты сплошным золотом. На палубе под ним, в глубоком обмороке, лежали вповалку неподвижные тела пиратской команды. Вокруг них суетился корабельный кок, пытаясь привести в чувства то одного, то другого.

Заботливый попугай, имеющий способность тонко понимать настроения капитана, сидел молча. Сегодня он выучил новое выражение, а это было чрезвычайно редким событием. Капитану будет, чем похвастаться перед боцманом, когда тот очнётся. Ведь, это его голосом умная птица впервые произнесёт неведомое доселе ругательство:

«Damn carpet of pirate cocks!»





Глава третья: Китайский ветер

Уже неделю стоял полный штиль, ни ветерка. Пиратская шхуна застряла в восьми милях от зоны, патрулируемой королевским флотом. Хотя, большие парусные суда и утратили способность передвигаться, малые вполне могли перейти на вёсельный ход, поэтому шхуне грозило в любой момент быть атакованной военно-морскими силами её Величества.

Но пираты мало об этом пеклись. Будни шли своим чередом, один наполненный ромом день сменялся другим. На шхуне тяжело переживали упущенное золото, выдумывая, как теперь жить. Капитан пропал в каюте, боцман рыбачил, команда бездельничала. Попугай летал где хотел, периодически заглядывая в камбуз, там его кормили. Гальюнщик и вовсе перестал чистить пещеру. Туда, впрочем, никто и не ходил - гальюн был расположен слишком далеко, в самом носу судна. Китайца вспоминали с укором. Если бы не сбежал, болтался бы сейчас на рее, как ёлочная игрушка.

Последние запасы рома исчерпывались со страшной силой. В дело пошёл сначала резерв, потом неприкосновенный резерв и наконец, личный бочонок капитана. Размером он был со спасательную шлюпку, но и его обещало хватить ненадолго. Вторая забота, как уже было сказано, заключалась в опасной близости к королевской акватории. Надо было раздать команде вёсла и отойти миль хотя бы на двадцать, лучше на пятьдесят. Но ни у кого не было сил пошевелить не то, что веслом, а и бровями.


***


Первым из забвения очнулся боцман. Приплывшая неизвестно откуда акула изловчилась и выпрыгнула метра на два из воды, в попытке откусить ему ноги. Покрыв акулу матами, боцман вскочил и ошарашенный стоял, соображая.

У боцмана был сундук, куда он складывал свою долю добычи, выбирая из общей кучи предметы покомпактнее и подороже. Кроме прочих трофеев там лежала астролябия и компас, добытые с той самой баржи, которая... При мысли о ней боцмана шатнуло. Переступая через пьяные тела, он направился в кубрик. Своей каюты у него не было, поэтому сундук стоял там. Для начала, надо было определить координаты шхуны и растолкать повара. Тот знал, как за короткое время поднять на ноги самых крепких.
Порывшись в сундуке, боцман поднялся на шканцы и стал осматриваться. Первым делом, он сантиметр за сантиметром ощупал в подзорную трубу горизонт. Это принесло страшные плоды - на расстоянии от восьми до пятнадцати миль, в море торчали мачты трёх патрульных фрегатов и пяти кораблей поменьше. Все они были развёрнуты к шхуне бортом, что позволяло убедиться в их неподвижности. Исключение составлял один силуэт, развёрнутый во фронт. Боцман всматривался как мог, протирая сальную линзу о сюртук, но не смог с точностью рассмотреть, гребут или нет. На всякий случай стоило поторопиться.

Повар лежал посреди камбуза и дремал. Боцман нежно похлопал его по щекам и окатил ведром воды, вовремя придержав вылетевшую следом тряпку. Придя в себя, повар был осведомлён об опасности, нависшей над шхуной, и решительно взялся за дело. Предстояло изготовление специального отвара.

По китайскому рецепту.


***


Из камбуза раздавался лязг кастрюль. Пахло чем-то горьковатым. «Ядрёное будет зелье», - думал боцман, рассматривая в трубу патрульный бот. Его опасения оправдались: теперь были отчётливо видны взмахи вёсел, а сам бот стал крупнее. Не оставалось сомнений, что очень скоро он окажется здесь.

«Долго же он копается», - сердился боцман, наставляя подзорную трубу на камбуз, как пушку на вражеский корабль. Словно почувствовав его раздражение, на палубу, задом распахнув дверь, вышел повар с уже знакомым ведром в руках. Следом за ним наружу вылетел попугай. Сделав пируэт, он сел на рею и громко произнёс что-то странное, эдак нараспев. Видимо, сбежавший китаец успел нашептать ему свой фольклор.

Следующие двадцать минут ушли на то, чтобы растолкать по очереди дюжину пиратов, заставив каждого осушить здоровую кружку отвара. Сопротивление давил боцман. Выпив, лежавшие в пьяном обмороке тела вдруг, как по волшебству, поднимались и шли. В трюме их ждали вёсла.

Трюм представлял собой узкое помещение с низким потолком, заставленное корабельной утварью. Вёсла крепились вдоль бортов, на специальных крюках. Забрав их, гребцы поднимались обратно на палубу. Там они закрепляли вёсла в уключинах, откидывали гребные скамьи, и ждали команды боцмана. Раздался свисток, и матросы налегли. Сначала медленно, потом всё быстрее, шхуна пошла.


***


Через четверть часа непрерывной гребли стало ясно, что шанс оторваться от преследователей есть. Королевский патрульный бот отставал. Дав команду сушить вёсла, боцман махнул повару и тот, подхватив ведро, повторно прошёлся по рядам, орудуя черпаком.

Эх и зря же он это сделал.


***


Едва только вёсла снова коснулись воды, как со всех сторон стало раздаваться оглушительное бурчание. Один за другим, с глухими стонами, матросы валились на палубу, держась за животы. Стоны эти становились всё громче, пока не переросли в вой. Двенадцать мужиков катались по палубе, напоминая вздувшимися животами и воплями рожениц. Повар метался, пытаясь что-нибудь предпринять, но оказался плохой повитухой.

Время шло, а облегчения не наступало. Между тем, патрульный бот навёрстывал дистанцию. Стали отчётливо видны очертания такелажа и фигуры гребцов. Облачко белого дыма означило требование, немедленно остановиться. Впрочем, шхуна никуда и не двигалась. Пора было звать капитана. Толку бы это не прибавило, но...

Неожиданно, боцману пришла в голову идиотская мысль. А что, если...


***


Капитан королевского патрульного бота рассматривал в подзорную трубу неизвестное судно, предпринимающее неуклюжую попытку удрать. Вопреки ожиданиям, оно не подходило под описание двухмачтового барка, данного неделю назад в розыск, но факт побега указывал на незаконность намерений и требовал расследования.

А вдруг, пираты? От этой мысли капитана пробрал озноб. Увлекшись преследованием, он совершенно не подумал, что может оказаться в открытом море один на один с пиратами. Бот был вооружён четырьмя небольшими пушками и одной сигнальной мортирой. Кроме того, абордажным гарпуном. Но сразиться со шхуной, даже с такой сравнительно небольшой, было опасным приключением.

Тем не менее, отступать было поздно. Капитан приказал дать холостой залп из мортиры, требуя сдачи и допуска на борт. Раздался пороховой хлопок и облачко белого дыма медленно поплыло вверх, в безветренную синеву. Шхуна, очевидно, повиновалась, безвольно пустив вёсла по воде. Не хватало только белого флага. Капитан ждал.

И дождался. Вместо флага, на шхуне решили распустить аж целый грот-марсель. Огромный размер белого парусного полотна очевидно выражал бесконечную полноту намерения сдаться властям, а может даже и стыд за необдуманный побег. Нет, значит, всё-таки купцы. Пираты бы так робко себя не вели. Капитан приободрился и дал распоряжение заряжать ружья, готовясь к досмотру корабельного имущества и аресту команды.

Внезапно, в грот-марселе полыхнуло огнём, и он надулся, как если бы подул ветер! Шхуна качнулась и сдвинулась с места. «Не может быть», - удивился капитан, всем телом ощущая царящий вокруг штиль. Словно засомневавшись вместе с ним, парус снова обвис, опять превратившись в огромный белый флаг. Но уже секунду спустя в нём полыхнуло вновь, он надулся и за кормой шхуны завертелись барашки. То наполняясь огнём, то обвисая, парус толкал шхуну прочь, оставляя позади патрульный бот, а в нём – растерянного офицера.


***


Отчитываясь впоследствии перед начальством, офицер благоразумно решил не упоминать про внезапно оживший парус, предпочтя списать неудачу на силу рук неведомых гребцов. Но в узком кругу рассказывал правду. И про манёвр с парусом и про свою растерянность... и главное, про странный, невыносимо-тошнотворный запах, стелющийся вслед за шхуной.