Проблема любви в Вишневом саде

Дж. Даглас Клэйтон
Оттавский университет
Les Deux Solitudes
Франция, Россия и проблема любви в “Вишневом саде”
1
А эта более человечная любовь […] будет похоже на ту, которую мы с
борьбой и трудом готовим, на ту любовь, которая состоит в том, что два
одиночества защищают друг друга, прикасаются друг к другу, и
приветствуют друг друга.
Р.М.Рильке
2
«Вишнёвый сад» отличается от всех других пьес Чехова тем, что в нём присутствует
тема двух стран – России и Франции. В первом акте Любовь Андреевна, Аня, и Шарлотта
приезжают из Парижа, а в последнем Раневская возвращается туда. В поведении, в
разговорах, даже в одежде приехавших чувствуется влияние другой страны, другого мира.
Именно этим осложняется создаваемый в пьесе образ уходящего в небытие, старого
дворянского мирка. Повторяется несколько раз слово, столь значимое для русского человека
– «граница». При этом границу нужно понимать не просто как географическую или
политическую грань между двумя государствами, а скорее как невидимую черту в
ментальности людей, разделяющую их на русских и «офранцуженных». Недаром во втором
действии Лопахин (персонаж сугубо русский, далёкий от любых иностранных влияний)
напевает мотив из какого-то популярного спектакля: «И за деньги русака немцы
офранцузят».
Тема «офранцуживания» русского человека ярко выражена на примере Дуняши,
которую девочкой взяли к господам и которая мечтает только о том, чтобы «побывать за
границей». Она влюбляется в Яшу, который в ней видит «огурчик», то есть молодую,
свежую, «съедобную» девчонку. Определение «огурчик» одновременно подчеркивает, что
Дуняша – русская: ведь в пьесе штампы национальной кухни служат для обозначения двух
миров (вспомним русского барина старой закалки Пищика, сожравшего целое ведро
огурцов). Избалованный, поживший во Франции лакей Яша уже видит свою родную страну
«извне», издеваясь над невежеством и необразованностью таких, как Епиходов и Дуняша. В
последнем действии именно Яша восклицает «Вив ля Франс» и возвращается в Париж со
своей госпожой, спокойно оставляя влюблённую в него простую Дуняшу и уже предвкушая
более утонченные удовольствия парижской жизни.
Франция присутствует в пьесе на двух уровнях. Первый представлен набором мотивов
или даже штампов, типичных для восприятия Франции в русском сознании. Один из таких
2
мотивов – шампанское, от которого умер муж Раневской (и которое выпивает Яша в
последнем акте – правда, не настоящее, французское, а подделку). Шампанское на мотивном
уровне противопоставлено русскому квасу, которым Пищик запивает французские пилюли
Раневской (и в котором, по замечанию Епиходова, часто плавает таракан или ещё какая-то
гадость). Другой мотив, отражающий восприятие Франции в русском сознании – воздушный
шар, на котором Аня летала, когда была в Париже. Штамп представления о французской
кухне – лягушки – вызывает комический микродиалог между Раневской и Пищиком: «Как?
Ели лягушек? – Крокодилов ела» (13, 206). При этом интересно отметить возможность
второй (кроме очевидной ассоциации «раненая») этимологии фамилии «Раневская», ибо по-
латыни лягушка – rana. Вообще Раневская – самый «офранцуженный» персонаж в пьесе, что
подчеркивается тем «парижским шиком», который Пищик отмечает в одежде Любови
Андреевны («одета по-парижскому»). Тема «офранцуживания» русских также выражена во
французских словах и выражениях, вкраплённых в текст – например, указаниях, которые
Пищик даёт танцующим в начале третьего действия. Эти указания в устах Пищика звучат
как анахронизм, напоминающий о периоде процветания барской жизни, когда балы на
французский лад были не в диковинку, и барин (видимо, отец Любови Андреевны) ездил в
Париж на своих лошадях.
На более глубоком, комплексном уровне тема Франции тесно связана с одной из
самых важных тем в пьесе, а именно темой любви. «Было бы сердце согрето жаром
взаимной любви» – так поёт Епиходов во втором акте «Вишнёвого сада». Как во всех
чеховских текстах, слова песни и выбор их «исполнителя» весьма значимы. «Вишнёвый сад»
– пьеса об отсутствии контакта, о неумении любить, о несостоявшихся отношениях: любовь
как стремление никогда не находит своей цели, то есть не достигает взаимности. В пьесе
удивительно много несостоявшейся любви. Уже в начале первого акта мы узнаём, что
Епиходов сделал предложение Дуняше, но оно не может быть принято из-за её
влюблённости в Яшу. Для Яши же Дуняша просто мимолётное увлечение, и в конце концов
он возвращается со своей госпожой в Париж, куда, по словам самого Чехова, привезти жену
также бессмысленно, как самовар в Тулу. Если Епиходов влюблён в Дуняшу, то его любовь
является лишь очередным из «двадцати двух несчастий», наполняющих его жизнь. Его
предложение как бы «в малой форме», водевильно, предвосхищает более драматичный
случай с участием двух центральных персонажей – предложение, которое Лопахин
собирается сделать Варе. Мотив лопахинского предложения пронизывает все четыре
действия и становится своего рода «притчей во языцех», а в последнем акте, когда наступает
решающий момент, объяснение героев так и не происходит. Оно не происходит из-за
другого, невозможного, но очень ощутимого «романа» – давней, безнадёжной влюблённости
3
Лопахина в Раневскую. Его любовь безнадёжная по разным причинам. Во-первых, он
«мужичок», вышедший из бывших крепостных в усадьбе Гаевых. Во-вторых, они с Любовью
Андреевной всегда жили, и будут жить, в разных мирах, пропасть между которыми только
увеличило её пребывание за границей. Поэтому роль свахи, исполняемая Раневской,
двусмысленна, и не может быть удачной.
3
К списку неудавшихся романов можно добавить
флирт между Пищиком и Шарлоттой, а также отношения Пети и Ани. Даже если Петя
Трофимов и Аня в финале пьесы уезжают, кажется, вместе , то это не значит, что их случай
– пример взаимной любви. Петя утверждает, что они с Аней «выше любви», и хотя Аня,
конечно, влюблена в него, он стремится бог знает куда, но никак не к ней, и есть причины
предположить, что их связь не будет долговечной (подобно истории Надежды и Саши в
рассказе «Невеста»).
Именно любовь между людьми, её неосуществлённость или неосуществимость,
составляет центральную тематику пьесы. Тема любви, как показывает Э. А. Полоцкая в
своей статье о Раневской,
4
во времена Чехова воспринималась как слегка «иностранная».
Может быть, не настолько сильно, как в пушкинскую эпоху (вспомним слова няни: «И
полно, Таня! В эти лета Мы не слыхали про любовь...»), но, во всяком случае, как нечто не
совсем русское, не вполне традиционное. Гаев, например, говорит о своей сестре: «она
порочна. Это чувствуется в её малейшем движении» (13, 212). Мнение о порочности
влюблённых женщин повторяется в комическом ключе в замечании Яши: «ежели девушка
кого любит, то она, значит, безнравственная» (13, 217). Того же мнения придерживается
Раневская, говоря о себе, как о грешнице («О мои грехи...»). В данном случае за образом
Раневской таится текст поэмы А.К. Толстого «Грешница», читаемый начальником станции в
третьем акте, а возможно, и Анна Сергеевна из «Дамы с собачкой». Когда Петя говорит, что
они с Аней «выше любви», Любовь Андреевна с горечью отвечает : «А я вот, должно быть,
ниже любви» (13, 233). Открыто жить с любовником, всё отдать своей страсти – вот что
значит для Раневской любовь. Представление Раневской о любви диалектически сочетает
французское и русское начала. Если способность отдаться грешной связи можно считать
«французской» чертой, то убийственная интенсивность чувств и верность явно
недостойному объекту – черта скорее русская. Тем более, что Раневская открыто предаётся
страсти и даже проповедует внебрачные любовные связи и одновременно раскаивается в
своей «испорченности». В Любови Андреевне борются две женщины с разными системами
ценностей – ««эмансипированная» европейская женщина» (по определению Полоцкой – С.
122), которой она стала в Париже, и добродетельная русская девушка, какой она была в
молодости. Противоречие решается её возвращением в Париж – в пользу той женщины,
которой она стала.
Персонажам пьесы трудно любить другого человека (и трудно быть любимым), но
вместе с этим, им легко любить вещи. И Любовь Андреевна и её брат неоднократно
выражают свою любовь к вещам – к шкафу, к столику, в конце концов к самому саду, но
когда Гаев говорит о скончавшейся няне, Раневская всего лишь роняет какое-то небрежное
слово. Когда далее он упоминает о кончине некого Анастасия, она вообще никак не
реагирует. Люди, живущие в доме и зависящие от бар – Ефимьюшка, Поля, Евстигней и
Карп, о существовании которых мы слышим, но которых никогда не видим – явно для неё не
в счёт. Даже близких людей, Аню и Варю, которым Любовь Андреевна говорит: «Если б вы
обе знали, как я вас люблю», она в конце пьесы покидает на произвол судьбы, уезжая к
своему больному любовнику в Париж. Вполне возможно, что она их больше никогда не
увидит. Такое отсутствие участия в жизни и судьбе людей контрастирует с образом молодой
Раневской, описанной словами Лопахина: “Хороший она человек. Лёгкий, простой человек.
Помню, когда я был мальчонком лет пятнадцати, отец мой покойный <...> ударил меня по
лицу кулаком, кровь пошла из носу... <...> Любовь Андреевна, как сейчас помню, ещё
молоденькая <...> подвела меня к рукомойнику <...>. «Не плачь, говорит, мужичок, до
свадьбы заживет...»». Такой Раневская была. Но Лопахина волнует вопрос, с которого он
начинает эти воспоминания: «Любовь Андреевна прожила за границей пять лет, не знаю,
какая она теперь стала» (13, 197). Когда Любовь Андреевна появляется, Лопахин выражает
ей свою надежду и любовь: «Хотелось бы только, чтобы вы мне верили по-прежнему, чтобы
ваши удивительные, трогательные глаза глядели на меня как прежде. <...> вы, собственно
вы, сделали для меня когда-то так много, что я забыл всё и люблю вас, как родную... больше,
чем родную». На что Раневская не отвечает, ответ на лопахинский вопрос, какой она стала,
даётся в её молчании. Вещи, являющиеся настоящими объектами любви Раневской – шкаф,
детская, наконец, сам вишнёвый сад. Интересно, Раневская говорит о своем любовнике в
Париже следующими словами: «Это камень на моей шее, я иду с ним на дно, но я люблю
этот камень и жить без него не могу» (13, 234). То есть, она превратила даже предмет своей
любви в вещь – в камень. В России она любит только вещи, причём непременно вещи,
связанные с детством. Приехав из Парижа и глядя на сад, она говорит «О, моё детство,
чистота моя!» Вершина такой любви к вещам – любовь к родине. Раневская говорит: «Я
люблю родину, люблю нежно». Однако её любовь к родине, в конечном итоге, пустой звук.
Это сентиментальная привязанность к внешним явлениям, которые она даже не в состоянии
сохранить. В частности, она не способна спасти вишнёвый сад. А полная неспособность
Раневской заботиться о людях ярко выражена в последнем эпизоде пьесы, когда Фирс забыт,
оставлен всеми, но в первую очередь, конечно, безалаберной хозяйкой дома – Любовью
Андреевной. Надо полагать, что другие внесценические персонажи – Евстигней,


6
Ефимьюшка, и другие, упомянутые в пьесе, тоже брошены на произвол судьбы, даже если
Раневская оставляет им полный кошелёк денег при отъезде.
Итак, Раневская, так громко провозглашающая свою любовь к России, не умеет
любить людей, живущих в этой стране. А её любовь к неодушевлённым предметам – дому,
саду, шкафу – бессильна. Вообще любовь у неё невнимательна, эгоистична и выражается
только в болезненной одержимости любовником. Можно было бы увидеть психологический
источник этой одержимости в травме, вызванной смертью сына. Между тем, из слов самой
Раневской ясно, что саморазрушительные тенденции проявились уже в выборе мужа. Свою
душевную незрелость, неспособность любить людей и построить настоящую семью Любовь
Андреевна разделяет со своим братом. Гаев, видимо, холостяк и даже не кажется
полноценным мужчиной, потому что не упоминает ни одной любовной связи из своего
прошлого. Недаром Лопахин обзывает его «бабой». В его случае любовь к леденцам
заменила более зрелые варианты любви. И Гаев и Любовь Андреевна – нарциссические
типы, живущие ещё в детском мире. Так что позволительно и в смерти сына видеть
очередной пример невнимательности её любви. Показательно, что она успокаивается и
начинает хорошо спать лишь тогда, когда принимает решение вернуться во Францию. В
конечном итоге для Любови Андреевны Франция – убежище, замена того детского мира, в
котором она хотела бы жить, но которого уже не существует. Она обречена на жизнь
эмигрантки – уже не русской, но и никоим образом не француженки.
Полной противоположностью Любови Андреевне оказывается её дочь Аня.
Показательно, что она плохо говорит по-французски и что видит тот французский мирок, в
котором живет её мать, со стороны, извне. Её описание этого мира – прекрасный пример
остранения, то есть, оно даётся с точки зрения человека, который не понимает того, что
видит и никак наблюдаемому не симпатизирует. Аня – единственный персонаж, который
развивается по ходу пьесы и становится иным, чем был вначале. Катализатор этого процесса
– высокие слова Трофимова, которые достигают максимального эффекта в конце второго
действия. Интересно сравнить этот момент с эпизодом чтения пьесы Треплева в «Чайке». И
здесь и там прекрасный летний вечер и восход луны. И здесь и там сердце молодой,
впечатлительной девушки, находящейся на пороге жизни, увлечено волшебством минуты,
когда счастье, по словам Трофимова, «все ближе и ближе». Главный момент в метаморфозе
Ани – перемена её отношения к саду: «Что вы со мной сделали, Петя, отчего я уже не люблю
вишнёвого сада, как прежде? Я любила его так нежно, мне казалось, на земле нет лучше
места, как наш сад» (13, 227). Уже в этих словах чувствуется разница между Аней и её
матерью. Аня перестала любить сад, а значит, оставила позади мир своего детства, стала
взрослым человеком, готовым жить без оглядки, при этом остаться в России и посвятить
7
свою жизнь родной земле (по словам Пети: «Вся Россия наш сад» [13, 227]). Как уже
говорилось, это вовсе не значит, что Аня и Петя обрели совместное счастье и что их судьбы
связаны навсегда. Скорее всего, Аню ожидает такое же отрезвление, такие же превратности
судьбы, как и других чеховских героинь – например, Нину Заречную в «Чайке» или Надю в
«Невесте». Но главное, возникла бездна между Аней и её матерью. Они обречены жить в
двух разных мирах – в мире взрослой русской женщины, и в мире так и не достигшей
духовной зрелости «офранцуженной» эмигрантки, которой никогда не удавалось смотреть в
лицо действительности, по-настоящему любить свою страну и людей.
Безусловно, в «Вишнёвом саде» важную роль играет тема Франции. Но этим
«иностранная» тематика пьесы не исчерпывается. Ведь в строке из популярной песни,
которую поёт Лопахин («И за деньги русака немцы офранцузят»), упоминается ещё одна
тема, немаловажная в тексте – а именно немецкая. Немецкий мир связан в первую очередь с
Шарлоттой. Функцию этого загадочного персонажа в пьесе следует понимать как страшное
изображение лишённого корней человека, без родины и без любви. Это человек без
«настоящего паспорта» (уже странное определение!), родившийся от бродячих циркачей
неопределённой национальности и ставшей после смерти родителей приёмным ребёнком
какой-то немецкой дамы.
7
В языке Шарлотты пестрят немецкие выражения. В частности,
когда Пищик говорит: «Очаровательная Шарлотта Ивановна... Я просто влюблён...» она
отвечает ему именно по-немецки: «Разве вы можете любить? Guter Mensch, aber schlechter
Musikant» (13, 231) – словами, которые он вряд ли понимает. В самом деле, эти слова
относятся скорее к самой Шарлотте, говорящей о себе: «Всё одна, одна, никого у меня нет
и ... кто я, зачем я, неизвестно» (13, 216). Она вряд ли способна любить, и, кажется, загадочно
асексуальна, вопреки её флирту с Пищиком. Место близкого существа в её жизни занимает
собака; уезжая, она делает вид, что у неё есть ребёнок, что ещё более усиливает впечатление
её одиночества. Немецкий мир отличается от французского тем, что это не страна, не
государство, а состояние души, состояние абсолютного одиночества, абсолютной
бездомности (Obdachlosigkeit): вспомним, что Шарлотта выросла у одинокой немецкой
дамы, живущей в России.
За комедийными образами пьесы «Вишнёвый сад» видится страшный будущий мир,
населённый людьми без корней, живущими в одиночестве, лишёнными дома (собственно
перед нами пьеса об уничтожении дома), не умеющими любить, говорящими на смеси
разных языков. А вопрос о возможности счастья, «светлого будущего» и новой, утопической
формы любви a la Rilke, проповедуемых Петей и вызывающих такой восторг у Ани, Чехов, с
характерной сдержанностью, оставляет каждому решать для себя.
1
Автор выражает свою благодарность Канадскому совету исследований
по социальным и гуманитарным наукам (SSHRCC) за финансовую
поддержку при подготовке данной статьи.
2
«Und diese menschlichere Liebe <...> wird jener ;hneln, die wir ringend und m;hsam
vorbereiten, der Liebe, die darin besteht, da; zwei Einsamkeiten einander sch;tzen, grenzen und
gr;;en». Rilke, Briefe an einen jungen Dichter (14. Mai 1904) // Rilke R.M.
Schriften. B. IV. Frankfurt-am-Main, 1996. S. 538.
3
Ситуация напоминает попытку Елены в «Дяде Ване» заинтересовать
Астрова её падчерицей Соней.
4
Полоцкая Э.А. Французские корни характера Раневской // Чеховиана
Чехов и Франция. М. «Наука» 1992. С. 109-124.
5
По словам Э.А. Полоцкой, «позволительно усомниться и в женской
легковесности Любови Андреевны – непременном свойстве француженок
в представлении русского обывателя». //Там же. С. 113.
6
Кофе как мотив явно противостоит шампанскому, которое любил пить
покойный муж Любови Андреевны и которое допивает в 4-ом акте Яша.
Э.А. Полоцкая упоминает постановку, в которой, видимо на основе этого
мотива, развивалась мысль, что между Раневской и Яшей существует
интимная связь.
7
Интересно, что у Шарлотты подчеркнуто заурядное русское отчество,
странно сочетающееся с её иностранным именем. Такое сочетание
акцентирует формальность отчества и безродность самой героини