Пешки

А ведь когда-то мы не умели надувать пузыри из жвачки,
Пускать колечки дыма, курить взатяг...
Тебе тогда нравились рыжие девочки, мне — щуплые мальчики
И самым тяжёлым грузом был потёртый школьный рюкзак.

Но если мы улыбались, то только искренне:
Не тянули эту гримасу лицемерия, скрывая равнодушие.
И обсуждали насущное: теории, истины.
И ты всегда делал вид, что слушаешь.

Делал вид... Я помню, как блуждал твой взгляд,
Почему-то становились свинцовыми веки...
Особенно, когда запрещала смотреть назад,
Тонуть в табаке, алкоголе или — еще страшнее — в человеке.

Ты никогда не отвечал. Дышал тяжело, отрывисто.
И я замечала блеск под опушёнными ресницами.
И эту улыбку — до безобразия фальшивую —
Ты так пытался не выглядеть тупицей:

Мол, поверит, что согласен, если покиваю —
Никаких протестов и таинств.
Но потом ты писал очередной бред — неизменно в пьяном угаре.
Я, конечно, считала это ребячеством,

Но почему-то сравнивала нас с белыми пешками,
Зная, что победят чёрные, а мы проиграем.
Кто был этими чёрными — не думала. Но тешила
Себя мыслью, что они где-то есть: сидят за столами

Какого-то офиса или похоронного бюро
И смеются. Так заливисто смеются, как мы никогда не умели.
Словно всё предопределено.
Словно они всё предопределили.

Ну а что сейчас? Сотая ночь в одиночестве
Душит своими костлявыми, трупными лапами.
Фонари по краям дороги выстраиваются в очереди,
Но освещает путь лишь щелчок зажигалки.

Вроде пальто на плечах, но почему-то греет спиртное...
Вроде лишились сердец, но что-то бьёт изнутри по рёбрам.
Вроде жизнь в мелочах, но всё мелкое — неживое.
Наши белые пешки не смогли обрасти доброй плотью.