Каблук

Я и заместитель районного депутата Косулинского района Растратов, у которого в коттедже я случайно оказался после очередной вписки, сидели в одно прекрасное утро в плетеных креслах и лениво глядели как работают гости из средней Азии. С похмелья у нас обоих гудели головы.

— Черт! — бормотал Растратов. — Такая скучная вечеринка была вчера, что приезду наряда бы обрадовался!

«Уехать в массажный салон, что ли?» — думал я.

И говорили мы на тему о скуке долго, очень долго, до тех пор, пока сквозь заляпанные брызгами шампанского, отливавшие радугой оконные стекла, не заметили маленькой перемены, происшедшей в круговороте вселенной: таджик-строитель, делая упражнения из гимнастики ушу - стоявший около ворот на куче щебня и песка и поднимавший то одну ногу, то другую (ему хотелось поднять обе ноги разом, но оставаться в воздухе), вдруг встрепенулся и, как ужаленный, бросился прятаться в свой строительный вагончик.

— Кто-то едет... — насторожился Растратов. — Хоть бы те девочки вернулись, которые вчера свалили так рано. Все-таки повеселее бы...

Ушуист-таджик не обманул нас. В воротах показалась сначала кабина иномарки с заляпанными фарами, затем весь корпус и, наконец, яркая, старенькая Тойота с большими безобразными крыльями, напоминавшими крылья жука, когда он собирается лететь. Тойота въехала во двор, неуклюже повернула налево и с визгом и тарахтеньем уткнулась в место стоянки. В ней сидели две человеческие фигуры: одна женская, другая, поменьше — мужская.

— Чёрт возьми... — пробормотал Растратов, глядя на меня испуганными глазами и хватаясь обоими руками за голову. — Не было печали, капец, кто приехал. Недаром я сегодня во сне горящую фуру с фейерверками видел.
— А что? Кто это приехал? — Сказал я, снимая увлажняющую маску с лица.

— Да, хозяйка коттеджа, у которой я снимаю с мужем, чтоб их...

Растратов поднялся и нервно стал прятать бутылки и банки, валяющиеся по комнате под диван.

— Чуть сердце не остановилось... — простонал он. — Сейчас спросят об оплате, но — веришь ли? — легче мне с судебными приставами встретиться, чем с нею. Не спрятаться ли нам? Пусть Мишка таджик скажет, что мы на озеро уехали.

Растратов стал громко звать по-таджикски Мишку, таджика, которого звали вообще-то Фарход. Но поздно было лгать и прятаться. Через минуту в входной группе послышалось копошение и какое то чавканье: женский грубый, наглый голос шептался с мужским голосом -кастрированного барашка.

— Ты машину на сигнализацию поставил! — говорил женский голос. — Опять ты спортивки с туфлями надел!

— Мои брюки вы своему дяде отдали, когда он освободился, а пестрые приказали мне до зимы от моли спрятать, — оправдывался мужичок. — Сумки за вами в дом нести, или тут оставить?

Дверь наконец распахнулась, как от удара ногой, и в холл вошла тетя лет сорока, высокая, полная, диабетная, в голубом индейском пончо с орнаментам снеговиками и почему то кукурузой. На ее краснощеком, заплывшем лице было написано столько тупой важности, что я сразу как-то почувствовал, почему ее так не любит Растратов. Вслед за полной дамой семенил маленький, худенький человечек в пестром спортивном костюме и остроносых лакированных туфлях — узкоплечий, бритый, с красным носиком. На его тощей шее болталась серебряная цепочка, похожая на собачий поводок. В его одежде, движениях, носике, во всей его нескладной фигуре сквозило что-то рабски приниженное, пришибленное... Хозяйка вошла и, как бы не замечая нас, направилась к электрическому счетчику, чтобы снять показания.

— Запиши все! — обернулась она к дрищу мужу. Человечек с красным носиком вздрогнул и начал записывать в старый кнопочный телефон.

— Здравствуйте! — сказал Растратов, обращаясь к тёте, когда та кончила фоткать показания счетчика, и вздохнул.

Тётя повернулась и, сделав вид, что до этого не замечала, солидно улыбнулась и потянула свою руку к плечу Растратова. Человечек тоже полез здороваться.

— Познакомьтесь... Хозяйка коттеджа Александра Владимировна... Её муж Андрей Борисович. А это мой однокурсник и друг...

— Очень рада, но мне все равно, — сказала протяжно Александра Владимировна, не подавая мне руки. — Тут что Мамай прошел вчера?... — она оглядывала обстановку в комнате, в которой были явные следы вечеринки.

Мы сели и минуту неловко помолчали, пока она шарилась, как собака, в мусорке и под диванами.

— Не ждали нас с проверкой? — начала Александра Владимировна, обращаясь к Растратову. — Я и сама не думала сюда заглядывать, да вот к председателю ТСЖ поселка спешу, так мимоездом...

— А зачем вам в ТСЖ? — испуганно спросил Растратов.

— Зачем? Да вот надо его куда-то устроить! — наглая тетка кивнула на своего ущербного мужа. Андрей Борисович потупил глазки, поджал ноги под стул и стеснительно кашлянул в кулак.

— А что, он не имеет основной работы? Спросил Растратов.
Александра Владимировна вздохнула, как будто это была проблема всей ее жизни.

— Уволили за пьянку с электростанции! — сказала она. — а какое идеальное место было! Что только я не делала, и его родителям звонила, и к отцу Григорию его возила, чтоб наставление ему прочел, и сама всякие меры принимала, ничего же не вышло! И на передачу Малахову писала. Вот придется в управляющую компанию устраивать...

— А за что его уволили с станции? Продолжал Растратов при нем в третьем лице.

— Ничего не сделал, напился как обычно! Он был совсем не пьющий, спокойный, уважающий супругу муж, но что с того толку, как с друзьями своими созвонится то все! Погляди-ка, сгорбившись сидит, словно больной какой или гастарбайтер. Бывшие спортсмены так сидят? Сиди как следует! Слышишь?

Андрей Борисович вытянул шею, поднял вверх подбородок, вероятно, для того, чтобы сесть как следует, и пугливо, исподлобья поглядел на диктатора-жену. Так глядят маленькие дети, когда бывают виноваты. Видя, что разговор принимает характер интимный, семейный, я поднялся, чтобы выйти. Хозяйка заметила мое движение.

— Ничего, сидите! — остановила она меня. — Молодым людям полезно это слушать. Хоть мы и не ученые, но больше вас пожили. Дай бог всем так пожить, как мы жили... Вот вы, молодой человек, кем работаете и сколько получаете? — задала она вопрос мне.

— Я драматург... — соврал на ходу я, смотря на одобрительный кивок Растратова. На самом деле я был коллектором и до этого сутенером (как меня ещё называли близкие — шмаровоз), но этого исключительно нельзя было знать хозяйке коттеджа. Арсений, мы тут решили, наверно, пообедаем у вас, — повернулась Александра Владимировна к арендатору. — Надеюсь, сегодня у вас веганское меню на обед. Ты же помнишь, что сейчас пост и я на диете... — Она вздохнула. — Хотелось бы только веганского. Не растительную пищу мы с Андрюшей не станем.

Растратов позвал Мишку таджика и попросил, чтобы таджики-строители, что на обед готовили плов и себе, и нам, вытаскивали из плова баранину и надрали зелени из-под забора. Это звучало примерно так: "Айкхрадж аллахм мбин амбила ваахдирах иллаа хунна."

— Пообедаем и в управление поселка... — продолжала хозяйка. — Буду просить председателя, чтобы он дал место дворника. Может, будет свободная вакансия...

— Да неужели Андрей так спился? — спросил Растратов. Опять при муже в третьем лице.

— Словно ты в первый раз слышишь, — нахмурилась хозяйка коттеджа. — И то, правду сказать, тебе всё равно... Ты-то и сам не слишком трезвый образ жизни ведешь... А вот мы молодого человека спросим. Молодой человек, — обратилась она ко мне, — по-вашему, это хорошо, если бывший спортсмен, чемпион района по бильярду, со всякими алкашами на рыбалки ездит?

— Смотря с кем... — замялся я.

— Да хоть бы с дальнобойщиком Гусевым. Я этого Гусева и к порогу не допускаю, а он с ним в героев3 играет, да закусывать к нему ходит. Неужели прилично ему с каким-то водилой на рыбалку ездить? О чем он может с дальнобойщиком разговаривать? Только пиво их и объединяет!

— Да мы с ним раз в два года собрались на похороны матери... — прошептал Андрей Борисович. — А вот я покажу тебе собрались они! — погрозила ему жена, сердито стуча самсунгом-галакси о спинку стула. — Я не дозволю тебе мою семью позорить! Хоть ты и по документам муж мне, а я тебя не пожалею! Ты должен понимать! Я тебя в люди вывела! Его семья, послушайте, бедная была, и если я, Заведующая столовой в детском саду, вышла за него, так он это ценить должен, я что мясо в трусах толкала с работы зря? Ты обязан мне после этого быть всегда виноватым! Он мне, понимаете ли, не дешево стоит, если посчитать! Что мне стоило его на атомную станцию мыть реакторы по знакомству устроить! Спросите-ка у него! Если хотите знать, так мне только права его выкупленные (которые за пьянку забрали) сто тыщ стоили! А из-за чего беспокоюсь? Ты думаешь тварь, я из-за тебя переживаю? Не думай! Мне за мою семью только обидно! Если б не две моих дочери от первых двух браков, так ты у меня давно бы на северную вахту уехал, если на то пошло!

Бедный Андрей Борисович слушал, молчал и только пожимался, не знаю, отчего — от страха или стыда. И за обедом не оставляла его в покое строгая супруга. Она не спускала с него глаз и следила за каждым его движением.

— Посоли себе лагман! Не так ложку держишь -мы в гостях хоть и у себя дома! Отодвинь от себя подальше самсу, мы веганы, локти убери со стола, а то рукав запачкаешь в соусе! Посмотри на молодых людей, они не алкаши, как ты!
А он торопливо жевал и ежился под ее взглядом, как кролик под взглядом удава. Ел он с женой овощную нарезку и то и дело взглядывал с вожделением на наши шашлыки из шкварчащей свинины и плов из баранины с кисленькими продолговатыми ягодками.

— Благодари моих арендаторов! — сказала ему жена после обеда. Закончив с овощами и травой, хозяйка пошла в свою закрытую комнату с вещами отдохнуть. Как только она ушла, Растратов схватил себя за волосы и заходил по комнате.

— Ну, да и несчастный же ты, Андрюха, человек! — сказал он ее мужу, тяжело переводя дух. — Я час посидел с ней — замучился; каково же тебе-то с ней дни и ночи... ах! Терпила ты, терпила, несчастный! Слава богу, я разведен. И что, все они так своих мужей!

Андрей Борисович замигал глазками и проговорил:

— Строгая она, это действительно, но должен я за нее бога благодарить, потому — кроме благодеяний и любви я от нее ничего не вижу.

— Конченый ты бабораб! — махнул рукой Растратов. — А когда-то спортсменом чемпионом был, даже в газете районной писали! Уничтожила змея человека! Эхх, и спился ты из-за домашнего психологического насилия! А сейчас оправдываешься, потому что всю жизнь на нее угробил и признаться в этом не можешь! Чужих детей воспитываешь, а своих нет! Обслуживаешь ее и реактор в ручную моешь... Тебе сколько лет, то Андрюха?

— По паспорту двадцать девять... ответил пятидесятилетний лысый мужик в спортивном костюме.

— Андрюша! — послышался женский голос. — Где же ты? Поди сюда, мух от меня отгоняй! И еще матрасом помахай около меня, а то мне жарко.

Андрей Борисович вздрогнул и на цыпочках побежал в спальню...

— Каблук! — плюнул ему вслед Растратов.