Колодец на хуторе. Часть 2

    От неожиданности я отшатнулся, сковырнув ведро, и оно полетело обратно в темноту колодезного чрева, а широкий металлический ворот сильно ударил меня по уху. Я упал, но тут же вскочил на четвереньки и, тихо повизгивая, побежал. С размаху боднув невысокий штакетник, я повалил его и, не останавливаясь, помчался дальше, к машине. Обламывая ногти, я заскребся по дверце машины, а, открыв ее, тяжело плюхнулся на водительское место. Затем с силой захлопнув дверцу, с размаху припечатал кнопку фиксатора. Меня била крупная дрожь, первобытные страхи мутью поднялись из глубин подсознания и сформировались в образ водяного, жаждавшего утянуть меня в колодец. Я лихорадочно шарил по карманам в поисках ключей, мне хотелось только одного – поскорее уехать от этого гиблого места. Трясущиеся руки отыскали связку далеко не сразу, а дрожащие пальцы все никак не могли попасть в узкую щель замка зажигания.
    Наконец это случилось, двигатель завелся с пол-оборота и я, даже не развернувшись, задом, сполз вниз с этого опасного хутора. Отъехав метров на пятьсот, я стал постепенно успокаиваться, к тому же стрелка термометра двигателя тут же побежала по кругу, не позволяя двигаться дальше.
    Я заглушил мотор и достал термос с кофе. Руки дрожали, и я вылил обжигающий напиток прямо себе на брюки. Горячая липкая струя отрезвила и разозлила меня одновременно. «Какого черта!  - подумал я, - не ночевать же мне здесь, на дороге! И уехать я не могу - другого ведра у меня все равно нет, ведь не термосом же воду черпать. Да и как я доеду до следующего хутора?! А водяных в наше время не бывает, наверняка это плавала какая-нибудь случайно угодившая в колодец дохлая крыса». Эта мысль мне понравилась и, повертев ее так и этак, я сумел убедить себя в ее очевидности. Я включил первую передачу и опять заехал на хутор, подогнав машину так, чтобы фары хорошо освещали раскрытую дверцу колодца.
    Но абстрактные рассуждения - одно, а поступок - совсем другое. Идти совершенно не хотелось. Я не верю в мистику, но все же открыв багажник, достал вторую монтировку и большой разводной ключ. Связав их между собой медной проволокой наподобие креста, я почувствовал себя несколько лучше: суеверия – суевериями, а так было надежней. Подойдя к колодцу, я стал медленно крутить ворот правой рукой, держа в левой свой импровизированный крест. «Ежели что, - думал я, - как трахну по башке чудище крестом животворящим, ни одна нечисть не устоит». Я осторожно вытянул ведро, быстро поставил его на край сруба и отскочил в сторону. Крест, как бумеранг, я поднял над головой. От напряжения мои глаза стали слезиться и часто моргать.
    Ждать пришлось недолго. Водная гладь ведра заволновалась и оттуда снова высунулась знакомая мне скользкая голова и заговорила. Голос был тихим, шипящим, с придыханием, как если бы вдруг со мной вздумал заговорить старый автомобильный насос. 
    - Не бойся меня, я не причиню тебе вреда.
    - Сгинь, нечистый! – крикнул я и завертел перед собой крестом, отмахиваясь от непрошенного видения как от комаров.
    В голове почему-то возникла мысль, что вылезшее из колодезной воды существо нечистым уж никак не назовешь, скорее – мокрым. При других обстоятельствах эта мысль развеселила бы меня, но сейчас мне было не до смеха.
    - Я не причиню тебе вреда, – снова прошипело чудовище, - не бойся.
    - А кто ты, вообще-то такой?! – с вызовом спросил я.
    - Я – угорь; обычный озерный угорь, который волею случая живет в колодце.
    - Угри не умеют разговаривать! – возразил я.
    - А я – умею. Разве это так уж невозможно?
    Я задумался. У меня когда-то в детстве был аквариум с рыбками, я их очень любил, и даже приучил подплывать к кормушке по сигналу. Все очень просто: зажигается лампочка - сыплется сухой корм. Сомики, меченосцы и вуалехвосты поднимались с самого дни и стояли неподвижно в воде, беззвучно шевеля губами. Может быть, они со мной разговаривали, а я их не слышал только потому, что они были очень маленькими? Или нужно было приложить ухо к толстому зеленоватому стеклу аквариума?
    - Ну допустим, - пошел я на мировую, опуская крест, - а как это тебе удается?
    - Учитель был хороший, - ответил угорь.
    И он рассказал мне о том, что десять лет назад, его поймал сетями в Ладожском озере лесник Берендей. Он принес его на этот хутор и выпустил в колодец. Поначалу угрю было очень неуютно жить в узкой трубе, к тому же приходилось питался колодезной слизью и илом, наросшим на стенках и дне. Изредка Берендей баловал его брошенной в воду лягушкой или жирным выползком.
    Сначала угорь сильно невзлюбил Берендея за то, что тот лишил его свободы. Он метался в разные стороны и даже пытался ползти вверх по старым ноздреватым бетонным кольцам.
    Не сразу, далеко не сразу, они подружились. Берендею было одиноко жить на хуторе, и он стал поднимать угря ведром из колодца, приносил в дом и разговаривал с ним. Много раз зимы сменялись веснами, прежде чем научился угорь понимать старика, и еще труднее оказалось выучиться разговаривать. Но упорство и время сделали свое дело, и угорь заговорил. Берендей знал множество историй царства лесного, а угорь – царства озерного и им точно было, о чем поговорить. Кроме того, лесник увлекался астрономией и научил угря понимать звезды. Он же сделал для него домик с дыркой в крыше. Из колодца в темную ночь было так замечательно всматриваться в звёздное небо, блуждая по бесконечным лабиринтам млечного пути.
    Прямо над колодцем висел звездный ковш Большой Медведицы и однажды угорь заметил, что, если долго и пристально смотреть на звезды, на дне колодца появляется блестящая золотая монета. Он стал отдавать эти монеты старику, а тот закапывал их под яблонями. Живое золото давало мудрым деревьям силу, и они перестали бояться северных холодов, каждую осень благодаря хорошим урожаем спелых яблок. Берендей научил угря жить в ладу с самим собой и объяснил, что такое - мудрость. Постепенно колодец отшельника стал угрю милее самого большого озера, где только и приходилось думать о том, как бы не попасть в сети, да набить рыбьей мелочью свой желудок.
    Но вот месяц назад Берендей умер, и угорь остался один. Совсем один. Он чувствовал это одиночество всем естеством, всем своим гибким телом и упругой кожей. Даже звезды перестали его радовать, а черный космос стал казаться брюхом огромной рыбины, проглотившей его. В душе поселилась глухая тоска, смешав в единое целое, боль и тревогу… 

                ***

                Картинка из Интернета.