Что же, Росия, с тобой происходит

«Слушай, Израиль, я говорю тебе: неужели ты не устал от ненависти, которую питают к тебе народы? Неужели не надоело тебе твое мракобесие и буквоедство? Неужели ты не видишь, что если бы ты был действительно избранным народом Божиим, а не скопищем фарисеев, то не был бы так глуп и, в то же время, высокомерен, так беден производительностью, жалок, ничтожен и презираем,так труслив и так, наконец, плутоват и изворотлив. Ты, избиравший пророков своих в древности горе тебе, если ты прольешь и мою капельку крови за то, что я говорю правду устами, запекающимися от жажды истины и добра! Я хочу твоего обновления и спасения! Пробудись же, Израиль!»
/ Из книги Ипполита Лютостанскиого «Талмуд и евреи»/
«Но опять-таки: когда и чем заявил я ненависть к еврею как к народу? Так как в сердце моем этой ненависти не было никогда, и те из евреев, которые знакомы со мной и были в сношениях со мной, это знают, то я, с самого начала и прежде всякого слова, с себя это обвинение снимаю, раз навсегда, с тем, чтоб уж потом об этом и не упоминать особенно,Уж не потому ли обвиняют меня в «ненависти», что я называю иногда еврея «жидом?» Но, во-первых, я не думал, чтоб это было так обидно, а во-вторых, слово «жид», сколько помню, я упоминал всегда для обозначения известной идеи: «жид, жидовщина, жидовское царство царство».
  /«Еврейский вопрос». Ф. М. Достоевский. Собрание сочинений в 15 томах. Т.2./   
«Я пятьдесят лет видел это. Мне даже случалось жить с народом, в массе народа, в одних казармах, спать на одних нарах. Там было несколько евреев – и никто не презирал их, никто не исключал их, не гнал их. Когда они молились (а евреи молятся с криком, надевая особое платье), то никто не находил этого странным, не мешал им и не смеялся над ними, чего, впрочем, именно надо бы было ждать от такого грубого, по вашим понятиям, народа, как русские; напротив, смотря на них, говорили: «Это у них такая вера, это они так молятся», – и проходили мимо с спокойствием и почти с одобрением. И что же, вот эти-то евреи чуждались во многом русских, не хотели есть с ними, смотрели чуть не свысока (и это где же? в остроге!) и вообще выражали гадливость и брезгливость к русскому, к коренному народу. То же самое и в солдатских казармах, и везде по всей России: наведайтесь, спросите, обижают ли в казармах еврея, как еврея, как жида, за веру, за обычай? Нигде не обижают, и так во всем народе. Напротив, уверяю вас, что и в казармах, и везде русский простолюдин слишком видит и понимает (да и не скрывают того сами евреи), что еврей с ним есть не захочет, брезгует им, сторонится и ограждается от него сколько может, и что же, – вместо того, чтобы обижаться на это, русский простолюдин спокойно и ясно говорит: «Это у него вера такая, это он по вере своей не ест и сторонится» (то есть не потому, что зол), и сознавая ту высшую причину, от всей души извиняет еврея. А между тем мне иногда входила в голову фантазия: ну что, если бы то не евреев было в России три миллиона, а русских; а евреев было бы 80 миллионов – ну, во что обратились бы у них русские и как бы они их третировали? Дали бы они сравняться с собой в правах? Дали бы им молиться среди них свободно? Не обратили бы прямо в рабов? Хуже того: не содрали ли бы кожу совсем? Не избили бы дотла, до окончательного истребления, как делывали они с чужими народностями в старину, в древнюю свою историю? Нет-с, уверяю вас, что в русском народе нет предвзятой ненависти к еврею, а есть, может быть, несимпатия к нему, особенно по местам и даже, может быть, очень сильная. О, без этого нельзя, что он еврей, не из племенной, не из религиозной какой-нибудь ненависти, а происходит это от иных причин, в которых виноват уже не коренной народ, а сам еврей.»
«Еврей предлагает посредничество, торгует чужим трудом. Капитал есть накопленный труд: еврей любит торговать чужим трудом! Но все же это пока ничего не изменяет; зато верхушка евреев воцаряется над человечеством все сильнее и тверже и стремится дать миру свой облик и свою суть, евреи все кричат, что есть же и между ними хорошие люди. О, боже! Да разве в этом дело? Да и вовсе мы не о хороших или дурных людях теперь говорим. И разве между теми нет тоже хороших людей? Разве покойный парижский Джемс Ротшильд был дурной человек? Мы говорим о целом и об идее его, мы говорим о жидовстве и об идее жидовской, охватывающей весь мир, вместо «неудавшегося христианства»…»
  /«Еврейский вопрос». Ф. М. Достоевский. Собрание сочинений в 15 томах. Т.2./
               

Что же, Росия, с тобой происходит:
Светом воскреснешь, иль сгинешь рабой?
Вижу опять тебя в мрежи заводят
Тати витийствующие на убой.

Что им земля твоя, горькое горе,
Нищая, гладная простота.
Заговорят, охмурят, объегорят
Жидоэкранной жеманью шута.
Вольная ты им, как рыбная костень
В горле, привыкшим твой хлебушек красть.
Пашешь и ладно, они ж присно – гости.
Были бы сытные яства и власть;
Чтобы, глумясь, от щедрот фарисейских
Модны порты и портвейн раздавать,
Ну а избранный кочевник библейский
Будет на истинный путь наставлять.

Это – не половец, не печенеже:
Там было ясно, где Русь, где кыпчак,
Чистое поле, дымящие вежи,
Тёмные лица да каган Кончак.
Это иные – лукавые змии,
Меч не под силу рукам их поднять,
Словом подмётным бранятся витии.
Доколе, доколе лжету им ковать.
Не говоря уж о братьях по крови –
Дело не в крови, безродник – един:
Как присосаться к доильной корове
В доме своём, иль средь тучных чужбин.

Нынче Расея, а завтра Европень,
Дальше Америчье, – где посытней
Может обжиться гонимая жопень,
И расстрадать: как среди нелюдей
Жила нежирно, трудясь неустанно,
Грызла усердно науки гранит,
А получила за всё в благодарность
Окрики в спину: «Пархатый жид».
Неугомонная заплачь изгоя,
Не распахавшего пашни родной,
Не проходившего стопью босою
По её борозде кровяной.
Бойся хазарцев, дары приносящих,
Истинно, истинно говорю;
Слушайся тихих, смиренно любящих,
Идущих сквозь ночь в зарю.
Мало их ныне, хранящих заветы,
Держащих твою судьбу,
Провозгласивших: «Разверзнется лета,
И поглотит кочевую татьбу;
И построит народ государство,
И очертит границы родства
До Романовского святотатства,
До Советского бесовства».

1987 г.