Притча о Жадном Султане

По голой, бескрайней пустыне
Верблюды горбатые шли,
Везли они спелые дыни
Из ближневосточной земли.
Красивой, цветной полосою
Тянулся вперед караван
И с ним по пустынному зною
В шатре продвигался султан.

В атласные ткани укутав
И ноги свои, и живот,
Он чинно смотрел на верблюдов,
Считая излюбленный скот.
Нередко зевая от скуки,
Он злобно стегал их кнутом,
В то время, как бедные слуги
Устало шагали пешком.

Как вдруг на пути им попался
Бедняк, попросивший воды,
Но жадный султан рассмеялся,
Не чувствуя этой нужды.
И, высунув смуглую ногу,
Он грубо толкнул старика:
«Так взял бы кувшины в дорогу, —
Здесь где-то должна быть река».

Бедняк отошел при султане,
На всех оглянувшись притом.
Но взгляд его был затуманен,
Как будто залит молоком.
«Он слеп!» – зашептались повсюду,
Султан же, не каясь ничуть,
Хлестнул равнодушно верблюда
И снова отправился в путь.

Как вдруг он увидел, как сзади
Слепцу передали гранат,
И крикнул: «С чего это ради
Ослушался кто из солдат?»
И, грозно крича на прислугу,
Он взял одного за грудки
И зло отрубил ему руку:
«За бунт я лишаю руки!»

И кровь молодого героя,
Совсем как гранатовый сок,
Тотчас оросила собою
Безжизненный серый песок.
Но очи слепца засверкали
Зловещим зеленым огнем,
И рек он: «За кровь на кинжале
Ты так же заплатишь живьем.

Пускай разбираются боги,
Кто прав здесь, а кто виноват,
И кто потеряет в итоге:
Султан или бедный солдат.
Но помни: подать тебе руку
Не каждый решится теперь.
Ни жизнь ты не ценишь, ни муку,
Не знаешь ни зла, ни потерь».

Султан не хотел себе рока,
Но виду не подал, и вновь
Ушел караван от пророка,
Оставив солдатскую кровь.
Но, брови сердитые хмуря,
Беды опасался Султан,
А ночью песчаная буря
Накрыла его караван.

Верблюды, не видя дороги,
Ревели, толкаясь в бока,
Солдаты старались в тревоге
Укрыться от груды песка.
Султан же хватался за злато
Без мысли кому-то помочь,
Не видя, как скот и солдаты
Уходят уверенно прочь.

***
По белой, бескрайней пустыне
Верблюды горбатые шли.
Султан их от жадности сгинул –
И тело его не нашли.
Но слава о нем уцелела,
И стал он известен весьма
Как тот, чье холеное тело
Сгубила душевная тьма.