Идеальный конец

Ты танцуешь перед камином – невесомый, безмятежный, прекрасный. Лёгкий ветерок, врывающийся в распахнутое окно, колышет волосы, и они морской пеной струятся вокруг твоих глаз, прибоем ласкает скулы, чтобы затем потоком хлынуть вниз.

Даже сейчас, в эпицентре зимы, ты беспрестанно напоминаешь мне о лете.

Всё в тебе – тёплое. Солнечные искры в глубине изумрудных глаз, красные, огненные отсветы камина на шелковистых волосах. Ты единственный, кто мог меня отогреть, единственный, рядом с кем отмирало, билось, пело мёртвое сердце.

Но только не сегодня.

Сегодня оно молчит. Лишь сжимается, когда твой аромат потоком омывает всё тело. И трепещет пустота на месте души. Которой нет у вампиров. Которой я не могу тебя лишить.

Все мои грехи можно простить. Я убивал во благо – преследовал убийц, насильников, извращенцев, с наслаждением разрывал их на части. Во мне не было зла – только мольба о тепле, о свете и чистоте, и теперь, когда я получил их, пришло время стать бескорыстным.

Дом мой пуст. Дом наш тих. Только бьётся одинокое сердце, только тихим свистом вырывается из лёгких дыхание. Вдох и выдох, выдох и вдох. Я не хочу считать их, с ужасом понимая, что этот отсчёт – обратный. Не хочу ловить их губами, понимая, что скоро твоё тепло – уйдёт.

Ты подарил мне солнце и небо, ты подарил мне краткую вечность и счастье. Пришло время отдавать долги. Пришло время подарить тебе жизнь.

Ты порхаешь по дому, словно бабочка, и редкие лунные лучи отражаются от бледной кожи. Со звоном ломаются на части, колкими искрами осыпаясь на ковёр. Я тоже отражаюсь от тебя, ловлю свои отражения – в тебе, и нет ничего прекраснее этих мимолётных образов.

Никто другой не может сделать из обычных вещей – совершенство. Никто иной не смог бы превратить вампира в любящего, заботливого, беспечного... человека. Кроме тебя.

Изящные изгибы тела повторяет терпкий запах свободы. Он облаком сгущается вокруг тебя, сопровождает повсюду, и твоей любви ко мне не пробиться сквозь эти несокрушимые заслоны.

Мне давно следовало сдаться. Отпустить тебя, дать вырваться на волю, чтобы ты завертелся в вихре жизни, не смея – не желая – оглядываться назад. Туда, где останусь я.

Но я цеплялся за счастье. Умолял себя повременить. Твердил, каждую ночь твердил, что это не обязательно, что нам будет достаточно друг друга... только ты отворачивался, и кутался в одеяло, и бормотал что-то во сне – снова, и снова, и снова... Я внимательно слушал тебя каждую ночь, но ни разу так и не услышал своего имени.

Прости, любовь моя.

Прости за эти ожидания, что не должны были оправдываться. За горечь, которая была неизбежна. За проклятую вечность, в которой нет твоей вины. За мимолётность твоей жизни, в которой мне нет места.

Ты летишь ко мне, спотыкаясь и чуть не падая.

Я здесь. Рядом. Готов в любой момент поймать тебя. Если бы я знал, что это именно то, что тебе нужно... если бы знал, что этого достаточно.

Счастливо смеёшься, обнимая меня. Запрокидываешь голову и кружишься, кружишься, кружишься... Я кружусь вместе с тобой, аккуратно обхватив ладонями тонкую талию.

Ты доверяешь мне. Знаешь, что ни за что не уроню.

- Сыграй мне, Валера! – щебечешь ты, и смех ломким звоном колокольчиков разлетается по залу, освещая всё вокруг своим неверным сиянием. – Ту, нашу, любимую.

Я ненавижу эту песню. Сегодня, здесь, сейчас – ненавижу. Но разве могу отказать? Разве способен сказать «нет», когда ты одурманиваешь обжигающим теплом своих прикосновений, когда сбиваешь с толку сладкой свежестью своего дыхания... Встав на цыпочки, смотришь снизу вверх своими широко распахнутыми, бездонными глазами, и умоляюще шепчешь: «Пожалуйста?..»

Разве могу отказать?

Микроскопические выбоины и трещинки на клавишах щекочут подушечки пальцев. Они давно знакомы, давно мною изучены. Всё своё существование я готовился к этому моменту, к встрече с тобой, к нашему расставанию. При этом даже не осознавал, что именно ожидание тебя лейтмотивом пронизывало мою вечность.

Мы идеально подходим друг другу. И только две маленьких детали дёгтем проникают в каждую медовую нить, связывающую нас.

Моё проклятое бессмертие. Твоя благословенная смертность.

Словно игривый котёнок, забираешься мне на колени. Заливисто смеёшься, накрывая тёплыми ладошками мои руки. Я же зарываюсь лицом в твои волосы и закрываю глаза; пальцы сами находят нужные клавиши, и ты снова радостно хохочешь, услышав свою любимую неаполитанскую песенку. Пытаешься сдвинуть мои каменные руки, поставить их на нужные аккорды, но разве может человек побороть вампира?

На самом деле может. Ты можешь. Одним взглядом, одним жестом, одним тихим вздохом.

Резкая трель телефона врывается в наш мир на двоих, и музыка тут же затихает. Ты не замечаешь неохоты, с которой выпускаю тебя из объятий, не замечаешь, как невольно тянусь за тобой, пытаясь ещё раз вдохнуть манящий аромат.

В динамиках звучит голос одного из твоих любовников. Хочется разорвать его на части, разорвать всех, кто отнимает твоё время, чтобы ты был только моим. Чтобы смотрел своими огромными сияющими глазами лишь на меня, чтобы только меня касались твои мягкие тёплые руки...

Но кто я такой, чтобы предъявлять на тебя права? Лишь один элемент насыщенной, яркой жизни, любимый, но не самый важный.

Иногда мне хочется, чтобы ты был другим. Чтобы был скромным и тихим, неуклюжим и обычным. Чтобы я был центром твоей Вселенной, и всё остальное на фоне нашей любви теряло бы для тебя смысл.

Но тогда ты, скорее всего, умер ы в момент нашей встречи.

- Помнишь, как мы познакомились? – щебечешь ты, небрежно бросая телефон прямо на пол рядом с роялем. Усаживаешься на ковёр у моих ног, и влажные глаза мягко блестят в танцующих отсветах огня. – Глаза у тебя тогда были жуткие!

Киваю, не в силах ответить. Конечно, я помню нашу первую встречу. Так же ярко, как помню каждый день, проведённый с тобой. Зато все годы до него стёрлись, потускнели, не выдержав соперничества с мгновениями, освещёнными нашей любовью.

Будто среди бесконечного мрака вдруг взошло неожиданное, горячее, ослепительное солнце.

Задумавшись, я не замечаю, как из-под ледяных пальцев начинает литься твоя колыбельная. Мягко улыбнувшись мне, ты прикрываешь глаза и тихонько подпеваешь знакомой мелодии. По сравнению с твоим голосом любимые звуки рояля становятся квакающими, грубыми, неуместными.

В мыслях вспышками проносятся воспоминания. Даже не о первой встрече, просто о тебе. Я благодарен каждому из них, в очередной раз запечатлеваю в памяти, зная, что потом, когда этот День Всех Влюблённых подойдёт к концу, они мне пригодятся – как единственное, что останется после тебя.

...Из зала лились прекрасные, неземные звуки, и я неподвижно замер у входа, купаясь в них. Как это отличалось от моего обычного кошмара – неумелых потуг школьников сыграть «Heart and Soul» или, не приведи Господь, «F;r Elise»! Фортепианная мелодия потоком струилась из открытых дверей. Лишь изредка мелькали в этом совершенстве фальшивые ноты, но они тут же забывались, теряли значение.

Музыка была незнакомой. Замерев статуей в коридоре я, затаив дыхание, прислушивался, наслаждался, запоминал, чтобы потом, оказавшись дома, прочувствовать эту композицию кончиками пальцев, добавив, возможно, что-то своё.

Был спокоен, как и всегда, не зная, что пройдёт несколько секунд – и всё, что составляло моё существование, взорвётся, исчезнет в ослепительной вспышке, освободив место для тебя.

В музыку вплетались тихий стук клавиш, ровное биение сердце, тихое дыхание... я далеко не сразу осознал, что в этой симфонии было недостающее звено.

В ней не было твоих мыслей.

Сделал шаг в зал, чтобы увидеть, разобраться, понять, и одновременно – вдох, и воздух со свистом ворвался в лёгкие, отравляя их твоим ароматом.

Горло резануло болью, в мыслях звериный голод сцепился с любопытством и невольным восхищением. Броситься, растерзать, выпить до дна! Замереть и слушать! Заговорить, разгадать тайну твоих скрытых мыслей! Всё – сразу, и как выбрать?

Но тут ты обернулся.

Ничуть не испугался незнакомого парня, который вряд ли в тот момент был похож на человека. Воскликнул: «Как ты вовремя! Мне нужна объективная оценка. Вот, слушай». Щёлкнул пальцами, разминая руки. И заиграл.

Я был в замешательстве. Гортань болела, но это перестало быть первостепенным – меня тянуло, неудержимо тянуло к тебе. Безрассудным, бестактным и с полным отсутствием инстинкта самосохранения.

Ты уже тогда знал, чувствовал, что меня можно не бояться. Как бы не пела для меня твоя кровь, её притяжение было ничтожным по сравнению с тобой. Кому нужна утолённая жажда, если это будет означать потерю того, кто интригует, привлекает, удивляет?

Тогда я думал, что кровь может подождать. Думал, что в любой момент смогу забрать её – так почему бы не дать себе разгадать перед этим твою тайну?
Каким же глупцом я был.

Ничто в мире не смогло бы заставить меня собственноручно лишить тебя жизни. И впервые я понял это уже тогда - стоило тебе только запеть...

...Создавалось впечатление, что ты сторонишься меня. Обрушив на мою голову одну неземную, волшебную песню и звонко рассмеявшись в ответ на мой ошеломлённый кивок – я боялся сделать вдох, не желая искушать зверя внутри – ты пропал. Лишь изредка мелькал в коридорах, каждый раз ослепительно улыбаясь мне.

Я выяснил, что ты обучаешься дома. Что большую часть времени пропадаешь на концертах и прослушиваниях. Что тебе прочат карьеру великого певца...

Всё это было очевидно. Как было очевидно и то, что в твоей жизни нет места для романа с вампиром.

Но я старался игнорировать доводы своего рассудка.

Превратился в безумного сталкера. Всюду следовал за тобой, скрываясь в тенях. Узнавал каждую маленькую деталь твоей жизни, и всё больше и больше увязал в тебе.

Ко Дню Святого Валентина я мог считаться экспертом в области знаний о Дитрихе Грее. И был безоговорочно и бесповоротно влюблён в тебя...

...Ты танцевал. Выделялся среди потных неуклюжих тел, будто бриллиант среди грязных камней. Я же снова наблюдал за тобой, как и в каждую свободную секунду на протяжении последних двух месяцев.

Костюм ангела безумно шёл тебе. Летучее сиреневое нижнее бельё обрисовывало соблазнительные изгибы твоего тела, а прозрачные крылья за спиной легонько покачивались в такт музыке.

Ты и сам двигался в такт. Дышал в такт. Сливался с любой услышанной мелодией, забывая обо всём остальном.

Я же, словно неопытный юнец, боялся ворваться в твой мир. Знал, что мне в нём не найдётся места, пытался убедить себя в обратном и сам себе не верил.

Но ты всё решил за нас обоих.

Подлетел, закружил в вихре своего аромата и голоса, окончательно лишая меня остатков здравого смысла.

- Если признаешься в том, кто ты, я весь твой. – В этом был весь ты. Безрассудный и бескомпромиссный, ты никогда не подчинялся никаким правилам, кроме своих – никому не известных. Всегда делал только то, что считал нужным, и добивался своего.

Четвёртая фраза, обращённая ко мне, а казалось, что ближе тебя не было никого в целом мире.

Разве я мог устоять?..

...Золотистое сияние гирлянд светилось в твоих зрачках, и меня затягивало всё глубже и глубже. Пропали все мысли вокруг, пропали беззвучные завистливые вопли твоих так называемых друзей. Они ненавидели тебя, и я готов был вырвать их сердца за то, что они посмели – пусть и мысленно – оскорбить того, что я так отчаянно любил.

Только не в тот момент. Не тогда, когда ты впервые был в моих руках, и жар тела обжигал отвыкшие от прикосновений ладони.

Я чувствовал на тебе чужие запахи. Знал, что ты охотно танцевал со всеми, кто приглашал тебя. Но не мог гневаться: что-то, горевшее в глубине твоих глаз, позволяло надеяться... надеяться на то, о чём я раньше не смел и мечтать.
Хотя ты уже подарил мне немыслимое. Лишь задумчиво кивнул в ответ на моё сбивчивое признание, произнесённое нарочито холодным тоном. Засмеялся – «Хорошо, что не убил» - когда я прошептал, насколько привлекателен твой аромат. Взял за руку и повёл танцевать, когда я искренне пытался предупредить тебя об опасности, о зле, о возможной смерти от моих рук.

«Вы оба свихнулись», - мысленно шипели нам недалёкие люди, стоя на краю танцпола. «Из-за этих голубых засранцев нам всем конец».

Я же лишь морщился в ответ на их раздражение. Осторожно, словно хрупкую статуэтку, держал тебя в объятиях.

Заворожённо кивнул, когда ты безапелляционно сказал отвезти тебя в моё жилище.
Едва зайдя в дом, целовал, безостановочно целовал тебя, и ты тихо стонал, с готовностью отвечая на эти отчаянные проявления моей любви.

Опустил тебя на ковёр у потрескивающего камина. И не было ни единого сомнения в том, что происходящее – правильно.

Я не сравнивал тебя с теми, с кем был раньше. Их лица стёрлись из памяти, были вытеснены из неё твоими чертами, твоим телом, тем, как гортанно ты стонал, изгибаясь под моими руками, и как отчаянно притягивал к себе, неразборчиво шепча что-то прямо в мои губы.

Я не был у тебя первым, вторым или даже третьим. Но и во мне побывало достаточно мужчин. Но ты захотел быть моим, и тогда этого было абсолютно достаточно, чтобы потерять голову, чтобы поддаться желанию обладать и опьянеть от твоего близкого запаха, от доверчиво подставленной шеи, от пульсации вены на ней, от пульсации внутри тебя.

Ты, ты, ты, всегда был только ты, и в тот момент не было и меня самого – лишь любовь, что вспыхивала внутри, поглощала без остатка, пока я брал тебя, одновременно отдавая всего себя.

Ты кричал, обхватывал меня руками и ногами, цеплялся за каменное тело из последних сил. А я чувствовал себя живым. Тёплым. Настоящим.

Судорожно втягивал твой аромат – ты пах Святым Валентином.
Заглядывал в мутные, уставшие, довольные тёмно-зелёные глаза и верил, что это счастье будет вечным...

...Моя вечность продлилась два года. Два года, проведённых вдали от вампирской сущности.

Я нуждался лишь в тебе.

И – если быть честным – боялся потерять тебя.

Два года самообмана. Два года путешествий по всему миру вместе с тобой. Два года любви, и обжигающих поцелуев, и сдержанной и при этом безудержной страсти. Два года мучений, раздираемый желанием подарить тебе бессмертие и нежеланием лишать возможности жить. В глубине души надеялся, что ты сам попросишь меня об этом...

Но ты молчал.

Дарил мне себя – того себя, что не был посвящён музыке, карьере, друзьям... Иногда этого было достаточно. Иногда же хотелось разорвать на клочки весь мир вокруг, чтобы ты стал только моим.

Я стал ненавидеть музыку, которая для тебя была всем. Твой мир пел, и ты пел вместе с ним, затмевая красотой своего голоса всё вокруг. Тебе рукоплескали. Твой талант превозносили до небес. Тобою восхищались.

Любой другой сломался бы под напором этого успеха, но только не ты. Ты остался собой. Собой – прекрасным и безрассудным. Собой – который не принадлежал никому.

Спустя два года мы возвращались в Петербург. Туда, где мы намеревались встретить День Святого Валентина - День Всех Влюблённых.

С каждым мгновением я всё чётче понимал, что должен отпустить тебя. Я видел тебя в будущем. Видел нас, видел, как я скрывался ото всех, и ты с трудом выкраивал короткие мгновения в своём напряжённом графике, чтобы побыть со мной. Видел всё растущее раздражение, видел, как тускнел восторженный огонёк в твоём взгляде, и его заменяла усталость. Мне не было места в твоём мире.

Наверное, этого должно быть достаточно, но я медленно умирал. Бесконечная тоска, разъедающая бессмертное тело до костей. Тупая боль, свернувшаяся калачиком на месте сердца. И отчаянное желание хоть на секунду вернуть тебя и погреться в лучистом тепле твоего взгляда...

Предпраздничная суета, хлопья снега и треск поленьев камина - именно так однажды всё началось, и именно так должно закончиться...

- Так ты сыграешь нашу любимую? – тихо говоришь ты, вырывая меня из пучины воспоминаний.

Пальцы послушно ложатся на клавиши. Твой голос переплетается с музыкой, и я с ужасом понимаю, что скоро ты допоёшь первый куплет, что закончится припев, и мне нужно будет петь, в последний раз петь для тебя, с тобой.

С каждым новым звуком, с каждой спетой строчкой я вновь и вновь тебя теряю.

Только бы эта песня длилась вечно, только бы не кончалась, только бы закрутилась бесконечным мотивом, не отпуская нас из этого праздничного, горько-сладкого мгновения...

Но наши голоса, переплетясь в последний раз, затихают.

И я дарю тебе свободу.

Я в город выхожу, как на охоту
В глухую чащу и лесную тьму.
И всё брожу, брожу - ищу кого-то.
И не хочу являться никому...

И в неге дум, себя не проявляя,
Я погружаюсь в омуты зеркал.
И всё хожу, хожу, хожу по краю,
Заглядывая городу в оскал.

Зачем, зачем мне эта пасть нагая...
Из глаз моих, как ворон, страх глядит.
Словно во сне я, в городе живой.
И он за мною пристально следит...