Дневник Памяти

Недовольно рыкнув напоследок, грузовик, под завязку забитый всякой рухлядью, остановился у порога большого старинного дома. Входная дверь приоткрылась, и из неё вывалилась целая толпа молодых людей, которые, посмеиваясь, подшучивали над высоким парнем с копной русых волос.

- Теперь тебе будет чем обставить свою спальню, Вэл, - похлопывая его по плечу, сказал его лучший друг Максим, - смотри, вот это тебе точно пригодится! – добавил он радостно, вытягивая из приоткрывшейся дверцы шкафа, стоящего в кузове, потёртые панталоны.

Все, кроме русоволосого парня, разразились хохотом, а он только поморщился и направился к водителю, вытягивая из кармана кошелёк. Друзья его тем временем начали вытаскивать из машины мебель.

Вскоре грузовик уехал, а у дома остались стоять доставшиеся Валере в наследство от умершей бабушки несколько старых, потрескавшихся шкафов, огромная хрустальная люстра, пара меховых облезлых пуфиков и гигантское, безумно красивое зеркало, на которое молодые люди теперь с восхищением поглядывали.

Валерка усмехнулся и пихнул локтем притихшего Макса.

- Пожалуй, ты был прав, теперь мне действительно есть чем обставить свою спальню, - довольно проговорил он.

Только втроём они смогли приподнять зеркало над землёй. Аккуратно, не торопясь, они занесли его в дом, отдуваясь и подшучивая друг над другом, и только их маленькая, хрупкая подруга Лиза заметила мелькнувший в глубине отражения мужской силуэт, но, вздрогнув, списала всё на игру расшалившегося воображения: очень уж сильное впечатление произвёл на неё огромный старинный особняк, в который пару дней назад переехал Валера.

Стоя у зеркала, Валерка протирал его раму влажной тряпкой, глядя, как на его глазах вся пыль и следы от паутины исчезают, и дерево приобретает глубокий красноватый оттенок. Опустившись на корточки, он провёл тканью по одной из ножек и уже хотел приступить ко второй, как вдруг его внимание привлёк кусочек бумажки, будто приклеевшийся к дереву. Отложив тряпку, Валерик взялся за него пальцами и потянул. С громким скрипом передняя часть ножки отъехала в сторону, и на пол вывалилась старая, пожелтевшая от времени тетрадь.

Он взял её в руки и аккуратно стряхнул с поверхности слой пыли. Присев на краешек кровати, он открыл тетрадь на первой странице и начал читать короткие записи, выведенные округлым, детским почерком.

Дневник Дитриха Грея.

Запись первая.

Сегодня мой день рождения. Шестнадцать лет! Кажется, я только что был маленьким мальчиком, который требовал у папы новую игрушку, и вдруг передо мной стоит торт с шестнадцатью свечками, а мой друг детства Валера обнимает меня за талию, положив подбородок мне на плечо. Так странно – я совсем не чувствую себя взрослым, только вот все вокруг, кажется, считают иначе... Мама говорит, что Валерка скоро сделает меня счастливым. Он мне нравится, но я... боюсь. Одно дело дружить, а совсем другое – быть гей-парой.

Запись вторая.

Мир вокруг сошёл с ума: такое ощущение, что все жители нашей идиотской страны только и обсуждают первую узаконенную гей-свадьбу на территории России. От бесконечных статей, ажиотажа на телевидении и обсуждений на улицах у меня не переставая болит голова. Поскорее бы всё это закончилось... Валера тоже уже устал от этой суеты, говорит, если бы знал, что такое начнётся – похитил бы меня и уехали бы мы спокойно в какую-нибудь глушь, где и жили бы припеваючи.

Запись третья.

Наконец-то свадьба прошла. Брачная ночь у нас получилась необычной: мы просто спали, обнявшись, настолько мы с Валериком устали от этих свадебных хлопот. Вот и сейчас он посапывает на кровати, а я сижу и пытаюсь свыкнуться с мыслью, что я теперь женатый гей. Так глупо – мне ведь всего шестнадцать! Хочется мороженого и купаться, а вместо этого все будут требовать, чтобы я вёл себя рационально. Брр.

Запись четвёртая.

С Валеркой творится что-то странное. Он где-то пропадает ночами и возвращается злой и раздражённый. Я пыталась поговорить об этом с мамой, но она сказала лишь, что с красивыми мужчинами такое случается, и с сочувствием посмотрела на меня. Мой муж (это до сих пор звучит так непривычно!) отказывается говорить на эту тему. Что же с ним происходит? А ещё Валера так ко мне и не прикоснулся, как к любовнику. Странно, я же был очень аппетитный и сексуальный мальчик.

Запись пятая.

Валера совсем перестал обращать на меня внимание. Он заходит домой только чтобы поспать, переодеться и поесть, а после этого опять исчезает в неизвестном направлении. Даже его родители уже переживают, они пытались поговорить с ним, но Валерка только ругнулся на них и ушёл. Иногда я вижу, как он с тоской смотрит на меня, но как только понимает, что я заметил его взгляд, тут же отворачивается и уходит. Я так боюсь за него...

Запись шестая.

Сегодня на зеркале, которое бабушка всегда называла оберегом нашей семьи, появилась трещина. Она идёт по всей раме и мне кажется, что с каждой минутой она становится всё глубже и глубже. В нашем доме никого нет, и я впервые начинаю бояться ходить по его тёмным, зловещим коридорам. Дом Валерки всегда казался мне уютным, а коридоры были нашим любимым местом для игр, ведь в них есть столько мест, где можно спрятаться! Сейчас же они кажутся мне запутанным лабиринтом, из которого я не смогу выбраться в одиночку. Валерик, ты так мне нужен!

Запись седьмая.

Я больше не могу сидеть и бездействовать. Сегодня вечером я пойду за Валерой и прослежу, куда он ходит. Надеюсь, всё будет в порядке. Я верю, что смогу помочь ему! Но почему-то какое-то плохое предчувствие не покидает меня и заставляет сердце сжиматься. Знаю, это, наверное, глупо, но я прошу, умоляю вас, если вы прочитаете эту запись, и она будет последней, пожалуйста, пожалуйста, помогите моему Валерке! Я люблю его больше жизни.

Валера потряс головой, пытаясь избавиться от картин, наводнивших сознание. Он с надеждой пролистал тетрадь, но больше в ней не было ни слова, и лишь с последней страницы на него смотрели нарисованные глаза, как две капли воды похожие на его собственные. Вскрикнув, Валерка отбросил тетрадь в сторону и вскочил на ноги, озираясь по сторонам. Нужно сделать что-то.. узнать. Срочно узнать, что случилось с Дитрихом Греем, и...

Валерка замер, уставившись в зеркало. Вместо своего отражения он увидел печальные, уставшие глаза юного мальчишки. Он протянул к нему окровавленные руки, и до его ушей донёсся тихий шёпот, похожий на шелест ветра.

- Валера...

Он в ужасе смотрел, как руки касаются зеркала с той стороны, прижимаются к зеркальной поверхности, и вот одна из них уже протянута к нему, касается его плеча, и он не может, не в силах отшатнуться, не в силах закричать, будто всё внутри него сковало холодом.

- Валера... Посмотри, что они сделали со мной.

И он смотрел. Послушно оглядывал хрупкую фигурку, с ужасом видя кровь, струяющуюся по его ногам, чёрные, ужасные синяки и ссадины, ничуть не скрытые дырявым, разорванным бельём, которое когда-то было нарядным, длинные, кровоточащие порезы на его тонких руках, огромную рану прямо около его ключицы, где сквозь кровавую оголившуюся плоть проглядывала белая полосочка кости.

- Валера... Вспомни, как они издевались надо мной.

И он вспомнил. Вспомнил, как пятеро огромных, грязных оборванцев касались мягкой, белой кожи. Как они наслаждались его криками, погружая в его плоть свои ногти, зубы, отрезая маленькие кусочки его кожи, пиная его своими ногами. Вспомнил, как хрупкий, тоненький, как колосок, парень умолял их остановиться, и как они смеялись, разрывая на нём одежду. Вспомнил, как он визжал, когда грубые пальцы касались его там, где ещё не касался никто, ни один мужчина, и как он плакал, когда всё его тело пронзила острая боль потери невинности. Вспомнил, как он задыхался, когда уже не было сил сопротивляться, и он только лежал, устремив взгляд в пустоту над головой и шепча любимое имя. Вспомнил он и как парень с копной русых волос прошёл мимо, не обратив внимания на подростковые всхлипы, лишь бросив на копошащихся в арке людей мимолётный взгляд.

- Валера... Я так ждал дня, когда ты вернёшься ко мне.

Он чувствовал себя марионеткой, которой управлял этот мальчик. Он и сам был похож на сломанную куклу, с которой поиграли жестокие дети и выбросили её, когда она перестала быть красивой. Он зажал в кулачке его футболку и потянул его к себе, откидывая с лица спутанные каштановые волосы, слипшиеся от запёкшейся на них крови.

- Валера... А я ведь любил тебя.

Его мысли разбегались, и сердце замирало от животного ужаса, когда его непослушные ноги шаг за шагом приближали его к зеркальной поверхности. Грей обхватил его лицо своими холодными, окровавленными ладонями и заглянул в его глаза.

- Валера... Я ненавижу тебя.

Он только успел увидеть его мёртвые, потускневшие глаза, а потом его накрыла боль. С него будто сдирали кожу и потом опускали в солёное море. Его глаза будто выжигали раскалённым прутом, а кости дробили – медленно, по одной. И тихий ребяческий голос всё это время напевал ему детскую колыбельную, приговаривая: «Ты помнишь, Валерик? Ты посвятил её мне, когда нам было по десять лет. Это наша песня, Валерик...»

Но и его голос в конце концов исчез, оставив ему лишь боль.

Вбежавшая с утра в спальню Валеры Лиза громко визжала, глядя на распростёртое на полу растерзанное тело брата и на зеркало, на котором кровью были выведены слова: «во всём виноват ты, Валера...»

Клинок блистает.
Кровь на губах.
И льдинки тают.
В твоих глазах.

Мы здесь навечно
Враги с тобой.
И быстротечно.
Мы рвёмся в бой.

Ты улыбнёшься.
Я отобью.
Ты вновь смеёшься.
Теперь я бью.

Беспечность стали.
Глаза в глаза.
Мы повстречались,
Как два врага.