Старый Повар

В один из зимних вечеров 1786 года на окраине Вены в маленьком деревянном доме умирал слепой старик — бывший повар графини Тун. Собственно говоря, это был даже не дом, а ветхая сторожка, стоявшая в глубине сада. Сад был завален гнилыми ветками, сбитыми ветром. При каждом шаге ветки хрустели, и тогда начинал тихо ворчать в своей будке цепной пёс. Он тоже умирал, как и его хозяин, от старости и уже не мог лаять. 
Несколько лет назад повар ослеп от жара печей. Управляющий графини поселил его с тех пор в сторожке и выдавал ему время от времени несколько флоринов. Чтобы, тот не умер с голоду.
Вместе с поваром жила его дочь Мария, девушка лет восемнадцати. Всё убранство сторожки составляли кровать, хромые скамейки, грубый стол, фаянсовая посуда, покрытая трещинами, и, наконец, клавесин — это было единственное богатство Марии.   
Клавесин был такой старый, что струны его пели долго и тихо в ответ на все возникавшие вокруг звуки. Повар, смеясь, называл клавесин «сторожем своего дома». Никто не мог войти в дом без того, чтобы клавесин не встретил его дрожащим, старческим гулом. 

Когда Мария умыла умирающего и надела на него холодную чистую рубаху, старик ей тихо сказал:   
— Я всегда не любил священников и монахов. Я не могу позвать исповедника, между тем мне нужно перед смертью очистить свою совесть.   
— Что же, мне делать? — испуганно спросила Мария. 
— Выйди на улицу — сказал ей старик, — и попроси первого встречного зайти в наш дом, чтобы исповедать умирающего. Тебе никто не откажет.
 — Но, ведь наша улица такая пустынная… — прошептала Мария. И не став спорить с умирающим, она накинула платок и вышла. 
Она быстро пробежала через сад, с трудом открыла ржавую калитку и остановилась. Улица действительно была пуста. Ветер нёс по ней листья, а с тёмного неба падали холодные капли дождя. 
Мария очень долго стояла и прислушивалась. Наконец ей показалось, что вдоль ограды кто-то идёт и напевает песню. Она сделала несколько шагов навстречу к этому человеку, столкнулась с ним и вскрикнула. Человек тоже остановился и спросил:   
— Кто здесь?   
Мария быстро схватила его за руку и дрожащим голосом передала просьбу её умирающего отца. 

— Хорошо, — сказал человек спокойно. — Хотя я и не священник, но это всё равно. Пойдёмте.   
Они вошли в дом. При свете свечи Мария увидела худого маленького человека. Он бросил на скамейку свой мокрый плащ. Он был одет с изяществом и простотой. Огонь от свечи мирно поблёскивал на его абсолютно чёрном камзоле, хрустальных пуговицах и кружевном жабо.   
Он был ещё очень молод, этот незнакомец. Совсем по-мальчишески он тряхнул головой, поправил напудренный парик, быстро придвинул к кровати табурет, сел и, наклонившись, пристально и весело посмотрел в лицо умирающему. 
— Говорите! — сказал он. — Может быть, властью, данной мне не от Бога, но от искусства, ( которому я служу,)  я облегчу Ваши последние минуты и сниму тяжесть с Вашей грешной души.      
— Я работал всю свою жизнь, пока совсем не ослеп, — прошептал старик. — А кто работает, у того нет времени грешить. Когда заболела чахоткой моя жена ( её звали Мартой ), наш местный лекарь прописал ей разные дорогие лекарства. И он же, приказал мне кормить её сливками и винными ягодами и поить её горячим красным вином. Тогда я украл из сервиза графини Тун маленькое золотое блюдо, разбил его на куски и продал. Мне просто нужны были деньги. Мне и сейчас тяжело вспоминать обо всём этом. Я вынужден был скрывать это от своей любимой дочери. Ведь всю жизнь я её учил не трогать ни пылинки с чужого стола.   
— А кто-нибудь из слуг графини пострадал за это? — спросил незнакомец.   
— Клянусь, Вам сударь, никто, — ответил старик и заплакал. - Если бы я знал, что это золото не поможет моей Марте, разве я мог бы украсть! 
— Как Вас зовут? — спросил незнакомец.
— Иоганн Мейер, сударь. 
- Так вот, Иоганн Мейер, — сказал незнакомец и положил ладонь на слепые глаза старика, — Вы невинны перед людьми. То, что Вы совершили, не есть грех и не является кражей, а, наоборот, может быть зачтено Вам, как подвиг любви.   
— Аминь! — прошептал старик.
— Аминь! — повторил незнакомец. — А теперь скажите мне Вашу последнюю волю.
— Я хочу, чтобы кто-нибудь позаботился о Марии.
— Я сделаю это. А ещё чего Вы хотите?   
Тогда умирающий неожиданно улыбнулся и громко сказал:   
— Я хотел бы ещё раз увидеть Марту такой, какой я встретил её в молодости. Увидеть солнце и этот старый сад, когда он зацветет весной. Я знаю, что это невозможно, сударь. Но, Вы уж, не сердитесь на меня за эти глупые слова. Болезнь, должно быть, совсем сбила меня с толку.   
— Хорошо, — сказал незнакомец и встал. — Хорошо, — повторил он, и подошёл к клавесину и сел перед ним на табурет. — Хорошо! — громко сказал он в третий раз, и внезапно быстрый звон рассыпался по сторожке, как будто на пол бросили сотни хрустальных шариков.
— Слушайте же, - сказал незнакомец. — Слушайте и смотрите.   
Он медленно заиграл. Мария потом вспоминала лицо этого незнакомца, когда первый клавиш прозвучал под его рукой. Необыкновенная бледность покрыла его лоб, а в потемневших глазах качался язычок свечи. 
Клавесин пел полным голосом впервые за многие годы своего долгого молчания. Он наполнял своими звуками не только сторожку, но и весь сад. Даже старый пёс и тот вылез из своей будки. Он сидел, склонив голову набок, и, насторожившись, тихонько помахивал хвостом. А вокруг шёл мокрый снег.   
— Я всё вижу, сударь! — сказал старик и приподнялся на кровати. — Я вижу день, когда я встретился с Мартой и она от смущения разбила кувшин с молоком. Это было зимой, в горах. Небо стояло прозрачное, как синее стекло, и Марта смеялась. Она смеялась, — повторил он, прислушиваясь к журчанию струн.   
А незнакомец всё играл, глядя в чёрное окно.
— А теперь — спросил он, — Вы видите что-нибудь?
Старик молчал, прислушиваясь.   
— Неужели же, Вы ничего не видите? — быстро сказал незнакомец, не переставая играть, — Не видите, что ночь из чёрной сделалась синей, а потом голубой. И тёплый свет уже падает откуда-то сверху, и на старых ветках Ваших деревьев распускаются белые цветы. По-моему, это цветы яблони, хотя отсюда, из комнаты, они похожи на большие тюльпаны. Вы видите: первый луч, он упал на каменную ограду, нагрел её, и от неё поднимается пар. Это, должно быть, высыхает мох, наполненный растаявшим снегом. А небо делается всё выше, всё синее, всё великолепнее, и стаи птиц уже летят на север над нашей старой Веной. 
— Да, я вижу всё это! — крикнул старик.   
Тихо проскрипела педаль, и клавесин запел ещё торжественней, как будто - это пел не он, а сотни ликующих голосов. 
— Нет, сударь — сказала Мария незнакомцу, — эти цветы совсем не похожи на тюльпаны. Это яблони, они распустились за одну только ночь. 

— Да, — ответил им незнакомец, — это яблони, но у них очень крупные лепестки.
— Открой окно, Мария, — попросил старик.   
Мария быстро открыла окно. Холодный воздух ворвался в комнату. Незнакомец играл очень тихо и медленно.   
Старик упал на подушки, жадно дыша и шаря по одеялу руками. Мария бросилась к нему. Незнакомец перестал играть. Он сидел у клавесина не двигаясь, как будто заколдованный собственной музыкой. 
Мария громко вскрикнула. Незнакомец встал и подошёл к кровати. Старик сказал, задыхаясь: 
— Я видел всё так ясно, как много лет назад. Но, я не хотел бы умереть и не узнать… имя. Имя!   
— Меня зовут Вольфганг Амадей Моцарт, — ответил незнакомец.
Мария отступила от кровати и низко, почти касаясь коленом пола, склонилась перед великим музыкантом.   
Когда же, она снова выпрямилась, старик был уже мёртв. Заря разгоралась за окнами, и в её свете стоял сад, засыпанный цветами мокрого снега...