Какую ПеснЮ сволочи испотрили!

АВТОГРАФ
С НЕИЗВЕДАННОЙ ТРОПЫ
ЗАМЫСЛОВАТЫХ
СОСТОЯВШИХСЯ СЮЖЕТОВ.

 УТРЕННИЙ ДЕСАНТ .
( По рельсам БАМа ).

          Борису Тимофеевичу БОЛТИВЦУ,
          Николаю Ивановичу ШУДРИКУ,
          Александру Михайловичу КУРЗОНУ,
          Михаилу Матвеевичу ГРИЦЕВСКОМУ,
          Владимиру ШУМАКОВУ,
          Юрию ЗИНОВУ.


От платформы отошёл по расписанию
Поезд наш короткий - три вагона .
Тепловоз дал три гудка прощальных
И повёз нас вдоль Чильчинского перрона .

В цвет багульника заря окрасила
Белоствольные берёзовые россыпи
И речные перекаты разукрасила
И прижимов крутолобых осыпи .

Над тайгою тёмной реет вечер -
Небо светлое, туманы над водой ,
А в вагоне нашем,( быт извечен !),
Пассажиры занялись едой .

Одному уже заснуть мечтается,
А другой газету развернул .
Ну а мне не спится, не читается -
Я к окну вагонному прильнул .

Не даёт вздремнуть, бередит душу
Мне колёс вагонных перестук
И в окно гляжу я, словно в душу ,
Что открыл вдруг настежь старый друг .

Мчится поезд наш по рельсам БАМа,
А вдоль насыпи,- как мать за малышом, -
Вьётся сквозь тайгу и марь за нами
Автотрасса. БАМ за ней ведь шёл .

За три года по притрассовой дороге
Тридцать тысяч вёрст я накатал .
Наледи припомнились пороги ,
Ходки вброд, когда паром стоял;

И ночёвки в сопках запорошенных,
И заледенелый перевал,
И огней цепочка, щедро брошенных ,
Где готовый мост укладку ждал .

И всегда в заботах сложной стройки
Чудился мне отдалённый звук, -
Точно образ гоголевской тройки, -
Здесь в тайге колёсный перестук .

И не раз, бывало, утром ранним
В Мостовом сквозь шум лесных берёз
Стук дробилки мы, проснувшись, принимали
За далёкий перестук колёс.

На участке нашем это сталось, -
Там, где мы построили мосты:
БАМ из планов вышагнул в реальность, -
В жизнь шагнул из голубой мечты .

К Тынде подошёл по расписанию
Поезд наш рабочий, - три вагона.
Высадил нас в свежесть утра раннего
И ушёл неспешно вдоль перрона .

БАМ, Тында, 1980 год .


ТЕПЛО ТРАССЫ .

Кто сказал, что холодно на БАМе ?
Нет, ошибка это или трёп:
Здесь мороз добреет, очарован
Красотой распадков, сопок, троп;
Мужеством уверенным рабочих,
Строящих дорогу сквозь тайгу
И мосты над реками широкими
В дождь, в мороз и в ветер, и в пургу .
Только по ночам он вспоминает
Вдруг о том, что он ведь Дед Мороз,
И такую стужу нагоняет,
Что вмерзают в небо стаи звёзд .
Не поймёшь, во что он, плут, играет
С нами - в шашки или в поддавки .-
Не пропустит метким взглядом аса,
Где мы допустили днём зевки:
Разморозит вмиг худую трассу,
Мимоходом выстудит тепляк,
А с восходом солнца вдруг окажется,
Что седой Мороз - дедок-добряк. -
Ус кольцом и борода лопатою .
Видно,он с того гусарит так,
Что стремится заслужить симпатию
Бамовских девчат Мороз-чудак .
Нет, ни разу я не мёрз на БАМе .
Не бахвальство это и не трёп . -
Здесь мороз добреет, очарован
Красотой распадков, сопок, троп,
Красотой девчат, парней - рабочих,
Строящих дорогу сквозь тайгу
И мосты над реками широкими
В дождь, в мороз и в ветер и в пургу .

БАМ,посёлок Мостовой-на-Олёкме, 1981 год .


ВЫСТОИМ !

За девятым - вал десятый .
Только с вахты не уйдёшь .
Надо выстоять, ребята,
Хоть и сводит мышцы дрожь .

Надо выстоять,- и ,значит,
Не собьёт нас с ног волна,
Потому как много значит
Вера, мудрости полна .

Ведь не двадцать,(хоть не восемь),
Этих чёртовых валов .
И стоим, как двадцать восемь,
Против прущих напролом .

Солнце в радугу раскатит
Каждый вал, седой, как пыль .
Вал двенадцатый накатит ,
А за ним прикатит штиль .

Мы просушим наши робы
И тельняшки простирнём .
Наша стойкость - высшей пробы:
Не рисовка, а приём .

Как бы ни был вал девятый
Иль двенадцатый могуч,-
Выстоим. Ведь наша стойкость -
Всех побед волшебный ключ .

БАМ,посёлок Мостовой-на-Олёкме, 1981 год .


ЭНЕРГЕТИКАМ БАМа .

Здесь, где сопки, как мышцы напружив,
Мерзлота развернула ширь плеч,
Стали верным, надёжным оружьем
Свет с теплом, словно встарь щит и меч .

Где мороз не сдаётся упрямо,
Где снегами простор замело,
Мы посёлкам строителей БАМа
Дарим воду и свет, и тепло .

Здесь вода на лету замерзает
И столбы здесь зимой, - как стекло,
Но трудов мы рублём не считаем:
Было б людям тепло и светло .

Нас в приказах, порой, забывают .
Нам ни зябко с того, ни тепло:
Нас не график,- нас жизнь заставляет
Стройке выдать и свет и тепло .

Кто поймёт, что угля нехватает,
Что диз.топлива в ёмкостях нет. -
Без тепла мерзлота не оттает ,
А чтоб тьму побеждать, нужен свет .

И пусть пыжатся мёрзлые сопки,-
В трассу БАМа врастают мосты .
Мы всегда им дадим, сколько надо
Света яркого и теплоты .

Здесь, где сопки, как мышцы напружив,
Мерзлота развернула ширь плеч,
Будут верным, надёжным оружьем
Свет с теплом, словно встарь щит и меч .

БАМ,посёлок Мостовой-на-Олёкме, 1981 год .



МОСТОСТРОИТЕЛЯМ БАМа .

Нет воинских значков на ваших пиджаках
И числит вас военкомат в запасе,
Но я-то знаю: вы всегда в строю , -
В работе, как в бою - на острие атаки .

Пусть не причастны вы к салютам давних дней
И срочную давно уж отслужили,
И на плече у вас "калашникова" нет,-
На БАМе вы трудом честь-славу заслужили .

Здесь в марь вросла тайга, здесь вечномёрзлый грунт,
А мы даём бетон, все сроки сокращая .
Десантами уходим мы вперёд,
Мосты и мостики укладке оставляя .

В спецовках, как в броне, и в касках, как бойцы,
В унтах и в валенках мы с виду неуклюжи .
Но на своих мостах, как на своих руках,
Стране мы дарим путь от Тынды до Усть-Нюкжи .

И в день, когда опять чтит армию народ,
Я поздравляю вас с солдатским юбилеем .
Шагать нам и шагать сквозь трудности вперёд ! -
Ведь мы, мостовики, иначе не умеем .

БАМ,стройплощадка моста через реку Талыму,1981 год.



ПРАЗДНИК ПЕСНИ НА БАМе .

В четвёртый раз в столице БАМа праздник
Гитарных звонких молодёжных песен
И сопки Фестивальной полисадник
Нам снова, как уже ведётся, тесен .

Старый друг мой, раненный в Вестфалии,
И девчёнка с огоньком в глазах раскосых,
Встретились мы здесь на фестивале,
Потому что здесь звучит "Бандьера роса" .

Над тайгой зелёной - белый парус,
Точно лебедь, над тайгой парит .
И поются песни под гитару,
И поёт с ребятами Дин Рид .

Не мираж, не мистика! И ясность
Вносит Рид, рукой гитару сжав:
"Здесь я потому, что солидарность
Цепи рвёт, из слова силой став!

Здесь я потому, что я люблю вас!
Здесь я потому, что вы - герои!
Потому, что юность,соревнуясь,
Здесь, на БАМе счастье мира строит!"

Отзвенели песни яркой радугой
О журавушках, о мамах и о просеках,
И о тех, кто был убит в Сант-Яго,
И о тех, кто в сорок первом осенью ...

Горд я тем, что это всё - в душе у нас,
И что не случайно, - право слово! -
Начали мы праздник с "!Венсеремос!",
А закончили "Гренадою" Светлова .

Наполняйся ветром, белый парус,
И зови нас вновь шагать упрямо
В даль, где ждёт как приз за труд, как радость
Новый Фестиваль гитарных песен БАМа .


БАМ,Тында , 1979 год .



ДАЛЁКОЕ-БЛИЗКОЕ .

На трассу БАМа вновь пришёл апрель .
Сторожко щиплют мох в проталинах олени.
И снова жизни гимн поёт капель,
Как в ту весну, когда родился Ленин .

Старинный волжский городок Симбирск
Был так далёк от забайкальских буден,
Но день пришёл и весть о нём в Сибирь
Принёс из Питера октябрьский залп орудий .

Он не кичится славной стариной,
Хоть слал Кутузову своих гусар, улан он,
Хоть замер весь, как над родной душой,
Когда на эшафот шёл Александр Ульянов .

История его ему лишь по плечу .
И не забыть до смерти ветерану,
Как всей дивизией писали Ильичу:
"У белых взят Симбирск за перву твою рану ."

Симбирск-Ульяновск бережно хранит
Всё то, что к жизни Ленина причастно, -
Что юности его следы хранит,
Что в детстве окружало ежечасно .

Но памятником-сфинксом не навис
Старинный город над широким плёсом . -
Взрастил сады, разросся вширь и ввысь,
Возвёл цеха подстать речным утёсам .

И в том, как в Ленинский мемориал ведут внучат,
Как жизни Ленина хранят приметы, -
Во всём - живая память Ильича,
Судьбы его пикеты и заветы .

Лелеет память Ленина народ.
Она, как знамя вдаль зовёт упрямо .
И молодость в сердцах её несёт ,
Как эстафету от Каховки - к БАМу .

На трассу к нам опять пришёл апрель .
Длиннее на год рельсы БАМа стали .
Парит отсыпка и звенит капель .
Былое ближе, обозримей дали .

БАМ,Тында - посёлок Мостовой-на-Олёкме, 1981 .


МОСТЫ .

       Моей жене Татьяне,
       инженеру-мостостроителю .

Упало дерево однажды,
Дугой застыло над ручьём
И человек забыл о жажде,
Уже склонившись над ручьём .

Он замер, очарован сказкой
Невиданной дотоль красы,
И перешёл ручей по арке,
Ещё чуть влажной от росы .

С тех пор промчалась тьма столетий,
А мы, как в старине седой,
И замираем, и немеем
При виде арок над водой .

Мосты из стали и бетона
И из сырых сосновых плах,
Мосты на сваях, на понтонах,
Мосты в тайге, мосты в горах .

Тут есть,к чему припасть душою,
Где свой автограф врезать в век .
Мосты, построенные нами,
Стыкуют БАМ над ширью рек .

БАМ,посёлок Момстовой-на-Олёкме, 1981 год .



ЭСТАФЕТА .

Есть старый тост -
напутствие юнцу,
Вступающему в жизнь,
чтоб жизнь прожить мужчиной:
"Успей за жизнь
свести любимую к венцу
И сына воспитать,
чтоб мог гордиться сыном,
И дочку вырастить,
и дерево взрастить,
Построить дом
и книгу написать .-
И да почувствуешь себя
мужчиной! "
Когда настанет день
для сына моего,
Покинув отчий дом,
искать свою дорогу,
Вином наполнивши бокал "на посошок",
и сжав в кулак отцовскую тревогу,
Три слова я добавлю
в старый тост :
"Построй
свой
мост !"


БАМ, посёлок Мостовой-на-Олёкме, 1981 год.



ФРАГМЕНТ ЗАМЫСЛОВАТОГО СЮЖЕТА.

         Дауду Дадавову, -
         грозненцу-БАМовцу,
         майору Линейного отдела
         милиции в посёлке Усть-Нюкжа.

Ты помнишь, кунак* мой, как вместе стремились
Домой мы на праздник с тобой ? -
Из БАМовской Тынды летел ты в Усть-Нюкжу,
А я - в свой лесной Мостовой.
Закончив дела, лишь к полудню попали
С тобою мы в аэропорт.
У касс, как обычно,- толпа .(Не стоптали б!).
Пустынен аэродром.
С утра все "борты" разлетелись по трассе.
Диспетчер их ждёт. - Не летят.
И вдруг - луч надежды: знакомых по трассе
Ты ОРСовских** встретил девчат.
У них - самолёт, ожидавший их (с нами!)
И яблок китайских фургон.
"Ребята,загрузите "борт" с "летунами", -
И мы вас в Усть-Нюкжу берём".
Какие вопросы! Как дым папиросы,
Сомнений развеян туман.
За час мы в две пары на борт вместе с тарой
Подняли всё, что было там.
Но вышла осечка: вдруг тучка с овечку
Из Нюкжи снежок принесла.
Сыпнул он и день погасил,словно свечку. -
Вмиг скрыла всё снежная мгла.
Не будет полёта.- Известно уж точно:
По курсу сплошной снежный фронт.
Крепчает мороз. Надо яблоки срочно
Снимать с самолёта в фургон.
Какие вопросы! (Как дым папиросы
Надежды растаял мираж).
Мы снова с пилотами в связке (без троса). -
Тут заднего хода не дашь!
Нас случай счастливый тогда не оставил.-
Назавтра летел вертолёт.
Хоть день был воскресный, домой нас доставил
Часов не добравший пилот.

Немало воды с той поры прокатилось
По Нюкже-реке, бурной, грозной.
Надеюсь,- семейство твоё с БАМом сжилось
И не возвратился ты в Грозный.


7 марта 2000 года,в дни затянувшейся операции
по разгрому террористических бандформирований
в Чечне.


----------------------------------------------
* - друг, приятель, с которым устанавливаются
взаимоотношения особой близости, взаимопонимания
и взаимного гостеприимства (у народов Кавказа).

** - ОРС - Отдел Рабочего Снабжения в системе транс-
портного строительства в бывшем СССР.
Автограф с БАМа
АВТОГРАФ
ЭНЕРГЕТИКА-МОСТОСТРОИТЕЛЯ-БАМОВЦА.

     УТРЕННИЙ ДЕСАНТ .
   ( По рельсам БАМа ).

   Борису Тимофеевичу БОЛТИВЦУ, Главному энергетику Треста МОСТОСТРОЙ-10,
   Николаю Ивановичу ШУДРИКУ, Гл. энергетику Мостостроительного отряда №47,
   Александру Михайловичу КУРЗОНУ, Гл. энергетику Мостоотряда№54,затем и
   МС-10, Михаилу Матвеевичу ГРИЦЕВСКОМУ, Мастеру энергоучастка Мостоотряда
   №46, Владимиру Ивановичу ШУМАКОВУ, Гл. энергетику Мостостроительного
   отряда №53 Юрию ЗИНОВУ, Гл. энергетику Управления механизации Треста
   МОСТОСТРОЙ-10.
   
   
  От платформы отошёл по расписанию
  Поезд наш короткий - три вагона .
  Тепловоз дал три гудка прощальных
  И повёз нас вдоль Чильчинского перрона .
   
  В цвет багульника заря окрасила
  Белоствольные берёзовые россыпи
  И речные перекаты разукрасила
  И прижимов крутолобых осыпи .
   
  Над тайгою тёмной реет вечер -
  Небо светлое, туманы над водой ,
  А в вагоне нашем,( быт извечен !),
  Пассажиры занялись едой .

  Одному уже заснуть мечтается,
  А другой газету развернул .
  Ну а мне не спится, не читается -
  Я к окну вагонному прильнул .

  Не даёт вздремнуть, бередит душу
  Мне колёс вагонных перестук
  И в окно гляжу я, словно в душу ,
  Что открыл вдруг настежь старый друг .

  Мчится поезд наш по рельсам БАМа,
  А вдоль насыпи,- как мать за малышом, -
  Вьётся сквозь тайгу и марь за нами
  Автотрасса. БАМ за ней ведь шёл .

  За три года по притрассовой дороге
  Тридцать тысяч вёрст я накатал .
  Наледи припомнились пороги ,
  Ходки вброд, когда паром стоял;

  И ночёвки в сопках запорошенных,
  И заледенелый перевал,
  И огней цепочка, щедро брошенных ,
  Где готовый мост укладку ждал .

  И всегда в заботах сложной стройки
  Чудился мне отдалённый звук, -
  Точно образ гоголевской тройки, -
  Здесь в тайге колёсный перестук .

  И не раз, бывало, утром ранним
  В Мостовом сквозь шум лесных берёз
  Стук дробилки мы, проснувшись, принимали
  За далёкий перестук колёс.

  На участке нашем это сталось, -
  Там, где мы построили мосты:
  БАМ из планов вышагнул в реальность, -
  В жизнь шагнул из голубой мечты .

  К Тынде подошёл по расписанию
  Поезд наш рабочий, - три вагона.
  Высадил нас в свежесть утра раннего
  И ушёл неспешно вдоль перрона .

       БАМ, Тында, 1980 год .

   
   ТЕПЛО ТРАССЫ .

   Кто сказал, что холодно на БАМе ?
   Нет, ошибка это или трёп:
   Здесь мороз добреет, очарован
   Красотой распадков, сопок, троп;
   Мужеством уверенным рабочих,
   Строящих дорогу сквозь тайгу
   И мосты над реками широкими
   В дождь, в мороз и в ветер, и в пургу .
   Только по ночам он вспоминает
   Вдруг о том, что он ведь Дед Мороз,
   И такую стужу нагоняет,
   Что вмерзают в небо стаи звёзд .
   Не поймёшь, во что он, плут, играет
   С нами - в шашки или в поддавки .-
   Не пропустит метким взглядом аса,
   Где мы допустили днём зевки:
   Разморозит вмиг худую трассу,
   Мимоходом выстудит тепляк,
   А с восходом солнца вдруг окажется,
   Что седой Мороз - дедок-добряк. -
   Ус кольцом и борода лопатою .
   Видно, он с того гусарит так,
   Что стремится заслужить симпатию
   Бамовских девчат Мороз-чудак .
   Нет, ни разу я не мёрз на БАМе .
   Не бахвальство это и не трёп . -
   Здесь мороз добреет, очарован
   Красотой распадков, сопок, троп,
   Красотой девчат, парней - рабочих,
   Строящих дорогу сквозь тайгу
   И мосты над реками широкими
   В дождь, в мороз и в ветер и в пургу .
   
        БАМ,посёлок Мостовой-на-Олёкме, 1981 год .
   
   
    ВЫСТОИМ !

   За девятым - вал десятый .
   Только с вахты не уйдёшь .
   Надо выстоять, ребята,
   Хоть и сводит мышцы дрожь .

   Надо выстоять,- и ,значит,
   Не собьёт нас с ног волна,
   Потому как много значит
   Вера, мудрости полна .

   Ведь не двадцать,(хоть не восемь),
   Этих чёртовых валов .
   И стоим, как двадцать восемь,
   Против прущих напролом .

   Солнце в радугу раскатит
   Каждый вал, седой, как пыль .
   Вал двенадцатый накатит ,
   А за ним прикатит штиль .

   Мы прсушим наши робы
   И тельняшки простирнём .
   Наша стойкость - высшей пробы:
   Не рисовка, а приём .

   Как бы ни был вал девятый
   Иль двенадцатый могуч,-
   Выстоим. Ведь наша стойкость -
   Всех побед волшебный ключ .

        БАМ,посёлок Мостовой-на-Олёкме, 1981 год .

   
   ЭНЕРГЕТИКАМ БАМа .

   Здесь, где сопки, как мышцы напружив,
   Мерзлота развернула ширь плеч,
   Стали верным, надёжным оружьем
   Свет с теплом, словно встарь щит и меч .

   Где мороз не сдаётся упрямо,
   Где снегами простор замело,
   Мы посёлкам строителей БАМа
   Дарим воду и свет, и тепло .

   Здесь вода на лету замерзает
   И столбы здесь зимой, - как стекло,
   Но трудов мы рублём не считаем:
   Было б людям тепло и светло .
   
   Нас в приказах, порой, забывают .
   Нам ни зябко с того, ни тепло:
   Нас не график,- нас жизнь заставляет
   Стройке выдать и свет и тепло .

   Кто поймёт, что угля нехватает,
   Что диз.топлива в ёмкостях нет. -
   Без тепла мерзлота не оттает ,
   А чтоб тьму побеждать, нужен свет .

   И пусть пыжатся мёрзлые сопки,-
   В трассу БАМа врастают мосты .
   Мы всегда им дадим, сколько надо
   Света яркого и теплоты .
   
   Здесь, где сопки, где мышцы напружив,
   Мерзлота развернула ширь плеч,
   Будут верным, надёжным оружьем
   Свет с теплом, словно встарь щит и меч .

        БАМ, посёлок Мостовой-на-Олёкме, 1981 год .

 
     МОСТОСТРОИТЕЛЯМ БАМа .

   Нет воинских значков на ваших пиджаках
   И числит вас военкомат в запасе,
   Но я-то знаю: вы всегда в строю , -
   В работе, как в бою - на острие атаки .

   Пусть не причастны вы к салютам давних дней
   И срочную давно уж отслужили,
   И на плече у вас "калашникова" нет,-
   На БАМе вы трудом честь-славу заслужили .

   Здесь в марь вросла тайга, здесь вечномёрзлый грунт,
   А мы даём бетон, все сроки сокращая .
   Десантами уходим мы вперёд,
   Мосты и мостики укладке оставляя .

   В спецовках, как в броне, и в касках, как бойцы,
   В унтах и в валенках мы с виду неуклюжи .
   Но на своих мостах, как на своих руках,
   Стране мы дарим путь от Тынды до Усть-Нюкжи .

   И в день, когда опять чтит армию народ,
   Я поздравляю вас с солдатским юбилеем .
   Шагать нам и шагать сквозь трудности вперёд !
   Ведь мы, мостовики, иначе не умеем .

        БАМ, стройплощадка моста через реку Талыму, 1981 год.

   
   ПРАЗДНИК ПЕСНИ НА БАМе .
   
   В четвёртый раз в столице БАМа праздник
   Гитарных звонких молодёжных песен
   И сопки Фестивальной полисадник
   Нам снова, как уже ведётся, тесен .

   Старый друг мой, раненный в Вестфалии,
   И девчёнка с огоньком в глазах раскосых,
   Встретились мы здесь на фестивале,
   Потому что здесь звучит "Бандьера роса" .

   Над тайгой зелёной - белый парус,
   Точно лебедь, над тайгой парит .
   И поются песни под гитару,
   И поёт с ребятами Дин Рид .

   Не мираж, не мистика! И ясность
   Вносит Рид, рукой гитару сжав:
   "Здесь я потому, что солидарность
   Цепи рвёт, из слова силой став!
   
   Здесь я потому, что я люблю вас!
   Здесь я потому, что вы - герои!
   Потому, что юность,соревнуясь,
   Здесь, на БАМе счастье мира строит!"

   Отзвенели песни яркой радугой
   О журавушках, о мамах и о просеках,
   И о тех, кто был убит в Сант-Яго,
   И о тех, кто в сорок первом осенью ...

   Горд я тем, что это всё - в душе у нас,
   И что не случайно, - право слово! -
   Начали мы праздник с "!Венсеремос!",
   А закончили "Гренадою" Светлова .

   Наполняйся ветром, белый парус,
   И зови нас вновь шагать упрямо
   В даль, где ждёт как приз за труд, как радость
   Новый Фестиваль гитарных песен БАМа .

         БАМ, Тында , 1979 год .


   ДАЛЁКОЕ-БЛИЗКОЕ .

   На трассу БАМа вновь пришёл апрель .
   Сторожко щиплют мох в проталинах олени.
   И снова жизни гимн поёт капель,
   Как в ту весну, когда родился Ленин .

   Старинный волжский городок Симбирск
   Был так далёк от забайкальских буден,
   Но день пришёл и весть о нём в Сибирь
   Принёс из Питера октябрьский залп орудий .

   Он не кичится славной стариной,
   Хоть слал Кутузову своих гусар, улан он,
   Хоть замер весь, как над родной душой,
   Когда на эшафот шёл Александр Ульянов .

   История его ему лишь по плечу .
   И не забыть до смерти ветерану,
   Как всей дивизией писали Ильичу:
   "У белых взят Симбирск за перву твою рану ."

   Симбирск-Ульяновск бережно хранит
   Всё то, что к жизни Ленина причастно, -
   Что юности его следы хранит,
   Что в детстве окружало ежечасно .

   Но памятником-сфинксом не навис
   Старинный город над широким плёсом . -
   Взрастил сады, разросся вширь и ввысь,
   Возвёл цеха подстать речным утёсам .

   И в том, как в Ленинский мемориал ведут внучат,
   Как жизни Ленина хранят приметы, -
   Во всём - живая память Ильича,
   Судьбы его пикеты и заветы .

   Лелеет память Ленина народ.
   Она, как знамя вдаль зовёт упрямо .
   И молодость в сердцах её несёт ,
   Как эстафету от Каховки - к БАМу .

   На трассу к нам опять пришёл апрель .
   Длиннее на год рельсы БАМа стали .
   Парит отсыпка и звенит капель .
   Былое ближе, обозримей дали .

        БАМ, Тында - посёлок Мостовой-на-Олёкме, 1981 .


БЫЛО КАК-ТО ДЕЛО В ТЫНДЕ...

Было как-то дело в Тынде
Под конец зимы.
Энергетики отрядов
на отчёт пришли
в трест*,
а главный энергетик
по делам махнул.
И собратья-энергетики, -
ну куда ж? - в загул.
Всё то, чем располагали,
дружно выпили
и искать добавку к выпитому
в поздний час пошли.
Что добыли, то распили
и в полночный час
cтали думать,
чем наполнить
стопки "на коня".
Кто-то поднапрягся-вспомнил,
что заначка есть:
спирт, которым мыл контакты,
но вопрос возник,
не опасно ль взять да выпить:
спирт б\у-то ить!
Видим, - бич стоит  за дверью. -
Птицей мысль взвилась:
Дать ему на пробу выпить. -
Будет жив, - распить!
Бич неладное учуял -
Запашок ли, муть, -
И от стопки отказался,
Колебнувшись чуть.
Так тот спирт мы не распили.
Ну а "на коня"
Мы мороженое съели
Брата Спартака*.
В Дюгабуль по просьбе брата
вёз он сладкий груз. -
Повезло нам, что попутки
раньше все ушли.
Мы десертом завершили
наш "Междусобой"
и разъехались под утро,
гордые собой.

-------------------------------
*  - Мостострой-10.
** - Спартак Викторович ГАРСИАШВИЛИ,
      начальник Мостостроительного отряда МО-47 треста МОСТОСТРОЙ-10,
      базировавшегося в Дюгабуле, где строился
     один из БАМ-овских ж\дорожных мостов в 1978-1981 г.г..

      16 ноября 2013 года.


ВОЙНА-ВОЙНОЙ,
ОБЕД - ПО РАСПИСАНИЮ.

Приехав из Тынды, мой шеф Болтивец*
Устроил разнос мне.(Убил бы на месте!).
Закончил, а я ему говорю:
Пошли, мол, ко мне, - пообедаем вместе.
Улыбка сменила начальственный гнев,
Лицо искажавший ранее.
Молодец, говорит, -
Война - войной, а обед-то по расписанию.

-------------------------------------------
* - Болтивец Борис Тимофеевич - главный энергетик треста МОСТОСТРОЙ-10,
             в подчинении у котрого автор был на строительстве мостов БАМа в   
             1979-1981 г.г. в должности главного энергетика Мостостроительного
             отряда МО-46, базировавшегося в автономном таёжном посёлке Мостовой-
            на- Олёкме (400 КМ. к Северо-Западу от Тынды).

                11 октября 2013 года.

   
   МОСТЫ.

                Моей жене Татьяне ПОСТОЛОВОЙ,
                инженеру-мостостроителю,
                защитившей в КАДИ дипломный проект
                "МОСТ через реку Т. в условиях вечной мерзлоты"
                и построившей в таких условиях несколько мостов
                БАМа.

  Упало дерево однажды,
  Дугой застыло над ручьём
  И человек забыл о жажде,
   Уже склонившись над ручьём .

  Он замер, очарован сказкой
  Невиданной дотоль красы,
  И перешёл ручей по арке,
  Ещё чуть влажной от росы .
   
  С тех пор промчалась тьма столетий,
  А мы, как в старине седой,
  И замираем, и немеем
  При виде арок над водой .

  Мосты из стали и бетона
  И из сырых сосновых плах,
  Мосты на сваях, на понтонах,
  Мосты в тайге, мосты в горах .

  Тут есть, к чему припасть душою,
  Где свой автограф врезать в век .
  Мосты, построенные нами,
  Стыкуют БАМ над ширью рек .

       БАМ, посёлок Мостовой-на-Олёкме, 1981 .
   

   ЭСТАФЕТА .

  Есть старый тост -
  напутствие юнцу,
  Вступающему в жизнь,
  чтоб жизнь прожить мужчиной:
  "Успей за жизнь
  свести любимую к венцу
  И сына воспитать,
  чтоб мог гордиться сыном,
  И дочку вырастить,
  и дерево взрастить,
  Построить дом
  и книгу написать .-
  И да почувствуешь себя
  мужчиной! "
  Когда настанет день
  для сына моего,
  Покинув отчий дом,
  искать свою дорогу,
  Вином наполнивши бокал "на посошок",
  и сжав в кулак отцовскую тревогу,
  Три слова я добавлю
  в старый тост :
  "Построй
  свой
  мост !"
   
       БАМ, посёлок Мостовой-на-Олёкме, 1981 год.


БАМОВЦЕВ
БЫВШИХ
НЕ БЫВАЕТ.

(Акростих).
               
                Михаилу Матвеевичу ГРИЦЕВСКОМУ,
                мастеру-электрику энергоучастка
                Мостостроительного отряда № 46
                треста МОСТОСТРОЙ-10,
                ( посёлок Мостовой-на-Олёкме
                в 1979-1981 г. г.).

С ШЕСТИДЕСЯТИЛЕТИЕМ, МИША!

Много есть, чего нам вспомнить
И о чём порассказать!
Штормы БАМа век нам помнить,
Его закалку грех терять!

              14 октября 2016 года.


   ФРАГМЕНТ ЗАМЫСЛОВАТОГО СЮЖЕТА.

              Дауду Дадавову, -
              грозненцу-БАМовцу,
              майору Линейного отдела
              милиции в посёлке Усть-Нюкжа.

  Ты помнишь, кунак* мой, как вместе стремились
  Домой мы на праздник с тобой ? -
  Из БАМовской Тынды летел ты в Усть-Нюкжу,
  А я - в свой лесной Мостовой.
  Закончив дела, лишь к полудню попали
  С тобою мы в аэропорт.
  У касс, как обычно,- толпа .(Не стоптали б!).
  Пустынен аэродром.
  С утра все "борты" разлетелись по трассе.
  Диспетчер их ждёт. - Не летят.
  И вдруг - луч надежды: знакомых по трассе
  Ты ОРСовских** встретил девчат.
  У них - самолёт, ожидавший их (с нами!)
  И яблок китайских фургон.
  "Ребята,загрузите "борт" с "летунами", -
  И мы вас в Усть-Нюкжу берём".
  Какие вопросы! Как дым папиросы,
  Сомнений развеян туман.
  За час мы в две пары на борт вместе с тарой
  Подняли всё, что было там.
  Но вышла осечка: вдруг тучка с овечку
  Из Нюкжи снежок принесла.
  Сыпнул он и день погасил,словно свечку. -
  Вмиг скрыла всё снежная мгла.
  Не будет полёта.- Известно уж точно:
  По курсу сплошной снежный фронт.
  Крепчает мороз. Надо яблоки срочно
  Снимать с самолёта в фургон.
  Какие вопросы! (Как дым папиросы
  Надежды растаял мираж).
  Мы снова с пилотами в связке (без троса). -
  Тут заднего хода не дашь!
  Нас случай счастливый тогда не оставил.-
  Назавтра летел вертолёт.
  Хоть день был воскресный, домой нас доставил
  Часов не добравший пилот.

  Немало воды с той поры прокатилось
  По Нюкже-реке, бурной, грозной.
  Надеюсь,- семейство твоё с БАМом сжилось
  И не возвратился ты в Грозный.


7 марта 2000 года,в дни затянувшейся операции
по разгрому террористических бандформирований
в Чечне.


----------------------------------------------
* - друг, приятель, с которым устанавливаются
взаимоотношения особой близости, взаимопонимания
и взаимного гостеприимства (у народов Кавказа).

   ** - ОРС - Отдел Рабочего Снабжения в системе транс-
портного строительства в бывшем СССР.

В оранжевом Магирусе по голубому льду...
                БАМовским водителям
                оранжевых "Магирусов"
                из автоколонн МОСТОСТРОЯ-10,
                ГлавБАМстоя и БАМстроймеханизвции
                Ивану КАРМАНОВУ, Владимиру ГОЛОЩАПОВУ,
                Владимиру ШЕВЧЕНКО, ШАМИЛЮ, Гошке РЫЖЕМУ,
                Владимиру ШЕВЧЕНКО,Михаилу ПИСАРЕНОВУ,
                с кем довелось ездить по притрассовой
                автодороге БАМа, -
                надеюсь, помнящим мою полушутку:
                "БАМ строят сутки напролёт   
                водители,
                снабженцы-экспедиторы
                да БАМовские энергетики.
                Все остальные им
                посменно помогают
                да в пересменки
                водку, бормотуху ли,
                коньяк
                под строганинку
                пют".
   
                Л.П.
               

Оранжевый "Магирус"
Ехал в Тынду, -
Столицу стройки
Комсомольской Всесоюзной
Магистрали БАМ, -
По голуботу льду
Таёжной Талумы-реки,
Между крутых обрывистых
Кряжей
Тайгою тонкоствольною
Заснеженной
Покрытых сопок. -

Суровая картина
С двух сторон,
А впереди
Холодная позёмка
ПуржИтся
Под морозным ветром
Вдоль реки

А из неё, -
Нет-нет,
Да вылетит навстречу
Нашему порожнему,
Гружённый,
Снег взметающий
Двойник, -
Оранжевый "Магирус"
С эмблемами на дверцах
Мостостроя ли, БАМстроя,
БАМвзрывстроя, БАМтрансстроя,
БАМпромтехмонтажа ли
Мехколонн
БАМстроймеханизации
Отсыпки насыпей.

Тепло в кабине.
Урчит, солярку переваривая,
В кабине "печка-воздуходувка",
Из "Грюндика" -
Голос Владимира Высоцкого, -
"Охота на волков"
За "Банькой", тОпленой по чёрному
Да "Скалолазкой" гуттаперррчивой,
А за баранкой
БАМовский водитель -
Мишка ТЕРЁХИН
Из первого десанта
БАМовского, -
Делегатов
ХУШ-го Съезда Комсомола, -
(Пятый год на БАМе).

Едем молча.
Молчит, - сосредоточенно
В дорогу вглядываясь,
Въезжая в сумерки, -
Водитель.

Я кайф ловлю,
Оставив ненадолго
Посёлок временный
Мостостроителей свой, -
Мостовой, -
Над льдом покрытою
Угрюмою
Таёжною Олёкмой, -
(Притоком правым Лены), -
С котельными,
Электростанциями,
Детсадиком и школой,
Столовой, магазином,
С работающей 7/24
Радиостанцией конторы
Мостоотряда-46, -
(БАМ-"МОСТОСТРОЯ-10), -
С тремя десятками балков,
Домов-"щитовиков",
С перемерзающей
То днем,
А то ночами
Водокачкой, -
(Хруст снега
за окном балкА,
в окошко стук
и заполошное
читинца
Коли -водовоза:
"Ефимыч! -
  Не качАт!"), -

С промбазой, складом,
И через Олёкму
В три смены строящимся
Мостом полукилометровым, -
Внеклассным
Железнодорожным
На пикете ПК-1386
Под хмурым наблюденьем
Насупившихся мёрзлых сопок,
Как стражников, стоящих
Над нашей маревой низинкой, -
Ареалом забот
140-карукого отряда
Моих бригад
Эдектриков, сантехников,
Котельщиков и дизелистов
Да женщин-кочегаров,
Оставленных пока
На попеченье
Двух мастеров
С пятёркой бригадиров.

В Тынде - отчёт
Пред очи босса моего -
Главного Трестовского
Энергетика, -
Бориса Тимофеевича
Болтивца,
Сидящего на дефиците, -
Так нужных кабелей,
Светильников и проводов
Насосов и вентиляторов
Котельных,
Пускателей, контакторов, -
Да "мышкованье"
Этих дефицитов
У тындинских коллег, -
В "столичных" разных
Родственных
Строительных организациях.

Ну а пока, в кабине
Рядом с Мишкой -
Кайф! -
И расслабуха и покой в тепле
Часов 12-14, -
(Спи, - не хочу! - раз в месяц), -
По льду замёрзших рек
Против 14-16-ти
Летом в жару
По временной
Щебёночной
Притрассовой дороге,
Одолевая перевалы, мАри,
Вдоль "прижимов",
По временным мостам,
Да через два парома,
Когда спец.вертолётом
Пролететь не подфартит.

Вдруг Мишка,
Чуть приглушив магнитофон,
Мне гоорит:
"Смотри, Ефимыч,-
Вроде суровый, угрожающий
Пейзаж... -
А будет снится он нам
Как уедем с БАМа,
Да по своим разъедемся
Местам!".

Слова я эти вспоминаю
Мишкины
И самого его, - чумазого
От дыха "печки", -
В домашних тапках
За баранкой
В ночь въезжающего
По речному льду, -
(Снаружи - "Минус 50"), -
14-титонного "Магируса",
Когда вдруг, ненароком,
Вспомнятся
Те 30 тысяч километров,
Наезженных
За три зимы, три лета, -
(- 50 - +35 !), -
Отчаянных трудов, -

Чтоб не срывался график
Строительства мостов
Через Олекму, Талуму, Чильчу
Таас-Юрэк и Кованту
Да чтоб, - не дай бог, -
Не замёрз посёлок, -
Не то сам станешь, -
ненароком, -
Одним из тех,
Кто валит лес
Под трассу БАМа, -
Где-то впереди, -
"В казённой рОбе ЗэКа
За бесплатно", -
Как говорил бывало

Приятель мой, -
Сантехник-ветеран
"БАМ-Промтехстроя", -
То ль цыган,
То ли армянин, -
Надежный мой  союзник
И советчик
По сантехническим делам
Мишка Евдокимов
Из соседнего поселка
Усть-Нюкжа,
Всегда державший
По согласью
С женой Эммой, -
Истопницею бани
СМП* ГлавБАМстроя
В Усть-Нюкже, -
"Про запас под встречу", -
Стопарь
С присловьем-приговоркой:
"Семь капель для Ефимыча, -
Глв.энергетка
Мостовиков
Из временного посёлка
Мостовиков, -
"Мостового-на-Олёкме".

--------------------------------------------------
* - Строительно-Монтажный Поезд.
            
          12 августа 2019-го года.


ЖАЛОК ДО БОЛИ БАМа УДЕЛ!

               Коллегам, - строителям БАМа всех лет.
               
Поверив,что срочно стране нужен БАМ,
Мы дружно взялись за дело.
Оказалось, - он нужен большой был стране:
РФ до него нет дела.
Жалок нам, БАМовцам, БАМа удел. -
Столько в нём нашей души и работы!
Наврядли настолько бы он захирел**,
Когда бы "у дел" был Мохортов*.

*  - Начальник ГлавБАМстроя в годы строительства Байкало-Амурской Магистрали.
** - см. ниже Приложение - "В Приамурье отменят поезда дальнего следования" .

   
ПРИЛОЖЕНИЕ:
         
         В ПРИАМУРЬЕ ОТМЕНЯЮТ ПОЕЗДА ДАЛЬНЕГО СЛЕДОВАНИЯ.

         (04.12.2012, 09:38 "Российская газета" - www.rg.ru ).

       Автор текста: Татьяна Александрова

С 15 января 2013 года в Амурской области отменяются поезда дальнего следования: Тында - Комсомольск № 363/364 и Тында - Нерюнгри № 657/658. Такое решение приняла дочерняя компания ОАО "РЖД" - "Федеральная пассажирская компания". Постановление об этом подписал ее гендиректор Михаил Акулов.

Таким образом, связь северной столицы Приамурья  (в прошлом Столицы БАМа) с востоком и севером страны практически прерывается.

- Отмена двух поездов связана с потерями в доходах, - говорит начальник дальневосточной региональной службы развития пассажирских сообщений ОАО "РЖД" Сергей Фомичев. - Таким способом мы планируем бороться за снижение убытков, возникших после того, как федеральный бюджет сократил компании выдачу ежегодных дотаций. Все изменения приняты в связи с рядом мероприятий по оптимизации работы.

Напомним, что ОАО "РЖ направило обращение в правительство РФ, чтобы через министерство финансов компании выделили дополнительные средства на организацию перевозок". Маршруты Тында - Комсомольск-на-Амуре и Тында-Нерюнгри не единственные, подверженные сокращению. Как считают железнодорожники, на этих направлениях могут быть организованы альтернативные перевозки другими видами транспорта.

Как горько шутят жители Тынды, в их случае альтернативой могут стать только олени, так как ни автомобильных, ни каких-либо других дорог в Тындинском районе нет, а на нерюнгринском направлении дела обстоят и того хуже - везде непроходимая тайга. Здесь вся жизнь связана с железной дорогой.

          30 июня 2017-го года.
 
       
          ВМЕСТО ЭПИЛОГА-ПОСЛЕСЛОВИЯ :

        "Стройка века" в славе и забвении
        Валентин Зайцев. "Урал", январь 1999 г. 
      (http://bam.railways.ru/press_7.html)


Всякий раз, бывая на БАМе, не упускаю случая проехать час-другой не в комфортабельном вагоне, а в локомотивной кабине: в ее лобовых широких окнах открывается полный обзор местности — всей, так сказать, полосы отчуждения; да и бригада на полустанках непременно порасскажет немало интересного.

Сравнительно недавно съездил я туда в который уже раз и опять испросил разрешения у железнодорожного начальства прокатиться по трассе в магистральном тепловозе, ведущем пассажирский поезд с Транссиба до Тынды. Когда мы, миновав станцию Сковородино, наперегонки с разгорающимся рассветом свернули почти перпендикулярно на север, хозяин локомотива, машинист первого класса Леонид Калинич, обратил мое внимание:

— Смотрите-ка, вон до сих пор явственно проступает старая бамовская, довоенная еще колея. А вот там виднеется полуразрушенный мостик — через него когда-то были проложены рельсы...

Сейчас и про “стройку века”, о которой так много шумели в 70-е годы, вспоминают редко, к тому ж, как правило, недобрым словом, а про БАМ 30-х годов и вовсе мало кто знает. А между тем идея магистрали зародилась даже раньше еще — намного раньше!



О северном Транссибе мечтали лучшие умы России еще в прошлом веке. А в начале века нынешнего, в 1914 году, трассу успели даже прочертить на карте.

По этому дерзкому проекту БАМ должен был брать начало сразу с двух точек Транссиба — уже работавшей в то время южной колеи. На западе от Тулуна линия предполагаемой дороги тянулась до Усть-Кута на красавице Лене и сливалась с восточной, от Иркутска достававшей почти до самого Байкала, до его северного мыса, а далее трасса должна была тянуться на север — до золотоносного Бодайбо. От предполагаемой станции Кунерма (теперь она и впрямь появилась) мыслилось провести специальную колею прямиком к “верхнему” углу акватории озера (ныне здесь город Северобайкальск).

Но сбыться этим грандиозным планам было не суждено из-за разразившейся вскоре первой мировой войны...

Идея вновь начала приобретать реальные формы в начале 30-х годов. По издавна манящему проектировщиков маршруту отправили изыскательскую партию, в составе которой оказался и молодой свердловчанин Семен Лившиц, с которым десятилетия спустя мне довелось познакомиться. В число первопроходцев трассы он попал, будучи выпускником опытно-показательной школы с геодезическим уклоном. Потом он всю жизнь хранил редчайшие снимки тех лет. На них, пусть и нечетко, были запечатлены походные палатки в гуще сибирской первозданной тайги, деревья-великаны, на фоне которых люди казались карликами, и даже скалы Трех Братьев вблизи побережья Охотского моря.

Изыскательская партия состояла из двадцати пяти человек. С собой у них был лишь самый необходимый инструмент: мерная лента, рейки, вешки... Продуктовый припас им подвозили на лошадях. Семь самых крепких парней определили в рубщики, и все же, несмотря на огромные усилия, за сутки пробивались сквозь сплошной бурелом не больше чем на три с половиной километра. Летом к тому же подстерегали лесные пожары, когда дым заслонял солнце, и приходилось выжидать или совершать утомительные обходные маневры. Осенью, когда жара спадала, казалось, что сразу же выпадал глубокий снег и ударяли морозы. Вот и в долину реки Тынды они попали зимой, когда ртутный столбик опустился ниже тридцати двух градусов.

Чтоб ускорить разведку трассы, начали экспериментировать с аэрофотосъемкой. Собственно, идея существовала давно. Еще в 1896 году российский инженер Роман Савельев предложил царскому правительству применять для изыскательских дел в медвежьих углах аэростаты — довольно любопытный, но не получивший большого развития сюжет из истории отечественного воздухоплавания. Уже в советское время на прокладке трассы БАМа — именно здесь — энтузиасты освоили фотосъемку местности с самолетов. Велась она с тяжелых тихоходных АНТ-7. Начальник первой съемочной экспедиции Эдуард Норман вспоминал о тех днях: “Аэроплан для нашенской затеи становился на поплавки и имел два мотора. Его фюзеляж разделялся на четыре отсека: пилота, штурмана-аэросъемщика, инженера-рекогносцировщика и оператора, вооруженного двумя однообъективными фотоаппаратами типа “Кодак” и пятью камерами “Файрчальд”, для коих в полу открывались специальные люки. О всем сделанном и увиденном по ходу полетов мы обменивались записками. Особо врезалась в память подлинная щель шириной на километр на дне перевала Даван. Я в восторге воскликнул, вот, мол, настоящий проход для предполагаемой “железки”.

Эксперимент с крылатой разведкой удался на славу. Лишь на участке Тында — Чара удалось пройти таким образом четыре тысячи километров, несмотря на дикие ветра, туманы, обледенения. Конечно, из-за несовершенной и не подготовленной как следует воздушной техники случались и тяжелые авиакатастрофы — не раз самолеты-разведчики камнем падали вниз и разбивались вместе с бесстрашными экипажами. Теперь уж немного осталось живых свидетелей описываемых событий, а между тем один из тех самолетов — с бортовым номером Ж-II — я сам как-то сфотографировал, будучи в очередной раз в командировке на БАМе. Его при ударном послевоенном строительстве подняли со дна сумрачного Баранчинского озера следопыты-аквалангисты и водрузили на каменный пьедестал у отдаленной станции Таксимо, неподалеку от Витима — легендарной Угрюм-реки...

К слову можно упомянуть здесь и фантаста Ивана Ефремова, который тоже внес посильный вклад в изыскание будущей трассы от Байкала до Амура на земле и с неба. В тындинском Доме культуры попались мне на глаза его личные вещи, летные очки и планшет, а также испещренные печатями и штампами его командировочные удостоверения-пропуска.



Вы слышали про город Свободный? Он начинался в 1912 году как станция Транссибирской магистрали (в том месте, где она пересекает реку Зею) и назван был в честь наследника престола. Когда престол был упразднен, Алексеевск переименовали в Свободный. С началом строительства “старого” БАМа революционное имя города стало звучать злой шуткой: здесь обосновалось управление БАМЛАГа. Да, у вольных гражданских изыскателей эстафету подхватили строители в большинстве своем весьма специфические — заключенные.

Позже город сменил профессию: в годы холодной войны здесь таились баллистические ракеты, а теперь дислоцируется второй российский космодром, который усилиями начальника, генерала Александра Винидиктова, рекламирует себя даже на бутылках минеральной воды. Город вырос, стал одним из наиболее значительных промышленных и транспортных центров Приамурья.

В эти экзотические (или издали кажущиеся таковыми) края подалась, одержимая творческой идеей, выпускница журфака Уральского университета Светлана Колосова. Она-то и преподнесла мне поистине королевский подарок — четыре первых номера многотиражки тридцатых годов “Бамовец”. И представьте себе, ни в одном из них я ни строчки не обнаружил о зэках! Зато не было недостатка в призывах уложиться в намеченные великим вождем сжатые сроки величественного строительства. А вождь настаивал, чтобы магистраль была завершена к 1936 году. Вооруженные одними тачками, лопатами да кирками подконвойные “ударники социалистического строительства” должны были проложить просеки, настелить земляное полотно протяженностью почти в три с половиной тысячи километров и протянуть рельсы всего за три с половиной года! Полвека спустя примерно тот же объем работ был выполнен за добрый десяток лет, да и то с помощью могучей техники.

Здесь же, в старом “Бамовце”, нашел я и объяснение необычайной спешки. В приветственной телеграмме от командарма Особой Дальневосточной Василия Блюхера особо выделялась мысль о том, что в воздухе уже, мол, запахло грозой. На восточных рубежах страны в то время на самом деле было очень неспокойно; теперь-то мы знаем, что впереди были и Хасан, и Халхин-Гол, и драматические события финала второй мировой войны... Стратегическое значение магистрали явно выходило на передний план.

А еще в маршальском послании содержался призыв к выкорчевыванию затесавшихся в бамовские слитные ряды врагов народа — троцкистов, правых уклонистов, заговорщиков, не говоря уж о шпионах и диверсантах. Понятно, что таким образом воспроизводился печально известный сталинский тезис об обострении классовой борьбы в связи с ростом достижений социалистического строя (со временем и сам славный командарм стал жертвой этой концепции), однако довольно странно, наверное, было читать эту бредовую галиматью попавшим ни за что ни про что за колючку и вкалывающим задарма десяткам тысяч бамлаговцев.

А какие среди них были талантливые личности! Однажды в оружейной Туле мне довелось разговориться с Евгением Гуревичем, двоюродным братом всемирно известного авиаконструктора. В свое время он тоже оказался в числе узников БАМЛАГа. Выручили его умная голова и золотые руки. В сковородинской “шарашке” он изобрел и собрал оригинальные аэросани для езды с ветерком даже по снежным заносам. Лагерное начальство осталось весьма довольно изобретением и частенько демонстрировало аэросани заезжим московским чинам.

Узником этого лагеря был и Павел Флоренский — инженер, философ, богослов. Вначале его определили на метео-мерзлотную станцию, тоже подведомственную ОГПУ. Но, похоже, режим “бесконвойки” для слишком ученого индивидуума показался кому-то наверху чересчур свободным. И его перевели в изолятор, а затем переслали на Соловки, где он и сгинул.

В зоне № 15-139070 чернорабочей оттрубила от звонка и до звонка, десять лет лагерного режима, Анастасия Цветаева — сестра поэтессы и сама известная писательница. В книге “Тетради Ники” она поведала еще об одной гуманности БАМа за колючей проволокой: при номерном стройузилище существовал тайный дом ребенка, куда помещали отпрысков “изменниц родины”.

Руководил грандиозной стройкой за колючей проволокой Сергей Мрачковский. Карьеру пламенного революционера он начинал на Урале и имел прямое касательство к аресту и охране царской семьи. В бамовской газетке его величали “командармом труда”, выражали уверенность, что под руководством столь опытного стратега невиданное строительство будет завершено в срок. Но потом вдруг выяснилось, что именно стратег мешает строительству. Его тут же арестовали и — быстренько расстреляли. Уже в наши дни из рассекреченных спецхранов были извлечены документы, объясняющие трагический поворот его судьбы. Оказывается, будучи командиром стройки, он не раз обращался в политбюро с мольбой о помощи строителям, о завышенных нормах и невыполнимых планах. Наверняка именно это не понравилось вождю народов, хотя арестовали Мрачковского под стандартным предлогом — якобы за участие в троцкистском заговоре.

Так или иначе, но 4 ноября 1937 года, года больших побед на земле и в небе и еще больших злодеяний сталинщины, стальные рельсы пришли в маленький эвенкийский поселок Тындинский; охотники и оленеводы впервые услышали паровозный гудок и с изумлением лицезрели железного огнедышащего коня.

Меньше четырех лет по новой трассе ходили грузовые поезда. Когда грянула Великая Отечественная война, по ней в теплушках отправились на фронт мобилизованные бамовцы — железнодорожники и просто жители прилегающих к трассе поселков. В их числе был и Александр Минченко — ныне полковник милиции в запасе. Я совершенно случайно познакомился с ним в недавней поездке на БАМ. Он спешил в Тынду навестить подрастающих внуков и пригласил меня заглянуть на огонек. В 1941 году он “рядовым необученным” уезжал по той самой дороге эшелоном на войну, с которой возвратился с многими наградами.

Ну, а вслед за людьми на передовую отправились и с таким трудом уложенные рельсы... Их под Сталинградом употребили на противотанковые заграждения и на спасительную заволжскую рокаду, по которой в самые напряженные для защитников города месяцы (август — сентябрь 1942 года) проследовало двадцать три тысячи вагонов с вооружением и боеприпасами.

Была дорога — и не стало...

Комсомольцам-добровольцам 70-х годов пришлось практически все здесь начинать сызнова. По поводу “добровольцев” иной досужий всезнайка мне возразит: до сих пор ведь гуляет по стране байка о том, что и в наши дни не обошлось, дескать, без арестантов на ударной комсомольской стройке. Побывав на стройке бессчетное количество раз, изъездив всю ее от первого до последнего звена, вполне авторитетно свидетельствую: чего не было — того не было.

Было другое: на сей раз вольным комсомольцам очень помогли их сверстники — служивые из железнодорожных войск, которые отвечали за весь восточный участок до Комсомольска-на-Амуре. Случалось мне посещать их беспокойные хозяйства. Запомнилось, в частности, пребывание на разъезде имени Героя Советского Союза Виктора Мирошниченко — тоже воина-железнодорожника. В тяжелом 1941-м он на подступах к Москве взорвал ценой собственной жизни мост с наступающими гитлеровскими танками. А на бамовском разъезде Мирошниченко совершилась предварительная восточная стыковка рельсов. Еще я там встретил земляков — военнослужащих части, дислоцирующейся и поныне в Екатеринбурге.

Военные строители на БАМе — источник еще одной легенды: будто бы главное назначение “стройки века” — военно-стратегическое. Для непосвященных звучит правдоподобно, тем более что в 1974 году, когда по призыву Брежнева в прибайкальскую тайгу двинулись первые эшелоны добровольцев, у всех в памяти были еще очень живы события на амурском острове Даманском. (Не могу не упомянуть к слову: одна бригада монтеров пути на БАМе работала “за себя и за того парня” — Героя Советского Союза Ивана Стрельникова, погибшего на заставе Н.Михайловка.) А когда в ходе “перестройки” отношения с Китаем наладились, БАМ стал вроде бы никому и не нужен. Не то чтобы о нем совсем забыли — редкие упоминания приобрели диаметрально противоположную прежней тональность. Документальные кинокадры и телесюжеты запечатлели опустевшие поселки, заброшенные вокзалы, раскуроченную технику. И стала общим местом аттестация: самый, дескать, длинный памятник эпохе застоя.

Но случилось мне быть во время последней поездки по БАМу на совещании в тындинском муниципалитете, куда позвали и меня как представителя области, когда-то зарекомендовавшей себя одним из лучших шефов над строящейся манистралью. Обсуждалась экономическая ситуация в зоне БАМа, судьба предприятий и населения в связи с судьбой дороги. Честно говоря, не очень мне понравилось, как там шел разговор: мало аргументов, много эмоций, и вообще все походило на размахивание кулаками после драки. И все же, вслушиваясь внимательно, можно было достаточно ясно представить себе суть коллизии.

Вот фрагмент выступления главы районной администрации Василия Кравцова:

— В глаза бы плюнул тому, кто заявляет, что Байкало-Амурская магистраль больше никому не нужна. Вы только поглядите-ка на карту! Ведь вокруг трассы запрятана чуть ли не вся таблица Менделеева. Один перечень перспективных месторождений впечатляет. В каждой речушке, почитай, золотишко, да еще и высокой пробы. Не зря же мы частенько хватали товарищей северных корейцев, вообще-то работающих в арендных леспромхозах, но норовивших в свободные часы намыть богатого песочка. Ну, а официально нашенским драгим златым металлом недаром же заинтересовалась известная своими приисками и шахтами по добыче золота Южно-Африканская республика. У населенного пункта Хора — в избытке серебро, сапфиры и прочие самоцветы. У Сейма — как там тенора поют? — “не счесть алмазов в каменных пещерах”. В районе Юктали — редкоземельный титан, у Березовитого — не менее ценный молибден, под Моготом — апатиты, на Удокане — медь и опять же редкоземы, включая уран, а в Нерюнгри — только разведанного уголька, который столь охотно вывозят японцы, хватит на десятилетия.

Пыл тындинского администратора охладил спокойный голос директора АО “Бамстрой” Станислава Волковинского (когда-то он строил “железку” Ивдель — Обь):

— Не спешите, уважаемый, плевать в сторону оппонентов. Кладовые наши хороши, да остаются до сих пор, увы, невостребованными. Судите сами: вдоль магистрали — голых рельсов — планировалось создать десять территориально-производственных комплексов, а возник пока что один-единственный — Южно-Якутский. А что с другими? Напомню хоть бы один пример — с Удоканом. Сколько было газетной шумихи вокруг этого уникального месторождения меди, сколько было кабинетных споров и публичных дискуссий о том, как его лучше осваивать. В конце концов затеяли даже международную концессию, разыграли тендер на разработку удоканских неисчерпаемых недр и на поставку нужного современного оборудования. Крупный заказ намечено было разместить, между прочим, и на Уралмаше (кивок в сторону представителя “опорного края”)... И что же? А ничего...

Тут уж я не удержался от вопроса не без подковырки: дескать, сам Станислав Николаевич был не последним членом комиссии, которая вела переговоры с богатой южно-корейской корпорацией “Хэнда” о совместной разработке Эльгинского угольного месторождения. Было весьма реальным заключение очень выгодной для экономики региона сделки — так почему ж не получилось?

Волковинский ответил откровенно и самокритично. Да, южнокорейцы предложили бамовцам выгоднейшие условия, собирались вложить в освоение угольной залежи шестьсот миллионов долларов. Но участникам переговоров с российской стороны не хватило международного опыта, умения взвесить и трезво оценить значение взаимных обязательств, надежного партнерства. Почувствовав заинтересованность корейцев и запах больших денег, бамовцы сразу же решили извлечь из ситуации возможно максимальную выгоду для себя — потянули, как говорится, одеяло на себя. В частности, потребовали от партнеров, помимо инвестиций непосредственно в новое производство, внести — и немедленно — средства и на прокладку вторых путей на железнодорожных перегонах, на строительство пакгаузов, служебных помещений. В результате первоначальные затраты должны были подпрыгнуть аж до двух миллиардов “зеленых”. Испуганные насмерть иностранцы, не привыкшие к рывкам и непоследовательности, поспешили отказаться от дальнейшего сотрудничества с этими “непредсказуемыми русскими”.

БАМ будет жить, если у него будет работа. Эта простая истина подтверждалась буквально всем, что я увидел и узнал во время последней поездки по трассе.

После окончания дебатов в тындинском муниципалитете я вышел на свежий морозный воздух. Ртутный столбик упал уже до тридцати градусов. Я внимательно осмотрелся вокруг. На первый взгляд, после моего предыдущего приезда Тында все же похорошела. К впечатляющим девятиэтажкам на Красной Пресне (есть и тындовский Арбат), возведенным на старте стройки отрядом, конечно же, московских комсомольцев, добавились четыре громады шестнадцатиэтажек.

Но за последнее полугодие сдано всего шестьдесят квартир. И это слишком мало при том даже, что население столицы БАМа катастрофически уменьшается от безработицы, криминализации, неясного будущего. По справке городского мэра Марка Шульца, свыше двадцати тысяч тындинцев (более трети нынешнего числа жителей!) ютятся в аварийном временном жилье: живописных на вид этаких “бочках Диогена”, балках, вагончиках и неприглядных засыпухах. Да и без справки видно, что тут и там по соседству со зданиями столичного облика лепятся деревянные домишки, даже избушки со стеснительными будочками-туалетами во дворе.

Только за двенадцать истекших месяцев отсюда “на материк” уехало десять тысяч человек. Уехало бы, наверно, и двадцать, да многих на “большой земле” никто не ждет. И как ни переселены наши “центры цивилизации”, а променять свою коммунальную комнатуху где-нибудь в Екатеринбурге или Перми на приличную квартиру в столице БАМа никто почему-то не торопится. Купить же что-то пригодное для жилья в обжитых регионах России за свои кровные подавляющему большинству бамовцев не по карману. Откуда взять им деньги, если большой, хорошо оплачиваемой работы здесь больше нет, да и нынешние скромные зарплаты задерживаются, как в любом российском городе.

Нет работы, нет денег, нет жилья, нет жизни... В этом “городе комсомольской юности”, где в первые годы строительства завязалось множество семей и, несмотря на бивачные трудности, рождалось рекордное число детей, сейчас смертность превысила рождаемость. Я столько раз бывал уже здесь раньше, а вот только теперь — впервые — увидел на улицах Тынды плохо одетых, неухоженных, тянущих руку за подаянием людей.

Любопытно, что популяция местных бомжей и безработных российского происхождения начала интенсивно пополняться иноземными гражданами, в большинстве — северокорейцами, которые вырубили положенный для своей родины лес (часть вырубленного досталась и хозяевам), но не отозваны домой родимым правительством и как бы сняты им с довольствия. Еще на подходе к Тынде кто-то из поездной бригады показал мне на полуразрушенные строения справа по борту: это все, что осталось от былого чужеземного лесоперерабатывающего заводика. По окончании срока каких-то там контрактов он был брошен, оборудование его растаскано или распродано неизвестно кому за бесценок.

Ну, а с “рабочим классом” оттуда, объединившимся с выходцами из лесов, я столкнулся на здешней набережной. Чуть ли не хором спаянная несчастьем группа граждан КНДР, признав во мне новичка, обратилась с запросом:

— Капитана, не возьмешь на работу, спасибо.

Проходивший мимо старожил пояснил несостоявшемуся работодателю:

— Вот так — дожили!.. Жаль их, ведь за гроши готовы делать все, что закажешь: огород ли вскопать, за детьми ли присмотреть. Единственный убыток от них — иногда собаку своруют и съедят. Привычно, сказывают, для них, азиатов, есть собак, да и голод, понятно, не тетка.

По разным руслам утекает отсюда прежняя жизнь. Былой Центральный комсомольский штаб заняло какое-то ТОО, а замечательный детский садик “Тынденок” превратился в... приют. Хорошо хоть, не в водочное производство. Закрылась газета “БАМ”, в которой сотрудничали способные журналисты, писатели, поэты. Может, помните фильм про “золотое звено”, много раз показанный по телевидению? Так вот, песни к нему написал бамовец Сергей Гузий, и у меня до сих пор в памяти звучит рефрен о “лучшей дороге нашей жизни”, о “сомкнувшейся магистрали”. Правда, иные перья нашли применение в “Авангарде” — теперь единственной тындинской газете, куда я и заглянул к истовому патриоту БАМа Вячеславу Пересторонину и редактору Ивану Шестаку, автору пьесы о бамовцах, которая ставилась и на московских подмостках. Они вручили мне в знак профессиональной солидарности прощальный, 1645-й номер умершего “БАМа”. Было, не скрою, радостно от новой встречи и печально от жестоких реальностей достающей нас рыночной стихии.

“Авангарду” в пору перестройки и демократизации тоже пришлось побороться за существование. Рьяный координатор регионального отделения партии “Демократическая Россия” Александр Леонтьев собирал на площади своих сторонников и просто случайных зевак и принародно сжигал экземпляр “Авангарда”, требуя его закрытия как пропагандистского орудия коммуняк. Позже к нему вроде бы пришло прозрение. Еще в предыдущий свой приезд на БАМ я встретил бывшего пламенного демтрибуна уже в новой должности — мэра “свердловского” поселка Кувыкта. Окунувшись в тяжелейшие бытовые и хозяйственные заботы жителей, которые требовали не болтовни, а реальных дел, он на многое стал смотреть иначе и покаялся передо мной за прошлые грехи. Откровенно признался, что на заре реформ и объявленной гласности излишне погорячился и подлинную демократию представлял совсем иной, чем наступила у них сегодня. Прибавил бы: и по всей бедствующей стране... А вскоре после той нашей встречи его и след простыл. Толкуют, что выбил себе за заслуги на демократическом поприще неплохую квартиру в специальном доме для заслуженных строителей где-то в Смоленской области.

Попутно расскажу еще один то ли забавный, то ли горестный сюжет из истории “демократизации” на БАМе. Однажды в Тынде сколотилась группа энтузиастов либеральных перемен и обнародовала призыв к созданию на территории, примыкающей к магистрали, ни много ни мало — суверенной Республики БАМ. А что?! Не они первые вняли призыву кремлевского гаранта законности брать суверенитета столько, сколько сумеешь проглотить. И не они последние: уже совсем недавно — когда писались эти строки — молодой да ранний калмыцкий президент пригрозил Кремлю если не отделением, то обособлением. Ну, это был пробный шар: едва ли не в тот же день ему пришлось отыгрывать назад, превращать наделавшее шуму заявление в шутку.



Что касается бамовских “шутников”, то их не поняло даже и ближайшее окружение: все-таки на трассе достаточно здравомыслящих людей, которые понимают, что искусственное выделение из доброго десятка нынешних краев и областей каких-то территорий, связанных лишь многотысячекилометровой нитью стальных рельсов, — экономическая бессмыслица. И однако... У Нагорного перевала через Становой хребет нынче появилась якутская таможня. Неужто завтра будет застава?!

Вокзал в Тынде — одна из достопримечательностей города. В советские времена на него не пожалели ни денег, ни трудов. Строили его по проекту, выигравшему международный конкурс, и необычным обликом своим — этакая гигантская застекленная кабина локомотива, высоко поднятая над рельсами, как бы устремленная в будущее, — он выгодно отличается от всех других виденных мною сооружений этого рода.

А у меня он всегда вызывает ностальгию по прошлым встречам и проводам.

В незабываемом 1984 году мне посчастливилось наблюдать не только стыковку бамовских рельсов в срединной Куанде, где поставили необычный памятник, сложенный из шпал с названием всех станций, но и участвовать в тындинском народном торжестве. Тогда здесь локомотив к локомотиву сошлись два сквозных состава — один с востока, другой с запада. Раскрою маленький секрет, как удалось мне попасть на это событие, куда приглашали лучших строителей и руководителей шефствующих областей. Просто я сел в заветный поезд по пригласительному билету тогдашнего зампреда свердловского облисполкома Федора Морщакова, который по какой-то причине не смог поехать на праздник.

Но вот красочный знак “Почетному пассажиру 1-го поезда” организаторы вручили уже мне персонально.

Какие люди в нем были!.. Назову хотя бы двух соревнующихся бригадиров, Героев Соцтруда Ивана Варшавского и Александра Бондаря, уложивших в кульминационный момент символическое “золотое звено”. Подружился я в купе и со сварщиком Иваном Козиком, ранее много сил отдавшим у нас “Уралтрансстрою”. И знаете, он похвалился не медалью и орденом, а рельсовым костылем, что вручили ему уже бамовские напарники.

Пожалуй, на этом фоне померк тогда и мой самый высокий контакт. Дело в том, что здесь же, у здания тындинского вокзала (тогда оно еще только строилось), проходил торжественный митинг по поводу соединения “дороги века” в одно целое, присутствовал курировавший сие мероприятие кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС Владимир Долгих. Правдами и неправдами, несмотря на противодействие охранников, я пробился к нему вплотную и услышал неожиданный упрек:

— Все снимаете, корреспонденты, снимаете, а хоть бы разок прислали фотографию...

Я воспринял сетование партруководителя всерьез и, вернувшись в Свердловск, послал на Старую площадь неплохо получившийся снимок, присоединив к нему и другой — запечатлевший любителя фотографий еще и при посещении им построенной свердловчанами Кувыкты. Но, конечно, не получил ни ответа, ни привета...

Неподалеку от вокзала — монументальное здание без всяких излишеств: локомотивное депо. В последнюю поездку мне показывал его очень знающий специалист — главный инженер тындинского отделения дороги Георгий Щербаков. Помню, в каких муках рождалось это современное предприятие. Теперь ему уже двадцать лет, и оно походит на крупный завод где-нибудь в индустриальной зоне, так как выполняет массу сложных работ, с которыми могут справиться только хорошо оборудованные заводские цехи. Чего, положим, стоит одно формирование колес с огранкой. В наше суровое времечко депо умеет держать марку одного из передовых по сети. Тут, конечно, надо отдать должное руководителям — начальнику депо Геннадию Румянцеву и его заму Вячеславу Джигоре, да и, конечно, моему “гиду”.

А на выходе из депо мы столкнулись с гостем из Хабаровска. Доцент академии железнодорожного транспорта Борис Постол снова пожаловал для составления совместной программы учебы локомотивщиков. Учебный комбинат при тындинском депо — один из факторов успешной работы коллектива. Дело поставлено на серьезную ногу: наряду с приглашенными специалистами здесь читают лекции и самые квалифицированные местные инженеры, тот же Георгий Щербаков, например.

В тени двух названных важных объектов скромно притулился старый двухосный дореволюционный вагончик. По сведениям из компетентных источников, в нем когда-то раскатывал последний самодержец России Николай Второй. Потом, как рассказала мне старейшая здешняя проводница Людмила Долгова, вагончик возил “деда” — любимого начальника Главбамстроя Константина Мохортова, всех бамовцев от души называвшего сынками и внуками и по заслугам награжденного Золотой Звездой.

А еще на этом антикварном транспортном средстве катали с ветерком зачастивших сюда иностранцев. Как-то заполучил и сохранил с тех пор немецкий еженедельник “Вохенпост” с репортажем берлинского коллеги под сенсационным заголовком “По БАМу в царском салоне”. Конечно, от былого вагонного величия ныне остались лишь рожки да ножки. Отвинчены и бесследно исчезли бронзовые ручки, шикарные зеркала, люстра и прочие подобающие причиндалы. И сам-то старый вагон-люкс превратился на приколе в заурядную хозяйственную конторку-прорабскую. Но все-таки, хоть и в таком обличье, вагон жив и, думаю, представляет интерес для истории.



Подобно старому вагончику, “раскулачена” сегодня и сама магистраль... БАМ уже не существует как единое транспортное предприятие, как хозяйственное целое. В порядке объявленной министром путей сообщения Николаем Аксёненко реструктуризации он разделен на части и по частям передан нескольким железным дорогам. Наверно, из центра это выглядело резонным.

Но вот я сижу в кабинете Вадима Поздина — начальника Тындинского отделения теперь уже Дальневосточной железной дороги и, к слову, земляка из Алапаевска. Я-то к нему пришел, предполагая из первых уст услышать о положении дел в двух “свердловских” поселках — упоминавшейся уже Кувыкте и о Хорогочах. Но у моего собеседника не сразу получается отойти от своих забот:

— Только что распрощался с очередной хабаровской комиссией. Понял, что ничего хорошего от новых хозяев нам ждать не приходится. Сейчас, когда грузопоток намного снизился, они нас вопринимают едва ли не как конкурентов, которые, однако, оказались в их власти. Нам теперь остается с завистью смотреть, как поезда, особенно грузовые, направляются в обход БАМа по Транссибу. Да еще глаз кладут на оставшееся современнейшее оборудование БАМа. Искренне жаль, что ближайшие области, в частности Амурская, по существу, проморгали самостоятельную бамовскую дорогу, отдав ее в чужие руки. Это негативно скажется на их экономике. Сейчас железнодорожная сеть страны переходит на двухзвенную систему — ликвидируются отделения. Лихие головы пытались уже и тындинское ликвидировать, лишь волна протестов остановила реализацию этого губительного плана. А я тоже сторонник двухзвенной системы, но только со связкой “министерство — отделение”.

На мой вопрос о “свердловских” станциях ответил:

— За Кувыкту, пожалуй, можно не беспокоиться: наладим там отгрузку леса и, значит, займем худо-бедно население. Хуже с Хорогочи, где будет вводиться автоматическая диспетчеризация движения, следовательно, продолжится освобождение работников.

Строили БАМ — думали о тоннах, километрах, о техническом оснащении магистрали. Работы не стало — главная забота местных руководителей: как не оставить здешнее население без средств к существованию.

— В Тынде, я думаю, продержимся на уровне за счет добровольного ухода части персонала — по болезни, возрасту, семейным обстоятельствам. Вакансии заполним за счет тех, кто остается. А еще нам разрешили выкупать освобождающиеся квартиры у тех, кто желает уехать, не по рыночной — бросовой цене, а по оценке БТИ. Это в несколько раз дороже и позволит многим приобрести на новом месте нормальное жилье.

Поздин показал мне еще отраслевую программу переселения железнодорожников и предоставления им квартир, поступившую из Москвы. Согласно этому документу, на первом этапе реорганизации Свердловская область должна принять пятьдесят девять бамовских семей, Челябинская — пятнадцать, Тюменская — двенадцать и так далее.

Пожелав мне хорошо отдохнуть перед дальнейшим броском по БАМу, начальник отделения созвонился с ведомственной гостиницей на сопке с романтичным названием Орбита, чтобы там приняли нового постояльца на ночь. Расположившись в номере, я взялся было — по свежей памяти — приводить в порядок свои записи, как вдруг погас электрический свет. Дежурная с невозмутимым видом (привычное дело!) принесла мне свечку и пояснила, что это энергетики наказывают железнодорожников за долги...

От Тынды до Кувыкты ехал я не по рельсам, а по шоссейке вдоль рельсовой колеи. Машину рано поутру прислал обязательнейший Вадим Поздин, и это не было простым актом любезности: попутный мне пассажирский поезд, который останавливался на минуту в Кувыкте, шел по расписанию только через день. Даже и грузовые поезда ни разу не встретились нам за все время пути. Пуста была и дорога, по которой мы ехали. А я помню, какой оживленной она была раньше. И тут уже не надо было расспрашивать специалистов: доказательства разрыва некогда прочных экономических, да и просто человеческих связей были налицо.

Это дорожное наблюдение подтвердилось потом и демографическими сведениями. В Кувыкте к моменту моего приезда оказалось 428 постоянных жителей (а за год до того их было 504). Каждый пятый из оставшихся — пенсионер. А те, кто продолжал работать, переведены на четырехдневную неделю, причем работать им часто приходится не по специальности — не из чего выбирать. По той и другой причине заметно теряют в заработке.

Несколько дней я жил в семье постоянных передовиков шефского строительно-монтажного поезда “Свердловск” Штриневых на симпатичной улочке Первостроителей. Оказалось, что опытнейший монтажник-каменщик Геннадий Григорьевич, построивший здесь, почитай, всё, ныне — сантехник на полставки. А супруга его Надежда Петровна, искусный штукатур-маляр, переквалифицировалась в уборщицу. И оживает лишь тогда, когда выпадает редкий заказ подновить кому-нибудь квартиру. В ожидании самых худших времен они запаслись мешком сахара и муки, научились печь домашний хлеб.

Собственно, уже из окон их комнат видишь страшные следы разрухи. Зияют провалами оконных глазниц баня, в которой я когда-то совершал ритуальное омовение, овощехранилище и, что особенно обидно, детский сад, расписанный по мотивам сказов Бажова. Родителям стало просто не по карману оплачивать его услуги.

Даже врача, если случается нужда, приглашают сюда со стороны. Свой есть только фельдшер.

Часы на изящной башенке вокзала остановились на отметке полчетвертого, словно в начале какой-то неведомой войны. Спущен российский флаг над ТОЦем (торгово-общественным центром), откуда администрация ради экономии скудных средств перебралась в... фельдшерско-акушерский пункт. А на пороге стоит новая напасть —передача жилья и соцкультбыта в муниципальную собственность. Это лишит людей и без того куцых железнодорожных льгот, сделает их подлинными затворниками в своих углах. С другой стороны, не менее бедные муниципалитеты, ровно черт от ладана, открещиваются от этого данайского дара, который им содержать не под силу. И висит жилье между небом и землей. И невольно задумываешься: а не уничтожит ли перемена хозяев то последнее, что еще чудом сохраняется?

Тот же ТОЦ был гордостью кувыктинцев. Помню, на его открытии случился смешной казус. Только-только все единодушно вроде бы решили, что он заслуживает хорошей отметки, как вдруг один опомнившийся приемщик испугал присутствующих, особенно руководителей строительства, заявлением, что он де категорически против. И не успели его осудить, как он выпалил:

— Потому что я за “отлично”.

И что же, свердловский торгово-общественный центр, который до сих пор не пустует, приняли с высшей, редко встречающейся в строительной практике оценкой — “пятеркой”.

Помню строителей, которые его возводили. Основные работы выполнила бригада Дамира Калинина. Сам бригадир вместе с женой Ниной набирался опыта на строительстве Олимпийской деревни в Москве (он там трудился по комсомольской путевке).

Вместе с москвичами работала свердловчанка Зинаида Кононова, прозванная ими в шутку Зинаидой-Кувыктой. Поначалу-то они, многоопытные, относились к провинциалке несколько свысока, но когда стала она по-своему колдовать с растворами... Словом, дружба у них до сих пор продолжается, они пишут ей теперь по екатеринбургскому адресу. Между прочим, если хотите знать, у нас на Волгоградской целый подъезд высотки заселен такими же, как она, вчерашними бамовцами.

Помню еще по прежней Кувыкте строителя Михаила Насырова, который руководит сейчас в Екатеринбурге Академстроем.

В другой “свердловский” бамовский поселок — Хорогочи — добирался я на “бичевозе”. Так местные остроумцы окрестили рабочий поезд из вагончика и открытой платформы, курсирующий, в отличие от обычного пассажирского, за умеренную плату и останавливающийся у каждого столба. Вот с него-то я и сошел поздней ночью на станции, где на перроне тускло отсвечивал давний памятный знак с надписью “Урал — БАМу”.

А с традиционным фонарем встречала редких приезжающих миловидная дежурная, она же по совместительству начальник станции, Ирина Рудакова. Подошел на “огонек” и ее супруг Петр, осмотрщик подвижного состава, представившийся с улыбкой современным декабристом. Как же, с Каменного Пояса отправился, не раздумывая, во глубину сибирских руд вслед за женой, которая с “красным дипломом” окончила профильный вуз и выбрала направление сюда, на передний край.

До рассвета объясняли они неожиданному ночному гостю плачевное положение вещей. После расчленения БАМа произошло резкое сокращение штатов. В ночной смене с восьми человек — до трех. Подписан приказ и об увольнении сдатчиков. А ведь до сих пор проложенная здесь “железка” кормила-поила весь поселок. Но упал объем госперевозок, ходит две-три пары составов, а коммерческая загрузка древесины объявившимися было предпринимателями на удалась.

Днем все это повторила и хозяин поселка Надежда Лукьянченко. По ее словам, школа, когда-то с любовью сданная уральцами, лишилась статуса десятилетки из-за отсутствия нескольких учителей. Невиданное дело! Пустует благоустроенная двухкомнатная квартира, специально выбитая ранее для дефицитного педагога. И оттого многие, подобно прочно окопавшимся на БАМе нижнетагильцам Митюшкиным, перебираются хотя бы в Тынду, а то и в Благовещенск, чтобы не оставить детей неучами.

И зловещим символом, знаком наступающей беспросветности, показалась мне густая черная сажа, покрывающая кругом снег. Нет денег, чтобы отремонтировать фильтры на трубе котельной. Под этим же траурным покровом разваливаются бытовка и торговля. Доступную столовую заменил дорогущий, зато бедный ассортиментом магазин ОРСа. Цены там такие, что у конкурирующих продавцов из “комка” глаза лезут на лоб.

И все же до чего крепка уральская человеческая порода! И если умирают нашенские поселки на БАМе, угасают медленно не по своей вине, то, во всяком случае, не на коленях, а стоя. Слабое, конечно, утешение, но дает надежду, что, если полнокровная жизнь сюда вернется, ей будет на кого опереться.

Представьте себе, в маленькой Кувыкте не так давно открылся самодеятельный театр. Организовала его известная по передачам радиостанции “Юность” поэтесса Жанна Ржевская, уверявшая молодых слушателей, что “мы с тобой, Кувыкта, однолюбы”. Недавно она вернулась из воюющего Таджикистана, откуда с немалыми приключениями вывезла престарелую мать с ее нехитрым скарбом.

И вот ее подопечные, чтобы поднять настроение окружающим, да и самим себе, поставили на клубной сцене гоголевскую “Ночь перед рождеством”. Причем в роли дьяка выступил кувыктинский мэр Анатолий Шипилов. Спектакли прошли с аншлагом, о чем свидетельствует сохранившаяся видеокассета. Окрыленные успехом энтузиасты расширили репертуар и даже выезжали на гастроли к соседям. Ну как тут не провести параллель с героическим прошлым и не говорить о продолжении добрых традиций, имея в виду тот факт, что в самые напряженные дни укладки рельсов в бригаде Александра Бондаря тоже существовала труппа “Молодая гвардия”, поддерживавшая дух первопроходцев.

Есть в Кувыкте и единственный в своем роде школьный музей космонавтики. Вроде бы и до родного Урала отсюда далеко, а уж тем более до Космоса. Однако таковую кунсткамеру с экспонатами прямехонько из Звездного городка в свое время открыл здесь “звездный брат”, дважды Герой Валентин Лебедев, приезжавший сюда со студентами МАИ за счет отпуска помочь строителям.

А еще проживает в Кувыкте бывший геолог, о котором в шестидесятые годы писала свердловская многотиражка “Горняк”, Виталий Литвинов, делающий чучела таежных зверей и птиц в отвоеванном под мастерскую подвале. А по соседству в доме объявился настоящий летун на дельтаплане и параплане Андрей Демьянчук, по основной специальности милиционер. Забегая чуточку вперед, признаюсь, что мы с ним сошлись на обратном долгом пути, когда тот со служивыми сопровождал наш скорый поезд.

Ну, а в Хорогочах бесспорно на слуху у всех Анна Васильевна Белимова. Именно она отстояла недавно детский садик, которым издавна заведует. Она представила строгим проверяющим, получившим указание свыше “урезать так урезать”, не только созданные уральскими умельцами Виктором Липатниковым и Алексеем Кирпичниковым резные деревянные фигуры, но и показала две уникальные теплицы, урожая которых (томаты, огурцы, капуста, свекла, морковь) хватает на всю долгую бамовскую зиму.

Да, любой мир красят чудаки, если к ним можно отнести перечисленных мною.

Тоннелями уральца не удивишь. Любой пассажир, отправляющийся из Екатеринбурга в Первопрестольную по казанской линии, коротает время в пути, подсчитывая их немалое число. Когда поезд проходит подземными бамовскими коридорами, впечатления те же.

Трудоемкий процесс прокладки тоннелей длится медленней, чем идет сооружение рельсового пути поверх земной тверди. Чтоб приблизить начало рабочего движения поездов и грузов и ускорить таким образом темпы строительства, обычно прокладывают временные обходные ветки. Когда первые поезда со строителями и почетными гостями двигались к месту стыковки в Тынде, они практически везде шли по таким обводам.

Теперь, когда я продолжил свой путь по БАМу, поезд не раз уходил под землю. Прехали труднейший Кадарский тоннель, пробитый в крепчайшей скале; потом были семикилометровый Даванский, длиннющий Байкальский, четыре сравнительно коротких Мысовых...

А что с Северомуйским, столь длинным и сложным, что название его в прежние годы постоянно звучало с газетных страниц и телеэкранов, да и сейчас, вероятно, многие его не забыли? Хотя доподлинные сведения о нем теперь все больше подменяются легендами и вымыслами.

Попутчик мне на этот раз попался подходящий — тамошний маркшейдер Михаил Ялов, возвращающийся из командировки. Он-то частично подтвердил, а в чем-то и пополнил имеющиеся у меня сведения.

Узнав, откуда я сюда приехал, он попросил передать пламенный привет “дяде Леше” — Алексею Савостикову, который со своей бригадой перебрался с БАМа в Екатеринбург строить метро. Заодно с проходчиками тогда же переместился к нам на нескольких железнодорожных платформах горнопроходческий комплекс “Вирт”. О его приобретении и транспортировке за тысячу верст, помнится, при мне три года назад договаривался в Тынде представитель екатеринбургской администрации Владимир Лагунов, в прошлом руководитель СМП “Свердловск” на БАМе, заслуживший за построенные ими поселки орден Октябрьской Революции.

Пока мы разговаривали, скорый “Тында — Москва” приблизился к Северомуйскому хребту. Впереди по ходу локомотива выросла огромная скала, затмившая горизонт, — малая часть величественного и сурового горного кряжа, вздымающегося к облакам на высоту в два с половиной километра и покрытого снежной шапкой летом и зимой. В подножье горы виднелось рукотворное жерло, куда уходили еще не опробованные настоящим составом рельсы. Наш же поезд свернул вбок и осторожно пошел по объездной линии. Времянка — в обход прямого жерла длиною в 15 335 погонных метров — тоже сооружение трудоемкое, на ней даже пришлось пробить два небольших тоннельчика. Но меня интересует не временная замена, а сам беспримерный памятник четвертьвековой борьбы человека с природой, до сих пор, кстати, не законченной. И во время ближайшей остановки я без колебаний покинул теплый вагон и, дождавшись у портала, где на пьедестале высился оранжевый самосвал, попутной вахтовки, нырнул под землю.

Начальник 21 тоннельного отряда Виктор Ковин, начинавший стройку сменным мастером, о потере и передаче “Вирта” особо не грустил, добавив еще, что и куда более совершенный “Роббинс” они отдали, а вместе с ним расстались и со вторым проходческим коллективом. По его словам, они не так уж и разоружились, просто работают сейчас в так называемой четвертой тектонической зоне разломов, где проходку нужно вести в основном обычными отбойными молотками. Впрочем, хотя породы вроде бы пошли относительно мягкие — глина, песок, отдельные камни, грязь — каждое продвижение вперед требует недюжинных усилий. Но проходчики, по мнению командира, давно привыкли к трудностям и любым преградам и умеют преодолевать их.

Это уж точно. Непредвиденных, но опасных ЧП тут случалось немало. Однажды мощным выбросом свело на нет, считай, целую километровую выработку. В другой раз мощный толчок (подобных толчков тут было около двухсот) выбросило из забоя, словно пушинку, тридцатитонную буровую раму. А как-то на первопроходцев обрушился оглушительный водопад горячей воды. Но нет, считают знатоки, худа без добра. Затянувшееся подземное строительство превратилось в уникальный полигон отечественной тоннельной практики. Не зря же ученые из Москвы, Санкт-Петербурга, Екатеринбурга внедрили здесь оригинальный метод укрепления особо рыхлых коварных пород специальным составом из стекла, бетона и химических добавок. До полутора тысяч литров его заливали иногда в скважины, чтобы потом беспрепятственно вкалывать, будто в предохраняющем огромном скафандре.

Любопытно, что тайваньские проходчики тоннелей, которые у себя на острове столкнулись с похожей проблемой, приезжали сюда учиться, а потом пригласили северомуйцев потрудиться на Тайване.

А еще северомуйским проходчикам, отбойщикам, буровикам здорово помогают “подземные саперы”, разыведывающие и разминирующие заложенные на глубине неприятные сюрпризы. Речь идет о единственном оставшемся в АО “БАМтоненельстрой” спецучастке во главе с Александром Агаповым. Под его командованием трудятся спецы наивысшей квалификации, чуть ли не по полжизни отдавшие подземелью.

Мне повезло: как раз накануне, перед самым моим появлением в тоннеле, здесь состоялось поистине знаменательное событие. Наконец-то в пятнадцатикилометровой толще горы пробили первый сквозной ход. И ничего, что это был лишь скромный вентиляционно-дренажный канал. Лиха беда начало. Для действующих лиц это было равнозначно почти что космической стыковке. Представьте себе момент, когда восточные бурильщики услышали голоса западных по ту сторону тоненькой стенки. И они не выдержали и мигом сломали последнюю преграду. Хотя местное руководство накануне всячески заклинало работяг не торопиться, поскольку на сбойку спешило высокое начальство, возглавляемое старым бамовцем, министром строительства РФ Ефимом Басиным, а с ним жаждали сенсации множество ветеранов стройки. Но виновников торжества, этих торопыг, конечно же, простили.

— А сколько же еще, интересно, предстоит пробить земной тверди, чтобы не только люди смогли пролезать в узкие отверстия, протягивать кабели и сети, а промчались бы под высокими сводами настоящие поезда? — поинтересовался я.

Хозяева были скупы на обещания, наученные горьким опытом. Да, формально осталась сотня-другая метров. Но, право, стоит постучать по деревянному крепежу, чтобы и на столь малой дистанции не стряслось бы нечто экстремальное. Бывало, за один удачный месяц (например, декабрь 1981-го) они проходили триста восемь метров — рекорд, достойный книги Гиннесса. Но случалось и обратное: на каких-то три несчастных метра тратилась долгая неделя. И нынешняя экономическая обстановка то и дело вносит свои коррективы. Прежде всего — задержки заработной платы. В прошлом году запланированные расходы на многострадальный тоннель покрывались из федерального бюджета едва на четверть. Тогда МПС совместно с еще одним правопреемником БАМа, Восточно-Сибирской дорогой, заинтересованные в сдаче долгостроя в эксплуатацию поскорей, худо-бедно выкрутились за счет собственных резервов. Но сегодня, похоже, такого не произошло. И когда писались эти строки, тоннельщики, долго терпевшие неурядицы, забастовали, требуя задержанных за семь месяцев заработанных денег. С трудом отыскался временный компромисс. Мелькнул, выходит, опять “свет в конце тоннеля” — в переносном и самом прямом смысле слова. Можно опять рассуждать о точных сроках решающей сбойки Северомуйского.

Мечтаю по нему проехать уже не на “вахтовке” или вагонетке, а в нормальном пульмане вместе с, может быть, ничего не подозревающими пассажирами, вглядывающимися в темные окна, за которыми пролетают настенные опознавательные огни — подлинные маяки, зажженные подземными бамовцами...

А еще замечательны на БАМе мосты. Их на трассе, протянувшейся едва ли не из самого центра Сибири аж до океана, — видимо-невидимо. Сразу же за Кувыктой — ажурный висячий красавец, который еще недавно охранялся солдатами как важный стратегический объект. Потом мост через Витим, за свой жутковатый (не в ущерб надежности) облик окрещенный старожилами этих мест “переходом смерти”. А как описать впечатление от моста-рекордсмена, перекинутого через Лену возле Усть-Кута?

Но, конечно, не в красоте мостов главное их значение для БАМа. Мосты, по которым проложены рельсы (и сами рельсы, конечно, со всем обслуживающим хозяйством), — это одновременно и мосты между экономическими партнерами. Наладить надежные связи между ними — значит, дать магистрали дополнительную работу, вывести ее из охватившего ее кризиса.

Вот пример: восемь средних и больших мостов надо построить на 57-километровой ветке от действующей станции Чара до разработки Чинейского месторождения титано-магнетитовых руд, обогащение которых готов взять на себя старинный Петровский завод, а использовать их — Новокузнецкий металлургический комбинат. Трудно, дорого, но это необходимые шаги к созданию второго территориально-промышленного района в зоне притяжения магистрали. Первый и пока единственный Южно-Якутский занимается только углем и лесом, на которых не выжить новой дороге, обходившейся государству в 1997 году в сто двадцать миллиардов (неденоминированных) рублей в месяц. Тут уж приходится выбирать: либо окончательно расписаться в собственном бессилии — и тогда “магистрали века” наверняка придется разделить судьбу печально известной “мертвой дороги” от Салехарда до Игарки; либо, отбросив какие-то иные затеи, изыскать возможности для вовлечения уже построенной транспортной артерии в хозяйственную жизнь страны. В последнем случае гигантский труд и средства, вложенные за последнюю четверть века в БАМ, будут не только сохранены, но и станут приносить доход. Полноценная жизнь вернется в эти края.

После долгих колебаний и проволочек правительство как будто решилось сделать выбор, издав постановление “О первоочередных мерах по стимулированию экономического развития зоны БАМа”. Власти прилегающих территорий поддержали его, обязуясь внести свой вклад в совместные действия. Незадолго до того, как писались эти заметки, впервые после долгого затишья на БАМе появились путеукладчики и бригады строителей.

Первые двести миллионов деноминированных рублей на “реанимацию” БАМа внесло ОАО “БАМинвест”. Заместитель генерального директора этой финансовой организации, разносторонний человек и истинный патриот магистрали Леонтий Махитаров при последней встрече прочитал мне стихи из только что увидевшего свет собственного поэтического сборника:

Обрушились оракулы на БАМ,
Как вороны на редкую добычу,
Прозрев внезапно, ищут здесь и там
Сплошь недостатки, гневно пальцем тычут
В виновника неисчислимых бед,
Пророча все, что есть, и все, что было,
И рьяно льют на полосы газет
Одни лишь только черные чернила.
Если б не эти “оракулы”, добавил он, то рельсы давно дотянулись бы не только до севера Читинской области, но и до самого Якутска, а не обрывались бы у Томмота.
Кто сегодня защитит БАМ? Где вы теперь, в каком демократическом далеке, маститый академик Абел Аганбегян, возглавлявший специальный совет АН СССР по проблемам БАМа? Куда подевались оперативные труды ваших ста тридцати научно-исследовательских институтов и множество защищенных кандидатских и докторских диссертаций на бамовскую тематику? Неужели все это было “понарошку” и только создавало видимость бурной деятельности?

Верю, если не ученые, сменившие свои прежние убеждения под воздействием новой конъюнктуры, то сама жизнь все равно заставит страну востребовать некогда лелеемую, а нынче полузаброшенную “стройку века”. Удержать Россию от дальнейшей экономической деградации и неизбежно следующего за нею распада может только единая и эффективная хозяйственная политика, и без таких транспортных артерий, как Байкало-Амурская магистраль, нельзя будет обойтись.

...Пока я ехал по БАМу из Тынды до старого Транссиба, по обеим сторонам бесконечного полотна проплывали чудесные вокзальные здания, а из-за них выглядывали прекрасные поселки, построенные не только россиянами, но и украинцами, молдаванами, казахами, армянами, грузинами, литовцами... Да что там, все республики, представители всех народов Советского Союза строили магистраль! Всем был нужен, всем должен был служить БАМ. Разве теперь мы стали настолько богаты, что можем обойтись без него?

Бесчисленные огоньки в притрассовых поселках свидетельствовали: БАМ живет, БАМ может и хочет поработать на Россию!



                Лирика о БАМе
        "Золотое звено", 1999г., г. Тында; из стиов,
       присланных на сайт авторами 

   
Леонтий Махитаров.
 
        Живи и здравствуй вечно, магистраль!

…Когда моя последняя заря
Взойдет над тенью смертного порога,
Я буду знать, что за чертой итога
Осталась жизнь, не прожитая зря.
Все было в ней: и горькая печаль,
Восторг любви и упоенье страсти,
И детских рук немыслимое счастье,
И новых мест заманчивая даль,
И будней бесконечная гряда,
И трудных дел свинцовая усталость,
И повседневной жизни суета,
И праздников традиционных радость…
Ничем не примечательная жизнь,
И, право, нечем было бы гордиться,
Когда б в нее, как вихрь, не ворвались,
Великой стройки яркие страницы
В стране, объятой летаргией сна,
Туманом лжи, апатии и лени,
Родился БАМ, как мощная волна
Проснувшихся надежд и устремлений.
Стране, погрязшей в омуте невзгод,
Разнузданной коррупции и хмеля,
БАМ стал необходим, как кислород,
Высокой правдой замыслов и целей.
Он нес с собой дыханье прошлых лет,
Романтику борьбы и жажду славы,
И радость неизведанных побед,
И подвиги во благо всей державы.
Когда Арала чистая вода
Стонала от разгула вандализма
В глухой тайге БАМ строил города
Для будущей и настоящей жизни.
Когда страну потряс вулкан страстей,
Национальных распрей, бед и чванства,
БАМ стал примером истинного братства
Одной судьбой сроднившихся людей.
Когда страну измучила беда
Параличом шахтерской забастовки,
БАМ, в дальний путь готовя поезда,
Работал день и ночь без остановки.
Где тот, кто БАМ "дорогой в никуда"
Назвал в угоду модной коньюктуре?
Вы слышите, как мчатся поезда
От Усть-Кута до берегов Амура?
Спешат составы с лесом и углем
По возведенной нами магистрали,
Мы столько лет об этом дне мечтали,
И этим днем гордимся и живем.
Живи и здравствуй вечно, магистраль!
Живи и здравствуй, бамовцев плеяда!
И сохрани в душе своей печаль
О тех, кто не дожил до этой даты,
Кого лишила радости судьба
Пройти весь путь сквозь лихорадку буден,
Пускай им "вечным памятником" будет
Живущий и работающий БАМ.
Я слов высоких нынче, не боюсь,
Они в моей душе родились сами:
Друзья мои, прекрасен наш союз,
Родившийся в суровых буднях БАМа!
Куда бы нас не бросил перст судьбы,
В сердцах у нас останутся навеки
Святое чувство правды и борьбы
За гордый труд и право человека!
 

Николай Захаров.
      
          Мы уходим.

Мы уходим… Остаются с нами
(Ты за это память не вини!)
Первые палатки на Янкане,
Ларбинские первые огни.
Парни из последнего десанта
И прощальный дружеский обед.
Как же просто выглядит на карте
Каждый с боем взятый километр
Пролетят поезда, как ракеты,
И их примут к своим берегам
Города - молодые планеты
Из земного созвездия - БАМ.
Мы полегче судьбы не искали
Шли упрямо, пролив сто потов,
К Комсомольску - отцовской славе -
Юность восьмидесятых годов.
 
      

Владимир Гузий.
   
             Звездный-94.

…Сколько уж лет световых пролетело.
Но в юность опять возвратится не поздно.
На плиты перрона я прыгаю смело:
- Ну, здравствуй, открытый романтикам Звездный!
Езжайте с вагоном, пустые печали.
Сейчас не хочу прорываться вперед.
И все так свежо, будто в самом начале:
Сумерки. Май. Дым костра. Ледоход.
Вновь ледяное, искристое крошево
Бьется, всплывает, уходит ко дну.
Но в этой картине так мало хорошего -
Я в ледоходе увидел страну.
Были когда-то сильны и едины,
Хлебом последним делились с друзьями.
Теперь от страны только грохот и льдины
С острыми, режущими краями.
Что натворила злодейка история…
Но в сумерках я различаю едва:
Там вот светилась палатка "Эстония",
Рядом - "Армения", дальше - "Литва".
И посредине тягучей распутицы,
Взгляд отрывая от умных страниц,
Мы видели четко грядущие улицы,
Несущие гордо названья столиц.
И все вроде есть, как в палатке мечталось,
И улиц названия ясно видны.
Но только откуда такая усталость?
Идут поезда. Только нету страны.
Ведь был месяц май на таежном плацдарме.
Поляна у речки была не мала.
Без президентов, таможен и армий
В палатках страна одним делом жила.
И пусть я романтик, отставший, вчерашний,
Не принимающий смутного дня,
Я Звездный люблю - Вавилонскую башню,
Где все двадцать лет понимают меня.
За прошлое вовсе не стыдно, не страшно,
Тому, кто от братства еще не отвык.
Мы строили БАМ, крепче всяческой башни,
И был у народов единый язык.
 

Валерий Тихонов.
            
            ЮкталИ.

От золотых
Звеньев сотни вёрст - Юктали.
В сложных кривых
Слышен скрежет большой земли.
Сетью из рек
Здесь накрыла сушу вода.
Путь в новый век
Превратился в путь в никуда.

В тех краях,
Где зимой не глушат дизеля,
Где в домах
Пропивают счастье до рубля,
Звёзды вбив
В небо, словно в шпалы костыли,
В наш мотив
Мы вплетаем эхом - Юктали.

По серебру,
Что метели в ночь намели,
Выйдем к утру
За ветрами вслед в Юктали.
И поезда
Вновь начнут свой плавный разбег.
Путь в никуда
Превратится в путь в новый век.

Далеко,
Где никто не повернёт нас вспять,
Лишь гудком
Тепловоза можно нас догнать.
Сквозь снега
Просвистев на самый край земли,
Где тайга
Отзовётся словом Юктали.