Золотой паук - Большая поэма

                Марине
                /..?../

-I-

Чуть слышно, –
               желтой ночью в Заполярье,
               когда мошка толчется над полями,
               шуршит крылами, жаждет и шипит;
               и летнее полуночное солнце
               на лучики нанизывает кольца, –
чуть слышно говорю тебе:

     – Ты спи...
     Ты спи, моя ночная, молодая,
на раскладушке,
в теплой тишине,
где только солнца круглые медали
позванивают тонко на стене,
     обклеенной газетами...

     Нам вскоре
опять вставать и катером за город
ползти, по временам ныряя в пар.
И наблюдать, как бурый горб Печоры* –
приподнимаясь – заслоняет черный,
     бревенчатый, тесовый Нарьян-Мар*...
     И снова будут поймы и покосы,
и копны на обкошенных откосах.
И это солнце – золотой паук,
               плетущий меж кустами паутину
               из комаров,
               сосущих гниль и тину.
     И этот пар – горчащий, словно лук...

     Стоит июль. Его начало. Дни
короткого полярного цветенья.
Как радостно смотреть,
когда растенья
     над тундрой жгут лиловые огни!..

     Но радость будет робкой и недолгой:
опять в обед,
разлегшись на стерне,
мы будем слушать, замолчав, «Спидолу»*
     и от известий медленно мрачнеть.

     Ах, это солнце...
Нынче злое лето,
безумное – как жаркий мухомор.
Опять ползут со зноем по планете
               неурожаи, голод, черный мор...
               Тревожные, больные, злые волны...
Опять война на юге – как ожог:
те маленькие, суетные войны
     мир приучают исподволь к большой...

-II-

     Ты спишь? Ты спи...
               Я рядом посижу,
послушаю, как кружит одиноко
тяжёлый жук над черным глянцем окон,
бесчувственных к ночному виражу.
     Наверно, то на барже за конторой
     механик дизель пробует прогреть...

     Какая ночь!
Густая, словно медь...
Ты спи – я на окно надвину штору
и расскажу о мальчике,
который
     боялся одиноко умереть.
    
     Он не был трусом.
Просто он совсем
не помнил материнскую улыбку.
А мирная кладбищенская сень
     была обманом – приторным и зыбким...

     И в доброту он верил, наконец.
Но под травой, посекшейся и низкой,
без славы,
       без креста,
               без обелиска
лежал безвестно умерший отец...
     Тот мальчик – взрослый, сильный человек.

     Он любит дочку.
Любит с ней возиться.
Но по ночам – боится. Да, боится
того, что дважды потрясало век.
Не за себя: в боязни нет смятенья.
Скорее гнев.
И поиски путей.
     Тот мальчик не желает повторенья
     своей судьбы в судьбе своих детей.

     Он помнит все.
Но что он, что он знал
в тот страшный год,
когда свинцовый залп
рождал в зеленых полногрудых кронах
лихую пляску огненных воронок?
Мальчишка – что он знал, теряя близких?
Что мы правы?
     И не правы враги?

     Стоят вдоль века годы-обелиски.
А ворон чертит новые круги.
И небосвод стальною каскою прогнут.
И вновь годами, словно штык, остра,
блестит в ночах
граненая тревога –
     тоске и одиночеству сестра.
     Ты, шар земной,
скажи, что это значит:
твой человек,
твой умный человек
          стреляет,
          стонет,
          корчится в траве
          и о себе же – об убитом – плачет?..

     Ты, шар земной!
Я знаю, ты им – горд.
Но строгим будь.
Но раздели тревогу:
           мне снится шар;
           он – словно череп – вогнут;
           и – словно череп – безнадежно гол...

-III-

Ты спишь? Ты спи...
               Скрипит сосновый дом.
Шумит земля.
Встает из пены лето.
И вдоль окна – ковер из нитей ветра,
из нитей веток,
сотканный рассветом –
веселый оглушительный содом
движений, звуков, запахов и цвета!
          Танцуют блики.
          Тополь парусит
          и в три дупла над крышей голосит.
          А здесь – покой.
Вздохнула половица.
И ты вздохнула медленно во сне.
Что снится?
Что короткою зарницей
рождается и тает в глубине
бездонного – как вечность – подсознанья?
Какие опасенья и желанья?
Ты спи – я здесь.
               Века из-за плеча
глядят, толпясь, – все радость и смущенье,
весна и свет,
          над пропастью скольженье,
          тоска и гнев,
          надежда и печаль...

А ночь проходит.
Никнет пыльный хвост.
Сквозняк едва колышет плотный полог.
Глядят века –
          томами с книжных полок,
          глазницами к утру поблекших звезд,
          землей, налитой всходами, наволглой*,
          моей мужской бессонною тревогой –
на женщину,
закутавшую в простынь
лепное тело – выдох красоты, –
     очерченное выпукло и просто...
          Ты – девочка.
          Ты – мать.
          Ты – жизнь.
          И ты
таишь в себе начало новой жизни.
Как хрупко все.
Едва мерцают жилки –
цветущие прозрачные кусты –
под кожею.
Как хрупко все.
               Но ты –
ты мирно спишь: ты веришь в мир, в меня,
в добро, в людей, в свою любовь...
          И все же –
как хрупок он,
как мал – комок огня,
пылающий и бьющийся под кожей!..

     И я –
           на кромке жизни, в Заполярье,
           где солнце,
           словно бронзовый распил,
           всю ночь свивает кольца над полями, –
чуть слышно говорю тебе:
     – Ты спи...
     Ты отдыхай.
Нам чуда не свершить:
в двадцатом веке – нежном и суровом –
не научить весь мир  е д и н ы м  с л о в о м
как нужно жить.

     А нужно жить.
               Мы будем долго жить.
Летать над тундрой – изучая тундру.
Стрелять тюленей – добывая жир.
Я знаю: будет трудно, очень трудно.
     И все же мы полюбим эти дни...

     Но ты перед работой отдохни...
Еще Печора курится.
И катер
бортом не бьется в грузный дебаркадер.
И город спит.
Спит тополиный пух.
И стекла от ночной росы зернисты.
И только солнце – золотой паук –
     ползет уже по лучику к зениту...


--
(«Избранное», 1979)

ПРИМЕЧАНИЯ:
*Печора – река (и одноименный город) в респ. Коми, район Крайнего Севера
*Нарьян-Мар – город в низовьях р. Печоры, Ненецкий АО, «Красный город»
*стерня – нижняя часть стеблей скошенных злаковых
*«Спидола» – советский транзисторный радиоприемник 1960-1990
*наволгнуть – повлажнеть, набрать влагу