Северный жар вариант 2
Макушки многих деревьев оголены, будто почтительные хозяева то ли приветственно, то ли задумчиво сняли меховые шапки перед загадочной уединённой дорогой. А заснеженные верхушки елей напоминают тянущиеся к небу маленькие маковки церквей, и венчают их крестики тонких упругих веток. Столько печали во всём, столько надежды, что слышится далёкий молитвенный звон. И рельсы — две тонкие нити цепкой жизни, въевшейся в стужу, напряжённо гудят: то, вдохновляя, зовут за собою состав, то, понукая, толкают его к далёкой цели: один поворот, другой, почти без остановок, на Север.
«Тук-тук — тук-тук, тук-тук — тук-тук…»
Сижу у окна. Седое солнце отбрасывает фиолетовые, как в тональности си-минор, тени деревьев. Они грустно тянутся за лесом — там, где его сплошная стена изредка прерывается, будто заканчивается проведение одной из главных тем органной фуги. И непонятно, боятся ли тени оторваться от родных елей, играя свою тихую побочную мелодию, или стремятся убежать в манящее белизной приволье. Красота! Она вливается в меня вечной музыкой, которая и радует, и тревожит душу.
Вдруг (я аж вздрогнула), у кромки леса, по-над сугробами, — белая птица, похожая на вяхиря, но не вяхирь: совершенно белая, только на кончике веерного хвоста — узкая чёрная полоска, словно пришитая поперёк лента. Птица летит. Спешит за поездом. Не мерещится ли мне она? Нет — вижу! И не только вижу, а как будто слышу в высоком регистре орг;на её мятежный полёт. Она летит напротив моего окна, рьяно машет крыльями. Машет, машет, не отстаёт. А колёса жёстче, быстрее стучат, стучат, гремя басами главной темы. И птица всё летит и летит упрямо. Зачем ей этот поезд? Кто она? Может быть, чья-то душа? Заплутавшая. Неуспокоенная.
«Тук-тук — тук-тук, тук-тук — тук-тук…»
Дорога. Странная эта дорога, трудная, долгая: Вологда — Коноша — Кулой — Костылево — Котлас… Холодно. Колет холод. Гудят колёса, их скорбный басовый мотив напрягает, разрывает душу. Гудят, гудят. Гул… ГУ-ЛАГ!.. Здесь был этап, здесь был ГУЛАГ. Под каждой шпалой — сколько жизней?!
«Э-тап — ГУ-ЛАГ, э-тап — ГУ-ЛАГ…»
Птичий полёт, его щемящий сердце напев уносит мысли за пределы видимого: белая птица с лентой траурной — чья-то душа не упокоенная; маковки елей — вознесённые к небу тени могильных крестов, ими когда-то были усеяны обочины. И птица летит и летит за поездом. Может быть, хочет что-то спросить? Может быть, что-то сказать? Передать — туда, живым…
Заскрежетали колёса. Крутой поворот. Лес — в стороне. Распахнулась необъятная снежная даль, как модуляция в доминанту, как просветленье в диссонансе скорби.
Птица пропала. Сбилась? Наверное, не успела. Но что это? Впереди — белая равнина с чёрной полоской тайги по горизонту: земля в оперенье исчезнувшей птицы. А над всем окоёмом, в сияющей дымке — огромное солнце; с двух сторон от него, на большом, но уловимом глазу расстоянии — ещё по одному огненному шару. Эти солнца чуть меньше главного, но от них устремляются к зениту высоченные радуги-крылья: вот-вот они сольются в поднебесье, вот-вот венцом охватят весь простор.
«Тук-тук — тук-тук, тук-тук — тук-тук…»
Вижу, от головного солнца в высь и в стороны, к малым солнцам, потянулись радужные лучи. Проявился солярный крест. Разлился колокольный звон. Каденция… Да это же — великая Жар-птица! Священная птица Рарог, о которой вещают древние сказания. Мать. Она грозно и любовно, всепрощающе обнимает землю. И я слышу долгий мажорный аккорд, звучащий от глубоких басов до самых высоких пронзительных нот, — жизнеутверждающий, заполоняющий и расширяющий пространство.
Дорога настырно врезается в снежную даль.
Свидетельство о публикации №124042303921