Венецианский бал вампиров в День Всех Влюблённых

Приглушённое золотистое сияние дымкой повисло в зале, и там, внутри этого искрящегося марева, медленно кружились в танце пары.

Я отчётливо видела неловкость их движений, то, с какой неуместной осторожностью они следовали рисунку танца, боясь что-то испортить. Особенно выделялись новички: женщинам были непривычны длинные бальные платья, мужчинам – элегантные смокинги, и все они уповали на то, что маски смогут скрыть не только их лица, но и подлинные эмоции. В основном, им это удавалось, и показная чванливость вкупе с высокомерием отталкивающе искривляла открытые на всеобщее обозрение губы. Но если остальные люди и верили этому дешёвому спектаклю, то вампиров им было не провести.

- Смешные, правда? – шепнула мне на ухо Кейт и звонко рассмеялась. – Нужно срочно исправлять положение. Покажем им класс? – обратилась она уже не ко мне, а к своему спутнику.

Гаррет, криво усмехнувшись, кивнул и, приобняв её за талию, повёл в центр зала. Мне же, за неимением других вариантов, оставалось лишь смотреть. Естественно, взгляды окружающих мужчин нет-нет, да и останавливались на мне, но я не собиралась тратить время на остолопов, которые будут сжимать мои ладони своими потными руками, краснеть, бледнеть и постоянно наступать мне на ноги. Если и танцевать, то только с вампирами. К счастью, мне не требовалось отбиваться от настойчивых кавалеров: на этом балу объявлялись исключительно белые танцы.

Тем временем музыка затихла. Уставшие пары отошли в сторону, устремились к столам с прохладительными напитками и закусками, вонь которых пропитала весь зал. Их место тут же было занято новыми танцорами – удивительно, но люди, несмотря на свою неуклюжесть, с удовольствием выходили на натёртый паркет.

Присоединились к ним и Гаррет с Кейт.

Я никогда не видела Гаррета танцующим и, сказать по правде, сомневалась в наличии у него необходимых навыков. Но уже с первыми нотами, что разлились в воздухе, осознала свою ошибку.

Им удалось на минуту затеряться в толпе – похожие белые платья женщин и одинаковые чёрные смокинги мужчин в ансамбле с масками немало поспособствовали этому, - но все усилия, приложенные для того, чтобы казаться обычными людьми, сошли «на нет», как только начался танец. Кейт присела в реверансе, и все женщины вокруг показались мне ещё более неуклюжими и неопытными. Гаррет поклонился своей спутнице, и его сдержанная мужественность сделала окружающих мужчин похожими на неловких юнцов. Когда же они заскользили по паркету в первом туре вальса, их необычайное мастерство стало очевидно для всех.

Одна за другой пары останавливались и отходили в сторону, давая им простор и любуясь отточенными движениями. Танец Гаррет и Кейт был изящным, стремительным, необычайно прекрасным. В конце концов, на паркете остались лишь они, остальные присутствующие завороженно смотрели на эту пару.

Вздохнув, я перевела взгляд на толпу. Мне тоже хотелось оказаться в центре зала, в сиянии тысяч свечей, закружиться в танце, вместе со своим бессмертным партнёром отдавшись во власть музыки...

Последняя нота вальса замерла, дрожа, в золотистой дымке, и в это же мгновение я увидела его.

В отличие от остальных мужчин, что предпочли белые сорочки, его костюм был абсолютно чёрным. Глянцевая маска закрывала лицо – были видны лишь тонкие, изогнутые в презрительной гримасе губы да сверкающие в отблесках свечей тёмные глаза. Длинные чёрные волосы были убраны в аккуратный хвост, перевязанный чёрной же лентой.

Он казался смутно знакомым. Во всём его образе было что-то тревожащее, что-то, что уже встречалось мне, но я никак не могла уловить, что именно. Разворот широких плеч? Длинные пальцы, ослепительно-белыми росчерками выделявшиеся на черноте ткани? Или пренебрежительный изгиб губ?

Заиграл вальс.

Знакомая мелодия пением скрипок пробежалась по коже, скользнула тихими звуками фортепиано по волосам, и я вдруг поняла, что уже иду к нему, оказываюсь всё ближе и ближе, не в силах сопротивляться зовущей музыке. Я могла пропустить какой угодно танец, с горечью, но отказаться от сомнительного удовольствия двигаться по паркету с очередным партнёром-человеком. Какой угодно – но не этот. Не тогда, когда тёмные глаза смотрели прямо мне в душу, которую покалывали щемящей печалью ноты красивейшего из всех вальсов.

- Можно пригласить вас? – Дрожащий голос юной девчонки, которой я уже давным-давно перестала быть. Тихий вопрос вместо соблазнительного приглашения, от которого невозможно отказаться. И всё это я? Откуда, откуда взялась эта неуверенность, которая, как мне казалось, без следа испарилась долгие века назад?

Он молчал. С каждой секундой мне всё сильнее хотелось убежать из этого зала и где-то там, на праздничных улицах Венеции, сгореть со стыда. И только тёмный взгляд, в котором горела, пылала необъяснимая боль, удерживал на месте, не давая удариться в бегство.

Его лёгкий кивок был почти незаметен – он будто совершал над собой усилие, делал мне величайшее одолжение. Я чувствовала себя маленькой, незначительной, отталкивающей. Как будто я была последней, с кем ему хотелось бы танцевать. Как будто лишь воспитание не позволяло ему отказать даме.

Я дрожала от стыда, мысленно кляла себя последними словами за то, что вообще обратила внимание на этого вампира. Вторая попытка сблизиться с тем, чья кожа не будет казаться огненной лавой, чей запах не будет раскалёнными иглами впиваться в горло – и второй провал. Словно чёртов Валерий Русик поставил на мне клеймо своим пренебрежением, повторно подкрепив его тем, что предпочёл мне эту невзрачную девчушку...

Неудержимый поток мыслей рассыпался пылью, и гнев, только-только начавший разгораться внутри, исчез, остуженный прохладой руки, что коснулась моей ладони. Он медлил целую вечность, но для всех остальных эта вечность была лишь кратким мгновением – музыка, подтолкнувшая меня к нему, лишь начинала становиться громче, набирала обороты, пока ещё не развернувшись во всю мощь.

Я приняла его руку. Осторожно вложила пальцы в широкую ладонь. И только когда мы оказались среди танцующих пар, и длинные пальцы обожгли мою талию лёгким прикосновением, позволила себе расслабиться, сделала вдох, внезапно осознав, что всё это время неосознанно задерживала дыхание.

Его аромат тут же вихрем ворвался в лёгкие. Тысяча оттенков – и каждый казался знакомым, каждый беспокоил, тревожил, томил. Сталь, ржавчина, влажная земля, дикие травы, пыль, чернила и боль, у которой тоже есть свой особенный, резкий запах – всё это смешивалось в удивительный коктейль и пропитывало каждую клеточку моего тела. Я уже тонула в нём, в вампире, даже имя которого до сих пор оставалось для меня загадкой.

А он тем временем вёл меня в танце. Предугадывал каждое движение, кружил по паркету, уверенно сжимая мою ладонь. Всё вокруг растворялось в золотом свечении, пары, топтавшиеся вокруг, исчезали, и только мы, мы вдвоём бесшумными тенями скользили по залу. Вальс обрушился на нас полным горечи потоком: прекрасно зная о его наступлении, я всё равно вздрогнула, крепче прижалась к вампиру и тут же пожалела об этом.

Думая, что вот-вот он отстранится... уйдёт... но мой партнёр лишь вздохнул и повёл меня дальше за собой, всё глубже и глубже в золотой туман, мешающий ясно думать.

Он смотрел на меня, не отрываясь. В тёмных глазах мелькали, сменяя друг друга, тысячи эмоций. Презрительная усмешка пропала с губ – теперь он был серьёзен...

Вальс стремительно летел к завершению. Я знала, что этот вампир не проведёт со мной ни одной лишней секунды. Знала, что, возможно, стоило бы разговорить его, узнать хотя бы имя... но не могла выдавить ни слова. Слишком сильны, слишком непривычны были чувства, бурлившие внутри. Слишком очевидно тщетными были бы попытки отсрочить разочарование, которое неминуемо вопьётся в мёртвое сердце, когда он, развернувшись, уйдёт.

Музыка, которая никогда не оставляла меня равнодушной, теперь стала в тысячу раз горше. Объёмные, живые звуки толпились вокруг, кружились вместе с нами, их становилось всё больше и больше, они взмывали ввысь, к потолку и дальше, к звёздам, искорками вспыхивали в воздухе и вдруг, сверкнув в последний раз, угасли.

Валентинового чуда не произошло. В то же мгновение, как музыка затихла, он выпустил меня из объятий и, резко поклонившись, молниеносно растворился в толпе. Я же осталась стоять в одиночестве прямо под огромной хрустальной люстрой: свет лился на меня, иголками впиваясь в кожу, а бурные, оглушительные аплодисменты казались далёкими и приглушёнными. Люди, столпившиеся вокруг, были призраками, на которых можно было не обращать внимания. Гаррет, приобнявший меня за плечи и уводящий куда-то, был не намного значительнее: он невнятно шептал что-то, видимо, пытаясь меня успокоить.

Но мне было всё равно. Я искала его взглядом, прекрасно зная, что всё тщетно.

- Гаррет... - прошептала еле слышно. – Ты его видишь?

Он только раздражённо вздохнул в ответ и силой усадил меня на изящный стул за колонной в дальнем углу зала.

- Где Кейт? – проговорила я, подняв голову.

Он только закатил глаза.

- Гаррет, что происходит? – решительно спросила я, теряя терпение.

- Вот это уже больше похоже на Терезу Вееру, - усмехнувшись, проговорил этот невыносимый тип, прислонившись к колонне и скрестив руки на груди. – А то ты была сама не своя, детка.

- Какая я тебе детка, - вырвался из груди рык. – И что Кейт в тебе нашла?

Вскочив на ноги, я бросилась бежать. То, что Гаррет, именно Гаррет увидел меня такой слабой, стало последней каплей. Я бежала на грани человеческих возможностей, вихрем проносясь мимо людей, чьи удивлённые взгляды обжигали спину. Услышав тихий голос Кейт, доносившийся с балкона, ворвалась в распахнутую дверь и застыла на месте.

Моя сестра была в ярости. Сжав руки в кулаки, смотрела прямо на стоящего перед ней вампира, который что-то тихо говорил ей – так тихо, что даже мне слов было не разобрать.

Чёрный смокинг и длинные волосы, убранные в хвост... измятая глянцевая маска в руках моей сестры... длинные пальцы, нервно сплетённые в замок за спиной.

Я бросилась к ним, уловив ужас в глазах Кейт. И застыла на месте, когда вампир повернулся ко мне.

Без равнодушной маски на лице он казался совсем другим.

- Спасибо, - бросила ему Кейт, внезапно успокоившись. – Я предупрежу Гаррета. – Она направилась к дверям, ведущим в зал, на секунду задержавшись рядом со мной. – Мы будем ждать тебя внизу, - прошептала она и мимолётно коснулась моей щеки губами.

Но я не шелохнулась, замерев неподвижной статуей под тёмным взглядом Маркуса Ветру.

Настоящая любовь у всех вампиров разная. У кого-то, как у Кейт и Гаррета, она строится на симпатии, крепко сдобренной чувством соперничества и признанием того, что ты наконец-то нашёл равного себе. Кто-то начинает с чувства благодарности, кто-то же сам выбирает себе половинку. Мы не оборотни, и над нами не висит проклятие запечатления.

Но я казалась себе одной из этих вонючих тварей. Смотрела в тёмные глаза одного из Ветру – и чувствовала, как весь мой мир сужается до этого вампира. Тело ныло от желания оказаться как можно ближе, пальцы кололо стремление касаться его бледной, гладкой кожи. Я была сама не своя, понимала, как жалко выгляжу в его глазах, понимала, что не смогу заменить призрак его ушедшей возлюбленной, понимала, понимала, понимала... но всё это не имело значения, потому что я уже любила его. И хотела перед тем, как он, презрительно скривив губы, уйдёт, коснуться его ещё разок, чтобы прохлада сильных рук навечно отпечаталась в памяти.

Безумие... горько-сладкое сумасшествие с привкусом отчаяния.

Он молчал. Смотрел на меня тёмными глазами и не шевелился – даже не дышал. Застыл великолепной статуей, освещённой сверкающими праздничными огнями Венеции.

- Маркус...

Его имя нещадно щипало губы... изморозью застывало на коже. А он вдруг оказался рядом, совсем близко, и его дыхание окутывало горьким облаком, рисовало на теле невидимые узоры.

- Тереза, вам нужно уйти. Дракула с охраной скоро будут здесь, он не упустит возможности поквитаться с вами за то досадное происшествие с девочкой-полукровкой. – Говорил, а в глазах отражалось моё безумие, они сверкали, сияли, лучились, и разве это он сидел равнодушной тенью на троне Венеции? Разве он хриплым голосом выносил приговоры моей матери и сестре? Разве он?..

- Маркус... - Ничего больше не сказать, безнадёжность сдавила горло, и только его имя снова и снова срывалось с дрожащих губ.

- Вы слышите, Тереза? Бегите, пока не поздно. Не хочу... - Запнулся, закашлялся, давясь словами, которые не могли быть произнесены. – Вы не заслуживаете смерти.

- Маркус...

- Вы сбежите, Тереза, Дракула ничего не узнает, я не подам ему больше своей руки. Быть Ветру – это рабство. Знали бы вы, как я устал, Тереза, эти фальшивые связи вокруг, фальшивая привязанность и преданность. Фальшь хуже вечной боли, поверьте, и я... я не знаю, зачем говорю вам всё это.

Его руки крепко сжимали плечи, в глубине глаз горела боль, и ненависть, и бесконечная усталость, и... нет, я напоминала себе, что надеяться нельзя, что это глупо. Не было никого более недосягаемого для меня, вегетарианки-суккуба, чем Маркус Ветру.

Но он говорил, не останавливаясь, хрипло, тихо, жарко шептал что-то, и я не могла больше видеть в нём убийцу, жестокого и равнодушного. Я сжимала в кулаках ткань его смокинга и гладила взглядом красивое лицо; тонула в его шершаво-мягком голосе.

- Один нарушитель за другим, бесконечные казни, казни, казни... как я устал, Тереза, как устал! Как рад, что сегодня решил первым прийти сюда.

Он раскрывал одну тайну за другой, говорил взахлёб, проглатывая слова, торопясь рассказать мне всё, что так долго копилось в глубине его мыслей. Я же лишь выдыхала в ответ:

- Маркус...

- Вы первая за долгие века, кто не презирал меня. Вы...

Свет в его глазах померк. Осталась лишь боль.

- Бегите, Тереза. Они скоро будут здесь.

Наше, только наше мгновение осыпалось на каменный балкон колкими льдинками. Он больше не касался меня, и я тоже медленно разжала пальцы, судорожно сжимавшие шероховатую чёрную ткань.

- Простите мою несдержанность. – Сухой тон, презрительная улыбка на тонких губах. Только в глазах плескался океан боли, и я не сердилась на него.

Я понимала.

- Прощайте, Тереза.

Он исчез. Чёрная тень, будто поглощавшая рождественское золото венских украшений. Бесшумный, стремительный, опасный, непонятный и теперь - любимый.

Вернувшись внутрь дворца, я спускалась по широким лестницам, избегала восхищённых взглядов, торопилась уйти, как можно скорее уйти. Изощрённой издёвкой мчались за мной стремительные ноты того самого, нашего вальса. Где-то там, за спиной, оставалась я сама – весёлая, лёгкая, соблазнительная. Та, что изображала влюблённость в Валерия Русика лишь чтобы заполнить гложущую, тянущую пустоту внутри. Теперь пустоты не было. Только боль, что с каждым шагом становилась всё сильнее.

Морозный воздух внезапно обдал теплом лицо, а блеск золотистых гирлянд ослепил привыкшие, казалось, ко всему глаза.

Мне было ненавистно это сияние. К чёрту свет, подайте мне мягкую, зовущую черноту. Ярко-белое платье, сияющая маска, такая же, как на лице Кейт... разве было это лучше, чем тёмные волосы, чем шершавый голос и страдание в бордово-чёрных глазах? Разве был Маркус Ветру тем, кем его считали все вокруг? Разве был он бездушным, чёрствым, безучастным?

Гаррет затащил меня в стоящую у обочины машину, и я зажмурилась, спасаясь от его насмешливого взгляда, от сочувствия Кейт и неуместно-праздничной, блистательной Венеции.

В темноте под опущенными веками тут же вспыхнуло его лицо, окутанное золотистой дымкой. Если бы я могла забыть о Саше и Ирине. Если бы могла заменить ту, чей силуэт до сих пор мелькал в его зрачках. Если бы могла.

Если бы...

Ноты вальса заполняют просторную, светлую комнату. Я лежу на пушистом ковре и отстранённо глажу пальцем золотой ободок крышки шкатулки. Спустя двадцать пять лет она ничуть не изменилась – всё так же сияют украшающие её камни, всё так же блестит зеркальная поверхность. Всё так же стремительно кружатся в бесконечном вальсе две маленькие фигурки.

Они танцуют и танцуют, прижавшись друг к другу. Кавалер полностью одет в чёрное, и лицо его скрывает чёрный глянец. Дама же – его полная противоположность, на ней летящее белое платье, и золотистая маска тускло сверкает в свете торшера.

Одно бесконечное мгновение, увековеченное простеньким механизмом. На нём до сих пор чувствуется слабый, еле уловимый аромат. Сталь и ржавчина, влажная земля и дикие травы, пыль и чернила... и боль. Отчаянная, горькая, нескончаемая боль, от которой невозможно убежать.

Я стараюсь не прислушиваться к разговору, что ведётся там, внизу. Но не получается, и я вздрагиваю каждый раз, когда слышу его имя.

- Элеазар говорит, Ветру восстановили порядок. Убрали бунтовщиков, нашли им всем замену. Только дар Маркуса оказался потерян.

- Пару недель назад могила Дидимы оказалась усыпана пеплом. И белые лилии повсюду...

- Никто не знает, что с ним случилось.

Пока Максим с Исмаэлем и Валерием обсуждают судьбу Маркуса, Кейт с Гарретом молчат. Моя семья... два вампира, ближе которых у меня никого нет.

Именно Гаррет принёс мне шкатулку – он нашёл её на пороге нашего дома спустя две недели после той ночи в Венеции. Именно он обнимал меня, пока я рыдала, неотрывно глядя на кружащиеся в танце фигурки. Сухие всхлипы разрывали горло хуже самой сильной жажды... Именно он запретил Кейт упоминать о Маркусе, чтобы я могла сама оправиться, без давления и жалости с их стороны.

Он стал для меня братом. Кейт же всегда была сестрой. Благодаря им я жила, смеялась, искренне радовалась жизни, секунда за секундой убеждая себя, что этого достаточно.

Но иногда это было не так. Иногда я оказывалась одна, и тогда звуки вальса заполняли комнату, и никому не нужная, горькая, отчаянная, необъяснимая любовь к Маркусу Ветру разрывала меня на части.

Пока фигурки безмятежно кружились по зеркальной поверхности, застыв в золотисто-праздничном мгновении.

Что значит для вампира время?
Когда он одинок - бессмертной жизни бремя.
Но потеряв любовь, бессмысленно жить вечность,
Пуста, сера, слепа сей жизни бесконечность.

Но всё взорвал листок - короткие три слова -
Как пламени поток, и сорваны оковы!
И взгляд бордовых глаз к себе зовёт и манит.
Я знаю: не предаст, я верю: не обманет,

И я лечу к тебе, рассыпав в искры пламя,
Лечу к моей судьбе, сливаясь с небесами.
Лишь имя прошепчу - меня обнимешь ты,
Проводишь в дальний путь в мир вечной темноты.