человечий

квартира, в которой нет места,
мне в ней было тесно.
ни метра для смелого жеста,
так неинтересно.

я выбежал вон,
хлопнул дверью сильней,
в знак протеста.
к ногам штукатурка упала,
да, мне это лестно.

кривлялись на солнце
по улице яркие пятна,
и было на сердце
так ясно и так непонятно.

и путались люди друг в друге,
спешили навстречу
весне, и в предмартовской фуге
приплясывал вечер.

и ты уже было подумал,
что миг этот вечен,
растаял в толпе, белом шуме,
никем не замечен.

но меркнет с полуденным солнцем
кураж и отвага,
и тянет обратно,
туда, где листы и бумага,

назад, к тесной комнате,
где в тишине занавеска
вздыхает, где в пыли да копоти
старая фреска,

да тонкий блокнот со стихами
поэта из детства —
один, никому не известный,
он умер так резко.

и в почерке этом его
неразборчивом сами
слова хотят стать чем-то большим,
чем просто словами

и вырваться в улицу,
бить тишину кулаками,
вдыхать чьи-то крики,
ловить разговоры руками.

и мне было громко,
но так бесконечно красиво
от их нарратива, людского
родного мотива.

так нужен порой этот голос
живой, человечий,
родной отголосок
простой человеческой речи.