Поп под шлемом. Проза

ПОП ПОД ШЛЕМОМ.

                Печатается в сокращении.

   Отец Иван лежал в мягкой, душистой постели. В спальне, кроме запаха горелого лампадного масла, терпко пахло чабрецом, которым попадья обильно усыпала комнатушку от блох и прочей твари. Всего часа полтора тому назад батюшка проводил из своего дома нежданных и именитых гостей. Всё что говорено было сегодня в его доме, повергло его тяжёлые раздумья. - Господи! Что же это такое творится в жизни? - Все его устоявшиеся понятия о правде Божией, о всесильном могуществе Господа и о любви святой, вдруг разбились о какие-то мелкие черепки, когда он услышал задушевные признания от уехавших гостей.
   А был в его доме генерал отступающих белых войск, с его, отца Ивана непосредственным преосвящённым владыкой отцом Исидором. Теперь только отец Иван познал истинное лицо своего обожаемого духовного пастыря, которому слепо верил и с блаженной радостью целовал руку. Поп Иван не мог выполнять тех поручений и наказов, что наложили на него, как тяжкую епитемью, встревоженные гости. Не мог; душа, одна душа, противилась этому.
 - Отец Иоанн! Сиплым волевым голосом внушал ему за чаем владыка. - На твою долю выпала большая священная обязанность. Ты должен поддержать веру святую и наше святое дело победы над взбунтовавшейся чернью. Воспользуй всю любовь к тебе со стороны прихожан твоих; воспользуй их невежество, внушай им все страхи а большевиках-коммунистах, о коих говорил тебе господин генерал. Сильней пугай их, и ты как пастырь ихний, единомышленник наш, создашь этим сильную крепость. Постарайся разбить веру в славословные посулы коммунистов, изображая их обещания чудовищными кознями дьявола. А к тому, что я повелеваю тебе, поможешь рыцарям господина генерала, которые вскоре тайно явятся к тебе, под видом большевиков и будут делать наше общее, святое дело. Укроти смирение личное, святой отец, оно сейчас неуместно. Оно нужно для отвода глаз овцеподобной черни. Вот ты им и воспользуйся, сколько угодно против этих хамов, которые несут нам смерть. А мы обязаны упредить эту смерть, во свою славу. С этим владыка перекрестил склонённого отца Ивана.
   Итак всё рухнуло. Рухнула та святая правда, которой поп Иван ещё в юности напитался в семинарии, потом в церквах обширной епархии, при исполнении духовных обязанностей благочестивого, а более всего из священных книг. В чём же тогда правда? Неужели в том, чтобы сделаться лицемером и зверем для себе подобных прихожан, посеять в них злость, смуту, жажду крови близкого своего? Превратить их в лютых зверей друг для друга? И это мне, отцу Ивану, который их любит как забавных и добрых детей? Нет владыка, отец Иван на это не пойдёт! Никогда не пойдёт! И его сковал сон.
Не знает он, в полночь или за полночь, но его за плечо тряхнула испуганная матушка:
 - Батюшка, вставай скорей!
 - Что такое матушка?
 - Беда! Пропали мы. Работник Семён сказал, что большевики в дом стучаться.
 - Где? Что? Какие большевики?
 - Слышишь: стучат. Кричат: открывай, или давай попа.
 - Матушка? Что же мне делать? Бежать?
 - Беги, а то тебя убьют. - и попадья стала помогать мужу одеваться.
 - Стой, батюшка! Одень-ка ты одежду, что генерал с владыкой для своих рыцарей оставили. Одежда-то большевистская. Тебя и не узнают и пропустят...
 - Какая ты у меня умница! Неси... И поп Иван вскоре выходил в красноармейской форме с новенькими красноармейским краснозвёздным шлемом на голове.
 - Нет тут никакого попа. - Отрезал он красноармейцам стоявшим с винтовками на крыльце. И пошёл дальше.
 - Стой! А ты кто такой будешь?
А ты что, не видишь? Такой же большевик, как и ты...
И один из красноармейцев сорвал за головы попа шлем.
 - Ха-ха-ха! Смотрите, да это же настоящий поп. Волосатый!
 - К стенке его! - распорядился старший.
Раздался залп. Поп почувствовал боль в груди. Потом ощутил небывалую лёгкость своего тела, будто бы он превратился в пушинку и его понесло вверх. Глянул вниз и ужаснулся: его тело лежало на земле, у крыльца, как прилипший к земле серо-жёлтый обрубок. И удивительно: шлема на голове не было. Господи прими мою душу в златые чертоги Свои. Сошли ангела-хранителя к телу моему которое вон там на земле осталось. Тело раба Твоего Иоанна, убиенного безгрешным...    Но это был сон!
 - Ох, горе мне, горе! - воскликнул поп Иван и проснулся.
Над ним склонилась жена и что есть мочи трясла его за плечи.
 - Горе мне, матушка...
 - Горе, батюшка, но деваться некуда. Вставай, большевики давно в дом стучат.
Ну и спал же ты! Я тебя трясла-трясла, а ты пыхтишь словно кузнечный мех и глаз не открываешь. Одевайся скорей!
Через несколько минут в горнице, перед отцом Иваном стояло двое в шлемах, точно таких, какой у него только что, во сне был на голове.
 - Здравствуйте святой отец. Мы к вам насчёт квартиры. Не откажите, пожалуйста, если у вас наш командир с комиссаром остановятся.
 - Пожалуйста, пожалуйста. Милости просим. Матушка,самовар!
Через час он чаевал вместе с двумя пожилыми, мужественными начальниками, благородными и внимательными. Их одежда висела на вешалке, у порога, а головные уборы - на тумбочке. При свете лампы-молнии их малиновые звёзды как-то лучезарно и притягательно щекотали взор отца Ивана. В душе он сейчас посмеивался над собой, вспоминая, что только-только промелькнуло ему во сне из-за подобного шлема.
   Гости расспросили священника о настроениях его прихожан о селе, о жизненных затруднениях жителей и многое кое-что по мелочи. Вскоре командир, - как он определил его при разговорах, - поблагодарил за чай и сахар, ушёл по служебным надобностям. И они остались с глазу на глаз с комиссаром.
   Беседуя, отец Иван с любопытством вглядывался в приветливое лицо собеседника, в его голубые, лучистые и бесхитростные глаза. От правого его глаза, наискосок вдоль щеки, багровел глубокий шрам. "Не иначе сабельный". - почему-то подумалось отцу Ивану. И ему не верилось: "Неужели у этого большевика, с сильными узловатыми жилами на руках, и в душе также чисто, как в глазах? Ну Ангел, что есть Ангел! Не могут быть зверями такие люди. Говорят правду, что глаза это зеркало души. Вон конокрад Савелий, грешник мой неисправимый, так тот свои глазищи старается упрятать от людей. Даже на икону святую поднимает их с опаской, а у этого человека совсем не то. Линза! Без пятнышка, без упрёка. Ведь он даже добрее и умнее любого моего прихожанина. Главное - рассуждает легко и просто, и о таком простом и очевидном, что даже мне завидно. Нет, таких предавать анафеме нельзя!"
   Проговорили они долго. После он душевно поблагодарил за скромное угощение, обещав прийти к обеду отдохнуть, поднялся, оделся и ушёл. Поп Иван многое передумал за утро и за начавшийся день. Избегая свою добрую и податливую на всё матушку, запёрся в свой кабинетик и проверил по писанному: так ли он отвечал на вопросы комиссара, что он из священного задавал в беседе. Да так. Память отца Ивана была ещё не утрачена. Походив по кабинетику в своих небывалых раздумьях, он твёрдо решил:
 - Ерунда! Морочил мне голову мой владыка со своим подвыпившим генералом. Как глупыша морочили. Он оделся, взял в чуланчике узел с генеральским барахлом и отнёс его в штаб "красных". Через три дня он расстригся.