Мой дорогой Николай Алексеевич Сличенко

С тех пор как я покинул Московский музыкально - драматический цыганский театр «Ромэн», где десяток лет занимался гастрольной деятельностью в ранге заместителя директора, минуло много зим и вёсен. И всё это время меня не оставляла мысль попробовать рассказать о его художественном руководителе, народном артисте Советского Союза, лауреате     Государственной премии СССР, актёре, певце, педагоге, режиссёре – Николае Алексеевиче Сличенко., с которым мы были друзьями и соратниками.
   Николай Сличенко – цыган, сын овеянного легендами народа, в глубокой древности ветром скитаний разбросанного по всем странам, с детства впитавший в себя загадочный артистизм, развивший и умноживший его в прославленной, уникальной труппе единственного в мире цыганского театра. Подлинно драматическим спектаклем, а не просто концертом становится любое его сольное выступление. Взрывается аплодисментами любой зал. Поэтому с полным основанием можно считать, что он, как истинно русский гений, принадлежит всему миру. Великого певца можно назвать Гражданином Мира».
Что и говорить, титул звонкий.
   Но…
   Николай Алексеевич считает, что данное словосочетание журналисты придумали для красного словца. И связано оно с его частыми зарубежными гастрольными поездками. Он же был и остаётся гражданином России. И горд тем, что есть единственный в мире мой горячо любимый цыганский театр «Ромэн»!
С этим невозможно не согласиться. Большой артист, живая легенда, знаменитейший цыган России , известен всему миру и по сей день собирает аншлаги на своих выступлениях.
От Рязани до Токио. От Москвы до Парижа.
В 1962 году с группой эстрадных артистов Николай Алексеевич поехал в Рязань. На родине Есенина он впервые исполнил «Письмо матери». Зрители приняли песню со слезами на глазах, ощутили её задушевность, теплоту, грусть.
Один из концертов посетила племянница композитора Василия Липатова, который написал музыку к романсу. Она подарила певцу поблекшую фотографию давних лет, на которой было написано: «Он писал для Есенина, Есенин писал для него, но первый и единственный, кто исполнил это так, как хотели они оба,    – Николай Алексеевич Сличенко. На память ему».
Это потрясло актёра. После памятного концерта он всерьёз задумался о своей дальнейшей работе на эстраде, о репертуаре, об ответственности артиста, выступающего с песней перед широкой аудиторией.
   Через два года Николай Алексеевич выехал с Московским мюзик-холлом в свою первую зарубежную поездку во Францию.
 «…Он красив. То полон буйной страсти, то сдержан. Одним словом, настоящий цыган из легенды», – писал известный французский критик.
     Журнал «Театральная жизнь» в захлёб рассказывал на своих страницах об этом выступлении:
«Парижская «Олимпия» была заполнена до отказа. Сбитые с толку нелепостями и пересудами бульварной прессы, парижане хотели своими глазами увидеть, как чувствует себя в России непокорная и страстная цыганская культура. Начало ошеломило. На сцену вышел скромный, в обычном чёрном костюме человек среднего роста, с хорошо выбритым лицом. Никакой традиционной цыганской пестроты на нём не было. Не пританцовывает, не размахивает руками, не окружён гомонящей толпой в ярких юбках и атласных шароварах, что так свойственно исполнителям из Венгрии и Румынии. По залу прокатилось недоумение. А он, спокойно прослушав музыкальное вступление, запел легко и полётно. Песня будто рвалась из сердца, нежная, трепетная и одновременно лихая, гордая, свободная. Зал задрожал от оваций, и, казалось, жил единым дыханием с певцом. И парижане поняли, что сила цыганской песни вовсе не в бутафорских кибиточных принадлежностях, а в высоком, ярком музыкальном слоге, в рвущейся из души правде человеческого переживания. Певец впервые продемонстрировал изумлённой Европе величие цыганской песни, очищенной от вековых напластований, что пристали к ней за десятилетия унизительного ресторанного бытия. После концерта знающие толк в шансоне французы устроили певцу получасовую овацию, потом порывались нести к Триумфальной арке".
   А на другом конце света, в столице страны Восходящего солнца миниатюрная зрительница в традиционном кимоно в полной тишине прошла через весь зал и положила к ногам артиста свой, столь дорогой её сердцу, веер.
   В московском дворце спорта проходило выступление прекрасного югославского певца Джордже Марьяновича. Исполнив старинный русский романс «Милая, ты услышь меня», он жестом остановил зрительские овации, уважительно попросил подняться сидящего в зрительном зале Николая Сличенко и спросил с улыбкой: «Вам понравилось, как я пою «Милую»? Знайте, Николай Сличенко делает это гораздо лучше меня. Мне остается только учиться у него».
   В Воронеже певец выступал на открытом стадионе. Площадка огромная. На сцену вывезли на «Волге». Пока Николай Алексеевич пел, машина стояла рядом со сценой. Концерт закончился. Он садится в «Волгу» и видит, что на поле выбежало полстадиона. В одно мгновение зрители оказались у машины, подняли её и понесли на руках. По его словам, он тогда чуть с ума не сошёл.
   Годовщина Великого Октября. В Кремле большой праздничный концерт. Леонид Ильич Брежнев в первом ряду. К певцу подходит министр культуры СССР Пётр Нилович Демичев и передаёт просьбу Леонида Ильича: исполнить «Письмо матери». А Николай Алексеевич не решается. Давно не пел эту песню, слова подзабылись. Но главе государства отказывать не принято. И он спел. Да как! Генеральный секретарь ЦК КПСС встал, поднял руки, развёл их над головой и со слезами воскликнул: «Спасибо!»
Аплодисменты.
   Думаю, у Николая Алексеевича была прекрасная возможность продолжить свою дальнейшую творческую жизнь на эстраде, как поступил в своё время Муслим Магомаев, покинувший ради сольных выступлений Большой театр. Однако, этого не случилось. Влюблённость в родной цыганский театр, где начиналось становление артиста, оказалась решающей.
    Почему так происходит? Мало ли на белом свете популярных исполнителей. Однако на его сольных концертах публика доходит до экстаза. Как же ему это удаётся?
«Дело в том, что публика всегда ориентируется на слушателей, которые почитают песню-откровение, песню, уходящую корнями в народное творчество, которые органически не приемлют легковесности и фальши, — размышляет Николай Алексеевич. — Сцена – место исповедальное. Ты не посредник между героем произведения и зрителем или слушателем. Ты и есть тот самый герой. Страдающий и радующийся, тоскующий и мечущийся, ревнующий и умиротворенный. Ты! Поэтому будь добр, обнажи душу до предела, так, чтобы и аудитория вместе с тобой страдала и радовалась! На театральной сцене актёру важно понимать, зачем он появляется перед аудиторией, что хочет сказать людям. Это важно осознавать и на эстрадной сцене. Петь не только для того, чтобы доставить слушателям несколько приятных минут (хотя и это важно), а для того, чтобы поделиться с ними тем, что волнует тебя самого. Любая песня должна иметь динамику развития, как по действию так и по эмоциональному нарастанию, свой сюжет, свою законченную мысль. Поэтому песня для меня та же пьеса, сжатая до нескольких куплетов, маленький спектакль, вмещающий в себя человеческую судьбу или какое-то законченное событие. Вернее, так должно быть. Из пустой песни спектакль не получится. Но, если в песне есть глубокий смысл, подтекст, второй план, если это своеобразная сценическая миниатюра, в которой обязательно заложена своя драматургия, мысль, тогда это маленький исповедальный спектакль.
Певческая моя карьера складывалась относительно легко: театр-то ведь музыкально-драматический. Разница лишь в том, что на театральной сцене твои огрехи могут быть нивелированы прекрасной игрой коллег. А на эстраде ты один перед аудиторией, которая порой насчитывает тысячи зрителей. «Прикрыть» тебя некому. Русскую и цыганскую песню многое роднит. Их музыкальная палитра чрезвычайно широка – от грусти, озорства до философичности. Но у цыганской песни нет середины. Она всегда экзальтированна: если радость – то до восторга, если грусть, то до стона. Поэтому и исполнять её не так-то просто, как иной раз кажется: стон не должен переходить в вопль. Видимо, мне удавалось находить эту золотую середину. Больше всего хотелось петь о красивой, благородной, самоотверженной любви, о её торжестве над обыденностью, над пошлостью. Мне казалось важным донести до аудитории, чтобы она не растрачивала душевные силы на пустое, а стремилась к тому, что составляет подлинную ценность жизни».
   А мне кажется, что секрет Николая Алексеевича в том, что он истинный, а не показной интеллигент. Он как никто концентрирует в себе земные проблемы, трагедии, горести, пропускает их через своё сердце. И талантом, данным ему Богом, мощным художественным даром, неповторимой душой облегчает от напастей окружающих. Но, пропуская через себя боль человеческую, врачуя её творчеством, он никого не обременяет своими проблемами. Чего это стоит, знают его родные. И понимая это, они, как могут, снимают непосильное напряжение любовью, участием, добрым отношением.
   Мы встретились с Николаем Алексеевичем в его кабинете в день показа уникального спектакля «Мы – цыгане», который на сцене театра идет уже много лет. Не самый удобный момент для откровенного общения. Николаю Алексеевичу надо было готовиться к выходу на сцену, распеться, просто собраться. Но я не собирался тревожить его долгим разговором.
   — Николай Алексеевич, когда я только пришёл в театр, помнится, нас волновали проблемы ремонта театра, наполнение зала, летних гастролей, текущего репертуара. А сейчас?
   — Сегодня во весь голос необходимо говорить, прежде всего, о проблемах взаимоотношения людей во всем мире. Катастрофически тает такое всеобъемлющее понятие, как «Добро». Без него жизнь невозможна. Народы враждуют. Почему это стало возможным в двадцать первом веке, на который мы возлагали столько надежд? Почему надо враждовать? Не один я задаю себе этот вопрос. Вечная, как сама жизнь, проблема репертуара не может родиться на пустом месте. Мне кажется, что в первую очередь современная драматургия должна попытаться разобраться в самых насущных проблемах, волнующих человечество, и живописать всё это доступными художественными средствами. Вот что волнует нас сегодня. Без этого театр не сможет развиваться дальше. И мы, конечно, находимся в постоянном поиске. Нам ещё сложнее. Необходимо учитывать специфику цыганского менталитета.
Хочу заметить, Николай Алексеевич всю свою жизнь пребывает в этом самом поиске. С первого дня его появления в театре «Ромэн», на сцену которого он выходит уже больше шестидесяти лет.
   Его биография в целом хорошо известна старшему поколению страны по статьям в газетах и журналах, опубликованным в разные годы, по аннотациям на пластинках, по его замечательной книге «Родился я в таборе», изданной в 1981 году. Поэтому подбор материала и собственные размышления я адресую, как это принято говорить, нынешнему поколению младшего и среднего возраста.
Николай Алексеевич Сличенко родился в декабре 1934 года. Когда ему шёл седьмой год, грянула Великая Отечественная война, опалившая жизнь юного Сличенко навсегда. В 1942 году фашисты расстреляли его отца просто за то, что тот был цыганом. Маме с детьми удалось спастись. После войны он попал в цыганский колхоз «Красный Октябрь» в Воронежской области. Многодетной семье без кормильца было невероятно трудно. Как и все, без лишних слов, Коля вкалывал до изнеможения. Именно здесь он впервые узнал, что в столице существует цыганский театр «Ромэн». И с этого дня шестнадцатилетний мальчишка заболел идеей – во что бы то ни стало стать артистом. Он неплохо пел, плясал, а пробелы в образовании, безденежье делали эту мечту недосягаемой. Но не зря же во время вечеринок, которые порой устраивались после работы, он слышал одну и ту же фразу:
   — Тебе необходимо попасть в театр “Ромэн”. Это твоя судьба.
И Николай решился.
Колхозники собрали зерно, которое выдавали тогда на так называемые трудодни, продали его и на вырученные деньги купили билет в один конец. И пожелали ему на дорожку:
   — Не подведи. Прорвись, парень!
Вдохновлённый подобным напутствием, ранним утром, прямо с вокзала он отправился в театр. И уже в одиннадцать часов главный режиссер театра Петр Саввич Саратовский встретил будущего артиста и назначил его показ на следующий день. Ночевать пришлось на Курском вокзале. Всю бессонную ночь Николай Алексеевич твердил себе:
   — Прорвусь!
На показе перед художественным советом пел, танцевал, да так, что его без долгих разговоров приняли.
Прорвался… во вспомогательный состав.
 Это его не смутило. С этого дня актёр начал дневать и ночевать в театре. Присутствовать на всех репетициях. Наблюдать, как именитые актёры вживаются в образы. Стремиться в каждом эпизоде, который ему давали в спектакле, выкладываться до конца. Память у него была, дай бог каждому. Вскоре молодой актёр уже знал тексты практически всех мужских ролей. И с нетерпением ждал, когда же ему дадут главную роль. Даже решился подойти к Петру Саввичу и попросить об этом. Но главный режиссёр театра, хотя слыл человеком добрым и чутким, твёрдо сказал ему:
   — Рано тебе, Николай, брать на себя такую ношу. Не торопись. Сам не заметишь, как твоё время придёт.
Олег Табаков - Художественный руководитель МХТ имени Чехова называет Николая Алексеевича человеком неординарным во всех отношениях. И такой человек, по его мнению, должен обладать редчайшим качеством, которое смело можно назвать «дерзостью таланта».
Примеров подобной дерзости в его жизни великое множество.
    Однажды театр выехал в подмосковный город Сергиев Посад со спектаклем «Четыре жениха» по пьесе Ивана Хрусталева. Место Николая Алексеевича в автобусе оказалось рядом с Сергеем Федоровичем Шишковым – известным в ту пору актёром. Зная, что Сергей Федорович благосклонен к нему, молодой актёр начал уговаривать старшего товарища неожиданно «заболеть». Очень уж ему хотелось, сыграть роль Лексы – главную роль в весёлой лирической комедии, которую исполнял Шишков. Сергей Фёдорович позволил себя уговорить. Минут за двадцать до спектакля он объявил, что болен. А кем его заменить? Перебрали все варианты. А народу-то в зале полнёхонько. Спектакль пора начинать. И Шишков деликатно «посоветовал», дескать, попробуйте выпустить Сличенко. Не подведёт!
Вот так Николай Сличенко дебютировал в своей первой главной роли, сразу же принёсшей ему признание и ставшей прекрасным трамплином для дальнейшей карьеры.
Можно ли подобный поступок отнести к «дерзости таланта»?
   Несомненно.
Иначе Николай Алексеевич ещё долго бы числился во вспомогательном составе труппы.
Правда, сам он считает, что «дерзость таланта» не должна приводить к конфликту с режиссёром, с коллективом театра. Дерзать, по его мнению, – это стремиться к благородному, высокому, новому. Право на «дерзость» – это, прежде всего, труд до седьмого пота.
   Только мне почему-то хочется назвать всё произошедшее и происходящее с великим артистом «Дерзновением». Да, да! Дерзновением с большой буквы. Именно так поступает Николай Алексеевич всю жизнь. Дерзает при любых обстоятельствах!
Чем дольше он работал в театре, тем больше хотел испытать себя на режиссёрском поприще. Окончил школу рабочей молодежи, что называется, без отрыва от производства. Режиссёрские курсы при ГИТИСе, у народного артиста СССР Андрея Александровича Гончарова. И начал самостоятельно ставить спектакли. Постепенно пришло понимание – режиссёр должен быть политиком, менеджером, расчётливым хозяйственником одновременно. Постановка нового спектакля – всегда рисковое дело. Начинают преследовать мысли - найдет ли предложенная тема отклик у зрителей, достойно ли её художественное воплощение в игре каждого актёра, в отдельных мизансценах? Иначе неминуема жестокая расплата.
    И уже много лет ему удаётся вместе с коллективом театра находить путь к сердцам и душам зрителей. Вот почему не сходит со сцены театра спектакль «Мы – цыгане». Его видели зрители Австрии, Индии, Италии, США, Турции, Франции, Японии. Эта постановка вообще отдельная, особая веха в истории театра «Ромэн», где Николай Алексеевич выступает как автор, режиссёр-постановщик и исполнитель. Пьеса написана им совместно с И. Ром-Лебедевым. В работе показано обретение цыганским народом родины и счастья после долгих скитаний по свету. В её насыщенном сюжете изображена история цыганского народа на протяжении многих веков. Нередко талантливые писатели и поэты обращались к этой теме и воспевали цыганский быт, нравы, обычаи, историю. И вот в этом спектакле все это соединилось, сплелось воедино. Спектакль «Мы — цыгане» — это синтезированная постановка, вобравшая в себя танцы, песни, отрывки из пьес, стихи о судьбе независимого, вольного и невероятно творческого цыганского народа. Этот спектакль Ром-Лебедев называл литературно-музыкальной фантазией, народным представлением и зрелищем. А ещё он писал об этом спектакле: «Мы – цыгане» – нечто качественно новое и принципиальное в жизни и творчестве «Ромэна». И дело не только в том, что необычен, сложен и чрезвычайно ответственен жанр спектакля – «народное зрелище (литературно-музыкальная фантазия)». Главное, что это театральное представление, пожалуй, первая смелая и во многом удавшаяся попытка философски осмыслить средствами своего искусства судьбу цыганского народа».
 И хорошо, что в театре существует прекрасная традиция – каждый новый сезон открывать этим спектаклем.
Долгие годы Николай Алексеевич мечтал сыграть Федора Протасова в пьесе Л.Н. Толстого «Живой труп». Мечта стала реальностью в 1984 году. Он не только поставил этот спектакль, но и сыграл в нём Главную роль в своей актёрской жизни.
Московская и провинциальная пресса тех лет на своих страницах наперебой писала, что Николай Алексеевич поставил спектакль как трагический поединок вольной, чистой, благородной души с монолитом рассудочности, размеренности, унылой повседневности, каковые приняты в обществе за эталон «порядочного», «добродетельного», «нравственного» поведения. Газеты отмечали, что Сличенко - режиссёр поставил эту задачу, а Сличенко –а ктёр блестяще её решил. В роли Протасова, вобравшей весь его сценический опыт, он предстаёт в совершенно новом для себя амплуа актёра-трагика, добивается почти зримого образа духовной красоты своего героя, возвышенности его личности. В спектакле создан образ настоящего цыганского хора той поры. «Не вечерняя» станет авторским рефреном спектакля – темой просветления души героя. Ибо не падением, а восхождением предстает его путь из «высшего общества» на «дно жизни». Неожиданной новой гранью открывается здесь и Сличенко - актёр, и Сличенко – режиссёр  постановщик. Начать можно с того, что в трактовке Сличенко образ Феди Протасова словно «очищен» от привычных рефлексий, метаний, самоуничижения. Это – человек, осознанно сделавший свой выбор, внутренне свободне. Даже в падении он не жалок. И наконец, финал, внутренне как бы закольцованный с первым появлением Протасова. Цыгане поднимают тело и на руках возносят его над сценой, над толпой обывателей. Федя возвращается к ним, цыганам. Туда, где воля. Теперь уже навсегда.
   Из двенадцати спектаклей, которые составляют сейчас репертуар театра «Ромэн», половина поставлена Николаем Алексеевичем, но театралы до сих пор вспоминают «Живой труп». А ведь эта постановка в те годы параллельно шла во МХАТе, Малом и Театре Моссовета. Московские зрители тогда шутили, что «цыганский «труп» в «Ромэне» самый живой.
 Народный артист РСО-Алания, режиссёр театра «Ромэн» и заведующий труппой Олег Хабалов вспоминал, что в конце пятидесятых годов двадцатого века они, молодые студенты «Щуки», живо обсуждали два события в театральной жизни Москвы: дебют Михаила Козакова в спектакле «Гамлет» и появление фантастически голосистого молодого актёра в театре «Ромэн» – Николая Сличенко. А когда ему с однокурсниками удалось пробраться в переполненный зал театра «Ромэн», который тогда находился в Гнездниковском переулке, на сцене они увидели Артиста с большой буквы. Он был глазаст, голосист, прекрасно двигался и был предельно органичен. Любое его появление вызывало гром аплодисментов.
Хабалов на полном серьёзе уверял, что когда по телевизору шёл «Голубой огонёк» с участием Николая Алексеевича – улицы городов вымирали. Народ с нетерпением ждал, когда он запоёт «Очи чёрные».
   Я помню, это не пустые фразы, куда бы мы ни приезжали на  гастроли, а я их заделывал, изо всех окон непременно звучало: «Милая, ты услышь меня…»
Он считал, что Сличенко – уже не фамилия. Это слово вошло в цыганский язык, как синоним прекрасного певца и талантливого человека.
И хочется согласиться с этим мнением.
   Каждый выход Николая Алексеевича на сцену – это театр со своей драматургией, неожиданными поворотами и счастливым концом. И по сей день зритель греется у цыганского костра. У костра песни и высокого искусства. И не зря в народе «Ромэн» зовётся театром Николая Сличенко.
Без преувеличения можно сказать, что и сегодня «Ромэн» для цыган всего мира стал подлинным центром цыганской национальной культуры. Театру уже более восьмидесяти лет, но он по-прежнему молод, продолжает творить, осваивать новые высоты, каждой своей работой доказывая, что славному и сильному духом коллективу многое по плечу.
Это далось очень непросто. Сегодня в труппе девяносто пять процентов актёров с высшим образованием. В этом нет ничего удивительного. Заботясь о завтрашнем дне цыганского театра, Николай Алексеевич в 1978 году создал на базе музыкального училища имени Гнесиных специальную студию для подготовки профессиональных кадров для театра. Аналогичная студия появилась в 2005 году в театральном институте имени Щукина. Поиски талантливой молодёжи для обучения в этих вузах шли по всей стране. И результаты не заставили себя ждать. Сегодняшние молодые актёры с успехом исполняют главные роли во многих спектаклях театра.
   В 2016 году Николаю Алексеевичу за выдающийся вклад в развитие отечественного театрального и музыкального искусства и многолетнюю творческую и общественную деятельность присудили премию города Москвы – «Легенда века».            
    Наш разговор, закончился. Стараясь неслышно ступать, минуя гримёрки и сцену, по узенькой лестнице я спустился в фойе. По стародавнему обычаю приоткрыл дверь полутёмного зрительного зала и остановился у последнего кресла амфитеатра. На сцене появился кумир многих поколений зрителей чуть ли ни всего земного шара. Зал встретил его овациями. Николай Алексеевич запел.
   Не зря этому выдающемуся артисту рукоплескал и по сей день рукоплещет весь мир.