Черновик

                Тимуш

«Когда умрешь неизвестно, когда заново заживешь тем более неизвестно, а что известно...»  - думал про себя сорокалетний сторож городского кладбища Тимуш Толбышев.
«Сегодня вторые уже похороны, работы много шибко». Мысли роились в голове и куда-то пропадали. Он за ними совсем не следил. Как и за своей жизнью тоже. Она развивалась произвольно и текла свободно и тихо, как ручей. Даже факт своей национальности Тимуш давно опустил. А родителей никогда не знал. Был детдомовским.
На кладбище его устроили знакомые друзья. Нашли ему подходящее место. Посчитав, что такому чудику здесь будет нравиться. И оказались правы. Больше десяти лет Тимуш работает кладбищенским сторожем и садовником. Плавно перебегая по тонкому канату от трагичных всплесков увядающей красоты, до погружения в переживания смерти других людей. Он всех их чувствовал. И безошибочно считывал как живых.
«Тимуш!» - раздался зычный голос из-за деревьев. Массивная и длинная тень приближалась к нему всё ближе. Это был «Черный нос» (так прозвал его Тимуш про себя), управляющий кладбища. «Где тебя черти носят?». «Я здесь, здесь». Тимуш встал с земли и оттряхнул грязь с сапогов. «Почему на тропинках между могил валяется мусор? Откуда он вообще взялся? После похорон?». «Может быть после похорон и остался». «Так почему ты его не убрал?». «Потому что нельзя ещё». «Как это нельзя?!» - взревел Черный нос. «Для мертвого он пока что и не мусор совсем». «А что тогда?!». «Мертвый будет надеяться, что люди оставили его не случайно около его могилы, а вернуться и заберут его. Может быть и вместе с ним». «С кем это с ним?». Недовольство сменилось очень резко на удивление. К сожалению, Черный нос за время работы Тимуша на кладбище так и не привык к его странным взглядам на такие вещи.
«С мертвым, с мертвым. С кем же ещё. Вместе с мертвым» - ответил тихо и просто Тимуш. «Ай, ну тебя! Ты это, всё таки, как-нибудь наведи там уборку, правила требуют» - сказал управляющий и удалился.
«Такой большой, а слабый. Ничего совсем не понимает» - подумал про себя Тимуш и поглядел на черные, с разводами от воды и грязи, свои сапоги. «Вы и то видели больше».

То, что для многих казалось странной мистикой, Тимуш воспринимал спокойно, стойко, даже с некоторой долей юмора и абсурда. «Если это происходит, значит такова жизнь, ничего тут не попишешь, вот и думайте» - так он про себя размышлял, когда выравнивал тропинку или поправлял калитку старой ограды.
Выходил в город Тимуш только по необходимости. За продовольствием или к друзьям. Гулять среди живых он не очень любил. Живые были беспокойными, дерганными, много говорили ни о чем, вели себя бессмысленно и глупо. «Смерть вас успокоит. Тогда и поумнеете» - глядя на них, говорил про себя Тимуш. Его друзья Катерина и Андрей (единственные из живых кого он признавал) иногда пытались проявить свою заботу. «Человек не может так долго работать в таком месте, и к тому же ещё там жить - говорил Андрей. Давай ты переедешь к нам, мы тебе отдадим свою комнату, она всё равно свободна». Когда они такое говорили, Тимуш отмалчивался и качал головой. «Нет, так не надо — говорил он. Вот послушайте. Однажды похоронили одну молодую женщину, а годы жизни забыли на кресте оставить. Так потом с этим крестом...». Дальше следовала как обычно очень длинная и долгая история с мистической и потусторонней развязкой.
Андрей и Катя тихонько молчали и переглядывались друг с дружкой, в сущности понимая, что какая-та необъяснимая сила держит Тимуша на кладбище и не дает уйти. «Потом как-нибудь ещё к вам зайду. Если ждать будете» - говорил Тимуш  и удалялся.
К себе на работу и к себе домой.

Ночи были разными, с разными спектрами цветов, запахов и ощущений. Тимуш чувствовал в воздухе бесконечную вереницу невидимых волн, расходящихся в  противоположные друг от друга стороны. Это напоминало оживший пульс реальности, который был доступен только ему одному — Тимушу. И он его чувствовал, воспринимая как часть некого целого, всего остального, чем представлялся ему мир. Мертвые тоже были частью целого. И, если бы они все повставали из могил и заявились к нему на порог, в сторожку, то он бы ничуть не удивился. Это было бы вполне естественно. Ещё одно явление волны.

В два часа ночи Тимуш как обычно заваривал себе крепкий чай, включал дряхлое радио, с одной единственной волной классической музыки, и начинал перелистывать страницы разных книг. Читал он их в своем стиле. Брал одну книгу, прочитывал две или три страницы, потом брал другую, прочитывая столько же. Такое чтение длилось около двух часов.. На столе у Тимуша были стопки книг, несколько кружек, пара тетрадок, ручки и карандаши. Каждую ночь он оставлял запись в дневнике. Читал, читал, читал, а потом открывал тетрадь и долго смотрел на белый лист, улыбаясь или нахмуриваясь. Сегодня запись была следующей:
«Катерина и Андрей продолжают меня звать к себе домой жить. Мне совсем не хочется. Не мое это. Жизнь в городе да что это такое в самом деле.. Они не понимают. Город огромный выматывает человека и лицо у него забирает. В городе человек лицо свое теряет. И становится не совсем ещё мертвым, а искусственно мертвым. О чём тогда мне со всеми ими разговаривать.. не знаю. Не пришло ещё время по настоящему живых людей. Что то же рождается на свет, но не совсем истинное по сути. Где-то надо просто сдвинуть пару стен и перегородок, чтобы конструкция выровнялась и не смогла упасть...».

От дневника отвлек осторожный стук в дверь.
«Войдите» - почти про себя сказал Тимуш. Разрешение было услышано, дверь открылась и в комнату сторожки вошло неизвестное существо. Это был совсем не человек, а какой-то метафизический кентавр: помесь тигра и саламандры. Существо стояло на шести лапах, от него исходил зеленовато-красный свет, глаза как будто бы смотрели на всё сразу ни на чем не останавливаясь и задерживаясь, оно немного пошатывалось и очень тихо мурлыкало, словно впитав в себя всю нежность того мира, из которого пришло.
Тимуш очень медленно отложил тетрадь в сторону и протянул к существу свои руки. «Ну, иди сюда, не бойся». Оно подошло к нему и Тимуш полностью растворил в прозрачном зеленом свете свои руки. Через несколько секунд он ощутил неимоверное сладостное блаженство, идущее сразу по всему телу, до самых кончиков пальцев и волос. По ощущениям Тимуш сравнил это с купанием в чистой горной реке или озере. «Кровь очищается» - пронеслось в голове. И тут же в сознании стали вспыхивать искры видений и воспоминаний. Сначала он увидел себя мальчиком, который смотрел на лицо взрослой женщины, она улыбалась и звала его к себе, стояло лето и реальность была только из чистого счастья и покоя, потом всё резко переменилось, он увидел на себе платье и женские туфли, он сидел на кровати, рядом лежал какой-то мужчина, слегка прикрытый тонким одеялом, потом он увидел землю и деревья с высоты птичьего полета, посмотрев по сторонам, он увидел крылья и бесконечное небо с перистыми облаками, потом он увидел огромные морские камни и кораллы, рядом плывущие стайки рыб, разбросанные клочьями темно-зеленые водоросли, и свое тело, блескучее и яркое в свете солнечных лучей — очень гибкое и тонкое, потом был очень тревожный и влажный взгляд на женщину, которая лежала на больничном кресле, расставив ноги, рядом носились врачи, она сильно кричала, смотрела на него и тянула к нему свою руку, а он плакал и не мог пошевелиться, потом он увидел себя стоящим у белой стены с какими-то людьми, ноги его дрожали, сердце учащенно билось, одна секунда и он услышал оглушающий выстрел, все люди упали и он упал вместе с ними, потом он почувствовал сильный страх и тревогу, посмотрев на руки и пальто, он увидел разводы крови, очень много крови, на полу лежала женщина, а рядом с ним лежал большой нож и веревка, сильное беспокойство сменилось на безмятежность, теперь он стоял на крыше, смотрел на город с высоты, на огромные башни, мосты и дома, на руках держал ребенка, всё тело чувствовало только любовь и негу... дальше видения перешли в фазу быстрых сменяющихся картинок — земля, деревья, глина, птицы, разбитый горшок с цветком, окно, лето, осень, озера, озера, озера, озера, много воды, дождь, бег, рядом смеющиеся люди, поцелуй в губы, объятия, снова объятия, холод, комната, дым с трубы, какая-та деревня, река, холмы, искристый снег, мороз, детские сапожки, снова комната, книги, стол, облака над рекой, дым, город, кладбище, деревья, комната, руки... Тимуш открыл глаза и быстро одернул руки. Но нет, никого уже не было. Существо испарилось.

«Чаю бы выпить.. без чая и о Боге не подумаешь» - тяжело вздохнул Тимуш. Поставив чайник на плитку Тимуш засмотрелся в одно единственное окно в сторожке. «Что это за существо зеленое было.. придет ли ещё, не знаю, не знаю. Но — подожду». Повернувшись к зеркалу, он увидел свое лицо. Глаза голубые, губы очень мягкие, нос прямой, волосы лежат на голове так, словно хотят сорваться в любую секунду, уши немножко оттопырены, линии лица очень ровные, будто сообщают, что над этим лицом творец заметно поработал. И результатом остался очень довольным. «Это всё я — думал Тимуш. Но так странно, что я».

Сны сторожу и садовнику городского кладбища снились очень пестрые и яркие. Всегда он их запоминал. Иногда даже просыпался, чтобы записать один из моментов и поворотов сна. На утро все листочки с записанными снами  куда-то вечно исчезали.. Тимуш их найти не мог. Это было странно, но тем не менее не вызывало никакого у него удивления, а как-то вероятно внутренне объяснялось и трактовалось, что вопросы отпадали сами собой. Нет - значит, нет. Значит так и нужно.
В семь утра Тимуш пил кофе с ломтями черного хлеба и смотрел в окно, поглаживая себя по коленке или запястью руки. Ближе к восьми приходил управляющий. Сегодня он пришел пораньше. Тимуш с большой неохотой пошел открывать дверь.
"Тимуш! - начал он, - сегодня похороны двух уважаемых людей. Будь готов. И открой ворота. Где, кстати, ключи?".
"У меня они, под кровать спрятал".
"Зачем под кровать спрятал?!".
"Чтобы мертвые не забрали, через живого они не проходят и не идут, боятся".
"Что ты такое мелешь? Какие ещё такие мертвые? Всё, хватит фантазий, сегодня в три часа подготовь, открой ворота, вымети все тропинки. И да, сучья все убери около деревьев. Одна из могил будет у нашей аллеи".

Когда управляющий удалился, Тимуш подошел к книжному шкафу, достал тонкую книжку и стал читать:

"Со смертью во сне бредовом
живу под одним я кровом.
И слезы вьюнком медвяным
на гипсовом сердце вянут.
Глаза мои бродят сами,
глаза мои стали псами.
Всю ночь они бродят садом
меж ягод, налитых ядом.
Дохнет ли ветрами стужа -
тюльпаном качнется ужас,
а сумерки зимней рани
темнее больной герани.
И мертвые ждут рассвета
за дверью ночного бреда.
И дым пеленает белый
долину немого тела.
Под аркою нашей встречи
горят поминально свечи.
Развейся же тенью милой,
но память о ней помилуй."

"Какие хорошие стихи, очень точные, о жизни.." - думал про себя Тимуш, медленно натягивая тонкое черное пальто на плечи. Выйдя из сторожки Тимуш направился к единственным воротам на кладбище, ворота были старинные, красивые и большие. Тимушу они очень нравились, ему представлялись они скорее переходным пунктом из одного состояния в другое. Только в какое именно, из мира живых в мир мертвых или из мира мертвых в мир живых? Для людей ответ был очевидным, но кладбищенский сторож отвечал на него по своему. И живым лучше его и не знать.
Выйдя за ворота Тимуш стал осматривать гудящий и шумный город. Кладбище находилось внутри города, дороги, люди, машины, весь типичный городской шум был рядом. Мимо Тимуша прошла женщина с большой сумкой, любопытство взяло вверх, она остановилась и обратилась к нему. "А ты что это там делал? Хулиганил? Цветы с могилы украл?". Тимуш поднял руку и махнул в сторону. "Иди с Богом, не стой здесь, не твое это дело". "Не мое это дело? Кто тебе дал право мертвых беспокоить?". Тимуш недовольно повел головой. "Я за ними ухаживаю, а ты не ворчи, иди корми свою смерть, не стой тут". Женщина подняла руки к небу. "Не стой тут? Сумасшедший! Куда смотрит государство?". Тимуш достал ключ, открыл ворота, посмотрел ещё раз на женщину, не желавшую уходить. "Ваше государство - сухой и мертвый пряник. Иди покойно". Женщина дернулась всем телом, оглянулась по сторонам, заглянула в свою сумку, достала что-то в пакете. "Вот колбаса кровяная. Есть ее будешь?". "Я не голоден, иди спокойно". "У меня и хлеб есть. Возьмешь?". "Утром ел хлеб, иди себе спокойно". "А что тебе всё не нравится? Что тебе ещё и дать то можно?". "Ничего, лучше иди домой дальше". "А если я здесь прямо лягу, что ты делать будешь?". "Ничего не буду, но приедут другие, привезут нового, им не понравится это, лучше иди поэтому дальше спокойно". Женщина почесала руки о плащ, скривила лицо, колбасу и хлеб загрузила в сумку, помахала пальцем Тимушу и пошла дальше, несколько раз успев оглянуться.
Надо было идти вглубь кладбища, очистить место для могилы, пока не пришли мужики в черной робе с лопатами и мыслями о рытье ямы. "О вечном, о правильных вещах они не думают, просто копают себе как машины, матерятся и водкой обливаются, может в этом и счастливы и покой находят" - медленно думал Тимуш, погружаясь всем телом в березовую аллею кладбища. Место под могилу родственники выбрали прямо под деревьями, тень должна была скрыть крест и укрыть тем самым погребенного от мира суеты и греха человеческого. Так это понял Тимуш и не стал обрезать ветки березы. "Мудро придумали. Деревья ломать - дело кровавое и плохое".
Ближе к обеду пришли трое ребят в черной форме и белой буквой "М" на комбинизоне. Тимуш их проводил до места, выдал лопаты, уселся под деревом и принялся смотреть за работой. Вся работа проходила в молчании, очень быстро и при этом как-то бестолково. "Без души копают, без огонька, так нельзя". Тимуш подошел к рабочим, сел рядом у ямы, посмотрел на троицу. "Вы ребята неправильно всё делаете". Троица мгновенно остановилась и гневно посмотрела на говорящего. Один из них, самый массивный, с погрубевшим лицом и короткими руками, быстро нашелся с ответом. "Может ты нам покажешь как надо, умник!?". Тимуш добродушно посмотрел ему в глаза. "Вы когда копаете, о чем думаете?". Массивный отвел взгляд, ему было нечем крыть, другой, самый юный, рыжий и с голубыми глазами, нашел в себе силы сформулировать мысль за всех. "Думать не приходиться. Сделать надо всё правильно, чтобы без претензий, нам за это деньги платят, а подумать потом можно". "Надо не потом, а сейчас. Вы живете и обретаетесь в своем сейчас, покойник тоже находится в своем сейчас, чтобы сошлись правильно волны, надо всё делать сейчас, а мысли это как внутренние руки, нельзя без них работать внешними". Рыжий скривил лицо и напрягся. "Если я был бы философом, то никогда бы не копал могил". "Может быть ты потому и копаешь могилы, что философ" - внезапно вступил третий, длинный и худой, с отсутствующим взглядом мертвеца. Тимуш подхватил. "Вы представьте, что могила это ваша лодка, с каждым взмахом лопаты вы всё дальше от мира так называемых живых, всё дальше и глубже. Вы готовите эту лодку для нового спящего". Долговязый горько усмехнулся. "Скорее как рабы на галерах". "Лучше быть рабом на галере, плывущей в потустороннее, чем похожим на человека, плывущим никуда в реальном мире". Тимуш поднялся на ноги, посмотрел на троицу, было видно, что в их глазах забегали мысли, махнул им рукой и направился в сторону сторожки, пора было отобедать, от чувства голода никому не уйти.


Побег с Архерона

Повесть

Пролог

Каждое утро красная лампочка загоралась над нашими головами. А так же раздавался механический и оглушительный свист звонка. Пора вставать. Да, пора вставать и идти вместе со всеми заключенными на утреннюю прогулку, а потом на скудный и омерзительный завтрак.
Мое пребывание в архейской тюрьме можно считать случайным. Вернее, абсурдным. Я ведь не совершал никакого преступления. Я был чист, как младенец. Именно за это и был посажен сюда. За отсутствие преступления. За невиновность. За то, что за мной ничего не значилось. Ровным счетом ничего. Как и у всех тех, с кем мне приходилось здесь сидеть. Их лица были настолько наивны и чисты, что ещё больше подтверждало ту страшную истину насколько сильно изменился мир на этой планете. На планете Архерон. Впрочем, было ли здесь когда то иначе я не знал, честно говоря. Мог строить только догадки. Но сидящие со мной архейцы признавались, что подобная расстановка сил произошла не так давно. Где-то около двух земных веков прошло с той поры, когда наметился этот коренной слом. После установления на планете новой династии правления императора Архерона XV-го и его легионов, прибывших с планете черных жуков Руданга. Тогда и произошла великая, страшная и кровавая война двух легионов. Чужаков с Руданга и населения Архерона. После того, как император Архерон четырнадцатый был свергнут собственным окружением и предан своим братом (его придушили ночью, а для верности всадили в тело около сотни клинков), в битве архейцев и рудангов произошел перелом. Архейцы потеряли своего главнокомандующего и императора. Исход войны был предрешен. Трон занял вожак рудангов, присвоив титул императора Архерона пятнадцатого. Под огромной и железной маской скрывалась уродливая морда мутанта и жука...
После установления новой власти был взят курс на постепенное уничтожение архейского населения. Для начала был запрещен архейский язык, основным стал руданговский диалект, это была помесь шипения и рыка. Не язык, скорее звук. Архейская культура вытравлялась новой пропагандой и идеологией руданговского толка. За любые проявления внимания к этой культуре археец наказывался смертью. Новая система была беспощадна к старым порядкам. Сама многовековая история Архерона была подвергнута изменениям. Всё ее былое величие было сведено к примитивным проявлениям и случайным выходкам. Она напрочь была лишена былого геройства. Те, кто раньше считался героем, теперь стал трусом и ничтожеством, а те, кто были личностями сомнительными и спорными, возводились в ранг героев и чуть ли не полубогов. По обыкновению это были те, чьи руки были испачканы кровью, за которыми шла череда обычных или политических дел. Или даже громких преступлений. Или убийств. Но теперь, когда всё стало наоборот и тьма поменялась местами со светом, вся муть выползла из подполья, как будто бы невидимые люки открылись и вся планета наводнилась грязью и смрадом. И с этим надо было смириться. Иначе наказание, влекущее за собой только один исход. И не трудно догадаться какой.
Новыми властями создавался новый макет истории и политического устройства.
В конечном счете, все архейцы были расформированы в огромные колонии. И они были созданы в каждом городе. Это была не совсем тюрьма, скорее изолированное пространство, где находились только архейцы. Выход в город к рудангам был нежелательным, ибо он мог привести к печальным последствиям для архейца. Любая драка по обыкновению заканчивалась смертью. По сути, не было смысла бороться с мутантами, они все равно были сильнее. И оружия против них ещё никто не сумел создать.
Тем не менее, в колониях главными были они. Они следили, чтобы мы засыпали вовремя и они следили за нашим пробуждением. Так же были запрещены любые скопления архейцев в одном месте. А любые массовые митинги будут караться немедленным уничтожением всех без выяснениях обстоятельств.
Всё остальное — разрешалось. Мирная, тихая жизнь, но под надзором. Живи и не бунтуй.
До какой то поры так оно и было.
Что же до меня, так я не был коренным архейцем. Я прибыл сюда с планеты Энгелии уже после войны двух легионов. На Архероне жил мой родной брат.
В какую его колонию определили я этого пока не знал. Поговаривали, что в другом городе. Но это надо было ещё определить. Что я и хотел предпринять.


                I

Медленно и с большой неохотой пробуждались заключенные архейской колонии двадцать третьего округа города Мирроса.
В сущности, они не были никакими заключенными. Но тем не менее было трудно свыкнуться с той мыслью, что ты свободный человек и живешь жизнью какой хочешь. Это было далеко не так. Ты знал во сколько проснешься. Это ровно шесть утра. Как и знал, что все остальные проснутся так же. И ты знал, что все уснут в десять вечера, как и уснешь в это время ты. Ни больше, ни меньше.
Если ты опаздывал в свой дом, то дверь автоматически закрывалась сама, ты оказывался один на улице и через какое то небольшое время за тобой приезжал темный фургон и увозил в неизвестном направлении. Таких было много. Многие не успевали. Что с ними стало не знаю. Говорят, увозили в какие то специальные зоны. Может быть ставили эксперименты или просто использовали тела и органы для своих нужд. Так или иначе, истребление архейцев шло полным ходом. И в эту ловушку угодил и я.
Кровь из носа, я должен был выбраться отсюда и найти брата, а потом улететь на Энгелию. Даже, если этот побег будет стоить жизни. По крайне мере, я не хочу сдаваться и ждать участи убойного скота. Пока мне не выловят по какой либо причине (а причину придумать легко) и увезут в зону смерти. Где меньше всего хочется познать позорную и гнусную смерть.
Пока ты жив, ты должен бороться — так я говорил себе и морально готовился к побегу. Легко было философствовать и мнить себя бунтарем внутри, тяжелее было продумать план побега. Вернее, с колонии выйти можно было, но вне колонии бродят руданги и скорее всего моя бы встреча с ними окончилась в их пользу. Меня бы даже не вернули в колонию, а просто бы растерзали на месте как незадачливого щенка.
Задача была в том, какое оружие выдумать против них или же как сделать так, чтобы они меня сочли за своего и не тронули, пока я не покину черту этого города. Как? Тем не менее, я не был архейцем. Но для рудангов это не имело никакого значения. Отчасти я всё же был немного похож на архейца и это мне нисколько не добавляло шансов выжить среди мутантов. Всё что я говорил себе, это выжидай, наберись терпения и поймай момент. И поэтому оставалось только ждать. В тайной надежде на быстрое и удачное бегство..

Наши дома, а по правде сказать это были обыкновенные клетки, похожи на ряд сцепленных между собой однотипных бараков. Стены квартир были сделаны из такого материала, что невозможно было проделать в нем небольшое отверстие или просто даже поцарапать. Естественно, никаких звуков с той стороны стены не было слышно. Создавалось абсолютное ощущение полного одиночества. Скорее даже изоляции, вынужденной и страшной. Ты был предоставлен сам себе. И этим четырем стенам.
Не знаю насчет других комнат, но моя была обставлена крайне скудно. Ничего лишнего. Небольшая, меньше меня, и неудобная кровать, стоявшая около окна, после которой болели кости и ломило спину. Впрочем, от кровати я отказался на второй месяц своего пребывания в Мирросе. Стол и стул стояли в глубине комнаты, туалет был огорожен тонкой перегородкой, а кладовкой со скрипучей дверью я не пользовался. Вещей было мало. Вернее, то, что было на мне и являлось всем моим гардеробом.
Ещё в детстве я прочитал в одной книге, что подобным образом жили люди, называющими себя монахами-аскетами. Они уходили от общества и посвящали себя духовной работе. Ни на одной планете я не встречал такого отшельничества, а название планеты с монахами аскетами я уже не помнил.
Жил ли здесь кто до меня это понять было невозможным. Если и был здесь кто, то он не оставил после себя даже намека на свое присутствие.

В шесть утра был всеобщий подъем. В каждой комнате имелась мигающая красным светом лампочка, находившаяся прямиком над дверью. Я как то было попытался ее снять, но это оказалось невозможной задачей, сделана она была далеко не из стекла. Судя по всему, захватывая Архерон, руданги привезли со своей планеты материалы собственного производства, состав которых был известен только им. Около этой лампы имелся небольшой приёмник. Из него доносился ужасающий и нестерпимый механический звук. Длящийся несколько секунд. Но и их хватало, чтобы проснуться даже от самой глубокой спячки. Этот звук не то что бы прошивал всё сознание, скорее проходил по всему телу мгновенной судорогой, приводя в действие всё тело. Как будто сквозь тебя пропускали разряд тока. Да, пробуждение было малоприятным...
После пробуждения по расписанию следовала прогулка. Мы выходили из своих квартир-клеток, вставали друг за другом и проходили восемь кругов вокруг жилого ангара (это где-то около 10 километров). Далее эта же вереница, не нарушая строя, двигалась в сторону большущего, со стеклянным куполом, барака, в котором и проходил завтрак. Кормили нас совсем юные или уже не на что не способные руданги. Вонючая и омерзительная пища была похожа на густую и клейкую массу, иногда кому-то попадались странные красные комочки, отдаленно напоминающие раздробленное мясо неизвестного по вкусу животного. Люди выплевывали их, угрюмо посасывая мутный суп. Вероятно, подобная доза была рассчитана ровно на то чтобы не умереть.
Не умереть от работы...


                II

В системе экономических связей во вселенной планете Архерон уделялось место поставщика такого редкого камня, как Мимуар. Во времена правления Архерона XIV-го мимуар поставлялся «белым планетам». «Белые планеты» или «светлые планеты» скопление тех цивилизаций и миров, что никогда не развязывали войн за сферы влияния и не устраивали оккупации других планет. Как это делали, «черные планеты» или «планеты тьмы». Для «белых планет» мимуар нужен был для поддержания защитного поля, а так же для системы жизнеобеспечения населения. Энергии камня хватало что бы осветить всю планету. После свержения власти Архерона  XIV-го и установления руданговского режима, Архерон XV-й наладил торговую связь между «планетами тьмы». «Черные планеты» использовали обратную силу мимуара.
У камня была ещё и иная, другая сторона силы. Ему же и противоположная. Он снимал защитное поле с планет (для убедительного и быстрого захвата), а так же в качестве распыляющего вируса уничтожал (мог это сделать по нашему предположению) ее население, «сжирая» в считанные секунды живые клетки местных аборигенов. В любом случае, мимуар был уникальным камнем. И добывался только на Архероне.

Добывался мимуар глубоко в раскопанных шахтах. Их глубина не была даже зафиксирована. Расчеты колебались. От двух тысяч архейских миль, до четырех тысяч. Подобную глубину так или иначе было невозможно представить. Спускались вниз мы с огромной скоростью в небольших капсулах, похожих со стороны на вытянутые огромные пули, таких капсул по всей планете было около двух миллиардов. Может быть больше. Как я уже говорил, Архерон был знаменит только этим. Впрочем, это всегда была светлая слава. Ибо мимуар был настоящим шедевром природы, созданный не руками живых существ. Поговаривали, что если долго смотреть на него, то можешь вылечиться от любых болезней, или даже приобрести какой-нибудь дар, наподобие обращаться в невидимку или свободно при усилии мысли перемещаться по другим планетам. Живых свидетелей этих чудес я не видел и не говорил с ними. С другой стороны, если они и приобрели что-то от мимуара подобное, то вряд ли бы даже не секунду появились бы на этой планете снова.

Теперь же слава мимуара стала «черной» и злой. И все мы невольно только множили её, каждый день спускаясь в глубокие шахты. Но иного выбора у архейцев не было. Иначе только смерть.. И в какие бы ты ни шел сделки со своей совестью, желание жить было намного сильнее и больше. Но и продолжать быть пленником и рабом этого режима было совсем невыносимо в любом случае. В голове днем за днем только и вертелись мысли о побеге. И о моем брате. Участь которого была мне неизвестна.

После того как открывались шлюзы капсул мы все оказывались в длинной, плохо и скудно освещаемой, шахте, очень похожей на бесконечно петляющую змею или огромного червяка с кольцами. Свет был совсем тусклым. Поэтому у многих архейцев было плохое зрение, к середине жизни они и вовсе слепли. Цена за камень была великой. Или вовсе стоило жизни. Но теперь эта жизнь вообще больше ничего не стоила. Археец был нужен, пока считался работоспособен, если же он не мог больше работать, то немедленно уничтожался. Руданги стирали его в пыль. В буквальном смысле.

Работа по добыванию мимуара была тяжелой и изнуряющей. Из инструментов в твоих руках был небольшой молоток и зубило. Необходимо было осторожно и кропотливо очень, с великой аккуратностью продалбливать в стене ямочки, чтобы наткнуться на мимуар и не отбить у него края. Поэтому и надо было быть осторожным и внимательным, всматриваясь в тусклом освещении на стену всё более и более уходящую вниз. Когда работали, никто с друг другом не разговаривал, раздавался лишь стук молотков о зубило. Ровный и четкий. Отдыхали мало. День длился всегда по разному, на усмотрение присматривающих за нами рудангов. Но всегда работали до какого-то предела сил, когда оставалось только рухнуть и не подниматься больше, в этот момент раздавался по всем шахтам громкий и пронзительный свист. Он означал окончание рабочего дня. Усталые, измученные, опустошенные, выпотрошенные работой архейцы поднимались на поверхность. Там снова вставали в строй и шли в бараки на прием пищи. В остальное время, а это был совсем небольшой отрезок дня, архейцы были предоставлены сами себе и пространству города, окруженного непроницаемой высокой решеткой.
Такова была здесь жизнь.
Так жил и я.

               
               
                III

На Миррос опустился безмолвный и тихий вечер. Улицы боязливо помалкивали, небольшие и быстрые тени скользили вдоль домов, пропадая в угрюмые подворотни или скрывались за тяжелыми, металлическими дверями. Это были архейцы. Страх - это очень сильное чувство, настраивающее внутренний мир на особый, свой собственный ритм. Когда приходиться часто оглядываться, вернее даже привыкая к этому как к обычной норме, с волнующим беспокойством и тревогой внимательно вглядываться в каждое лицо. Или, когда почти не дыша, провожаешь взглядом проезжающий мимо уличный патруль рудангов («УПР» как его при своих называют). Мой сегодняшний вечер не отличался от вчерашнего вечера, от вечера в начале недели, или от вечера в начале месяца, всё повторялось по одному кругу или заколдованному кольцу. Измученный тяжелой работой, я сидел за столом и смотрел в окно, бессмысленно и тяжело. За окном реальность показывала те же самые картинки, что и всегда - от одного барака к другому быстро пробегали архейцы, казалось, в их руках были небольшие свертки, то ли с едой или с лекарствами, может с оружием, я не знал и не догадывался. Мне бы хотелось думать, что с оружием. Через несколько минут я замечаю, что на перекрестке к двум разговаривающим архейцам случайно подошли (не случайно?) ещё трое, не прошло и пяти секунд, как в толпу вьехал уличный патруль, из машины выскочил громадный жук и быстрыми, резкими ударами чем-то похожим на большой и блестящий клинок кинжала вспорол животы архейцам. Закинув трупы в багажник машины, мутант быстро удалился. На это представление потребовалось ни больше минуты. Осталась только свежая лужа крови у барака. Я закрыл занавеску, снял майку и откинулся на кровать. Продолжать смотреть на это дальше было тошно и противно. На сегодня вечер закончился вот так. Ничего нового. Насилие становится нормой, когда его много. Я прислушался к темноте, в очередной раз обманывая себя, что услышу разговор человека, живущего за стеной. Почему мне так хотелось знать, что там кто-то есть, что там кто-то может быть живой? Откуда во мне было это желание? Но ничего. Ни звука. Ни шороха. Тишина и тьма. Но я всё равно когда-нибудь узнаю. Сон навалился тяжелым камнем и уволок за собой - как всегда в глубокие и черные сновидения.

Утро.
Свист.
Звонок.
Резкое пробуждение. Сознание не успевает замечать с какой дикой быстротой невидимая сила инерции и принуждения выталкивает тебя на улицу, а потом в очередь, в строй, и вот уже целая толпа таких как ты, сидите за огромным столом в полутемном зале и поглощаете мутную, отвратительную на вкус жижу. Иногда я поднимаю глаза и всматриваюсь в эти грузные и погрубевшие лица архейцев. Глаза желтые, впалые, в них можно прочитать только какую-то животную усталость, кожа лица чернеет от долгого пребывания в шахтах и от невидимой пыльцы, которая исходит от мимуара.
Спускаясь вместе со всеми на глубины Архерона, я вспоминал своего брата, взвешивая все да и нет, жив ли он или мертв. Мысль о побеге согревало сердце, не давало окончательно погрузиться в уныние и медленное сумасшествие. Сознанию необходимо было за что-то цепляться, и это было единственным, что меня до сих пор не оставляло. Но как совершить побег? Как выбраться отсюда? Один из архейцев оглянулся и посмотрел на меня. Я что, сказал это всё вслух? Он поднял руку и прислонил ладонь ко рту. Губы немо прошептали слово, которое угадывалось и так - "молчи". Я быстро кивнул ему, археец отвернулся. Здесь никто с друг другом не разговаривает. Страх контроля выжгло любое желание. Особенно внутри шахты. Где-то по лестничным переходам бродили руданги. Насколько мне было известно, все шахты Архерона были связаны между собой большой сеткой переходов и площадок. На каждом участке имелся свой собственный штаб управления. По большому счету, вся планета была огромным подземным живым организмом, цель которого была только одна - добывание камня.