Federico Garcia Lorca - Неверная

La casada infiel

/a Lydia Cabrera y a su negrita /

Y que yo me la lleve al rio
creyendo que era mozuela,
pero tenia marido.
 
Fue la noche de Santiago
y casi por compromiso.
Se apagaron los faroles
y se encendieron los grillos.
En las ultimas esquinas
toque sus pechos dormidos,
y se me abrieron de pronto
como ramos de jacintos.
El almidon de su enagua
me sonaba en el oido,
como una pieza de seda
rasgada por diez cuchillos.
Sin luz de plata en sus copas
los arboles han crecido,
y un horizonte de perros
ladra muy lejos del rio.
 
Pasadas las zarzamoras,
los juncos y los espinos,
bajo su mata de pelo
hice un hoyo sobre el limo.
Yo me quite la corbata.
Ella se quito el vestido.
Yo el cinturon con revolver.
Ella sus cuatro corpinos.
Ni nardos ni caracolas
tienen el cutis tan fino,
ni los cristales con luna
relumbran con ese brillo.
Sus muslos se me escapaban
como peces sorprendidos,
la mitad llenos de lumbre,
la mitad llenos de frio.
Aquella noche corri
el mejor de los caminos,
montado en potra de nacar
sin bridas y sin estribos.
No quiero decir, por hombre,
las cosas que ella me dijo.
La luz del entendimiento
me hace ser muy comedido.
Sucia de besos y arena
yo me la lleve del r;o.
Con el aire se batian
las espadas de los lirios.
 
Me porte como quien soy.
Como un gitano legitimo.
Le regale un costurero
grande de raso pajizo,
y no quise enamorarme
porque teniendo marido
me dijo que era mozuela
cuando la llevaba al rio.
 
----
Federico Garcia Lorca
(Fuente Vaqueros, Granada, 5 de junio de 1898 --
camino de Viznar a Alfacar, Granada, 18 de agosto de 1936)
fue un poeta, dramaturgo y prosista espanol. (es.wiki)

Федерико Гарсиа Лорка (1898 — 1936)

Неверная
/Лидии Кабрере и ее негритяночке/
 
Я думал, она холостая,
когда на берег со мною
она пошла, – а выходит,
что был я с мужней женою.
Та ночь была ночь Сант-Яго,
и это не я затеял.
Едва фонари погасли –
сверчки полыхнули в темень.
Ее дремавшие груди
на выходе из селенья
прянули мне в ладони
гроздями свежей сирени.
Ее крахмальные юбки
меня в тиши оглушали, –
словно бы десять лезвий
скользили по шелковой шали.
Стряхнув серебро, деревья
взмывали в небо, как свечи,
и лаял в тысячу глоток
глухой горизонт в заречье.
 
Продравшись сквозь ежевику,
сквозь камыши и крушину,
я выемку сделал – и принял
распавшихся кос лавину.
Я галстук снял, а она –
юбки свои и браслеты,
я снял ремень с кобурой,
она – четыре корсета.
Ни раковины, ни нарды
с ее не сравнятся кожей,
так и луна не мерцает
на окнах ночью погожей.
Бедра ее ускользали,
как спугнутые форели, –
то источали мерцанье,
то мертвенно цепенели.
По лучшей в мире дороге
скакал я из ночи в утро
без шпор и удил на крепкой
кобылке из перламутра.
Рассказывать я не стану,
о чем мне она шептала.
По мне, такое мужчинам
выбалтывать не пристало.
Ее от реки увел я
всю в поцелуях и в иле.
Под свежим утренним ветром
кувшинки шпаги скрестили.
Я вел себя, как мужчина
из цыганского рода, –
и подарил ей шкатулку,
атласную, цвета меда.
Но только в нее влюбляться
тогда у реки не стал я, –
зачем говорить ей было –
замужней – что холостая...
 
------------
Перевёл Павел Моисеевич Грушко (род. 15.08.1931, Одесса)