В глухом раю затравленных детей,

В  глухом  раю  затравленных  детей,

распятых  обреченностью  утроб

являть  в  мир  пасынков,

спеленнаных  в  тугие  пуповины

обугленных  побед

и  лозунгов  пустынные  витрины.


В  глухом  раю  озлобленных  детей,

гневливой  лаской  искаженных,

под  небом  с  тряпку  кроличью,

терзающих  до  крови

сосцы  иссосхших  от  омертвенья  матерей.


В  глухом  раю  иссякших  слез,

уродства,  явленного  в  шоке  опознанья

себя  в  подростке,  греющем  иглу

в  шершавых  обезвоженных  ладонях,

себя  в  подростке  выплеснутым  в  раж,

в  кайло  слепое  сбившейся  толпы,

себя  в  подростке, явленным  судьей

в  крысиной  мантии,  с  ошейником 

на  сгорбленных  глазах,


в  наследниках  кастетов, воронья

гарцующего  у  разоренных  очагов,

до  пепла,  до  копошащихся  останков,

всосавших  пустоту

с  её  словами,  лагерными  псами

нарядных,  златозвездных  манекенов,

провалами  и  рытвинами,

убийственным  покоем,

засаленной  колодою  идей,

идиотизмом  слипшихся  постелей

и  ложью  пъяною  застиранных  фасадов,

во  времени  не  миновавших.


Души  язв

в  нас  доживают  век  прожекторов

секущими, гноящими  лучами,

и  ветвь 

-  как  мрак,

и  снова  -  поцелуй

здесь  означает  разрешение  и  муку

во  имя  -  Господи! - 

            кого  же  из  людей?!.