Братский инцест я впитал с молоком матери

Отец в очередной раз щёлкает затвором. Фотоаппарата. И, как полный идиот, улыбается во весь оскал. Мама манерно поворачивает голову в его сторону, поправляет свёрток в руках и улыбается точно так же.

Валера часто думает, что он единственный нормальный человек в этой семье.

Ну ребёнок. Ну и что? Разве это повод для такой суеты? Пользы-то от него – ноль, только ест, кричит и таращится на него. - Иди, поцелуй братика! – отец толкает его в спину и мелкий Валерке нравится ещё меньше. – Ты теперь больше не один.

- Я и раньше был не один, - Валера дуется, но делает шаг к креслу, в котором сидит мама с закутанным микробом.

- Давай, поцелуй Исмаэля!

Валерка наклоняется к свёртку. Ну, вот, опять таращится. И таращится, и таращится, и таращится...

- Мам, чего он на меня смотрит?

- Знакомится. Вам ведь теперь всю жизнь друг друга терпеть, - смеётся отец. – Давай, не дрейфь.

От Исмаэля пахнет молоком, ветром и мамой. Хм, может, с ним и можно будет ужиться... Только пускай на медвежонка, которого ему подарили на Рождество, даже не смотрит!

- Эй, - тихо говорит он мелкому на ушко. – Я здесь старший, запомнил?

Легонько чмокает его в лоб и смотрит на маму. Довольна?

Отец закрывает объектив крышечкой.

- Завтра напечатаю. Буду обоих когда-нибудь шантажировать вашим первым поцелуем.

...Валера снимает с огня омлет и ставит на место сковороды чайник. За много лет он уже перестал ныть и жаловаться на то, что он на отца работает степфордской женой. Всё равно бесполезно.

Он потягивается, раздумывая о том, как бы сегодня заставить Исмаэля написать за него сочинение по Стейнбеку, когда тот вваливается в комнату, без рюкзака и в расстёгнутой куртке, запыхавшийся, будто за ним оборотень гнался.

Бросает взгляд на Валерку и залетает в ванную, плохо захлопнув дверь. Валерику с его места хорошо видно, как он рассматривает себя в зеркале, будто ожидает увидеть у себя пару клыков или осиные уши.

- Ха! Кажется наш Исми только что целовался! – радостно констатирует Валерка, закидывая ноги на стол.

- Заткнись!

Исмаэль бросает куртку на кровать и достаёт колу из холодильника.

- Я что, не прав?

- Ну.., - мнётся Исмаэль, но любопытство побеждает. – А как ты догадался?

- Элементарно! Щёки красные, руки дрожат, полчаса свои губы в зеркало рассматривал... Главные симптомы. Хотя у меня, с моей красотой и успехом у женщин, это было далеко не в 12 лет!

- Да, а в 15 с половиной!

- Леди и джентельмены, вот он, самый остроумный лохматый переросток нашей планеты!

Исмаэль метким толчком переворачивает его стул и сам летит следом, после подсечки Валерки. Минут двадцать они катаются по полу, награждая друг друга подзатыльниками. Валере в такие моменты всегда немного жаль, что они уже выросли. В последние годы отец всё чаще высмеивает эти их шутливые поединки, предлагает подраться подушками и обзывает девчонками. Потому они часто и по плечу друг друга хлопнуть в его присутствии не решаются.

Выбившись из сил, они какое-то время просто валяются на ковре, бездумно глядя в потолок. Потом Исмаэль поднимается с пола и отпивает глоток чая из кружки Валерки.

- А серьёзно, зазнайка, во сколько ты впервые поцеловался?

- В десять. – Валера прикрывает глаза. – Помнишь Марту? Жила через улицу от нас, когда мы были на Ваське.

- Чувак, ей уже тогда все 16 было!

- Ну да, она говорила, что хочет потренироваться, - Валерка старается не расхохотаться, глядя на перекошенную и озадаченную физиономию Исмаэля. На самом деле он впервые поцеловался в 13, но Исмаэлю об этом знать не обязательно. – Кстати!

Он хлопает себя по лбу и лезет в дорожную сумку за старой коробкой от печенья, где у него хранится всякая мелочь.

- Вот, держи! Дарю! – он протягивает Исмаэлю какой-то потёртый бумажный прямоугольник. Фотографию.

- Кто это?

- Мы. Отец любил похохмить насчёт нашего первого поцелуя, тебе тогда что-то около двух недель было, и вы с мамой вернулись из больницы...

- Отец? Похохмить?

- Да, он это раньше любил. Правда чувства юмора у него ни хрена не было... – задумчиво говорит Валера и смотрит в окно.

- Так этот мелкий – это ты? – спрашивает Исмаэль и, чего и следовало ожидать, получает подзатыльник.

- А я где?

- А ты - вот это чучело в пелёнках. Это везучая фотография – случайно у отца в бумажнике завалялась, потому и в пожаре уцелела. И потом во всех переездах не потерялась...

Вечером Исмаэль долго рассматривает фотографию при свете плохой настольной лампы. Ему почему-то очень хочется вспомнить этот момент. Иногда ему кажется, что вот оно, воспоминание, только дотянись и возьми, но он так и не дотягивается.

...Когда через много лет они, в адреналиновом передозе после охоты, впервые целуются по-настоящему, грубо и сильно, на парковке под каким-то паршивым мотелем, Валера готов поклясться, что в заднем кармане джинсов Исмаэля он нащупал тот самый прямоугольник дешёвой фотобумаги.

Останься папа. Ты совсем не спал.
Брат простудился, плакал и стонал.
Приляг. Я посижу с ним. Мой черёд.
Работа от тебя ведь не уйдёт.

Останься. Ну, хоть раз, хоть на денёк,
Ведь ты вчера замёрз, насквозь промок.
А вдруг ты тоже сляжешь? Я один,
Я не смогу Вас с братиком...

Прости, сынок. Ты знаешь. Мне пора.
Про дверь, да знаю, знаю. Со двора
Ни шагу. Папа... Папа! Погоди.
Хоть пять минут со мною посиди.

Не уходи. Прошу тебя. Постой!
Зачем тебе всё это? Я большой,
Я знаю всё и всё смогу понять.
Зачем тебе под пули лезть опять?

Или клыки... Зачем вся эта жуть?
Ведь маму из могилы не вернуть.
Тебе ведь плохо – ты кричишь во снах.
Сынок. Всё просто – дело в зеркалах...

В них кто-то есть? Что делать? Расскажи?
Я помогу. Заклятия? Ножи?
Не надо будет расставаться нам,
Ты вырастешь и разберёшься сам.

Я вырос. Перед зеркалом стою.
Отец, я понял – проще быть в бою,
Быть битым, рваным, кровью истекать –
Чем так сейчас пред зеркалом стоять

И на себя бояться посмотреть.
Обоим нам пришлось в Аду гореть.
Но можешь ты, пройдя свой адский путь,
В глаза себе спокойно заглянуть.

А я не выдержал, не вытерпел, не смог...
Да, натворили дел мы с братом – видит Бог,
Мы не хотели. Папа... Помоги!
Друзей так мало. Бога нет. Враги –

Всё ближе. Знаешь, год ещё назад
Я думал, что мне слёзы выжег ад.
Но вот я плачу, чудо из чудес.
Наверно – это дар мне твой с небес.

Тебе об этом не придётся пожалеть...
Я научусь в глаза себе смотреть.