Новелла

          
А 

у

господина  Себастьяна 

сегодня

      просто  хорошее  настроение.


Он  кормит  пичужек  с  ладони,

высунывшись  голым  торсом

из  маленького  окошка.


Осторожно  гэрр  Бах !

Это кричим  мы  ему 

из  окошка  напротив.

Не  перепужайте  свою  смерть

своим  волосатым  торсом 

кричим  мы  ему 

потому  что  кричать  нам 

уже  не  зачем.

Мы  мертвые  сироты

и  видит  нас  только  он

полуслеповатый  герр  Бах.


Мы  приносим  ему  по  утрам 

молоко,

мы  чистим  за  ним,  убираем,

а  он  платит  нам  денежку.


Мы  денежку  эту  сразу  берем

и  меняем  ее  на  ангельском  рынке

на 

органные  ноты.


А  потом  мы  вкладываем  их

в  его  подслеповатые  уши

и  они  в  его  пальцах 

превращаются  в  ноты  органа

величественные  как 

сама  смерть,


а  вокруг

толпятся  порталы,


магические  розы

сереют  от  яркого  света

солнца 


они  багровеют 

он  остроты  напряженья

лунного  сияния 

и


прозрачно-песочными

становятся  шпили,

раскатываются  органным  аккордом

узкие  улочки

и  шныряют  по  пустым  карманам

мертвые  переулки.


И  господин  Бах

надевает  свой  потертный  сюртук

и  собирается  к  утренней  мессе,


а  на  полу,

на  нашем  бездонном  полу

разбросаны  голодные  ноты,

дикие  ноты  ночной 

                осенней

                бури,


ноты  одиночества  пальцев

и  клавиш,


ноты  любви  больше  к

женщинам,  чем  к  Богу


и

больше  к  Богу 

чем  к  мужчинам,


ноты  всесилия  и 

бессилия, 


но  больше  всего 

ноты  отчаяния.


Вот  он  тяжело  нагибается

и  искоса  смотрит

на  пламенеющие  восторгами

знаки,


а  потом  отбрасывает  их  прочь

в  серое  ликом  забвение

и  отбрасывает  в  негодовании

их  прочь,

чувствуя  нахлынувшую 

тошному  ночи -

а  потом  он  спускается

по  скрипучей  артрозной

лестнице,


и  насвистывает 

легкомысленную  светскую  мелодию


и  стоит  на 

пятачке  площади,


пока  ветер  бурей  врывается  музыкой 

его  полу лысую  голову,


а  он  стоит 

нет  он  летит

обескрыленно  настойчиво 

высоко  опрокинув  в  глаза  свое  небо

до  самого  донышка  опрокинув,

радуясь 

нежданному  редкому  солнцу.


Потому  что  сегодня

у господина  И.С.Баха

просто

п р а з д н и ч н о е

    настроение.


Редкие  лица  девушек

спешат  ему  навстречу

ласками  и  поцелуями,

и  он  видит  их  всех

понимает


он  целует 

яркими,  как  аккорды  органа,

взлядами,

томными,

длинными,

любвеобильными 

как  аккорды  органа.


Он  целует  цветы  в  их  руках

ласкает  как  только  можно 

ласкать  девушек, 

овощи  и  фрукты,

свежий  глеб,  угрюмое  мясо,

веселую  рыбу  и  голубые  ландыши

в  их  бездонных  корзинах.


Метельщики  провожают  вглядами

полными  уваженья  и  почитания

неловкого  господина


благодарят  его  за  щедрость,

за  несколько  звонких  монет

в  их  потных  картузах


и  приветливо 

улыбаются

беззубыми  ртами.


И  вот


портал  собора,


как  пролом  в  мозаичной  стене,


как  приветствие  праведного  Бога


и  как  темнота  его  отчужденной


души.



Ему  становится  душно 

но  сюртук  никак  не  расстегивается.

Пуговицы  впиваются  в  пальцы.

Пуговицы  кровоточат,

им  не  хватает  уже  музыки,

им  не  хватает  дыханья...


Господин  музыкант  пожалуйте

перешептываются  служки.


Господин  композитор

мы  вас  заждались

умильно  комментируют  его  появление  на  сцене

сердобольные  священники, 

строгие  монахини,

кровоточащие  фрески,

неподвижные  только  глазами  скульптуры,

согбенную  в  души  отчужденность  святых

и  раскосые  глаза  истекающие 

грешной  слюною  ему  на  ладони.


И  все 

это

есть 

музыка.


И  все

это

есть  свобода

от  наваждений  и  от  страданий,

от  сомнения  и  его  страшных  дней  ярости,

от  войны  и  даже

от   самой  смерти,

исходящих  из  сожженных  тел

этой  и  вечной  холеры,

извечной  нашей  горести.


Сюртук  наконец  расстегивается

и  сиплое  дыхание  ввинчивается 

горящими  спиралями

в  его  опустевшую  музыкой  грудь

и

господин  музыкант 

                наконец-то 

                счастлив.


Он  улыбается  всем,

сутулясь  в  неловком  поклоне,


а  затем  сливается  телом

как  скакун  с  его  дракоценною  ношею,

как  зубы  хищника  с  окровавленным

сладкой  кровью  горлом  добычи,

как  тело  роженицы  с  еще  не 

пробудившемся  в  ней  ребенке,

как  зов  урагана  в  листве

и  как  слияние  тел  любовников.


Вот  он  играет.


Вот  он  становися  Иерихонской  трубой,

Божьей  радости,

Дьволского  гнева

вечным  страданием

острием  клинка,  отделающим  плоть  от  себя

на  гной  тишины 

и на  истину.


Вот  он  сливается  усталым  телом 

со  скрипом  старенького  органа

и  становится  сосудом,  переполненным

свежей  кровью,  молчалчаливым  мозгом

с  мрако-солнечным  напоминанием  о

бренности  всего  живущего,


но 

не 

музыки


и

он  не  уверенно  берет

первый 

стоокий

и  такой  бесконечно  глубокий  аккорд.


Вы  только  послушайте!

Вы  все  услышали?

И  Вам  все  понятно?


Уж  будьте  добны,

уважаемый!

Нам  не  нужны 

ваши  откровения,

ваши  вдохновения,

ваши  видения.


Это  у  вас 

не  более, чем  настроение,


а  ночь  наша  -  стон.


И  он  ужасен,


греховен,


тяжел  и 


беспробуден.


И  господин  И.О.Бах 

                играет..


Ему  чудятся  уши  Бога,

залитые  спекшейся 

                девственной

                кровью...