Коты

На небесной мраморной ротонде
Два кота сидели, на обоих по тоге
(По сути по ветоши, как на заводе),
И оба в давно пустом диалоге.

— Уважаемый, Вы читали Алигьери?
— Да-да, Дьюи, смешной анекдот…
О ужас, создайте уже антидот
От этих шуток бездарных. Или в манере
Своей молча пиши их в блокнот.
— Ладно, ладно… Кто ж виноват,
Что все девять нищих жизней своих
Ты потратил на мириады бравад,
А не чтобы умнее стать нас двоих.
— Слышь, ты оборзел уже в край,
Ещё раз, блохастый, повод мне дай,
И ты уже не отправишься в рай,
Если продолжится этот раздрай!

Он вздыбился, высунул когти,
Хотел Дьюи лицо испещрить,
Оскалился, но стал кусать локти,
Как-то вовсе передумал мстить.

— Охолонись, в лапах нет правды,
Присядь.
— Ровно так же, как в валерьяне…
Зависит от того, в каком она стакане.
— Напомни, ты кто? Всё не упомню никак.
Прошу прощения, вновь попадаю впросак…
Неужто Сократ, новый мудрец!?
Да, говорить ты только и спец…
— Я Кысь, я Брысь, я Эй, я Вон.
Я этот, я тот и в частности он.
Для родных — в грязи свинья,
Для чужих — не больше муравья.
Я ангел небес,
Я ангел, не бес…
— Послушай, отец,
Да, ты молодец,
Но зазнался вконец.
— Меня гнобит кастрат и вдовец?..
— Холостяк.
— Всё равно ты полный глупец.
— Нет, не муравей ты, просто червяк.

Это было последнее дьюино слово —
На морде его четыре чётких раненья.
Не внемлив товарища давнего зова,
Уладил надолго преткновения каменья.
Под оглушительный зык
Дьюи подточили язык.

— Тебя предупреждали, мажорик.
— Заслуженно, но в ход пускать лапы — черни удел,
И если ты ни на грамм не риторик.
— Лучше заткнись, пока я когтями тебя не задел.
— Ладно, нам ждать ещё вечность,
Так что давай не будем ругаться.
— Когда пошлёшь подальше беспечность,
Тогда мы с тобой перестанем бодаться.

Пару минут паузу выждав,
Дьюи, даже форы не дав,
Вернулся к разговору пустому,
Порожнему и до боли простому.

— «Учуя молоко, я около мяучу», —
Намедни сказал как-то один господин.
— «Намедни» — лет эдак двести назад?
— Ну… тогда ещё звучал клавесин
И согревал дом кирпичный камин.
— Ещё Сфинкса знавал, бьюсь об заклад.
— Ха-ха, очень смешно, юморист.
— Странно, был так остр, речист,
А теперь в секунду пропала громкость…
Куда девалась оскорблений колкость?
— Предпочту пропустить этот вопрос.
— Правильно, какой с тебя спрос?
Ты мерзкий и гнусный — навоз,
Внутри тебя так-то он и пророс.
— Нашатырного спирта поднёс бы под нос,
Для умирения, если бы был неподалёку поднос.

Коты замолкли и уловили звуки небес:
И вверху, и внизу плывут облака.
Как в бессмертных фантазиях повес,
Не гложет их по земной жизни тоска.
Но не прошло и пары минут,
Как Неназванный, что баламут,
Решил вновь вступить в разговор,
Чтобы расширить свой кругозор.

— Говорили мне на теплотрассе
Про некую «траву эйфории».
Там в подавляющей массе
Все эту бодягу курили.
Я не посвящён в эту тайну зверей,
Так открой её миру, прошу, не робей.
— Мда, не только ни ходил в музей,
Но и в табу не вступал, ротозей…
Что ты видел вообще? Сальных свиней?
Голубей? Величавых коней?
— Эй, так поделись скорей!
— Стой, стой, делюсь, не бей!
В общем пробовал я лишь один раз,
Но тогда ещё понял: какой-то фарс.
Ты впускаешь в себя букет зараз,
Пусть даже в ноздри немного за раз…
— Слушай, это не круть,
Дай уже скорее суть,
Что это за едкая муть.
— Как три склянки валерьянки — жуть.
Представь: ты ложишься хозяйке на грудь…
— Отнюдь, мне никогда не доставляло это,
Особенно в слишком знойное лето.
— Как знать… возможно, не насладился всласть.
— Как тебе сказать…
Хозяин мне — вовсе не власть,
Гулял сам по себе, независим,
Мог где угодно зависнуть,
Так, может, тебя послать?
Ты давишь всё больнее, упырь.
Твой уют — лишь мыльный пузырь.
Рыдал бы на коленях под воро;т мне,
Пожив бы хоть день в подворотне.
— Я жизнь счастливую прожил
В комфорте, ласке и неге.
Никогда не видел в мясе прожил
И никогда не морозился в снеге.
Смотрел скрозь окно на голодранцев:
Так грязны, мокры, тощи.
Помню, как хозяин гнал их сланцем…
Так надоели — хоть ружьё тащи.
Мой чистейший бенгальский род
Налагает на бедность бойкот.
После двадцати почил, как старый кот —
Меня не пустили ближе райских ворот,
Так сказать, от ворот поворот.
Но я ведь самый достойный,
Да, пусть не слишком стройный,
Зато заберёт меня Верховный хозяин,
Лишь нужно дождаться Судного дня.
Всевышний ко мне предельно лоялен,
Почти на уровень с собой поднял.
Произошла ужасная, досадная ошибка,
Но готов ожидать Мессию вечно.
Я ему нужен, как любому красная рыбка,
И буду созидать с Ним бесконечно.
— А что, по-твоему, хозяин — не бог?
— Хозяин — помазанник, земной наш пророк,
Сын Вышнего, ложусь промеж его ног.
Другие — хранители. Хранят, чтоб не смог…
— Не смог покинуть лжи.
Как конь во ржи, поржи,
А мне не надо врать.
За статус продашь мать.
Жизнь истинную расскажу,
Чтоб было честно, баш за баш.
Не спал на карьерном пляжу,
А хотя он не ваш, он наш.
Мои все помойки, все люки,
Обследовал каждый тупик, переулок,
Люди — почти все гадюки,
Из-за них не знали просто прогулок.
Я гроза асфальта, ты гроза лотка,
На месте зубы, обошлось без молотка,
У тебя из-за кефира журчит пузо,
А зубок — обуза,
Рейки на шее твоей нет, на моей — груза.
Издох в десять и крайне этому рад,
Так-то вся жизнь прошла невпопад.
Пока наблюдали злосчастий парад,
Ты пировал, зажравшийся гад.
— Устал нытьё твоё слушать, закончил?
— Прикройся, пока я тебя не прикончил.
Нет, к концу ещё не приблизился текст.
Кстати, ты провалил на эгоиста тест.
Желаю всем, кто убивает и не ест,
Не увидать вовек счастливых мест.
Тем, кто отбирал еду у нас ловко,
Пусть хвост размозжит мышеловка.
И даже слушать не хочу твою лабуду,
Дескать, что я плету и что я несу.
Олико;ты причиняли мне бед череду.
Забрали тепло? Так оставьте еду!
Но вы хотите захлебнуться в меду.
А как же дёготь? Забыли, не знали?
Завертелись в рутине, в аврале?
Нисколько разве нам и не врали?
Но вот же и ложка, хотя даже бочка.
Да, не заточка — моя заморочка —
Зато немногие ваши невзгоды:
Пресмыкаетесь долгие годы.
Ваш «помазанник» — петарда:
Взрыв — и его уже нет, ты испуган.
Вокруг нищие, больные, бастарды,
Нет больше пищи и бархатных сукон.
Природа создала нам всё для охоты,
Мы хищники, идеальные воины,
Променял ты дары на антрекоты,
И вы все цепью к миске прикованы.
Господина вычеркнуть, и кто вы?
На что осмелиться готовы?
— Зачем покидать родные хоромы?
— Слышу слабых слова.
А твоя голова
Не думала, что счастье не в том?
Счастье — быть вольным котом.
— Позволь самому выбрать счастье.
— Давно известно: жрачка и безучастье.
Сегодня они есть, а завтра уж нет.
— А как же я прожил двадцать лет
И не знал ни страданий, ни бед?
Ты говоришь так потому, что был бедняком.
Родись в вилле — не считал бы меня маньяком.
— Тебе, мне назло, повезло.
Кто тебе сказал, что я родился не в доме?
Правда, в квартирке с коврами и боем часов,
Деревья видел через стену, в дощатом разломе,
Но первые месяцы жил, не замечая часов.
— Как счастливые?
— Что? Ты к чему?
Пасть тебе лапой сожму,
Чтоб фальшивые
Бредни моей не мешали речи.
Похоже, любишь только увечья…
Ах да, квартирантка не была молода,
Так ещё и пятеро каких-то детей.
Не дождавшись, когда пройдут холода,
Выгнали, не оставив открытых дверей.
Я скрёбся, стерёг, скучал и кричал,
Но слышал только кряхтенье и плач,
Что уши рубили, как чурку палач.
Я долго свой продолжал ритуал,
Начали даже выходить соседи,
Стучали, орали, вопили старушке,
Но напрасны были попытки эти,
А я уже бежал по уложенной стружке.
— У умных это мульча.
Но, говорю не сгоряча,
Котёнком тебе недодали заботы
И взрастили таким, ребёнком природы.
— Ласки — для нежных и рысей,
На подобное не расходую мыслей.
Моё отличие, что не слаб, как раб,
Не пресмыкаюсь, мне не пара арап.
Всю жизнь пройдохой и бродягой,
Зато не знал холопские вожжи.
Молился Баст и за встречу с дворнягой,
Пока ты в жир подкидывал дрожжи.

И тут небосклон рассёкся, как розгой,
Выпал из смольной расселины сфинкс.
Он свалился пред чёрной полоской,
На мрамор неуклюже упал, как на ринк.
Коты замолчали в изумленьи без шума:
Гостей не было тут лет пятьдесят.
А теперь вдруг не то моржа, не то пуму
Приняли к себе в ожидающий штат.

Но тут интерес овладел Безымянным:
— Тебе не холодно? Тебе, может, плед?
— Я только вознёсся — какой-то бред —
И здесь этой чушью сыпят незванной.
Да прикройтесь хоть вы, хочу отдохнуть,
Что в миру, что здесь не дают продохнуть.
Прояснили бы кто вы, пролили бы свет…
И по одёжке не судите — вам мой совет.
— Я Дьюи, а это — рядовой оборванец.
— Не позорь перед новичками, паскуда.
— Ладно, ладно, пусть будет скиталец.
А ты, собственно, к нам прибыл откуда?
— Мы все там были — с земли,
Но где я оказался сейчас?
— Так в жизни бывает подчас.
Вот жил — уже на облаках тотчас,
А кто-то двести лет назад и посейчас.
— Больше сути, меньше языком мели.
— Мы вознеслись, теперь мы здесь.
Ни в раю, ни в аду не жалуют нас,
Зато этот мрамор наш полностью, весь,
Возможно, это и есть наш Парнас.
Сказали нам, дескать, что не грешны…
И тут же затаврили грехами.
Надеюсь, там с нами были честны,
Но мы остались влачиться кругами.
Может, слышал про скупого пьяницу Джека?
Вот мы такие же, только без шанса побега.
— Благодетели наши равны согрешеньям, —
Так нам объявили с порога.
Мы ошибка, погрешность, забытые звенья,
И ждать нам не день, не полгода.
— Всё ждём, когда начнётся День суда.
И из каждого райского закоулка и края
К земле поборники направят суда,
Но явятся они без соли да без каравая.
Зато при них будут меч и уда;:
Голомя будет неверных карать,
А удилище — вытаскивать туда,
Откуда грех пришли истреблять.
— А пока гноим в заключении,
Ждём с нетерпением освобожденья,
И мечтаем о повышении —
Это будет наш второй день рожденья.

Вдруг солнце свалилось с вершины,
Взор застелил свет белоснежный,
Втроём синхронно прогнули спины,
И звон сменился на голос нежный.

— Пойдём со мной, сын мой земной, —
Баст обращалась к новобранцу.
— Ты жертвовал за меня головой
И на лапы выливал багрянцу.
Ты воистину достоин у меня проживать,
Так давай времени не будем терять?
Произошла небольшая заминка,
Раз ты сразу не поднялся ко мне,
Но ты лишь на столе крупинка,
Закрутилась я, как белка в колесе.
— Погодите… а как же тут мы?.. —
Это Дьюи, заикаясь, промямлил.
— Моё предложение всё ещё в силе,
Но вас уж больно апломб задурманил.
Вы вовсе не как горбатый в могиле.
Печально, что нет исправленья
И из-за вашего дурного поведения
Я решила на сей раз окончательно:
Наблюдение теперь основательно.
Кто согрешит хоть раз ещё снова,
Тому адская сера будет готова.
Лучше дайте ответ себе неспеша,
Чтоб не устраивать сцены:
Есть ли у богатых душа?
Есть ли у бедных манеры?

Но много слишком у богини дел,
Нет времени объясняться тварям.
Новенький куда-то облик свой дел —
Испарился и противиться воле не смел.
Новичок с Бастет пропали во хмарях,
Однако это был финальный предел.
Как истинно опытные звери,
Переглянусь два кота.
Из пасти брызжет кислота:
— Уважаемый, вы читали Алигьери?..

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Поэма содержит 1771 слово.