О дозволенных словесах

(для читателей осьмнадцати годов и более, ибо присутствуют сквернословия и площадная брань)

Проснувшись в шестом часу утра, я проклинал Фёдора и себя за вчерашний вечер. Голова раскалывалась от боли. Сколько ж мы выпили? После третьего пива мы заказали водки, а дальше всё терялось в тумане.
 
Чертыхаясь, я добрёл до холодильника и достал коробку с лекарствами. Открыв её, я обомлел. На меня смотрели одинаковые белые коробочки, на которых не было ни одного знакомого названия. Судорожно роясь в этой россыпи, я отыскал упаковку таблеток, на которой было написано: «Снадобье от головной и иной хвори». Невольно подивившись выдумке производителей, я закинул в рот три белых кругляша и запил яблочным соком.
 
Спустя четверть часа меня начало отпускать. Я открыл окно, и свежий июньский ветерок с ароматом сирени ворвался в комнату. Работы был непочатый край. Статью нужно было сдать к завтрашнему вечеру, но у меня ещё конь не валялся. Я подсел к компьютеру и нажал кнопку включения.
 
Когда система загрузилась, я сперва подумал, что попал в чей-то больной бред. Заставка с надписью «окна» была выполнена в привычной цветовой палитре. На рабочем столе стояли всё те же обои, а вот системные папки были подписаны кириллицей. Я хотел вызвать командную строку, но представив, что может меня ожидать, изрядно струхнул.
 
Я открыл в браузере ленту новостей. Заголовки ошеломляли. Было там что-то про «неизглаголемо лепо украшенную Белокаменную», какие-то призывы к тому, что «жёнам и девам надлежит остерегаться прелюбодействий», про состязание зодчих и ваятелей, про новые законы касательно недорослей и прочая мура в том же роде. Покликав по иконкам соцсетей в панели закладок, я на месте привычных логотипов увидел «Лицекнижие», «Вобъятьяхъ» и «Однокашников». Да и сам браузер назывался почему-то «Огнелисом». Чур меня, чур!
 
Ладно, мне сейчас нужен текстовый редактор. Любой. Я открыл блокнот. Набираю я довольно быстро, поэтому потом приходится проверять текст на ошибки. Но тут я застрял. С блокнотом творилось что-то неописуемое. Он наотрез отказывался отображать название Санкт-Петербурга. Вместо букв шла цепочка подчёркиваний.
 
Я залез в настройки. Я попробовал сменить раскладку. Я перезагрузил машину. Я ущипнул себя за ляжку. Я сварил кофе. Я залез под ледяной душ. Я сделал всё возможное, чтобы проснуться. И это не помогло.
 
Тогда я решился на крайнюю меру и позвонил Фёдору. Он ответил бодрым голосом. Видно, вчерашнее прошло для него без последствий.
– Живой, сволочь? – вместо приветствия спросил я.
– А чего мне мёртвым-то быть?
– Ты на кой меня вчера в этот бар приволок, гад?
– Так, выражения выбирай, – Фёдор понизил голос. – Ты знаешь, что за такое бывает?
 
Я оторопел. Мы всегда общались так, обзывая друг друга ещё и похлеще.
– Фёдор, что происходит? – я решил зайти прямо в лоб.
– Божедар, если ты не возражаешь.
– Ты что, белены объелся?
– Так ты ничего не помнишь?!
 
И он поведал мне историю о том, как в начале года для всех граждан России в обязательном порядке законом было утверждено использование русских слов. Все заимствованные слова теперь были запрещены. Утверждённый список слов-заместителей можно было бесплатно скачать с «госуслуг».
 
Всё в этой истории объясняло происходящее вокруг, но никак не объясняло, почему я об этом только что узнал впервые.
 
После нашего разговора я решил пройтись. И это стало последней каплей. Когда я увидел на месте привычного круглосуточного «Гурмана» вывеску «Лавка снеди», сделанную красивыми буквами с завитушками, мне стало совсем плохо.
 
– Милостивый государь, – обратился ко мне один из прохожих, – будьте любезны, подскажите, как проехать в Камнедвор?
– Простите, я не местный, – промямлил я.
 
В ближайшей «Роспечати» я купил карту города. Мне ведь предстояло теперь в нём жить. Привычные названия остались, но на месте Кронштадта на ней имелся Венцеград, а Камнедвор оказался бывшим Петергофом. Я вспотел от ужаса и быстрым шагом направился в «Винный погребок» через дорогу. С трудом опознав в «Ячменном самогоне» вискарь, я взял бутылку и поспешил к себе домой. Закрывшись в квартире (простите, уединившись в палатах), я накатил пару стопок и засел за статью.
 
К вечеру работа была готова. Вместо Санкт-Петербурга в ней теперь был Свято-Каменноград, вместо туристов – путешественники, а вместо маркетинга – рыночные отношения. Читалось это как полная дичь. Будь я редактором – точнее, исправителем, конечно, – я бы такую писанину сразу отправил в помойку.
 
Вечером, решив приготовить ужин, я обнаружил, что соли нет. Вместо неё была «приправа суповая» серовато-белого цвета. По вкусу это была та же соль, и я начал успокаиваться. В конце концов, ещё и не такую ерунду переживали. Привыкнем и к этому…
 
– ...Мишка! Мишка! – голос Фёдора доносился как сквозь вату. Голова у меня почему-то была мокрой. Я приоткрыл глаза.
– Где я? – слова давались с трудом.
– Где-где… В п***е! Дурак, чуть до инфаркта не довёл.
– До сердечного приступа, надо говорить.
– Шутки, б***ь, ему! – Фёдор вылил остатки воды из кувшина себе на голову. – Вставай, такси сейчас приедет.
 
Божедар (то бишь Фёдор) вывел меня на улицу и помог сесть в самовозку (то бишь, в автомобиль).
– Что со мной было? – спросил я, пока водитель разворачивался через сплошную.
– Пить меньше надо, – сердито буркнул мой приятель. – Ты что, не помнишь, какой бред нёс?
 
Я промолчал, опасаясь снова сбиться на импортозамещающие термины, и только покачал головой.
 
Дома, раздевшись, чтобы принять душ, я долго с изумлением рассматривал синяк у себя на ляжке. Потом достал из холодильника бутылку «Ячменного самогона» и выбросил в мусорное ведро. Не забыв, впрочем, перелить вискарь в пластиковую бутылку из-под «Швеппса».