Былое и думки 7. Щербатые Щедроты

Сие вырвано (считай, наугад) из «июльских тетрадей» 2023-го.
Собственно «философского» здесь немного. За философией (к теме-вопросу) рекомендую зайти к Андрею Баумейстеру. У него – много чего любопытного.
Мы толико – в жанре так нам полюбившегося Переклика. Ну, или – где-то около. Не без приколов. Балуясь вершиками (как обычно).
В скобки-загогулы взяты обильные выдержки из иных текстов (в том числе и своих архивных).
Вышло, пожалуй, скучновато. Да и клепалось – для себя. «Черновиково-эскизно».
А помимо всего – вырвано (из толстенной «тетрадки»).
Сховаю (чуть позже) в «О том, о сём».
----------------------------------------------------

Щедрость – добродетель, связанная со способностью оказывать бескорыстную помощь другим, антоним скупости и скаредности. Часто щедрость проявляется в подарках и неразрывно связана с благотворительностью.

Ага. Не жадность. Не скряжестость (тьфу, как оно у меня заскребло!).
А щербины, аккурат от какого-то выскреба.
Почти оксюморон получается («щербатые щедроты»). А то: щедрость с подвохом.
Преследовал ли какую корысть, создавая своё детище (ММК) Георгий Петрович, не преследовал… Суть не важно. А подвох-таки случился. Не тогда, так сегодня. И подвох – капитальный.
Но поведём всё одно не отсюда…

Сам Георгий Щедровицкий сравнивал себя с героями советских фантастов. «К лету 1952 года у меня сформировалась идеология, очень близкая к той, которую потом, через два десятилетия, сформулировали братья Стругацкие, а именно: я представлял себя прогрессором в этом мире», – рассказывал он позднее, уже в 1980-х.

Якобы так.
А что Борис Натанович о Щедровицком слышал от старшего брата лишь мельком-мимоходом, пусть так и остаётся.
Дались мне эти Стругацкие!
Кабы только мне…

{«...В 1983-87 г.г. трое сравнительно молодых людей подготовили и направили партийно-государственному руководству серию теоретических работ, содержавших, наряду с остро критическим анализом положения страны, предложения по концептуальному обеспечению необходимых реформ. Их публикация стала возможной лишь в пору перехода гласности во вседозволенность (книга «После коммунизма»: М., 1989 г., под псевдонимом «С. Платонов»).
Это были годы напряженной и небезопасной «прогрессорской» деятельности в духе Стругацких: непрекращающегося диалога-интриги с двумя десятками наиболее «прогрессивных» представителей верхушки тогдашней политической элиты, отчаянных усилий помочь формированию ядра субъекта назревших реформ и его теоретическому оснащению. Но к 1986 году, еще до момента выхода (сразу по трем независимым направлениям) на самый верхний уровень пирамиды власти, стали очевидными концептуальная и духовная пустота этой власти и утопизм попыток инспирировать конструктивные реформы сверху. Было решено «идти другим путем», точнее – несколькими путями сразу...»
http://www.archipelag.ru/index/shernishev_biography/
 «...Наиболее выразительное и наглядное «сращение» мифологии прогрессорства и идеи «тотального проектирования» по Щедровицкому представлено в статьях и публичных выступлениях политтехнолога Ефима Островского (р. 1968), который прошел с конца 1980-х по начало 2000-х длинную идейную эволюцию. Обучаясь на младших курсах Института стран Азии и Африки МГУ, он вступил в неформальную организацию «Социалистическая инициатива», тогда же организовал «демократически-радикальную фракцию» в комсомольской организации МГУ, в 1989 году вошел в Московский комитет новых социалистов (его членами были Борис Кагарлицкий и иные, ставшие впоследствии известными, общественные и политические деятели), позже руководил частным экспертным фондом «Институт Развития» и политтехнологическими структурами, одна из которых – возглавляемая им гуманитарно-технологическая корпорация «ГОСТ» – действует и поныне...»
http://magazines.russ.ru/nlo/2007/88/ku8-pr.html}

И, наконец, от «Медузы» (9 июня 2022 г.), из пространного опуса «Станцуем вальс большой войны» (А. Перцев):

{В статье «Советская интеллигенция в поисках чуда» Митрохин так описывает духовные метания второй половины 1950-х:
Логика осмысления советским интеллигентом новой информации в этот период была примерно такой: раз признаны полноценными научными дисциплинами прежде официально порицаемые партией как «лженауки» генетика и кибернетика, получили поддержку прежде отсутствовавшие в советской системе социология и охрана природы (экология) – значит, футурология, уфология, астрология, «методология» и «наука о ноосфере» также вскоре добьются своего признания… если существует электронно-вычислительная машина и человек полетел в космос, то почему бы не быть «вечному двигателю» и НЛО.
Одним из таких «чудес» была «методология».
«Методологическое» движение основал философ Георгий Щедровицкий – известный и уважаемый человек в московских интеллектуальных кругах. Вместе с философом Мерабом Мамардашвили, социологом Борисом Грушиным и писателем Александром Зиновьевым в 1952 году (еще до смерти Сталина) он организовал Московский логический кружок: его участники изучали мышление. Кружок, впрочем, просуществовал недолго: каждый из его основателей пошел в своем направлении. А Щедровицкий основал новый кружок – «методологический» – и продолжил заниматься исследованием мышления.
Мышление и язык философ и его последователи считали своего рода «программой», существующей внутри человека, которая «оперирует» его сознанием. Соответственно, сам человек – это практически «компьютер», который можно «запрограммировать».
Участники кружка собирались на семинары, где размышляли над научными проблемами в психологии и педагогике (скажем, в ходе таких встреч Щедровицкий принялся изучать игры в контексте педагогической деятельности).
Соратник Щедровицкого, журналист Матвей Хромченко (по образованию он врач) описал работу семинара так, будто его участники были частями общего механизма. «Все [присутствующие] работали как техники», функция же руководителя и модератора – то есть самого Щедровицкого – заключалась в «управлении машиной». Он должен был «вести» ее таким образом, «чтобы это сложное, не имеющее правильной геометрической формы образование катилось вперед, порождая массу разнообразных продуктов». Под «продуктами» имелись в виду, например, статьи и доклады.
Если же говорить более конкретно, «методологический» семинар проходил так: участники слушали доклад на научную или прикладную тему, задавали вопросы, могли выступить с возражениями, прокомментировать презентацию – и рассказать, как они ее поняли. Председатель семинара (часто им был сам Щедровицкий) мог прервать докладчика или помочь ему ответить на каверзный вопрос. Точно так же он мог поступить с авторами вопросов.
Одним из главных элементов семинара была «рефлексия»: участники анализировали каждую «мыслительную процедуру», каждый шаг, который приводил докладчика к его выводам. Из-за этого на обсуждение каждого выступления уходило от двух до восьми заседаний, длившихся по три часа (так описывают встречи «методологов» в здании московского Института психологии Академии педагогических наук авторы статьи «Кастальский ключ Георгия Щедровицкого» в журнале «Вопросы философии» Наталия Кузнецова и Теодор Ойзерман).
Группа увлекающихся учением Щедровицкого постепенно росла. Слушатели семинаров из числа ученых или просто любопытствующих интеллигентов начинали задавать вопросы и становились активными комментаторами, потом – докладчиками, а затем могли даже претендовать на роль председателя. Прошедшие все ступени участники семинара могли организовать свои семинары отдельно от учителя.
Илья Кукулин, литературовед и культуролог, изучавший «методологов» в конце нулевых, отмечал: участники семинаров верили, что умение мыслить особым образом позволяло им преобразовывать социальную среду. «Методологи» верили, что могут менять мир – и не просто менять, а делать это «сколь угодно масштабно». По мнению Кукулина, соратники Щедровицкого были похожи на героев романов братьев Стругацких – так называемых прогрессоров: например, дона Румату из «Трудно быть богом» или Максима Каммерера из «Обитаемого острова».
«Прогрессоры добиваются своих целей в неправильном, тоталитарном обществе, где власть радикально отчуждена от людей и борьба с ней может идти только законспирированно, через шпионское проникновение во властные структуры, а не через публичные политические акции», – объясняет Кукулин. По его словам, советская интеллигенция могла отождествлять себя с таким героем-прогрессором, который, будучи помещенным в «невыносимые условия», пытается незаметно изменить их изнутри.

Среди самих диссидентов работа на Советское государство, по словам Павловского, не считалась сотрудничеством с режимом. «Мы смотрели на вещи шире: хороший человек, умный, с хорошими друзьями, этого было достаточно», – вспоминает Павловский.
Уже с 1960-х «методологи» и сам основатель движения, который в то время работал научным сотрудником лаборатории психологии и психофизиологии НИИ дошкольного воспитания, уделяли много внимания педагогике. Как пишет исследователь «методологов» Кукулин, Щедровицкий понимал ее как «особого рода проектную деятельность». «В системе педагогики появляется особая специальность педагога-проектировщика, разрабатывающего модель-проект человека будущего общества», – цитирует основателя «методологического» движения Кукулин.
Изучавшие педагогику Щедровицкий и его последователи считали, что «проектировать» и «программировать» можно не только общественные процессы, но и самого человека.
«Для Щедровицкого сознание отдельного человека было не точкой свободы, а областью проектирования, строительства, при упрощении позиции – манипулирования», – считал уже в начале XXI века политик-националист Константин Крылов.
Социолог религии Николай Митрохин считает, что внимание «методологов» к педагогике объясняется вполне прозаически: в советское время «существовали две больших системы, где крутились большие деньги и не очень умные люди, которых можно было обмануть и использовать». Этими системами, по словам Митрохина, были образование и профсоюзы.
Эксперты широкого профиля
В конце 1970-х Щедровицкий, используя опыт своих семинаров, начал проводить «организационно-деятельностные игры» (ОДИ). «Моделирующие» игровые практики, по мысли философа, помогали решить практически любые «социальные задачи»: например, реформирование предприятий и советских ведомств или выборы директоров заводов. Схема ОДИ тоже напоминает о прогрессорах братьев Стругацких, как отмечает исследователь «методологов» Илья Кукулин:
Это хотя и открытое, но эзотерическое и непубличное моделирование и решение социальных проблем в обход существующих социальных и властных структур – как предполагается, производимое ради продвижения общества к лучшему этическому и организационному строю.}

В этом «Вальсе» и остальное – достаточно занятно.
Красненьким (в двух местах) [увы, здесь – без «подсветки»] я взял к тому, что «методологи» – вовсе не против тоталитаризма. Они только различают правильный и неправильный Т (потому и запятую, на месте Кукулина, между этими терминами я не ставил бы). А правильным и должен был стать «лучший этический и организационный строй».
А зараз и я – вальс не вальс, а чуток потанцую.

Мышление и язык философ и его последователи считали своего рода «программой», существующей внутри человека, которая «оперирует» его сознанием. Соответственно, сам человек – это практически «компьютер», который можно «запрограммировать».

В тексте Андрея Перцева достаточно мест и для «рефлексии», и для «перекликов».
Кстати, чем оные отличаются друг от друга?! Ну, если брать Р «по Георгию Щедровицкому» (типа: групповой анализ каждой «мыслительной процедуры»), а П – «по Вольфу Никитину» (как непосредственно-опосредствованный отклик на текст, вводимый в гипер-диалогическое пространство). Вместо «непосредственно-опосредствованный» возможно «спонтанно-конструктивный». Субъектами ГДП являются конкретный текст, Язык (не сводимый к какой-то отдельной «лингве») и все, кто успел проскочить в данное пространство с согласия «куратора», а то и минуя его. Можно и так: собственно, субъектом здесь является Язык. Остальные (включая «куратора») становятся субъектами по причастности Ему. ГДП – энергийно по своей природе. В идеале – личностно (с различённым тождеством субъекта и объекта, с их взаимопревращениями).
Размыто?! «Запудрено»?
Мы – о своём Переклике.
Согласен! Так и Рефлексия у Г. Щ. – та ещё цацка.
В ней доминирует конструирование. Потому – Проект!
Можно ли за всем действом усмотреть пересаженное в пространство полифонии («коллективной игры») гегелевское саморазвёртывание Понятия (Идеи)? С тезисом-антитезисом-синтезом.
– При желании, можно.
В Переклике же царит выражение (выразительность).
Там (в Р) – Власть. Здесь (в П) – Свобода. Притом, что и они (В и С) – сходятся-расходятся.
В любом случае, «методологи» имели в виду (в пределе) – новую (иную, правильную) тоталитарность. Не просто «тотальность-целостность», а именно «тоталитарность».
В тоталитарности господствует Часть, выдающая себя за Целое, навязывающая остальным (остальному) своё видение Целостности (Мира). Хотя… Привет Лосеву!: В идеале (как-то и в «правильности») подлинно разумная Часть пребывает с Целым в отношении тождества-различия.
Ну, это – в Космосе…
Потому сами «щедровитяне» (как и «зиновьевцы») вовсе не были радикальными противниками советского проекта. Они лишь желали его слегка (?) подкорректировать, усовершенствовав всю систему Управления.
Игра… Игра – в рамках своего кружка-круга (почти эзотерического). Этакие масоны (каменщики-строители)! С «выходом в люди» (в конкретные коллективы-учреждения). Своеобразное натаскивание-пере-программирование. К решению любых проблем.
Методологи – универсалы. Где-то (во многом) – дилетанты. Но дилетанты талантливые. Способные овладевать незнакомой предметностью (от «штатного учреждения» до «державного организма») по ходу внедрения в неё.
Мысль – Слово – Дело. Цепочка, где одно проникает (в) другое. «Без начала и конца». Философия деятельности. И даже – просто Мыследеятельность как такая.
В какой-то степени (с куда меньшими претензиями) аналогами ММК (и его отпочкований) являлись самые разные «капища игроков-интеллектуалов». КВН, «Что? Где? Когда?»… Всякие там «кухни», да «двойки-пятёрки».
«Двойки-пятёрки» – «пинок» со-авторам типа «братьев Стругацких» или, допустим, «Павла Багряка» (содружества пяти писателей-журналистов и одного художника).
Касательно «дугинцев» («арктогеев»), выросших из «южинского (мамлеевского) кружка», «прохановцев» («изборцев») и пр. «уральцев-традиционалистов» мы уже не раз отвлекались.
Методологи – психологи-педагоги. Инженеры человеческих душ (с претензией на переделку мира). «Институт совершенствования управленцев», автономный по отношению к Государству (с его аналогичными структурами). Автономный, неформальный, в чём-то критически настроенный, но не враждебный. Кастальцы!
В этом пункте (проект Управления) Щедровицкий неслабо пересекается с тем же Побиском Кузнецовым. Просто тот находился под колпаком Левиафана, сохраняя сугубо «штатную самостоятельность» (в силу своей космистской гениальности), а эти… Эти пребывали-тусовались как бы «вне штатов». Вне «институтов», над ними, отстранённо.
П. К. – как бы метафизик. Метафизик-конструктивист. «Генеральный Конструктор».
А эти… Эти – координаторы. Манипулятивисты.
Кузнецов в чём-то ближе к Ильенкову («метафизически»). А в чём-то и к Щедровицкому.
Мамардашвили… Там – Декарт, Кант… И куда меньше Гегеля-Маркса. А тем более – «русских заморочек». Всё-таки – грузин!
Каждый (из этой пятёрки – не забываем и Зиновьева) «работает» с Мышлением. Как-то – над ним, как-то «под Ним» и с Ним.
Кастальцы… Что «щедровитяне» аукаются с «Игрой в бисер» Г. Г. (Германа Гессе) – понятно. Мне – и до (без) ссылок на статью Т. Ойзермана и Н. Кузнецовой (2009). Хотя глянуть её не помешало бы…
А зараз и зацепим.

102 года. Сто два! И даже (без месяца и недели), считай 103.
И не сказать, что в Одиночестве.
В смысле: Властям не перечил (а за столько лет и таким разным… – надо суметь!). С другой стороны, особенно и не стелился. Не то, чтобы прославился, но какой-никакой след (в кантоведении) оставил.
Ильич!
Это про Микояна у нас, в его живучесть, балагурили: От Ильича до Ильича без инфаркта и паралича. В 53 года его непрерывного в ЦК партии (с 1923-го по 1976-й). Самый хитрый из армян – Анастасик Микоян. Воскресал при любом изгибе линии.

На фотке справа [увы – здесь придётся обойтись без оного] Ованесович (а кому – Иванович) – с самим Мао. Мелковато взято, потому не всякий различит. А усачей, которые на левом, знает каждый. Суровые тридцатые… – Вру! 1924-й. И Анастас – совсем юнец (каких-то 29). И Серго – широкоплеч и далеко скоропостижно не умер.
А сапожки-то (сапожища!?) как блестят! У тех, что по краям. А у Самого (тогда – только присматривающегося-забирающего) – и не особенно. И взгляд, на фоне пронзительных-карающих – неспешно мудр и почти добродушен.
Но мы тут (в зацеп к статье о щедровитянах) – о хитром Теодоре. Тодресе. Который – сам Ильич.
Кантовед! Ну, не такой, как его учитель – Валентин Фердинадович. Однако.
Немец (обрусевший) Асмус тоже не больно пострадал (при изгибах). Хотя – мог. И не токмо за «О великом пленении русской культуры» (1918).
Ибо сам, между «струйками», предпочитал и вовсе не вилять. Не вступал. Не отрекался. Детей от второго (позднего) брака воспитывал в духе исконно христианском. Сын его, тоже Валентин, вышел аж в митрофорные протоиреи. Вдовец. О девяти чадах – чем превозмог даже детолюбивого отца.
Асмус был крут в логике. Не какое-то там Войшвилло. Впрочем, так небрежно о Казимировиче я, пожалуй, зря. Но именно Асмус увлёк (и логикой, и Кантом) помеченную нами «большую пятёрку». Включая Щедровицкого. А Войшвилло мне лично ведом скорее по воспоминам моего старшего коллеги по кафедре Эдварда Иосифовича.
Иосифовичу я отписывал-виршевал не единожды. В три юбилея (первое, от 2007-го, сохранилось лишь частично, зато праз 10 год, если с эскизом, легло аж три), строки в общекафедральном (2015-й) и одно – в задание упокоившейся Музы (Оксаны), в 2019-м.
Раз вспомнил (выпускника философского факультета МГУ), кину здесь из тех отписанных самое затяжное

Года давно не тянутся. Летят.
И мысли всякие за полночь посещают.
О том, что мир – морока и театр.
А мы – казённые статисты и мещане.
Ещё порой бодришься: «Не робей!».
Ещё вихры топорщатся упрямо.
И помнишь, как мальчишкой голубей
гонял, и как поругивала мама.
Потом – Москва. Студенческий запал.
Застоя лоск. Философы в фаворе.
Сова Минервы в юности слепа.
И в радость жизнь, а шалости – не в горе.
И вот – летят с ухмылкой роковой.
И статус – вдрызг, без лишних пертурбаций.
Эон-ребёнок тешится игрой.
Ни жалких слёз, ни выплеска оваций.
Всё тоньше слой, прозрачней синева.
И грусть всё беспричинней и бездонней.
Рулетка. Морок. Шунья. Cinema…
И кем-то продуваются кингстоны.
Короче, на войне как на войне!
Достойно гибели всё то, что существует.
И та же Истина покоится на дне.
Бездонности.
Однако ж, не впустую
– вся наша Жизнь! В ней каждый завиток,
и каждый шаг, по-школьному нелепый –
имеют смысл. А вывести Итог –
богам доверим. Чай, они не слепы.
Но это – после. Лишнее – под спуд!
У нас забот и планов – целый ворох.
И есть запал в загашнике и порох.
Года летят. Но боги подождут.
(К одному юбилею (полная версия, 10-11.03.2017)

А розным классикам (к слову) я посвятил не мало. Но ни Асмусу, ни Ойзерману персонально не досталось. Хотя первого мог удостоить. Хотя бы вскользь. Да хотя бы подле Канта.
Ну, а Теодора Ильича я вспоминал (пусть и не в стих) совсем не давно. Да в начальном из «Былого и думок». Мельком.

{– В СССР (на «исходе») в 1983-м (24 марта) аж потешный «полк» создали. Для борьбы с сионизмом. АКСО. Антисионистский комитет советской общественности. Состоявший из активистов-евреев. Во главе с дважды Героем Союза генерал-полковником танковых войск Давидом Абрамовичем Драгунским.
Кого там только не было (среди новоявленных «янычар»)! Философ Теодор Ойзерман, композитор Матвей Блантер, кинорежиссёр Тамара Лиознова, артистка Элина Быстрицкая («народная Аксинья»)… И, как закольцовка – главный раввин Москвы Адольф Шаевич}.

Это – как бы в «строку», с небольшой перестановкой (стелился, но не особенно).
В 2009-м, когда выдавался «Кастальский ключ Г. Щ.», к 80-ти летию Магистра Методолога, академику было каких-то 95. Долгожитель Алексей Фёдорович (Лосев) к таким и уходил. А Теодор – ещё поскрипывал-пописывал (чуть не оговорился в «попёз…л»). Как раз в этом (2009) выпустил в свет солидную «Метафилософию» (Теория историко-философского процесса). А и после неё – хотя бы «Амбивалентность философии». На 400 страниц!
Посему верю, что к щедровицкому ключу и он руку приложил не сугубо в качестве свадебного генерала.
А и соавторка Наталия Ивановна (Кузнецова) – не какая-то магистрантка, нуждавшаяся в столь матёрой подпорке. 1947 г. р. Доктор ф. н. Дочь такого же (в смысле д. ф. н.) И. В. Кузнецова, занимавшегося анализом методологических и концептуальных основ физики и физических теорий. Зато – не родственница нашего Побиска.
А с Щедровицким она поработала плотно, оставив о том периоде благодарные воспоминания (отдельные от «соавторски-теодорового Ключа»).

{С ГПЩ я познакомилась студенткой философского факультета МГУ зимой 1965/66 учебного года. Я работала литературным редактором в реферативной группе Института истории естествознания и техники АН СССР и училась на 2-м курсе – на заочном отделении, поскольку, по распоряжению советского начальства, после школы необходимо было набрать два года «пролетарского стажа» и только потом обучаться на столь серьезном, идеологически ответственном факультете. По этой причине в выборе своих лекторов я была свободна (нравились весьма немногие). Увлекалась логикой, так как основной вопрос, который привел меня на философский факультет, был: что такое мышление и как люди реально мыслят? Еще в школе прочитала старый учебник по логике Г.И. Челпанова, и он меня заворожил. Казалось, что все ужасы окружающей социальной жизни (а в наличии оных у меня сомнений не было) были созданы полным отсутствием мышления или несоблюдением его правил. Конечно, я быстро убедилась в том, что формальная логика не способна дать ответы на мучившие меня вопросы, хотя в то время многие увлеклись тем, что преподавал А.А. Зиновьев.
…Первый курс был позади, я не разочаровалась в философии, но в душе чувствовала, что Учитель мной не найден, направление будущей работы – в полном тумане. И в этот «туманный период» моей юности Николай Федорович Овчинников, добрый старый знакомый, известный философ (специалист в области философских проблем физики и эпистемологии), человек, который с детства следил за моим «философским развитием», внезапно решительно сказал: «Обязательно сходи на лекции Георгия Петровича Щедровицкого, он сейчас преподает на факультете». Зачем? – спросила я.– Чем он занимается? «Это неважно, это – потрясающий человек, ты должна его увидеть», – ответил Овчинников.
И что же?.. Благодаря собственному настойчивому совету добрейший НикФед навсегда лишился своей ученицы. ГП поразил меня с первого взгляда, с первой лекции; далее я уже почти не ходила на какие-то другие лекции или семинары. А Николай Федорович через несколько лет в присутствии ГП поднял тост за него в такой формулировке: «За человека, который уводит от меня лучших учеников»! Он имел в виду Игоря Алексеева и меня.
Мне удалось не только прослушать курс по теории управления, который ГП читал в тот год на философском факультете, но даже сдать ему зачет по этому предмету. Правда, во время зачета он, скорее, отвечал на мои вопросы, чем просил что-то ему изложить. Педагог он был высочайшего мастерства. Пассионарность чувствовалась колоссальная, и мы, его поклонники, часто сравнивали его с Маяковским, который для молодежи тех лет казался символом энергии, авангардизма и смелости. Сам ГП часто повторял фразу из раннего Горького, которая будоражила наше воображение: «Я в мир пришел, чтобы не соглашаться»!..
С 1967 г. я стала постоянным участником множества семинаров, проводимых различными подразделениями ММК: это были «большой» семинар «Проблемы методологии системно-структурных исследований» в Институте психологии АПН на Моховой; семинар в ЦНИИЭП торговых зданий во Вспольном переулке; семинары во ВНИИТЭ (неподалеку от ВДНХ), ЦЭМИ на Ленинском проспекте и другие…
Московский методологический кружок, с моей точки зрения, абсолютно точно передает специфику именно московской жизни. Путешествуя за семинарами, кружковец поневоле становился подлинным москвичом!
…Одновременно мы собирались у ГП дома – на углу Ленинградского проспекта и Новопесчаной улицы, позднее – в его однокомнатной квартире на Петрозаводской. По понедельникам там проходил большой семинар, по субботам собирался узкий круг «продвинутых» щедровитян. Субботний семинар (скорее, конференция) длился целый день, и меня не только приняли в этот узкий круг, но и поручили ответственное дело – варить пельмени для обеденного перерыва, чем я чрезвычайно гордилась.
Одним словом, моя профессиональная жизнь окончательно определилась, вопрос, «что делать?» больше никогда не возникал. «Мышление – это образ жизни», – как-то сказал ГП, и для меня это благодаря знакомству с ним и работе в семинарах никогда не было просто фразой. Возникали и более узкие семинары: «гегелевский семинар» (Юра Серов, Оксана Симоненко и я) три года преактивно обсуждал «Феноменологию духа»; в квартире Н. Ф. Овчинникова чуть позже анализировали «Философию природы»; у Виталия Дубровского наша психологическая компания безжалостно препарировала «О душе» Аристотеля. Таких семинаров было множество: они открывались, работали и закрывались, когда объявленная тема была исчерпана или участники просто уставали друг от друга. Никто эту активность не регламентировал. Ведь ГП часто повторял: «Мышление – это коллективный эффект» – для членов ММК это была аксиома.
ГП сформулировал общую стратегию методологического обучения тех лет так: вначале человек «просто ходит» на заседания Кружка, «созревая» до того, чтобы задавать осмысленные вопросы; вскоре он способен на некоторые комментарии к текстам докладчиков. Важная веха развития «настоящего» кружковца – формирование способности сделать доклад на заседании «большого» семинара. Далее – место председателя заседания, необходимо уметь исполнять и его функции. А высшая – способность создать собственный семинар: самому определить его задачу, специфику, организационную форму, найти участников и т.п.
…Наконец, весной 1972 года ГП поручил мне подготовить доклад (по теме моего университетского диплома) «От Фихте к Гегелю». Это была проверка не только интеллектуальных, но и физических моих способностей в экстремальном режиме. После первого заседания ГП сказал кратко: «На табуретке ты сидела хорошо». Я поняла, что близка к провалу, однако не сдалась.
Доклад занял 8 заседаний и, как было свойственно работе методологов, остался незаконченным.
…Таким образом, я не могу говорить просто, что ГП «оказал на меня влияние» – этого слова совершенно недостаточно для выражения того, что он сделал для меня и чем я ему обязана. Можно сказать, что я им создана – до сих пор копирую его жесты, манеру говорить, строить лекцию или вести семинар.
…Однако в 1975-76 гг. я постепенно перестала посещать заседания ММК: методология перестала отвечать на интересующие меня вопросы и не решала моих проблем. Меня по-прежнему интересовала теория мышления, теория деятельности, и встреча с М.А. Розовым на конференции в декабре 1973 г. оказалась в этом плане роковой. Когда Розов закончил свой доклад, я первая обрушилась на него (правда, уже в кулуарах): «Вы предлагаете реализовать познавательную установку, а в данное время необходимо переходить к инженерной»!.. Розов улыбнулся: «Да, именно так: я хочу просто знать – что такое знание, что такое мышление, что такое наука».
И вдруг я поняла, что и мое единственное желание – просто знать. Я изменила марксизму с его замечательным тезисом о необходимости изменить мир, а не объяснять его. Именно в тот момент, который я отчетливо, остро помню, я пошла уже не за Учителем, а другой траекторией… Не думаю, что здесь речь может идти о предательстве. Однако я стала сторонницей теории социальных эстафет, примкнула к школе Розова. Стиль работы здесь был другой.
Мои дальнейшие научные работы уже не содержат прямых ссылок на труды ГП и кружковцев. У меня сейчас – степень доктора философских наук, должность профессора, более 100 научных публикаций, 2 монографии…}

В «КК» (с Ойзерманом) о структуре ММК изложено обстоятельней. Зато здесь (у Н. К.) – и с почтительной благодарностью (Учитель! Он – меня создал), и с выражением несогласия. С ним, да и с главной тезой всего марксизма. Из тех «фейербаховских». Одиннадцатым.

– Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его.

Лейтмотив всей Деятельностной Философии.
А тут – просто «знать». Просто – понимать.
Просто – Философия. Что и Лосеву – ближе. И зачуханному скромнику В. Н.
Мышление – конструктивно. Понимание – выразительно. Мышление (как такое) – оно, конечно, через нас (человеков). Но…
Но – не от нас. Как и Дух: от Отца – к Сыну и через него.
Это католики – переиначили (и от Сына). Но и они не утверждали, что от человека. А именно – от Богочеловека.
А тут… А тут – человекобожеское. Тут – нечистым пахнет! С подвохом.
Ниии… Я и к Просвещению подобрел (а то ведь, помню, Лосев когда-то здорово меня против этих «софистов» настроил). Но всё одно – с оговорками.
Однако – о Кастальском Ключе от Щедровицкого.
По Ойзерману-Кузнецовой.
И опять – с «оттяжкой». Через загляд в «ларец». Да свайго пра гульцоў, «шпилящих в перлы из гласса» (Das Glasperlenspiel)

«Любителям подковёрных игр»

Споро хлеба распилили,
крошки смахнув со стола.
Набожный Нума Помпилий
год намотал на кулак.
Выпростал. Вставил два пальца.
Янусу с Фебом воздал.
Гимны Авесты. Кастальцы…
Чёрного Неба звезда.
Орки играют в науку.
Красят болот пузыри.
Синие – в сонную руку.
Жёлтые – в топку зари.
Ставки… Какие ставки!?
По херу ваш «собес»!
Строит Макдугалл Сталкер.
В погребе – тень весталки.
Гессе играет в квест.
(3.09.2019)
PS:
Это – так… Игра в бисер!
Околесица.

Это (с квестом) – скорее, ироничное.
А вот первое. Самурайское (под Мисиму, да Ницше).

«Путь Воина»

В небе сером, седом
Есть не райская тайна.
Но катана поможет
Эти знаки прочесть.
Что велит Бусидо,
Я исполню достойно.
Жалкой жизни дороже
Самурайская честь.
На потеху врагу
Ничего не оставлю.
Два глубоких разреза:
Поперечный и вдоль.
На другом берегу,
На обломках Кастальи,
Только отзвуки мессы
И сладчайшая боль.
(28.06.2014 (7.00))

Следующее – в танец. Человеку танцующему. Нуриеву (да и тому же Ницше).

«Жажда жизни»

Каскады «па», отточенность «пассе».
В «Жизели» Адана, в «Раймонде» Глазунова.
Взлетая… Падая –
Не хочет быть, как все,
взыскующий экстаза Казанова.
А жизнь, ключом Кастальским окропив,
вернёт своё по самой верхней ставке.
Мелькают кадры, сбитые в рапид.
Трепещут крылышки на кончике булавки.
Ты смертен, изнурённый полубог!
Кумиры новые возвышенно порхают,
раскручивая времени клубок
на фоне отмирающих архаик.
(3.10.2017)

Это – Володе Ковбасюку. Замолчавшему с января 2022-го…

«Ещё одна амальгама»

За скрупулёзность, право, не ручаюсь.
Кастальский ключ, кастильский говорок…
Корпел над «Катехизисом» Нечаев.
Играл в хоккей за Латвию Знарок.
Мелькали ноны, закруглялись иды.
Всё меньше оставалось до календ.
Неважен век. Ведь циклам Немезиды
найдётся не один эквивалент.
Плелись своей дорогою калики.
Топтали грязь и холод босиком.
А кто-то клеил ласты на калиги,
забыв о кодексе моральном бусидо.
(16.10.2017)

«Кастальцев», мелькнувших в переклике с Мишей М. пропущу. А вот тех, что – дяде Мише (М. А. С.) выложу

«Слегка пафосное»

Бог знает, что себе бормочешь,
ища очки, ища ключи…
Что потерял, то и ищи.
(Вариация М. С.)

Первоисточник:

Перешагни, перескачи,
Перелети, пере- что хочешь –
Но вырвись: камнем из пращи,
Звездой, сорвавшейся в ночи...
Сам затерял – теперь ищи...

Бог знает, что себе бормочешь,
Ища пенсне или ключи.
(В. Ходасевич. Весна 1921, 11 января 1922)

А что можно добавить?
-----------------------------------------------

Перемолчи…
Ища ключи.
Ключи к замкам, к великой тайне.
Перекричи каскад литаний.
Души восторг перетончи!
А если те ключи – исток?!
Исток кастальской чистой пробы.
В теснинах каменной утробы
малютки лютика росток.
Перетерпи, перестрадай.
Любовь и ближнего измену.
И недоступные камены
откроют мудрости врата.
(26.04.2018)
PS:
«Человек не должен желать себе ни величия, ни счастья, ни героизма, ни сладких плодов, он вообще ничего не должен желать себе, ничего, кроме чистого, чуткого ума, храброго сердца, а также верности и мудрости терпения, чтобы благодаря им выносить и счастье, и страдания, и шум, и тишину» (Герман Гессе).

Следующее – «ругательное». Опять-таки – с «квестом». «Зиновием» – нисколько не к Александру Александровичу

«Вольф – Зусу»

Зашёлся Вайман – тот, который Зус:
«Глядите – Wolf!». Указывая пальцем
на мой «прикид». Каких-то тесных уз
не вижу с ним. Мы –
                разные «кастальцы».
И наши музы – слишком далеки.
Зиновию почудилась Охота?!
В святилище надменные плевки?
– Напрасно!
Достославного народа
не думал я лукаво задирать.
Ревнивый окрик, право, не по месту.
К тому же – «с боку».
                Жанром, вроде «квеста»,
иные промышляют «мастера».
(14.03.2019)

Владу… Посмертное

* * *

В.П.

Друзьями не стали. Возьму этот факт на себя.
Заложник рефлексий, осевших золою на слово.
Сальери бездарен. Бездарен, возможно, и я.
Высокой болезнью не в самую скронь поцелован.
В обители Муз не пристало объедки делить.
Ты – первый по праву. К богам я тебя не ревную.
В порогах Кастальи теряется тонкая нить.
Праз вузкую Браму, дзе пэўная Праўда пануе.
(4.10.2020)

Как-то так.
А вообще-то кастальцев я обычно затачивал под свой «перекляч» (не то, чтобы цельный Переклик, но-таки и не «пересрач») с Сашей Демидовым, который некогда об «Игре в бисер» отзывался весьма почтительно.
Мои притяги к кастальцам Ницше задаются ассоциацией последнего с Плинио Дезиньори (сеньором, господином). Приятелем Йозефа Кнехта (слугой, рабом). Неугомонным баламутом, не вмещающимся в рамки кастальских ритуалов.
Это – к «Генеалогии морали» Ф. Н. С Herren- und Sklavenmoral.
Кстати. О Рефлексии. И именно – «щедровитян», а не Гегеля.
Буквально-то Р, вроде, как можно в «пере-бой» (удар, сгиб) обуть. Или – в «перебив».
Правда, в «латинку» на reflexio выдают «обращение назад», отражение. Таки к «сгибу», к гнуткости.
Я к тому, что в играх методологов принято (при соблюдении некоторых правил и праве вето у координатора) перебивать докладчика. Вопросами на «понимание» и в «возражение». А также – пространными комментариями.
Есть и ещё одна возможность прочитки Р в духе Г. Щ. – Зигзаг. Пусть в «латинке» это (зигзаг) и obligium.
А теперь (наконец!) – тот фрагментик из «Кастальского ключа Г. Щ.» от Т. О. и Н. К., где – прямо о переклике гульбищ-наигрышей щедровитян с опытом «Игры в бисер» Г. Г.

{«Тезис – ничто, доказательство – все!» – повторял для молодежи Георгий Петрович. Надо было сделать выбор, самоопределиться, взять на себя ответственность за избранную траекторию интеллектуального пути. И идти до конца, не позволяя ничему внешнему и случайному увлечь себя соблазном быстрого результата, легкого успеха.
«Да ведь это Игра в бисер!» – случалось воскликнуть кому-то в зале. «Именно так!» – невозмутимо подтверждал председатель заседания.
Образ Касталии – местообитания Чистого, как родник, Бескорыстного Мышления – определял эмоциональный настрой всех, кто сумел приобщиться к общей работе семинара. Это было так прекрасно – быть вне социетальной суеты, посвятить себя тому, что не зависит от внешних, случайных обстоятельств и не смывается потоком времени.
В духовном универсуме Московского методологического кружка словно порывались всякие связи с царившей вокруг «фельетонистической эпохой». Но приобщение к ММК вовсе не было легким делом. «Старожилы» отсылали нетерпеливых к такому пояснению из романа Германа Гессе: «Правила этой Игры игр усваиваются только обычным, предписанным путем, на что уходят годы, и никому из посвященных не придет на ум упрощать или облегчать процесс их усвоения».
И семинарская молодежь восторженно упивалась стихами из романа:
Игра стеклянных бус
Удел наш – музыке людских творений
И музыке миров внимать любовно,
Сзывать умы далеких поколений
Для братской трапезы духовной.
Подобий внятных череда святая.
Сплетения созвучий, знаков, числ!
В них бытие яснеет, затихая,
И полновластный правит смысл.
Как звон созвездий, их напев кристальный, –
Над нашею судьбой немолчный зов,
И пасть дано с окружности астральной
Лишь к средоточью всех кругов.
(перевод С. С. Аверинцева)
Именно опыт этого методологического семинара лег в основу дальнейшего развития ММК – когда начался в 1979 г. период организационно-деятельностных игр (ОДИ). Теперь в процессы активного коллективного мышления вовлекались сотни и сотни людей различных регионов страны. За счет определенных процедур «игротехники» они вырывались из тесных рамок своей специализации, узких взглядов и начинали сообща, поверх своей профессиональной ограниченности, строить представление сложнейших социальных проблемах, которые требовали безотлагательного решения, но в принципе не могли быть решены в рамках каких-то единых профессиональных средств и подходов. «Игра в бисер», спустя некоторый период исторического времени оказалась весьма практически значимой! И это, конечно, неудивительно, так как всякая деятельная перестройка окружающего мира начинается с перестройки мышления о мире.}

Оставлю сие без комментария (непосредственного) и вернусь к «подвоху».
В Послании апостола Павла к Титу, гл. 1, ст. 15) сказано: «Для чистых всё чисто; а для оскверненных и неверных нет ничего чистого, но осквернены и ум их и совесть».
У Юрия Левитанского есть стихотворение, положенное на музыку Виктором Берковским (и не только)

Каждый выбирает для себя
Женщину, религию, дорогу.
Дьяволу служить или пророку –
Каждый выбирает для себя.
Каждый выбирает по себе
Слово для любви и для молитвы.
Шпагу для дуэли, меч для битвы
Каждый выбирает по себе.
Каждый выбирает по себе
Щит и латы, посох и заплаты.
Меру окончательной расплаты
Каждый выбирает для себя.
Каждый выбирает для себя.
Выбираю тоже, как умею.
Ни к кому претензий не имею:
Каждый выбирает для себя.

Для себя. По себе. В чередование. И отнюдь не в банальное тождество.
Сам Берковский (как и Сергей Никитин) при исполнении с пониманием относился и к тексту, и к авторской интонации. В отличие от «скакуна» Газманова. Тот и мелодию «задрал», и слова переврал, сняв нюансы в различении «для» и «по».
«Для себя» – к цели. К чему.
«По себе» – об основании. О критерии-мерке.
В различие, но и в обращение-взаимоотражение. В «рефлексию».
А тут ещё и «другой» (другие), за плечом, маячит.
С вариациями: по себе и для других, по другим (другому) и для себя.
С переходами, «митуснёй» и смешениями. С «диалектикой субъекта и объекта».
А ещё и различение между «собой» (просто) и «самим собой. С «безосновным Основанием» (Богом).
У Левитанского всё это чувствуется-просвечивается (тем более – в «гипердиалогическом пространстве»). У Газманова (с его «гарцующими мыслятами») – не зги!
Так Юрий Давидович – ещё и о «свободе выбора» (где и без Шопенгауэра чёрт ноги сломает). О «не-навязывании». А хоть – и об утончённо-манипулятивистком («методологическом»).
А к «выбору» – ещё и «суд». Типа: каждый судит по себе (а то – по мере своей испорченности и распущенности (то бишь – греховности)). В пределе – к «не судите да не судимы будете». С разного рода закрутками-перекрутками.

{Понятие мыследеятельности имеет своей необходимой предпосылкой соответствующее, можно сказать, нормативное понимание человека. Является ли человек «автономной личностью? Или он только частичка массы, движущаяся по законам этой массы?». Эта в высшей степени уместная постановка вопроса в эпоху репрессивного советского режима и идеологического диктата, особенно чувствительного именно в философии, не остается без ответа. Г.П. Щедровицкий заявляет: «…когда человек-индивид отвоевывает себе право не подчиняться законам места и бродить в этой социальной структуре. Вот тогда формируется личность». И далее еще более конкретно: «…стать личностью можно только тогда, когда ты выдержал давление системы, отбил его и продолжаешь свое действие и свою жизнь». Становление личности, согласно Щедровицкому, есть социокультурное самоопределение. У каждого свой жизненный путь, каждый выбирает свою колею. И от этого выбора зависит его человеческое достоинство, его самость, которая, увы, не есть атрибут каждого человеческого индивида. «У человека, – говорит Щедровицкий, – либо есть самость, либо нет самости». Это – суровые слова, но справедливые в особенности в те советские времена, когда они были высказаны. Нелишне напомнить, что в те времена советские люди сплошь и рядом не смели вымолвить то, что они думали о властях предержащих, о советском образе жизни вообще. Это в равной мере относилось и к так называемым рядовым гражданам и к высокопоставленным представителям так называемой элиты. Понятно поэтому и такое высказывание Георгия Петровича: «…нужно вернуть человеку его активную деятельностную роль и понимание того, что он – человек, и он действует, а не просто влеком потоком событий».}

Из того же «КК» (Т. О. и Н. К.).
О формировании личности, об «автономности» и «массовитости», о самости (которая у человека либо есть, либо нет, и, в то же время, зависит от собственного «выбора колеи»). Собь-особь, самость, личность…
Угу! К тексту (где вставлены «тезы» от Г. Щ.) есть вопросы (на «понимание» и «возражение»). Намёк я сделал, но тормошить детальнее не стану, поскольку при некоторых сходствах мой «переклик» от «рефлексии» тех семинаров отличается.
В статье Андрея Перцева («Станцуем вальс большой войны») приводилось весьма критическое отношение к «методе» Щедровицкого от Ильи Кукулина (и не только). Повторять не буду, хотя кое-что можно было бы и заострить.
Впрочем, уже сам А. П. совершал «сборку» под события нашего времени. Отсюда – и говорящее название. В духе то ли «за что боролись на то и напоролись», то ли «кабы знали, кабы ведали».
Здесь уместны аналогии (притом, что все они или хромают, или, хотя бы, прихрамывают), как с осуществлением Проекта основоположников (М) – хоть в России, хоть «где ещё там» – так и с Перестройкой (на закате СССР).
Возможна и скорбная оговорка: вслед за героями всегда идут мародёры. Притом, что и сама она – с «подвохом». При идеализации тех самых «героев».

Если выпало в Империи родиться,
лучше жить в глухой провинции у моря.
И от Цезаря далёко, и от вьюги.
Лебезить не нужно, трусить, торопиться.
Говоришь, что все наместники – ворюги?
Но ворюга мне милей, чем кровопийца.
(И. Б.)

Нечто подобное возможно и в отношении «героев-первопроходцев» и их преемников «мародёров».
Хорошо быть правоверным либералом. Вроде Владимира Борисовича Пастухова. – Даёшь институты (соответствующие)! И при всех неизбежных издержках обретёшь какую-то гарантию. От катастрофических потрясений.
Да «русскому миру» такие проекты – поперёк натуры, менталитета, судьбы или «что ещё там». И – во всём (во всех срывах) виноваты «англосаксы» и прочие «вохи» (которые – «под») «мирового заговора».
Причём здесь наши «методологи»?!
Так и у них (по двум поколениям) – как бы обломилось.
Первые (под Надзором самого Г. Щ.) нарвались на крушение Союза. Вторые (преемники) – на «Вальс Большой Войны». В перспективе (а как-то – уже) – Мировой. Хотя под «вальсом» могла иметься ввиду война отнюдь не горячая. Но…
Название для своей в «Медузе» Андрей (Перцев) подхватил из строк стиха Тимофея Сергейцева. Нерядового политтехнолога эпохи Путина, как-то – «щедровитянина» (больше – «зиновьевца»), где-то – «стихирянина». С коим уже мне довелось перекинуться «электронными адресами» (по осуществлённой Тимофеем Николаевичем вёрстке посмертного сборника Влада «Бесконечно прекрасным майским вечером»).
Я-то до 24 февраля прошлого года и не подозревал о главном увлечении небесталанного пиита. А тем более – о его причастности к знаменитому детищу самого Великого Магистра.

Мы листья пальмы заменили вербой.
Враги ценней друзей. И мы станцуем вальс
Большой войны. И лётчик Аненербе
Оставит мне свой лётный аусвайс.

Ну, да. Андрей не обманул.
Именно этими строками Тимофей завершает свою статью (сентябрь 2014-го), посвящённую Учителю. «Зачем жил ГП».
2014-й… «Русская весна», принявшая затяжной характер. Этакий нарыв. Который прорвало восемью годами спустя.
Можно ли по тому тексту различить в авторе черты нациста, рядящегося в 21-м и, прежде всего, в 22-м в одежды борца за денацификацию Украины (равную деукранизации)?!
Зная о случившемся – легко. Особенно с учётом моих уточнений в отношении самого понятия «нацизм».
Отвлечённо (без привязки к сегодняшнему) – отчасти.
Начнём с конца. Собственно – с верша, посвящённого «жизни ГП и её содержанию».
Оказывается, не только я приметил эту «связку».
10 июня прошлого года Андрей Кураев выставил в своём «Телеграме» следующее:

Где искать нацистов

Мы листья пальмы заменили вербой.
Враги ценней друзей. И мы станцуем вальс
Большой войны. И лётчик Аненербе
Оставит мне свой лётный аусвайс.

Такими стихами собственного сочинения в сентябре 2014 года политтехнолог Тимофей Сергейцев закончил статью «Зачем жил ГП», посвященную основателю «методологического» движения, философу Георгию Щедровицкому (ГП – это его инициалы: Георгий Петрович).
Спустя семь лет, в апреле 2021-го, Сергейцев написал для РИА Новости колонку «Какая Украина нам не нужна», а спустя год Что Россия должна сделать с Украиной
Из статьи следовало, что уничтожить.

Привожу это не как аргумент, а всего лишь в забаву. Да как пример того, что можно приходить к одним и тем же выводам, по близким основаниям независимо друг от друга.
Оговорюсь. Кураев в своём заключении не отвлекается от настоящего (статьи Т. С. за последние годы и последовавшие события).
Касательно стихотворения. При всей выразительности выделенной строфы, уместно взять его целиком.
«Диалог поэтов с Платоном».
Предшествующие 10 строф «за нацизм», вроде, и не ширяют. Там… О «философии жизни» и её противниках. Не случайно в приведенной упоминаются и пальма (символ победы, триумфа, мира и вечной жизни), и верба (символ победы жизни над смертью). В историческую преемственность. От Бессмертия (Вечного Возвращения?) – к Воскрешению.
Там (с первых строк) – о воре, проникшем в Театр (Жизни) и укравшем Идею (энергийность). Без которой на погасшей сцене остаются лишь иссохшие каркасы и скелеты. Слово перестаёт быть символом, превращаясь в знак, из которого уже не хлещет Жизнь.
Это – слегка в пересказ. За которым – тяжба между «учёными» (философами) и «поэтами» в «ведомстве Платона». К ней подтягиваются и Ницше (не без Шопенгауэра) – с «республикой гениев» (против «республики учёных»). И Хайдеггер (найдётся с чем).
Собственной персоной последние отыщутся и по тексту, предваряющему сей верш.

{Вообще, чтобы понять ГП, нужно помнить о немецких культурных корнях нашей научной и философской (а также государственно-правовой) мысли. ГП и Зиновьев подхватили нашу русскую немецкую (имено так) традицию, воспользовавшись «приоткрытой дверью» марксизма, вернув ему действительный статус философского движения, вместо чисто религиозного почитания в рамках светской веры. И сделали они это, двинувшись дальше, за пределы Маркса, что стремились сделать многие европейские философы 19-го и 20-го века, но удалось это немногим, таким как Ницше и Хайдеггер.}

Надо сказать, что герру Мартину повезло больше, чем бедняге Фридриху. Если «загибать» под нацистское (скрываемое за маской почитателя ГП), то можно и «отшутить»: Хайдеггеру семижды перепало с «именованием» не без учёта его верности идеалам национал-социализма. А Ницше – как не более, чем предтече (да и то – сомнительному) – хватило и единожды. Ну, это – если прямо по имени.
Я ить сам Мартина Фридриховича уважаю. До сих пор. Даже вопреки… А по молодости-таки лишнего перед ним прогибался. Всё с Лосевым соотносил (в сподобу с Бибихиным).
Полистав «Чёрные тетради», я слегка осунулся (к его – М. Х.) Величию. Но не так, чтобы совсем. Вроде покойной ужо Мотрошиловой.
Нелли Васильевна как-то больно резко разочаровалась в своём некогда почти кумире. А нефига было так очаровываться! [Наговариваю, однако… С Хайдеггером у нас подтанцовывала Пиама Павловна. Гайденко. Мотрошилова больше западала на Гуссерля. Две, считай, подружки. «Русско-немецкие» – мабыть, в честь-память Валентина Фердинандовича. Вместе учились на философском МГУ. И – вообще… Н. В. М. (21.02.1934-23.06.2021). П. П. Г. (30.01.1934-2.07.2021). Пришли-ушли, считай, разом. Обе – с Украины (пусть и русской – Харьковская, Донецкая-Сталинская обл.). Сильные тётки были! Есть и о них что поговорить…]
Добавил перцу в мои отношения с Тодтнаубергским отшельником и Целан. Заострил. Но тоже не опрокинул.
В их тяжбу я пару приличных эссешек залудил. Не говоря уже о вершах.

{«Ereignis»
О чём они говорили?
Вероятно – о Человеке. В контексте пресловутого Dasein.
В хижине-шале было прохладно и сухо. Колодезная вода в стоявшем у лавки ведре ещё хранила свет вечерней звезды и будто вызванивала, как натянутая мастером струна.
Meister…
Голубые глаза смерти ласкали бледную кожу Маргариты и золотые волосы Суламифь. Поэт не читал свою Фугу уже много лет, пытаясь найти исцеление в ином источнике. В Речении Молчания, а не в Плаче. Но всё одно что-то оставалось недосказанным. А скорее, не услышанным.
На что он надеялся? Чего ожидал от этой Встречи?
Философ тоже молчал. Нет, они, конечно же, говорили. Прохаживаясь по тенистым тропинкам Чёрного Леса. Останавливаясь у его водопадов.
Ятрышник, василёк…Пауль знал толк в ботанике. Им было о чём поговорить. Поэту и Философу. Но о Главном они так и не обмолвились…
Символ. Таинство Встречи. Или – Не-встречи?
Человека – с Богом. А нет – так просто с Истоком Сущего в Открытости Бытия. В Просвете-Просверке.
Просверк. Знатное слово! С двоящимся ударением. Можно и просвЕрк (по аналогии с «просветом»). А можно и прОсверк (как в «проблеске»). Обыкновенно предпочитается последнее.
Встречи (невстречи) двух [можно и более] душ. Это – уже, так сказать, по горизонтали. Но – как-то – в Присутствии Третьего, в потоке Его нисходящей Энергии.
Речь и Безмолвие. Дом и Бездомье. Простор и Тюремная Камера. Камера Смертника.
Сизигия…
Сизигия Эроса и Танатоса [Жизни (Любви?) и Смерти (Вражды-Ненависти?)]. Земли и Неба.
Впрочем, золотые косы были у Маргариты. А у Суламифь – пепельные. Как в печах Аушвица. Притом, что «волос моей белокурой матери не тронула седина…».  Она просто не вернулась домой (ПЦ).
А звезда…Её молочный свет скользил по склонам долины Шварцвальда, по разлапистым елям, по нелепым своей огромностью крышам крестьянских лачуг Тодтнауберга. Впечатывался в резьбу деревянного колодца. Переливался в его нутряную полость, стекая в воронку чаши тягучей свинцово-чёрной массой.
«Только труд разверзает просторы, в какие вступит действительность этих гор. Череда трудов до конца погружена в ландшафт, в его совершающееся пребывание.
Когда во мраке зимней ночи вокруг хижины бушует снежная буря с её свирепыми порывами ветра, когда всё окрест застилает снежная пелена, всё скрывая от глаз, вот тогда наступает время торжествовать философии. Вот когда она обязана вопрошать просто и существенно. Всякая мысль должна прорабатываться сурово и отчетливо. Тогда отпечатляется труд мысли в языке – всё равно как ели, высясь, противостоят буре»» [Хайдеггер М. Творческий ландшафт // Работы и размышления разных лет / М. Хайдеггер; пер. с нем. А. В. Михайлова. М., 1993. С. 218–219].
«Труд освобождает» (Arbeit macht frei) – зловещая фраза, красовавшаяся на воротах Аушвица.
«На лесной тропе есть риск заблудиться, и путник теряет себя, чтобы себя найти. Мысль, опирающаяся на опыт лесной тропы, предстаёт не «стрелой познания», не распутыванием клубка нитей, который выводит на свет, на открытую местность, а петлянием в лесу. Привычная линия внезапно превращается в круг. Holzweg, говорит поэт, кончается в лесу (im Holze), буквально: в дереве или древесине. Нет больше торных дорог и знаков, все предоставлено самому себе. Путник оказывается в богатстве неразделенного, необособленного, у истоков изобилия. Но только здесь ему представляется шанс узнать свое собственное, расслышать собственный язык» (Михайловский А.В.  Мартин Хайдеггер – философ на лесной тропе (к 120-летию со дня рождения) Вестник Самарской Гуманитарной академии. Серия «Философия. Филология» – 2009. №2 (6) стр.112-121).}

И вслед «Ereignis» (февралём 2019-го), под «Фугу (Танго) Смерти» Целана – «Немного мистики». Тоже – фрагментик

{Тяжба вокруг «Чёрных тетрадей» порой напоминает пляску на костях. Запятнал ли Мартин – и насколько – «честь философа»?! Ограничить ли санкции в отношении подозреваемого изъятиями в рамках учебных программ, или вовсе вынести прокажённого из мавзолея?
Ну, это для нас – не впервой! Сначала – на костёр, а засим – в гении. Либо – туда же из ниоткуда. А спустя какое-то время – вспять. Кумиры, кумиры, кумиры…
А тут ещё – Эпоха! Не рядовая. Переломная. Будто бывают «рядовые»! Будто нынешняя, по-своему, не радикальнее той будет. Ей же, её недовершённости наследуя.
Се – человек…
И Мир! «Одним» мазаны. И чёрненькие, и беленькие. От Dasein до das Man – один безобидный завиток. Все мы парим над Бездной. Вернее – между двух. И глядятся оные друг в друга через нас…
А Поэту – всё-таки проще! Для него грань между просветлением и помрачением не столь очевидна. Гёльдерлин, Батюшков, Целан…
А если по гамбургскому счёту… В глобальном Дурдоме у каждого – свой подъезд и этаж, своя палата, своя лежанка. Свой «Метод»…}

В общем, по мне, пренебрегать Х-ром не обязательно, но и переоценивать не стоит. Особенно – рьяным сторонникам «денацификации Украины».
А это – несколько «хайдегеррианок» из зацепленного опуса Сергейцева

{…главный вывод ГП не уставал повторять до конца жизни – наука не мыслит. К этому же выводу – пусть и другим путем, пришел Хайдеггер, произносивший его как крамолу. ГП начал, таким образом, как еретик научной веры.
Воспользуемся анализом Хайдеггера, чтобы обозначить ситуацию. Основной постулат науки (Нового Времени и всей его идеологии) утвержден Декартом. Он заключается в метафизическом полагании субъекта. Существует только субъект, все остальное – как данные ему предметы. Объективное – только способ существования предметного (предметов), отсчитываемый от субъекта. Субъект существует благодаря очевидности самого себя себе. Ему нет нужды себя полагать, а значит – и усомневать. Субъект усомневает все помимо себя. Субстанцией своего существования как самоочевидности субъекта является когитация, мышление. Мышление, таким образом, предметом стать не может. Мышление вообще – «в» субъекте. Субъект занял место Бога в метафизике, которое не могли занять никакие метафизические построения греков. Так свершилась Революция – и социальная в том числе. Человек теперь должен стать субъектом. Или просто объявить себя им. ГП часто повторял, что человек существовал в средние века, но в Новое Время был разрушен. Но это не значит, что быть человеком невозможно. Но прийдется постараться. Не каждый становится человеком.

ГП потребовал поставить целью новой философии – методологии мышления – синтез знаний. Это требование есть требование восстановления онтологии как рабочей метафизики, как мира, которому дан человек. Знания, привязанные к предметам, то есть связанные через субъекта, для синтеза непригодны. Отсюда требование распредмечивания, выхода за пределы сущего (вещей, предметов) к существованию, бытию. Это требование выдвинул и Хайдеггер. Методология должна сменить тип знаний на деятельностный.

Александр Гербертович Раппопорт, участник круга методологических дискуссий, организованных ГП, автор фундаментальной методологической работы «Проектирование без прототипов», делясь со мной замыслом своей книги о ГП (не знаю, написана ли она) выдвигал гипотезу, что ГП – метафизик деятельности – это Гераклит нашего времени. Хайдеггер, в поисках выхода за пределы метафизики Нового Времени, метафизики субъекта (в высшей ее точке – сверх-человека, сверх-власти) обращался к анализу и пониманию досократиков, Парменида и Гераклита. Мне это направление понимания ГП кажется более адекватным, чем встречающееся сравнение его с Сократом, что мне представляется поверхностным. Драму европейской мысли Хайдеггер понимает в том числе как противопоставление философов и поэтов, осуществленное Платоном, его последствия.}

Повязал Учителя (ГП), Тимофей, с Мастером (Meister) – крепко повязал. В Смерть! В Фугу Целана. Что там было на самом деле (у Щедровицкого с Хайдеггером), пока не ковырял. Меня-то больше другая «сладкая парочка» занимала (Хайдеггер с Лосевым).
Так мы – к «нацистским» корням-проросткам. С Мартином их уже не разорвать. Ох, уж эти «тетрадки» (дневники)! Там и антисемитского – вдосталь. Так что любовные романы с дамами еврейских кровей (не только с Ханной Арендт) здесь не спасают. А и случились они до увлечения «линией Партии».
Гммм… Мы – к Тимофею Николаевичу. К его статье (к той… с этими (21-22) он вляпался по полной).
Если – к нацизму. Еврейский вопрос… Упоминаемый (благостно) Раппапорт (правильно – через «а»), проживающий ныне в Латвии, не немец. Если о происхождении. И даже – не остзейский. Натуральный еврей. Так Тимофей о нём ничего предосудительного себе там и не позволил.
Но… Если – к «вопросу». Учитель (ГП), как и прочие из «пятёрки» – Марксом меченый-мазаный. В тот деятельностный тезис («переделывающий мир») из «Фейербаха». Нео(пост!)-марксист.
Сам-то Генрихович (Карл) от своего происхождения открещивался (чурался). Но мы ведь – о Тимофее. Да по статье.
О Марксе там, в целом – обильно и почтительно. Выходя за пределы (пост) поруч с Ницше и Хайдеггером. Почтительно – за исключением одного (пожалуй) места…

{ГП считал, что человек и может, и должен сам определить, к чему он относится серьезнее, чем к своей жизни. Он называл это самоопределением. Это и есть способ жизни в условиях проблемы и проблематизации. Так он и прошел свою жизнь. Этому можно было учиться – как тому, чему мы можем научиться только у другого человека. В конечном счете заразительны не знания, не понятия, а порыв и пафос. Мы не слышали голоса Маркса, этого язвительного еврея, протащившего в немецкую мысль английскую идейную контрабанду, знаем только его печатное слово. Но голос ГП можно услышать и сейчас. Он впечатляет.}

Куснул-таки! – «Язвительного еврея…».
Язвительный (и даже – еврей) – ладно. Но вкупе с «протащившим» (да в мировой заговор, конечно!) в НМысль английскую (!) идейную (!) контрабанду (!). Антимысль! Яд…
Неслабо куснул. И мировое еврейство. И англосаксов. Главных врагов «русского мира». Или – «правильного тоталитаризма».
Стишок… О споре пиитов с философами.

Философы, вы, пасынки поэтов,
Нас отрицая, обрекли себя,
Вопросы зная, не узнать ответов,
Слова беспомощно, как бисер, теребя.

А тут и слабине «играющих в бисер» воздалось!

Жизнь не украсть. Властям не стоит верить.
Стиль есть единство знака и вещей.
И даже если вы способны всё измерить,
Бессмертие ужасно, как Кащей.

Это – ворам-просветителям (просвещенцам). От Декарта до Канта (не наш немец, не «русский»…). Мамардашвили здесь слегка поёжился. Да и прочие из пятёрки подёрнули плечами. Зато мой Лосев – приосанился.
Стиль… Желательно – Большой. Первому мужу Пиамы Гайденко, Ю. М. Бородаю (и их сынку – «русскомирному» Сашку) – в кайф! О самой Пиаме – не скажу… Не случайно она (вовремя) ушла к Юрию Николаевичу. Давыдову.
А о Большом Стиле мы сами посудачили… С Лосевым, но не без отсылки и к Бородаю.
В 2014-м году я «выдавил» из себя нечто вроде статьи. «О «большом стиле» и романтизме». В качестве цели заявлялось: определить соотношение между некоторыми метафизическими императивами, побуждающими к проявлению тоталитарных тенденций и такими культурообразующими понятиями, как романтизм и «большой стиль».

{– Вот в каких терминах говорит о Классике уже Нового времени Ю. М. Бородай: «классика самого буржуазного общества – раннее Возрождение», «ранняя классика буржуазной культуры – Возрождение». «Буржуазная культура не создала собственно «большого стиля». Но она сумела стилизовать культуры всех эпох и народов, и не столько стилизовать…, но каждую из них она превратила в свой «идеал»». Отправной пункт всей эволюции буржуазной культуры – рождение оторвавшегося от всякой (будь то «натуралистической», или «спиритуалистичекой») целостности «частного» человека, признающего единственной реальностью собственный интерес [Бородай, Ю. М. Древнегреческая классика и судьбы буржуазной культуры // Лосев А. Ф. История античной эстетики (ранняя классика) – М.: Высшая школа, 1963,15-24].}

В том (своём) я прошёлся через Аристотеля к Возрождению, от Классицизма через Романтизм к Ницше и… Пытаясь отгородиться от соблазна Тоталитаризма (в коем – будущем – оказались повинны и Просвещение, и Романтизм – каждый по-своему) лосевским различением истовой Тотальности и ложной.
Увы! И такое различение не является гарантией и чревато тем ещё Зиянием.

{– Из сказанного не следует, что романтизм Нового времени вовсе чужд тоталитаризму. Синкретизм интуиций вещи и личности присущ и Возрождению, и абсолютистскому «Большому стилю» галантного XVII века, и романтическому бунту против классицизма, и неоромантизму конца XIX – начала ХХ вв., не говоря уже о генетически близких неоромантизму двух тоталитарных системах прошлого века, каждая из которых дала свой «Большой стиль».
Для Лосева социалистическая идея была органичным развитием идеи буржуазной. Они вместе противостояли для него средневековому мировосприятию и были порождением единого духа Нового времени. «Платоновский тоталитаризм в социально-политической сфере органично замкнул собой свойственную Новому времени гипертрофию земного субъекта, как это произошло в самой античности, тоже знавшей и свое Просвещение, и своего Ницше. Прямо по Достоевскому: исходя из безграничной свободы, Новое время заключило безграничным насилием» [Гоготишвили Л. А. Платонизм в зазеркалье XX века, или вниз по лестнице, ведущей вверх // А. Ф. Лосев. Очерки античного символизма и мифологии. М. Мысль, 1993, 937].
… Романтизму же тесны всякие рамки, в том числе – и стиля. «Что-то воздуху мне мало – ветер пью, туман глотаю, / Чую с гибельным восторгом: пропадаю! Пропадаю!». Если стиль, – как полагал Ж. де Бюффон, – это человек, то в романтизме чувствуется претензия на сверхчеловека. Порыв к целостности приводит к размыванию едва ли не всех жанровых границ.
… Человек эпохи Возрождения (ещё не «буржуа»!) стремился удержать ту трехчленную структуру личности, которую открыло христианство: единство тела, души и духа. Античность ничего подобного не знает! Там человек есть единство души и тела (с приматом чувственно-телесной интуиции). Но человек Возрождения желает устоять в духовной целостности без Бога (не будучи атеистом). Желает вполне реализовать эту целостность здесь, на земле, в этой жизни (а для этого приходится «реабилитировать» тело, представляя дух имманентным ему). С точки зрения христианства подобная реализация была единственной (Иисус Христос – Богочеловек). Остальные – лишь по причастности (по Августину, человек есть личность субстанциальная и моральная, но моральная не автономно). Гуманисты решились на субстанциальность без моральности, вернее – без нравственности, ибо автономная мораль не есть нравственность.
Проект срывается! Начинается смешение интуиций вещи и личности. Человек Просвещения – рационалист. Здесь уже нет той целостности, которую наследовал человек Возрождения. Дух сводится к разуму, а сам разум, неизбежно, – к рассудку. Страдает чувство. Колеблется воля. Человек расщепляется. Отныне вся его целостность обеспечивается лишь в понятии, абстрактно. Мнимая целостность. Пожалуй, классицизм как раз и утверждал эту мнимую, виртуальную цельность.
Отсюда вполне понятна реакция сентиментализма: ставка на чувственность, надежда обрести на её основе утраченную целостность. На деле же предлагается все та же абстрактная односторонность, все в тех же рамках. При наличии настоящего «большого стиля» рамкой является мир, естество, или – Бог. В Новое Время рамкой становится сначала сам человек (пытается стать!), а затем – техника, его произведение. Искусство Античности не было техникой. Оно вписывалось в каноны античной практики как ремесло, наряду со всяким другим ремеслом. С вывертами и смешениями в базисных интуициях начинается фетишизация Искусства (в узком и широком смысле). Мир сначала выхолащивается, сводится к голой объектности, к картине. Затем происходит фетишизация. Фетишизаций («обрамлений», кумиров) – легион.}

В принципе – о том же, что и Тимофей. Если – о критике Просвещения. Но…

{– Происходит обезличивание Бога: либо отождествление его с мировым законом (неизвестной судьбой), либо «растворение» его в природе. Потеряв активного Бога, который был заинтересован в их судьбах, люди поневоле становятся активными сами, пытаясь повлиять на свою и чужую жизнь. Так как христианская мораль, как составная часть теистической религии, также поколеблена, активный деятель не имеет четких моральных ориентиров и идет на риск… Получается парадоксальная ситуация: безличность Бога заставляет человека брать на себя максимальную ответственность и максимально проявлять свой потенциал, который опасен. То есть человек уподобляется теистическому Богу (или Богочеловеку), принимая его обязанности, и таким образом проявляет свою опасную, дьявольскую природу» [Литвинова, Т.В. Религиозная ментальность в культуре западноевропейского романтизма – Ростов н/Д, 2004, 127-128].
Яркая характеристика! Выскажем небольшое замечание. Романтизм, весьма вариативный в религиозном отношении – это точно не уходящий в позитивизм деизм и не стилизация под пантеизм. Всё слишком серьезно и именно трагично.
Порой в оценках романтизма присутствует много восторгов, стилизованности под сентиментализм. Получается какая-то розовая «романтика». Но романтизм имеет и иные оттенки.
В ХХ веке на арене истории схлестнулись две стихии, природа коих так или иначе связана с романтизмом: революция, вдохновляемая и взнуздываемая идеями «левых» и революция «консервативная», ведомая традиционалистами. Последнюю кому-то удобнее именовать «реакцией», да еще с уточнением – «фашистской»…
… Напомним, что рупором итальянского фашизма являлся   теоретик футуризма (т.е. один виднейших модернистов) Маринетти, а первым итальянским фашистом был не Муссолини, а Габриэле Д’Аннунцио – поэт и писатель, безусловно, романтического склада. Поэт – далеко не рядовой. Если кто-то возразит, что Д’Аннунцио был прожженным циником, то и в этом нет особого противоречия.}

Маринетти и Д’Аннунцио. Оба – поэты. Оба – всего лишь фашисты (не нацисты же!). Оба… Хотел сказать – «лётчики». К тому, от Аненербэ, что оставил свой аусвайс Тимофею Сергейцеву.
Габриэле действительно был лётчиком. Филиппо Томмазо…

Пиацца летел и пел

Седьмая главка велеречиво-патетической «Битвы у Триполи» Маринетти.
А концовочка предыдущей («Великая симфония гранат») – такая

{Под его необъятным взором всякая долина, каждый овраг, каждая тропинка перестает быть прикрытием.
Однако, стая гранат потеряла след бегущего неприятеля. Праздные гранаты, бесполезные удары клыков!.. К счастью, вот, вот, в трехстах метрах над моей головой, вырастает храп моноплана, новый воздушный барабан битвы. Выше, краше солнца устремляется капитан Пиацца, со смелым и острым лицом, вычеканенным ветром, с маленькими усиками безумными от воли!..
Его большой властительный Блерио грубо разрезает двумя сверкающими косами своих горизонтальных крыльев большие лучи стоящего огромно и громоздко солнечного ореола.
Вот он уже возвышается над кавалерией, обратившейся в бегство. Дальше, еще дальше летит он, поворачивая направо, к Гаргарешу.
«Сицилия» уже поняла и устанавливает свои выстрелы. Гранаты кидаются толпой, как на веселое свидание, за рекой беглецов.
О, какую адскую радость должна была испытывать ты, «Сицилия», в это блаженное и славное утро, делая на славу свинцовые круги в текущей потоками воде неприятельской армии!..
Тяжелые плевки огня обрушивались, благодаря тебе, то там, то здесь, на громадную, огромную дугу бегства, которая, начиная от Сиди-Мессри, переломлялась мало-помалу направо, к невидимому оазису Занзура.
Я присоединяюсь к тебе, я догоняю тебя в чистом небе. Мое сердце уже прыгнуло к твоему. Оно бьется, как и твое, у руля направления.}

23 октября 1911 года итальянский летчик капитан Карло Мария Пьяцца осуществил первый в истории боевой вылет на аэроплане.

А Маринетти едва ли не писал от восторга!
Коротенько – об авторе и его повествовании

Маринетти – известный итальянский футурист и идеолог футуризма, призывавший разрушить нахрен старый мир – «Мы будем восхвалять войну – единственную гигиену мира, милитаризм, патриотизм, разрушительные действия освободителей, прекрасные идеи, за которые не жалко умереть, и презрение к женщине» (из его «Манифеста футуризма»).
Но он был не только теоретиком, но и практиком – сперва отправился на итало-турецкую войну (1911), затем принял участие в Первой мировой, был ранен, но вернулся на фронт.
В ходе итало-турецкой войны Маринетти участвовал в битве у Триполи, впечатления о которой и описал крайне шизомилитаристично в рассматриваемой книге. Произведение полно восторгов и витиеватых образов…

Враги ценней друзей. И мы станцуем вальс
Большой войны. И летчик Аненербэ
Оставит мне свой летный аусвайс.

Нацизм – нацизмом (а Тимофей – нацист, и опальный богослов Андрей Кураев в своём прищеме не промахнулся), но, похоже, щедровато-зиновский (ущербно зияющий?!) пиит и с итальянским собратом-аэропоэтом перекликнулся.

В основу аэропоэзии, как и манифестированной на три года раньше аэроживописи, легло преклонение итальянского футуризма перед новейшей техникой и технологией, воплощением которых выступал для них самолёт. Среди 22 принципов аэропоэтического письма, сформулированных Маринетти в манифесте, многие напрямую связаны с самоощущением человека, летящего в самолёте: Маринетти требует от поэта не только избегать земных образов и апеллировать к образам облаков, тумана и других атмосферных явлений, но и непосредственно передавать в стихотворении вращение пропеллера, стук мотора и вибрацию кабины.

Впрочем, Маринетти – ещё не нацист. В отличие от того, кому свой аусвайс (в преемство) вручает «лётчик Аненербэ».
Я и сам когда-то этим лётчикам отчеканил. Под разгорающуюся «русскую весну». Считай, ровно в день будущего Большого Рывка (к 24 февраля уже 22-го)

«Сломанные крылья»

У асов из люфтваффе
Немерено побед.
У каждого – свой график,
И даже в небе след
У каждого особый.
Свой почерк и понты.
Улыбки белозубые.
Железные кресты
С дубовыми листочками,
Где жемчугом оклад.
Обучены. Заточены.
Не гвардия, а клан!
Отборнейшие кадры.
Изысканность манер.
Сегодня их порадует
На завтрак «харриер».
И шустрые «мустанги»
За просто так горят.
А на восточном фланге
Лишь теплится заря.
Галантен Адольф Галланд
С сигарою в зубах.
Вчера разбиты галлы.
Совсем не до забав
Британии и Штатам.
Но их спасает флот.
Заходится набатом
Тот сорок первый год.
Никто не даст гарантий.
Опасная игра.
Уже на русском фронте
Нужны их «фоккера».
А лучше – «мессершмитты».
Бубновые тузы.
Не меньше сотни сбитых –
И получай призы!
Великая эскадра.
Вчерашние птенцы.
Здесь Новотны и Хартман.
Они – не подлецы.
И вовсе – не пираты,
А рыцари небес.
И разве виноваты,
Что всеми крутит бес?!
Не мерзкие шакалы,
А доблестные львы.
Достойные Валгаллы
Арийские орлы.
Какие были крылья!
Какие имена!
А что не так парили –
На то ведь и война…
Отборнейшие асы.
Немерено побед.
Герои белой расы.
Кроваво-чёрный след.
(25.02.2014)

А бравурному итальянцу – такое (в зачёс Владимиру Владимировичу – Маяковскому, дабы кто не подумал о ком-то другом)

«Маринетти»

Я сидел на бензобаке velivolo.
В мой живот пилот упёрся головой.
Муций Сцевола достойней Марко Поло.
Мёртвый лев живее крысы тыловой.
И война – не зло, а только гигиена.
Очищение от накипи и скверн.
Отбомбил поэт заносчивую Вену.
А другой в прицел берёт трусливый Берн.
Футуристы!
Это в наших силах –
На земле пожар космический разжечь.
Наплевать на сны и Кумскую сивиллу.
Вся История – лишь сучка в неглиже.
(14.02.2022)
PS:
Пожалуй, самое фашистское (футуристическое) у В.В.М. – «150 000 000».
Дух (да и буква) манифестов Филиппо Томазо М. переданы там Володей весьма выразительно. Оставим из всего этого шума-грохота буквально несколько строк…

Мы
   тебя доконаем,
                мир-романтик!
Вместо вер –
   в душе
          электричество,
                пар.
Вместо нищих –
      всех миров богатство прикарманьте!
Стар – убивать.
      На пепельницы черепа!

В диком разгроме
    старое смыв,
    новый разгрОмим
    по миру миф.

«Марш авиаторов» Германа-Хайта, стибренный позднее штурмовиками СА – также в тему. Но – по сравнению с великим пролетарским пиитом – это уже мелочёвка.


Я сидел на бензобаке аэроплана. Прямо в живот упирался мне головой авиатор, и было тепло. Вдруг меня осенило: старый синтаксис, отказанный нам ещё Гомером, беспомощен и нелеп. Мне страшно захотелось выпустить слова из клетки фразы-периода и выкинуть это латинское старьё. Как и у всякого придурка, у этой фразы есть крепкая голова, живот, ноги и две плоские ступни. Так ещё можно разве что ходить, даже побежать, но тут же, запыхавшись, остановиться!.. А крыльев у неё не будет никогда.
Всё это прожужжал мне пропеллер, когда мы летели на высоте двухсот метров. Внизу дымил трубами Милан, а пропеллер всё гудел…
Ф. Т. Маринетти. Технический манифест футуристической литературы
Источник: Называть вещи своими именами:
Программные выступления мастеров западноевропейской литературы. – М.: Прогресс, 1986. – С. 163 –167.

Мабыть, к щербатому щедровиту (Т. Сергейцеву) и фатит. Поднимать здесь его «к уничтожению Украины» – уже занадта. Тем паче в моём загашнике и на других ЩЩ кое-что заточено.
А на посошок (этому) ишчо загляну в стишок-диалог («поэтов с Платоном»).
Разгуляюсь. Пританцовывая.
Строфы. Те 6, что перед последней (с «лётчиком»)

Из слова хлещет жизнь. И мы вернём природе
Всё то, что вы забрали у неё.
Мы рождены, чтоб создавать народы,
Вы – оставлять после себя жнивьё.

Мы вас не отрицаем. Мы совместно
Пойдём на крест. И много тех крестов.
Но кто без нас замесит это тесто
И испечёт основу всех основ?

Непримиримость гласных и согласных
Глупа. Но вместе им под силу речь.
Дать пальму первенства одним – опасно:
Концлагеря, санобработка, печь.

Над нами всеми есть великий повар.
И хлеб его имеет свой рецепт,
Известный всем. И нам не нужен сговор.
Мы умираем с маской на лице.

Гони философов из зрительного зала,
Хотят вещать – на сцену путь открыт.
Мы – лишь актёры. Но не театралы.
И принцип жизни нами не забыт.

Спектакль конечен. Есть последний выход.
И темнота кулис, исходное Ничто,
Всегда нас ждёт. Мы к ней давно привыкли.
Всё повторится. И опять пройдёт.

Поехали!? – Не знаю, как лучше: выборочно или последовательно.
Строфа первая (из этих). Хлещет Жизнь! Из живого Слова. Чего нет в «знаке» или в «термине». Символизм. Поэзия.
Мы (щедровиты – дарующие жизнь). Вы (они) – научники-рационалисты, загнавшие мышление внутрь своего эго. Вы пожинаете. Мы – рождаем. И не просто (абы што) – а целые народы. Мифотворцы!
Народы и миры (рейхи-райхи, от Reich).
Гммм… Как это – к проекту советскому («новая историческая общность») и собственно нацисткому (слегка от Гердера, через «общий дух», к «единому организму»)?
А что пожинали «пожинающие»?! – Видно, не только природу, но и народы. В пользу жалких «гражданских наций» и «нелюдей-индивидов».
Мы рождены, чтоб…
Угу! Марш авиаторов. Германа-Хайта. Который потом кто-то с****ил и слегка подрихтовал.

Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,
Преодолеть пространство и простор,
Нам разум дал стальные руки-крылья,
А вместо сердца – пламенный мотор.
Всё выше, и выше, и выше
Стремим мы полёт наших птиц,
И в каждом пропеллере дышит
Спокойствие наших границ.
Бросая ввысь свой аппарат послушный
Или творя невиданный полёт,
Мы сознаём, как крепнет флот воздушный,
Наш первый в мире пролетарский флот!

Так и в этом (пролетарском) попахивает излишним техницизмом. От футуро-фашистов. Так что «мы» и здесь могём поправить. К Жизни. Мы – такие! Сказку – в быль – запросто.
А мы и вас (?) не отрицаем. И на крест вместе пойдём-потащим…
В смысле?!  – На Смерть?! Во имя Нового мира? Вместе. В вальсе большой войны?
А и крестов тех – много. Невидимых. Каждый мир – спектакль. Конечный. За темнотой кулис – исходное Ничто (Абсолют, Самое Само).
Всё повторится и опять пройдёт…
Капитальная такая Метафизика. Где – в Ильенкова-Гераклита, где – в Дугина (шарлатана). Не без Хайдеггера, конечно. Про Лосева скромно промолчу.
А тесто будем месить Мы (или – всё-таки «вместе»?). Испекая основу основ.
Гммм… Или-таки (основа основ – Безосновное) – исходное Ничто?! А оное никем не печётся. Ну, тут надо бы уточнить. В Отца-Духа и Материю-Мать.
Непримиримость гласных и согласных глупа, а вот вместе, в мире-ладе… Речь! Опять привет Мартину (и не только).
Концлагеря, санобработка, печь (которая – крематорий Аушвица) – это издержки первенства либо одних «гласных», либо «согласных».
Понятно… Крематории – это к «гласным» (господам). Концлагеря – к «согласным» (рабам). Санобработки… Мабуть, к «либералам-научникам».
А это (с Поваром) мне во что-то (с бухты-барахты) попадает

Над нами всеми есть великий повар.
И хлеб его имеет свой рецепт,
Известный всем. И нам не нужен сговор.
Мы умираем с маской на лице.

Неужто Пригожин (повар Путина) аукается?! Ниии… Это – просто случайное совпадение. Великий повар – мабуть, Время. Хотя… Хлеб, по известному всем рецепту…
А сговор (типа жило-масонский) нам совсем ни к чему. Мы – искренни и бескорыстны. Правда, умираем с маской на лице. Поскольку – лишь актёры.
Как-то так.
А чтобы перескочить к следующему (к оставшимся «щедровитянам»), перекину ещё один мосток из статьи Т. С. А зачем жил ГП, вроде, как понятно. Если под тот-этот стиш.

{…многие люди, вовлеченные в методологическое движение, в этом совсем не разобрались, примкнули к движению либо в поисках интеллектуального развлечения, либо индивидуальной выгоды, то есть на сугубо неолиберальных, как теперь легко сказать, основаниях. Люди, которых ГП скорее всего мог бы назвать своими последними учениками, не приняли его наследия, не переняли школы. Они не повторили дело, начатое Зиновьевым, ГП, Мамардашвили и Грушиным. Коллективная мыследеятельность не стала делом «наследников», их жизнью. Их тоже было четверо – С. Попов, С. Наумов, Ю. Громыко и П. Щедровицкий. ГП сформулировал им свое философско-методологическое «завещание» осенью 1986 года, на организационно-деятельностной игре в Красноярске. «Перестройка» шла полным ходом, и, возможно, ГП уже было ясно, что он не успеет со своей социальной программой, предполагавшей существование страны в периоде хотя бы еще двадцати-тридцати лет (похож этим на Столыпина), за бешеными темпами разрушения государства. Речь в «завещании» шла о создании прикладных методологических служб, главным условием которого, рамкой было восстановление и реконструкция «большой» истории и своего места в ней. Ключом к этому был принцип, введенный ГП в самом начале его пути – всегда реконструировать «малую» историю – историю своего мышления. У бенефициаров этого его траста, «наследников» дело ограничилось несколькими дискуссиями. Возникла, в частности, тема «жизнедеятельности». С. Наумов вскоре эмигрировал в Индию, увлекшись своими экстрасенсорными способностями и экспериментами с животными, где впоследствии и умер (хотя, как теперь представляется, тему «жизнедеятельность» логичнее было бы раскрывать через анализ экономики и хозяйства). Ю. Громыко занялся получением ученой степени и ушел параллельно в православную идеологию (есть и такая). Дуэт-тандем С. Попова (он был ведущим в тандеме) и П. Щедровицкого продержался до 1989-го, породив ряд интересных и сегодня прикладных эпизодов, после чего распался – по инициативе С. Попова. Но уже в 1986-1989 гг. в совместных работах С. Попова и П. Щедровицкого была нерефлексивно заимствована либеральная идеология, не имеющая ничего общего с линией развития немецкой школы, заданной ГП. После разрыва 1989 года С. Попов и П. Щедровицкий взяли курс на использование методологического движения для создания своих малых частных предприятий. Любопытным элементом их дизайна стало в конечном счете требование личной преданности сотрудников и немыслимость какого-либо партнерства. Впоследствии Ю. Громыко верно подметил, что методологи проиграли перестройку экономистам.}

7-11.07.2023

Да. К «мы» и «вы» Тимофея. Чуть в ином прицеле их можно трактовать, как «русских» и «немцев» (пожинавших народы). Отринув напрочь прочих «англосаксов», как сущих «нищебродов-торгашей».