Вина мне! Часть 1

/Минздрав предупреждает: употребление алкоголя вредит вашему здоровью, а автор не хотел обидеть вас или вашу маму/



- Вина мне, Дмитрий, вина! – возопила дама, свешиваясь одной ногой в сетчатом чулке с продавленного дивана, чьи торчащие пружины были скрыты под розовым чехольчиком в рюшечку и кружавчик.
- Ай, - скрыты-то были, но больно впивались в даму, стоило ей сделать чуть более резкое движение или чуть решительнее перекатиться на другую сторону дивана.
Молодой – относительно – человек заспешил через всю комнату со штопором.
А потом обратно к даме – с бокалом.
В бокале было красное полусухое, потому что розовое сладкое закончилось ещё на прошлой неделе во время одного из суарэ – людей было так мало, что всего двое – дама и Дмитрий, но пить они решили, словно собрали настоящую тесную компанию близких друзей – человек так на тридцать. Впрочем, Дмитрий, как обычно, ничего не решал.
- Благодаа-арю, - протянула дама, стягивая белые перчатки с рук и кидая их куда-то за диван.
Одну из рук она вытянула вперёд, подставляя для поцелуя, второй взяла бокал и прикрыла глаза.
Дмитрий тактично отошёл в сторону.
- Ах, - звякнув перстнями, она взмахнула нецелованной рукой и отхлебнула.
Замерла с прикрытыми глазами, а затем широко распахнула их:
- Что это за дрянь?! – возопила и сплюнула вино вверх, но оно полетело почему-то вниз, оставляя малозаметные пятнышки на розовом чехольчике дивана и розовом же пеньюаре дамы, - мне киссло…
- Вино-с, - отвечал Дмитрий, - красное-с, полусухое-с… Весьма недурное, - покрутил в руках бутылку, разглядывая этикетку и делая вид, что читает на армянском.
- Недурное… - снизила дама громкость, отчаянно думая – как бы вывернуться и не показать Дмитрию, что в винах она ценит, прежде всего, сладость, - корень всех бед! Яблоко раздора, плод-искуситель моей семейной жизни!
И резким движением швырнула бокал в стену.
На этот раз она угодила точно в цель, и осколки покоились теперь на полу, под красно-расплывчатым пятном посередине стены.
- Ну просто современное искусство-с, - всё ещё крутя в руках бутылку, резюмировал Дмитрий, - перфоманс а-ля «неистовые страдания прекрасной дамы 21-го столетия»… Шарман…
Прекрасная дама смерила его наисвирепейшим взглядом.
- Шутить изволите-с, - прошипела, невольно копируя его манеру речи, - а между тем, вы и только вы виноваты в том, что Миша от меня ушёл! Конечно, кто бы не ушёл от дамы, даже самой красивой, если она употребляет столько алкоголя в сомнительной – вашей – компании! Всё, с сегодняшнего дня никакого больше…
Дмитрий пошарил рукой за белой – всей в кружеве – занавеской, извлёк большую пивную кружку с надписью «Спартак – чемпион!» и стыдливо прикрыл её рукой. Да, в облик всей остальной комнаты она как-то не вписывалась: ни рюшечек, ни кружавчиков…
- Эвелина, - наконец обратился он к даме по имени, - я так понимаю, вино вы не будете ближайшие минут пятнадцать?
Она обречённо взмахнула рукой.
- Бысстыдник! – простонала она, - разрушил семью, а самому лишь бы выпить!
- Виноват-с, - коротко кивнул Дмитрий, снова откупоривая бутылку и наполняя пивную кружку до краёв.
С наслаждением отпил, присаживаясь в кресло. Присел он слишком резко – поднимая собой облако пыли и заставляя пружины отчаянно скрипеть.
- Сказали бы спасибо, что кровные узы не дают мне разорвать наши с вами отношения и отказать вам от дома!
- Спасибо-с, - ещё раз кивнул, - но, позвольте, коль вам так уж претит моё присутствие – ведь вы могли бы просто меня не приглашать?
Эвелина возмущённо села на диване, картинно, но с трудом складывая одну ногу на другую, ненавязчиво приподнимая пеньюар, и произнесла:
- А кто подставит мне плечо поддержки в столь сложное время? Кто, если не мой единственный и горячо любимый брат?
Тут важно сделать отступление и сказать, что братом в привычном понимании этого слова Дмитрий ей не приходился. Нет, родственниками-то они были, но настолько дальними, что при желании могли бы пожениться. Желание, впрочем, у обоих отсутствовало: Эвелина считала себя слишком юной, свободной, творческой и шальной для брака, к тому же она носила фамилию Гончарова и мнила себя достойной как минимум Пушкина, а как максимум Дантеса; Дмитрий же просто предпочитал симпатичных девушек, к которым в глубине души Эвелину не относил.
А зря - она была вполне недурна собой: светлые волосы большую часть дня лежали ровной, залакированной волной, голубые глаза, обрамлённые такими же голубыми – ближе к фиолетовому – ресницами, смотрели невинно-вызывающе – Эвелина никак не могла определиться, какой же взгляд ей всё-таки ближе; а накрашенные ярко-красной помадой губы заставляли мужчин в муках размышлять, как бы поизящнее её смазать. Каких-то мужчин. Когда-то. Наверное…
А то, что возраст её выходил, как она сама говорила, «чуть-чуть за тридцать» - предположительно, лет на пятнадцать – так это вообще недостатком считаться не могло ни при каких обстоятельствах. Ведь главное – это не возраст, а состояние души, которая у Эвелины всегда была молода и свежа.
Сама же Эвелина единственным и главным своим недостатком считала энное количество лишних килограмм – она называла цифру «пять», но врачи, которых она посещала пару раз на неделе между суарэ, качали головой и рекомендовали сбросить как минимум тридцать.
Впрочем, несмотря на то, что своим жизненным кредо Эвелина считала «не хочу жениться, хочу влюбиться», изредка на неё таки накатывала женская тоска по сильному плечу, и тогда она достаточно прозрачно намекала Дмитрию, что коли он возьмёт её в жены, а её фамилию в паспорт, то точно сможет добиться успехов на писательском поприще и написать второго «Обломова». «Обломова» она никогда не читала, но проходила когда-то в школе, и свято верила в то, что стать проходимым в школах писателем – большая честь.
Дмитрий был молодым, подающим большие надежды писателем сорока восьми лет от роду. Однажды его стихотворение «В весеннем лесу очень хорошо» опубликовали в газете 8-го муниципального округа, и Эвелина устроила по этому случаю такой банкет, что редакторы газеты несчастного округа зареклись впредь публиковать работы юных дарований.
- Ах, моя голова! – снова застонала Эвелина, - ах, бедный Миша! Он был вынужден так долго жить с алкоголичкой! Но ничего, ничего… У меня есть ещё шанс: вот он придёт сегодня, проголодается ведь наверняка, прибежит – а у меня для него ужин готов, ужин – и никакого алкоголя! Всё – отныне никакого спирта более в этой комнате, я никогда…
- Вина-с? – участливо спросил Дмитрий, - или я допью-с?
- Все вы одинаковые, - неожиданно жалобно пробормотала она, - бесчувственные… равнодушные… Всё!
Дмитрий долил остатки вина в кружку, отхлебнул и растянул губы в блаженной улыбке.
- Всё! – громко повторила Эвелина, - я звоню Наташе.
Дмитрий слегка поперхнулся вином и спешно протараторил:
- Не стоит-с, не стоит-с… Ну что же вы – давайте всё-таки по бокалу вина, а потом обсудим-с всё, что вас волнует…
- Нет! Вы, Дмитрий, неотёсанный мужлан, не можете в полной мере оценить глубину моих страданий… Да вы плевать хотели на Мишу, а уж на меня… Телефон мне, Дмитрий, телефон!
- Ну что вы-с, ну подождите, - Дмитрий встал из кресла, пошатнулся и упал обратно, - ну зачем же звонить Нат-таше... У неё же дет-ти… Она занята-с…
- Наташа, как брошенная женщина, поймёт меня лучше всех и уж точно лучше вас!
Дмитрий хотел что-то ей ответить, но пока он мучительно связывал мысли в слова, а слова в предложения, хлопнула дверь.
- Мой вертолётик! – возопила на этот раз не дама, а барышня лет двадцати, стоящая на пороге комнаты, - как далеко ты от меня улетел! И ведь даже не сказал, к кому направляешься: я искала тебя у Юленьки, а потом у Жанночки, и не нашла нигде! Я думала, ты, как настоящий мужчина, оставил меня, чтоб пойти к одной из своих любовниц, а ты… Как хорошо, что есть слежение по телефону! Я и помыслить не могла, что ты решил нанести визит бабушке! Моё солнышко… Здрастьте, - кивнула Эвелине, которая смотрела на неё изумлённо и почти испуганно.
Дмитрий икнул, встал с кресла и попытался подойти к барышне, но запутался в собственных ногах и присел обратно.
- М-мой пыл-лесосик… прости… я м-могу всё объяснить-с…знакомься, это…
- Да-да, - барышня-пылесосик подбежала к Эвелине и энергично потрясла её руку, - я Люба. Я его, - показала на Дмитрия, уже полулежащего в кресле, - муза, ну если вы понимаете, о чём я…
И хихикнула.
Эвелина скривилась.
- Димочка, зайчик, котик, вертолётик, полетели домой! У тебя завтра презентация новой книги, тебе срочно нужно проспаться!
- Презентация? Книги? – среагировала Эвелина, - Дмитрий, вы почему мне об этом не сообщили?
- Да-с я-с, собственно-с… - пробормотал Дмитрий и притих – видимо, он уснул.
Люба заломала руки и произнесла куда-то вверх:
- Да! Время не щадит никого! Как это ужасно – не помнить даже своих близких…
- Да, - вздохнула Эвелина, - меня, вот, Миша совсем забыл…
- Вы не помните, так я вам напомню: Димочка, то есть Дмитрий, то есть ваш внук, гениальный, известнейший на всю страну писатель – Дмитрий Быков!
- Внук? – ошалело помотала головой Эвелина, - какой внук… Дамочка, вам что, очки подарить: Дмитрий – мой старший брат…
Как бы в знак согласия он всхрапнул.
- И раз уж вы его муза, - сменила тон с мягкого на приказной Эвелина, - подайте-ка телефон… Вон там, на подоконнике…
- Если вы такая молодая, то почему же такая немощная? – Люба прищурилась, но телефон всё-таки принесла.
Эвелина натянула пеньюар почти на колени, улыбнулась и застрекотала в трубку:
- Алло, Настенька… Тут твой Дмитрий… с новой «музой», если ты понимаешь… А ещё Миша… Ушёл… - улыбка переросла сначала в гримасу, потом дама просто скривилась, расплакалась и бросила телефон на пол.
Вытерла слёзы, говоря:
- Осталась я одна-одинёшенька на старости лет… Никто ко мне приходить не хочет… Миша ушёл… Я ему надоела… Дмитрию лишь бы выпить… А Наташа…
А Миша…
Люба взглянула на неё почти сочувственно, а потом присела на пол рядом с Дмитрием, тихо произнесла:
- Солнышко моё, вертолётик мой, полетели домой. Видишь, к твоей ба… сестре скоро гости придут…
Он не отвечал.
- Ну ёк-макарёк, шо у вас тут происходит?! – завопила на этот раз не дама и не барышня, а простая баба, стоя на пороге комнаты.
Стояла она, впрочем, недолго – прыжком добралась до Дмитрия и наклонилась к нему – барышня Люба только успела отскочить, чтоб не быть задавленной.
- И чего ты лежишь тута? – заорала у него под ухом, - опять нажрался? Пошли домой… Дети папку ждут: плачут, матерятся.
- А вы кто, собственно? – пискнула Люба из противоположного угла.
- Я? – громогласно засмеялась баба, - стыдно не знать: я жена его, Наташа.
- Жена?!! Жена моего солнышки, моего Димочки, моего вертолётика?!
- Вертолётика – это потому что летает недолго, но громко? – Наташа довольно загоготала.
Люба сморщилась, но, взглянув на неё ещё раз, решила ничего не говорить.
- От меня Ми-и-иша ушёл, - снова не то возопила, не то простонала Эвелина, едва не скатившись с дивана. – Ай! Ай!
Похоже, что она наткнулась сразу на две пружины.
- Миша? – на секунду Наташа отвернулась от Дмитрия и призадумалась, а потом изрекла, - вот кобель! Всегда говорила тебе, Элька, что кобель – он кобель и есть, что б ты с ним не делала… щас, погоди…
Она водрузила на стол небольшую, казалось бы, сумку, доставая из неё шоколадный торт, бутылку «Путинки», две стопки, термос, нож и пластиковую погремушку в виде медвежонка со слегка подплавленным правым ухом.
- А вот ентого нам, - Наташа улыбнулась, запихивая погремушку обратно в сумку, - пока не надо.
Люба смотрела на неё смущённо и заворожённо: ей вдруг пришло в голову, что в сумке такого же размера у неё поместилась бы как максимум косметичка и последний роман Дмитрия Быкова.
- Давай, Элька, - Наташа разлила «Путинку» по стопкам, - давай за женское счастье!