Искусство как одна из опций общественного отбора

     Общественный отбор. Наверное, надо бы уже из этого сделать текст. Что такое общественный отбор? Если задать этот вопрос в гугл, то появится куча ссылок на общественный отбор руководителя, директора и, видимо, вожака стаи, если рассматривать в ретроспективе.
     Говорено-переговорено про естественный отбор. И Дарвином же выявлен половой отбор. Естественный отбор с лёгкой руки Эфроимсона поделён на два русла: индивидуальный естественный отбор, когда единицей отбора является индивид, и групповой естественный отбор, когда единицей отбора является группа. Общественный отбор — это ни то, ни другое, ни третье, он сам по себе. Это внутригрупповой выбор критериев и оценок, а также отбор членов группы по этим критериям и оценкам.
     То есть это не только выбор вожака группы, но и отбор её рядовых членов. Вот этот человек нам нравится, мы пустим сидеть его в нашей пещере возле нашего костра, а вот этот не нравится — мы его прогоним. Но ведь для нравится/ненравится, дружить/недружить нужны же какие-то критерии. Наработка критериев — функционал общественного отбора. И понятно, общественный отбор отбирал нужное и полезное для себя, для процветания группы. И вот они критерии: красота, доброта, сила, смелость, трудолюбие, ум, умелость и т.д. Наверняка в и т.д. много чего ещё. Но я и хочу сегодня поговорить об умелости. Умелости как праматери искусства. Умелость и ум, по крайней мере в русском языке, однокоренные слова. Но умелость не сводится к уму. Мало понимать, как что-то сделать, надо ещё иметь силу, чтобы это сделать, иметь трудолюбие, иметь стимул, иметь... В общем, кучу всякой синкретичности. Да мы и теперь по жизни видим людей умных, но неумелых — какая-то шестерёнка выпала, и вот он умный неумёха.
     Допустим, критерии и оценки есть. А что у нас в слонах и подарках? Понятно, оценки отрицательного уровня — изгнание из группы, а то и убийство, базовый уровень — оставление в группе. А дальше? Как и чем поощряют члены группы своих выдающихся соплеменников? Вос-хи-ще-ни-ем!
     И тут в самый бы раз обратиться к сравнительной психологии. А как у зверей? Восхищаются ли они? Да. Восхищение — это положительная эмоция, она благотворно действует на психику. Животные с хорошо развитым мозгом умеют восхищаться. Та же ворона, набрав стекляшек и ярких бутылочных пробок, время от времени посещает свою заначку, чтобы повосхищаться своими богатствами.
     Леонид Александрович Фирсов, профессор, этолог, приматолог, смеясь, рассказывал, как он однажды зашёл в клетку к трём взрослым самкам шимпанзе. Как всегда, в резиновых сапогах. Но в этот раз сапоги были новые, но главное, ярко-жёлтые. Три кумушки, не сводя глаз с обновы, уселись вокруг Фирсова и с восторгом выдыхали: «Ах! Ах! Ах!»
     Но ни в каком зверином сообществе, ни в стаде, ни в стае, термитнике, муравейнике, улье, никогда восхищение не становилось инструментом формирования группы.
     Все мы помним, что «труд сделал из обезьяны человека», но вот катализатором процесса, поощрением труда, зачастую не имеющего сиюминутного практического значения, было восхищение соплеменников. Как это так? Он смог, а другие не могут. Вот он момент рождения искусства, то бишь труда не для покушать, не для надеть или выздороветь, или чего-нибудь ещё сугубо полезного. Искусство — это человеческая деятельность основной целью, которой является восхищение. Но восхищаемся мы только уникальным, только тем, что могут сделать немногие, или вообще только один.
     Соревновательность есть и в звериных сообществах — борьба за власть. Победитель вознаграждается страхом и подчинением. Но они не восхищаются своим вожаком, они его боятся. И вожак стаи вовсе не обязательно лучший охотник, он просто сильнее других. И по праву силы отберёт, если сможет, добычу у лучшего охотника.
     Соревновательность в человеческом сообществе — это тоже борьба за власть. Но не только. Это борьба за восхищение. Высшие достижения человеческой умелости вызывают восхищение. И уметь восхитить — это получить власть над умами и душами соплеменников. И восхищение — это не страх, где в бенефициарах только одна сторона, тот, кто заставляет других боятся. Восхищение — созидательный и благотворный процесс и для того, кто восхищается и уж тем более для того, кем восхищаются. А потому во всю стал набирать обороты процесс странного, непонятного, излишнего с точки зрения прагматичности труда. Труда не для куска еды, не для практической пользы, а для восхищения.
     То есть по критериям общественного отбора одобрением и восхищением поощрялись самые красивые (как возникли эстетические стандарты — это отдельная тема); поощрялись добрые — они сплачивали группу, улаживали конфликты, помогали слабым; поощрялись умные — они принимали верные решения, приводившие группу к процветанию; и поощрялись умелые, показавшие наивысшие результаты в каком-либо ремесле или искусстве. Но если в ремесле был допустим и рутинный результат. Невкусно сваренная похлёбка — всё равно похлёбка. То искусство ремесленного уровня, то есть уровня, доступного каждому, не ценилось. То, что может сделать каждый, не может быть произведением искусства. То, что доступно сделать каждому, не вызывает восхищения. Добротно сделанная полезная вещь, вещь, которую при небольшом усилии, может сделать каждый, вызывает одобрение своей необходимостью, но не восхищение.
     И вот новый разворот темы — обман.
     Общественный отбор поощряет добрых? Притворюсь добрым. Поощряет красивых? Что там у нас красотой считается? А... брови чёрные, щёки румяные — сейчас сделаем. А уж сильным, смелым... Рассказывай всем, какой ты сильный и смелый — многие поверят. И даже ум имеет своего антагониста — хитрость.
     Что уж говорить про искусство. Возле подлинного искусства, искусства высших достижений всегда побиралось поддельное. Поддельное искусство лишено уникальности, и само бы по себе не вызвало бы восхищения. Но в ход идёт другое искусство — искусство манипуляции. От обыкновенного вранья до массового гипноза. «Смотри мне в глаза, это не бред сивой кобылы, а величайшая поэма всех времён и народов». А человек в массе своей внушаем. И вот этот массовый простодушный человек искренне (заметьте, искренне) восхищается чёрт знает чем (Ага! «Чёрным квадратом» Малевича), потому что ему внушили, что это достойно восхищения.
    Да «Чёрный квадрат» Малевича — высочайшее произведение. Только не живописи. К живописи «Чёрный квадрат» не имеет ни какого отношения по определению. Если за пару часов любой маляр (а, может, и не маляр) сделает такое же — это не искусство живописи. Но тогда что же?
     Это маркетинг. А в искусстве маркетинга какая цель? А вот такая: максимально дешёвое продать очень дорого. А потому «Чёрный квадрат» Малевича — это величайшее произведение искусства маркетинга. И если глупые ценители живописи, разглядывая «Чёрный квадрат», пытаются восхититься вкривь и вкось наложенными мазками, остатками здравого смысла понимая, что дядя Вася заборы красит ровнее. То истинные поклонники искусства маркетинга искренне восхищаются гениальной аферой, под названием «Чёрный квадрат» Малевича. Можно сказать, что «Чёрный квадрат» Малевича — это отправная точка всей этой вакханалии, где фекалии художника Пьеро Мандзони, тридцати граммовая баночка за 124 000 евро на аукционе «Сотбис» за баночку, так, небольшой полустанок на дороге псевдоискусства.
     Ходжа Насретдин однажды мудро заметил: сколько ни говори "халва", во рту слаще не станет. (с) Ходжа неправ. Это смотря кто говорит «халва», и в чьём рту должно становиться сладко. У Кашпировского бы получилось. Во многих ртах было бы сладко, а у некоторых и бородавки бы рассосались. Но это не искусство кондитера.