Александрийская библиотека

Может сниться глава фолианта,
Или буйная брага и хмель,
Разметали остатки таланта,
Точно логос среди пустомель?

Смысл кипит, выбираясь из пены,
И доносит, как песнь до людей,
Чарованьем рулады сирены,
Воплощение древних идей.

Словно эхо, пронзившее хоры,
Палимпсест древних слов без конца;
Сотрясает могучие горы,
Омертвевшие жалит сердца.

И влагает в грядущую эру,
Первообраз не явленных книг,
Насладись полновесною мерой
Мудрых истин, хранящих язык.

Наслоение знаков и литер,
Скроет в толще начало начал,
Что песец здесь соскреб или вытер,
Он примером другим завещал.

Только слово, короткое слово,
Самый ёмкий на свете сосуд,
Удержавшее зори былого,
В мгле кромешной людских пересуд.

Зрели мысли, и собраны в колос,
Обозрели края и пути,
И управили в праведный логос,
Наболевшее в каждой груди.

Чувства те, объяснить не умели,
Но надмирная с легкой руки,
Эта песня звучит с колыбели,
От начала любовной тоски.

И надзорно взирает в тотеме,
На порывы духовных забот;
Звук-дыханье, направленный теми,
Кто надежду тебе отдает.

И его человечье звучанье:
Необъятно, велико, легко;
Волю дай красоте колебанья,
Будет звук, будет сладость его.

И в поток, там, где неразбериха,
Он входил, за отчаянье лет,
И внушал неотступно и тихо,
Глыбам мертвым свой тайный завет.

Чтоб избегнуть людского влиянья,
Не одно не утратив звено,
Начертал на граните деянья,
Опустивши в архивы на дно.

И читаемо ныне в теченьях;
И желанья, в приливах полны,
Говорят письмена на каменьях,
Неразборчивым гласом волны.

Их возможно читают титаны,
И русалки подводных дворцов,
Это знают лишь те капитаны,
Что утратили страсти юнцов,

Так смолчи, подожди и послушай,
Дальний ветер несет из Аккад,
Письмена междуречья в созвучьях,
Клинописных гроздей аромат.

Если ты не желаешь забвенья,
Цепенящего древнюю твердь:
Точным словом продолжи движенье,
В вечном звуке борящего смерть.

Не забудь своё имя за краем,
В мире полном, как Бог, совершенств;
Для себя и для вас созидаем,
Мы преддверие вечных блаженств.

Пусть для тех добродетель терпенья,
Будет сладка, как собранный мед;
И движенье, песней рожденья,
Эту жизнь приумножит вперед.

Ход посланий, иероглиф убранства,
В Боге слова, какой никогда,
Не являлся на это пространство,
Не давался неправде суда.

Но да будет!.. Добудет он муку,
Ветхий грех убирая с людей,
Здесь слова приколочены к звуку,
В плоть креста заходящих гвоздей.

Дух святой, тут прибудет как пенье.
Свет да будет, не будет темно!
Так тебе предстоит возрожденье,
И бессмертье тебе суждено.

Омут годы – ещё не настали,
Но в предвечности строя, звено,
Появилось, средь призрачной дали,
Зазвенело ударясь о дно.

Стоит только изречь повеленья,
Духом святым и силою слов;
И дары принесут поклоненья:
Принимай же скорее волхвов.

Ладан с миррой прими для порядка,
Сохраняя священный огонь,
И в руках целый мир без остатка,
Крепко вбитый гвоздями в ладонь.

Но пока далеко до ответа,
Песни зорь говорят про дела,
Архаичной строфой и приметой,
На которую жизнь обрекла.

*

Паруса, паруса бесконечно,
С края света их будто зовут,
Неустанно, пленительно, вечно,
Финикийцы и греки плывут.

Слухи есть - мореходы из Крита,
Заходя на стоянку в Фарос,
Говорят, с кровью Аписа слита,
Кровь их пращуров дальних всерьёз.

От неё не избавится разом,
Память предков живет вопреки,
Воскрешаясь с пророческим гласом,
Заливаясь нектаром в стихи.

Где б по морю судьба не носила,
Вспомнить стоит большого труда,
Что же в устье оставили Нила,
Предки их, чтоб вернуться сюда?

Угадай за людской круговертью,
Видно жребий их в долях земных,
Им всё кажется ждет их бессмертье,
За углами пилонов цветных.

Только полис могучий и страстный,
Занимает, так скоро умы,
Что перечить и спорить напрасно,
Мудрым словом и златом казны.

Он всего заберёт без остатка,
Мощью стен и песком берегов,
Ты поймёшь, как нелепа нападка,
Человека на древних богов.

Не смотри цепким взглядом волчонка,
Посох твой не заменит венца,
Эта ревность – капризы ребенка,
Без внимания, к славе отца.

Это зависть к иным поколеньям,
Сотни лет, хоронящих уклад,
Поклоняемых мудрым веленьям,
Жизнь людскую пуская на лад.

Что ты скажешь в разумном посланье,
Довод, чей приведешь, как закон?
Первобытные спорят желанья,
С тем, что в списках создал Менефон.

Просмотри вереницы династий,
Охвати эти вехи теперь;
Вычленяя крупицами счастье,
В исступленье, впадая потерь.

Пусть научат тебя поколенья,
Род ведущих от древних богов,
Что: желанья, мечты, повеленья?
В чем отличье: деяний от слов?

Улови в предрассветном порыве,
Птицы вещей извечную грусть,
Что тревожит в бессмертном надрыве,
Всех, кто жил; заживёт ещё пусть.

Плотью призраков в вечном движеньи,
Тыщи унций, измысленных дел.
Содрогается твердь в напряженьи,
Вековечный объявши предел.

Кто там в этой пустыне вещает,
Средь седых и бескрайних песков;
И в подземные храмы вмещает,
И слова, и деянья веков?

Здесь нужна не лихая отвага,
А отзывчивость сердца во всём,
Чтоб ушедших кровавая влага,
Не пропала в песках нипочём.

Чтоб она прописалась картушем,
Мудрость знаний, оставив другим,
Попадая в сердца, а не уши,
К сановитым и просто нагим.

Тем, что век коротают в пустыне,
Скот пася, или камень кладут,
Всё записано в мире отныне,
Кто ушли, что за нами придут.

Чем их труд отразится навеки,
Чем закрепится в памяти след?
Это место теперь в человеке,
Застолбим до скончания лет.

Мы напишем историю мира,
Мудрость всю для грядущих идей,
Чтоб колеблясь движеньем эфира,
Осчастливить в потомках людей.

Пусть цветут златом колоса нивы,
Тучных стад принимая привет.
Обывателю, той перспективы,
В древнем мире приятнее нет.

Он меняет великое слово,
На тщету обещаний земных,
И хоронит, поэтому снова,
Златоустую мудрость немых.

Пусть провидчески ветер загонит,
Новых странников к пирсам в порту.
Обывателя это не склонит
И голов не умножит гурту.

Что им знать всемогущество чисел?
Что им рифма и музыки лад?
Бог и так над скотом их возвысил,
В утонченном блаженстве услад.

Пусть иссохнет мудрец над писаньем,
Выправляю людскую стезю,
К откровеньям его и исканьям,
Он судьбу не приложит свою.

Эти книги томят и дурачат,
Не сравнить с веселящим вином;
Оно мудростью много богаче,
Чем папируса свернутый ком.

Так, ценитель плебейского класса,
О трудах отзовется «писак»
Но номархи, народного гласа,
Не желают услышать никак.

И упрямо песцам назидают,
Сохранять сочиненья творцов,
И копируя, те умножают,
Славу мудрых, под сводом дворцов.

И несут паруса бесконечно,
Дар былого, грядущему долг.
Чтобы ныне, и присно, и вечно,
Искрой божьею смысл не умолк.

Чтобы стал он надежной порукой,
Дабы собраны солью земли,
Этим знаньям причастны, за мукой:
Стать богами в итоге смогли.

И открылись слова фолианта;
В вещем сне я прочел имена,
Чем-то тем, что сильнее таланта,
Что предвечней, чем все письмена.