Остановка как начало пути

Системно повторяющиеся в биографии Баяна Ескиндировича события, хотя бы такая системность и имеет период в четверть столетия, - дело обычное. Эта история относиться к их числу, и, как следствие повторяемости,  складывается из двух самостоятельных вроде бы, связанных исключительно персонажем и остановкой (действием, а не местом), событий.

24 апреля далёкого уже 1992 года стоял демобилизованный со срочной службы Баян Ескандирович на обочине дороги Брянск-Карачев, провожаемый замполитом воинской части по причине ряда предшествующих такой демобилизации обстоятельств, к истории не имеющих отношения, но заставившего замполита удостовериться в том, что Баян Ескандирович покинул воинскую часть окончательно и обратно уже не вернётся.
Несмотря на апрель шёл снег, по земле мело. Машины в дымном снежном мареве проносились мимо, закручивая выпавший снег в неуспевающие распасться спирали, и на поднятые руки ни рядового с двумя вещмешками, Баяна Ескандировича, ни политрука в чине майора не реагировали.
Баян Ескандирович смотрел порою на политрука и ему, по необъяснимым причинам вспоминалось, что из 4 политруков, с коими ему доводилось столкнуться за период службы трое подались в религию, и не в религию даже, а в ересь – двое стали неофитами Свидетелей Иеговы, третий впал в ещё что-то более экзотичное. Провожающий же его замполит, несмотря на уже несколько лет гласности и демократизации, развал СССР, твёрдо стоял на платформе атеизма и проявления религиозности если не душил в зародыше, то всякими правдами и неправдами им препятствовал.
По истечению третьего часа томительного провожания, поток машин спал, трасса к обеду затихла, и политрук предложил:
– Давай вернёмся, завтра поедешь.
Баян Ескандирович показал несущийся из метели грузовик:
– Если Бог есть, эта машина остановиться.
Проехавший мимо грузовик затормозил с заносом и вернулся задним ходом, лицо политрука вытянулось, глаза округлились.
– Боец! Тебе куда?
– В Брянск, на вокзал.
– Поехали.
Политрук, насколько долго мог видеть через метель в боковое зеркало Баян Ескандирович, смотрел им вслед.

Спустя без малого 23 года, в апреле, 4 числа, возвращался Баян Ескандирович с работы домой, как и в 1992 мело, а потому вспомнился тот случай.
При повороте налево со Смоленского моста на Камскую Баян Ескандирович узрел стоявшего между белыми и красными пластиковыми дорожными барьерами, расположенными вдоль Камской улицы по причине дорожных работ, голосующего священника, и, по наитию, остановился. Не глуша двигатель, Баян вышел из машины и позвал:
– Батюшка!
Священник за расстоянием ли, из-за городского шума его не услышал и никак на обращение не отреагировал. Баян Ескандирович, и боясь, что священника перехватит другой, запахнул полы пальто и бегом направился к нему:
– Батюшка! – священник повернулся, - Вас куда подвезти?
– Тут недалеко.
– Не важно, покажете – доедем. Пойдёмте.
Священник в машину сел уверено, будучи мужчиной крупным знающе отодвинул сиденье, немного удобнее устраивался поворочался, и стал что-то искать во внутреннем кармане:
– Знаете… Вас как зовут?
– Баян.
– Меня – отец Илья. Вам просили подарок передать.
Баян Ескандирович, видя отца Илью впервые, изумился:
– Какой подарок? Кто?
– Боженька, - отец Илья протянул Баяну маленькую иконку, - вот, это Вам, это святой Юрий Новицкий, он, как и Вы – юрист.
– А откуда..
– Да вот знаю.
Батюшка оказался словоохотливым, ещё по дороге к машине рассказал, что такси он вызывать не стал, хотя и деньги у него есть, потому как решил испытать мир, и настолько словоохотливым, что не если бы не сан, его можно было назвать балаболом. Отец Илья говорил без умолку, Баян Ескаднирович узнал и где отец Илья проходил послушание, и где проходит теперь, и почему его перевели с одного места на другое, и где жил, и где учился отец Илья, а как он подкинул письмо Брежневу, и что после этого произошло, и как он стал священником и много-много другого. Баян Ескандирович слушал рассеянно, занятый мыслью откуда отец Илья мог его знать: по всему выходило, что, несмотря, как выяснилось из услышанных историй, на наличие общих знакомых, они меж собой нигде пересекаться не могли.
Словоохливость отца Илья стала несколько утомлять и, стоя на светофоре, Баян посмотрел на батюшку с тем, что бы понять, чем она вызвана, и обомлел: он видел уже это лицо у совершенно другого человека. Нет, ни статью, отец Илья, мягко говоря был грузен, а тот человек худощав и миниатюрен, на чертами лица, отец Илья был тёмно-русым и  являл собой пример славянина, а тот человек – был монголоидом и брюнетом, похожи они не были; роднили их священнический сан и выражение лица. Их лица, а глаза – особенно, представляли собой живое воплощение слов Спасителя о перерождении и наследовании Царствия Небесного (Мф 18:3), они переродились и смотрели на мир незамутнёнными, светящимися, счастливыми детскими глазами, счастливыми от причастности к неизбывному, неисчерпаемому источнику благодати. И говорливость отца Илья имела именно эту причину – детское желание поделиться радостью, счастьем своим.
Доехав до указанного отцом Ильёй места, Баян Есканидрович некоторое время, как и политрук в прошлом, задумчиво смотрел вслед батюшки.
Приехав домой и отужинав, он достал с полки старую Библию, с пожелтевшими страницами ещё с ятями, рассеянно листал, буквы в слова не складывались, перед глазами всплывали лица отца Илья и того, давешнего батюшки.
На следующий день, в субботу, Баян Ескандирович оделся по-праздничному и пошёл в церковь.