Патрики

Плелась я, крылья волоча,
изнемогая вся от зноя,
а надо мною, грохоча,
пылал закат, скуля и воя.

Во всеоружье лисьих глаз,
распространяя кривотолки,
гусыни в двойственности фраз
давили шпильками осколки

надежд горячечного дня,
поддакивая флибустьерам,
друг-другу бедствия чиня,
взмывая шеями к карьерам.

Мое же хрупкое крыло
вблизи гусынь в овечьих шкурах
и волочилось, и влекло
от «креативности» в сих дурах.

Еще чуть-чуть бы и оно
о твердь неонового неба
сломалось, но не суждено
мне пасть в объятия Эреба.

Лиса ж вынюхивала дичь:
схватить зубами-жемчугами
того, кто млеет, слыша клич,
и скушать прямо с потрохами!

Она – губитель лебедей
и завсегдатай томных баров,
а мне душа велит: скорей
сойди, Настюх, с её радаров!

Но Патрикеевна одна
здесь королевна и хозяйка,
в вертепах музык и вина
она – гусиных шеек спайка.

Хоть бы добраться до пруда,
где я найду своё спасенье,
пускай целебная вода
дарует крыльям вдохновенье.

Ну наконец то – вижу гладь
и расправляю оперенье,
как упоительно нырять,
предвидя новое рожденье!

Мир оголяется: да-да –
вода смывает напускное,
и всяк гламурная звезда
преображается в иное!

Тут я очнулась: не беда –
спала в одном полуботинке,
полупустой стакан: вода;
зато с идеей вечеринки!

Мы оголимся: в этом суть,
не целиком – наполовину,
таков бомонда новый путь,
то в руку сон и в сердцевину.

В денек назначенный схвачу
за лисий хвост свою удачу,
мне все преграды по плечу –
я от восторга чуть не плачу!

Как вдруг видение пруда,
зима и нет ориентира,
застыла в прорубе вода,
я ж ощущаю злобу мира.

Круженье в небе белых ос,
деревьев полуобнаженка,
но главное, что хвост примерз,
а под ногами голь и тонко!