Холодный свет в конце коридора

   Каждое утро начиналось до безобразия однообразно: выпить чашечку приторного чая и изумиться картине, предстающей перед глазами. После можно снова укутаться с головой в тёплый плед, ведь только так беспокойство до тебя не посмеет дотронуться; оно утихает, ведь, как тебе кажется, этот злой зверь начинает опасаться тебя сильнее. Ты больше не беззащитен. Прислушавшись к своим ощущениям и попытавшись разобраться в них, словно это назойливая паутина, которую я обязан распутывать день за днём, я понял: палата была пуста. Она омертвела после выписки Палисты, глухонемой, но интересной дамы, которая боролась до конца с непростой судьбой и тягостью, что взвалилась на её плечи. Я горжусь Палистой, но чувствую такое опустошение, словно у меня забрали последнюю надежду и отдушину, ведь речи с ней были откровенны. Я не боялся говорить с ней, как это было с любым другим человеком, что осмеливался побеседовать со мной.
 Я умру. Не завтра. Не сегодня. Скоро. Срок неизвестен. Легочная карцинома. Я всегда был ко всему совсем безразличен: самые жалобные истории не пробуждали во мне полыхающих чувств, книги не заставляли рыдать над их страницами и горько сочувствовать персонажам, а противные слова людей в мою сторону были мне поровну. Хоть с возрастом лёд в моей душе таял, весть о своей болезни я принял спокойно, словно близкий друг рассказывает мне о погоде за окном, в негодовании жалуясь на сильный буран. Я вышел из палаты, почувствовав усталость, распространявшуюся  по телу до горла, точно изнуряющая рвота; проснуться было не очень-то просто, ведь моё тело наотрез отказалось слушаться, а лучи солнца сияли слишком сильно. Казалось, что я в операционной, с минуты на минуту войдут врач и его подопечные, а после они возьмутся за дело.
 Больница была совсем современная: пёстрые стулья, плакаты, кричащие о выздоровлении, идеально выкрашенные в белый и голубой цвет стены, окна внушительных размеров и ослепляющее сияние лампочек. Я прошелся по длинному коридору, пристально вглядываясь в каждое окошко: это давало возможность вернуться в реальность, ведь я был склонен к размышлениям, и порой мои мысли затаскивали меня совсем в другие измерения. Вот-вот моя жизнь оборвётся, а я не научился жить! Эти мысли меня разбивали, но отвлёк меня мужчина, слонявшийся по коридору.
  Мужчина был среднего роста, в волосах его, чуть ли не полностью закрывающих глаза, виднелась седина, одет он был в тёмную клетчатую пижаму, какую выдавали всем пациентам. Он резко взял меня под локоть и потащил в сторону лестницы, что ведет в соседнее отделение. Я был напуган и ошеломлён таким поведением (неудивительно), но постарался этого не показать. «Ты в силах спастись, — прошептал он, — открой глаза, и перед тобой распахнутся врата надежды». После этих слов стало мне не по себе, но молодой человек лишь усмехнулся, продолжая вести меня по коридору. «Меня считают психопатом, но они бездари. Не будь таким же глупцом», — дрожащим голосом промолвил загадочный незнакомец. Около десяти минут я слушал беспорядочную речь. Треть сказанного я не расслышал, но суть уловить мне удалось: в стенах больницы бродит исцеляющий дух, но свою цель он выбирает сам.
   Потом я узнал от персонала, что мужчина сбежал из своей палаты и рассказывал об исцеляющем духе каждому, кого встречал на своем пути. Позже он был пойман и строго наказан. В тот день я был сам не свой, хотя и не думал, что слова какого-то психопата смогут пробудить во мне сочувствие. Вид незнакомца был жалок.
   Совсем забыл сказать, что этим утром я шел на ежедневные изнуряющие процедуры, забирающие треть моего дня. В этот раз время пролетело незаметно: я всё не мог перестать слышать в своей голове голос того мужчины. Когда я вышел из процедурной, внимание моё привлекла одна мигающая и искрящаяся лампа в конце длинного коридора, свет которой был одновременно противен. Холодный свет освещал длинный коридор, ведущий в подвал. Это та часть больницы, до ремонта которой у людей просто не доходят руки. Я решил подойти ближе к ступеням, ведущим к двери, но каждый шаг давался мне с трудом, так как утренняя тревога всё бродила за мной по пятам. Меня привлекала таинственность этого места. Ходьба была медленной и мучительной (тогда мне думалось, что причиной тому было наивное решение пропустить завтрак), а коридор казался бесконечным. Я ощущал нечто странное и необъяснимое: казалось, моё тело расплывается и уменьшается. Я хотел кричать так, что голос бы мой сорвался, а голова раскололась, но я не управлял своим телом: им завладел кто-то другой. В глазах туман, а по спине словно бегали сотни муравьев. Стены постепенно сужались, а пол, казалось, таял и превращался в неясную массу, в которой мои ноги тонули так, словно я попал в самое противное болото, что можно отыскать. Когда это необъяснимое явление затянуло меня, точно в другое измерение, наступила мёртвая тишина. Я уже понимал, что больше не нахожусь в родных стенах больницы. Самое первое, на что я обратил внимание – запах. Он был противен. Кислая и гнусная вонь.
  Я замер, не осмеливаясь открыть глаза около семи минут, но сделать это меня вынудил громкий грохот стекла. Передо мной явилось треснутое зеркало, в котором я мог разглядеть свое искривлённое отражение с ног до головы. В моём теле будто произошел настолько могучий вихрь, что вся тревога растворялась. Это было умиротворение. Я осмотрел всё вокруг и увидел, что зеркало здесь вовсе не одно: это оказалась душная круглая комната в одинаковых больших экземплярах, но лишь один из них был разбит. Казалось, что вот-вот осколки выпрыгнут из рамы и с оглушающим звоном ударятся о землю. Под моими ногами оказалась длинная трава ярко-зеленого цвета, о которой мы все читали в детских слащавых книжках. Я медленно подошел к одному из зеркал. Оно было мутное и грязное, но стоило мне прикоснуться к стеклу, как передо мной явился маленький мальчик. Казалось, я могу дотронуться до него или взять за руку. Я попытался это провернуть, но ладони мои упёрлись в ледяное стекло. Это оказался я. Нет, не отражение бестолкового семнадцатилетнего больного раком человека, будущего которого потеряно; это был маленький беззаботный ребенок с горящими глазками и грандиозными мечтами. На шее его я заметил ссадины и синяки, но только я заострил взгляд на этом, как он ринулся в сторону, таинственным образом оказавшись в соседнем зеркале. Глядя ему глаза, я пошёл следом. Было заметно, что из его маленьких зелёных пуговок-глаз вот-вот ручьями польются слёзы. Мой взгляд упал на зеркало справа. Оно было покрыто противной  паутиной, которая явно плелась огромным пауком годами. Я с трудом разглядел свою комнату, где сидели родители, бабушка (её давно нет в живых) и мой младший брат. У каждого был мёртвый, леденящий душу взгляд. Брат боязливо подошел ближе. Он стоял вплотную к стеклу и протягивал мне руку. В руке лежал склеенный деревянный морской конёк, который я в порыве злости когда-то разбил прямо перед его глазами. Вздрогнув, я отбежал, ведь ничего жизнеутверждающего в этой картине не было. Это была комната моих ошибок и проступков, последствия которых я изменить не в силах.
   Как же я был жалок. Мне хотелось бежать оттуда, но выхода не было: это оказалась сплошная стеклянная тюрьма, в стенах которой я мог разглядеть всю историю своей жизни, стоило мне только прикоснуться к одному из зеркал. Мне это не нравилось. Не нравилось чувствовать безнадёжность. Голова моя кружилась, ноги подворачивались, а смотрел я на всё, словно через противную и неразрушимую пелену.
  В то время как маленькая версия меня неуверенно выбиралась из зеркала, я рыдал. Вдруг ссадины на шее мальчика стали затягиваться, но из глаз его беспрерывным потоком полились алые ручьи. Они начали заполнять всю комнату. Кричать мне больше не хотелось, да и сил на это не хватило бы. Сначала трава стала покрываться беспорядочными каплями и гнить на глазах. Когда кровь постепенно доходила до моих щиколоток, моё дыхание и сердцебиение участились. Глаза ребенка почернели. Волна жара хлынула на тело. Поток красной густой крови продолжал заполнять помещение, и зеркала стремительно уходили из поля зрения. Когда жидкость подбиралась к горлу, я понял, что вот-вот задохнусь. Я прижал ладони к вискам и надеялся на чудо. Кровь начинала кипеть, а моё тело покрываться волдырями. В этом алом болоте проглядывался силуэт мальчишки. Он с трудом подобрался к разбитому зеркалу, вытащив оттуда окровавленный крупный осколок; теперь в его взгляде виднелось сочувствие, но губы расплылись в неискренней улыбке. Он провёл осколком по моей шее. Кровь хлынула потоком, и мы оба продолжили затапливать противное помещение кровью.
  Темнота. Пустота, а затем яркий свет. Слышался отдаленный шепот людей. Я очнулся в реанимации. Как мне сказали врачи, я потерял сознание, когда шел по тому самому коридору, что привлёк меня своей мистичностью.
  С этого случая прошло два года. И год с моей победы над болезнью. Я до сих пор вспоминаю слова того мужчины, образ которого совсем расплылся в моей памяти. Я могу бесконечно уверять всех, что та таинственная комната была не сном: всё было наяву. Никто мне и не поверит. Я оставлю эту маленькую тайну и унесу её с собой в могилу. Это явление помогло взглянуть мне на многое со стороны. Я победил болезнь. Я свободен. Все мы знаем простую истину: жизнь для каждого становится чередой ошибок и проступков, которые порой приводят к непоправимым последствиям. За все свои уже девятнадцать лет я так и не сумел найти во всём малейший смысл и насладиться каждым мгновением, а лишь двигался в неверном направлении. Я не встретил на своём пути преданного друга, не просидел ночь на краю здания с любимым человеком, не встретил рассвет у берега океана, не успел сказать дорогим мне людям заветные слова. Несмотря на невозможность изменить прошлое, я решил воспользоваться этим опытом и взять будущее в свои руки.
 Не было ни дня, когда я бы не вспоминал о том самом мужчине и его словах, а холодный свет таинственной лампы в конце коридора по сей день преследует меня во снах.