Шибанов Л. П. Успеху издававшихся П. П. Шибановым

Шибанов Л.П. Успеху издававшихся П.П. Шибановым каталогов, установившейся за ними репутации по точности описания, много способствовал Лев Петрович Шибанов, младший и единственный его брат. Образованный, в высшей степени любознательный, начитанный, он был необыкновенно точен в работе по описанию книг. Ему почти всецело принадлежит период с 1890 по 1908 г.,— год его преждевременной кончины (он умер от воспаления легких). Сравните каталоги вне этого периода и вы увидите, какая огромная разница в качестве описания, на вид, быть может, и незаметная, ибо форма, однажды навсегда выработанная, была везде одинакова, но детали, заметные только для истинно занимающихся библиографией, драгоценные для восстановления верных дат и иных подробностей и отличающие точность библиографической работы, без сомнения, принадлежат только этому периоду. Проскальзывали хорошие каталоги и вне его, но они носили случайный характер. Лев Петрович, будучи всецело посвящен работе по описанию книг, ничем иным, кроме этого не отвлекаемый, уходил в это дело весь с головой. Это было-его любимым занятием; он священнодействовал, погружаясь в свою работу. Помимо окружавшего его целого арсенала всевозможных библиографических источников, много помогала его начитанность. Целая куча выписок из прочитанных им мемуаров, биографий, книг по истории литературы, масса старых и новых журналов были всегда у него под руками. Больше всего он прилагал усилий на открытие авторов или переводчиков у сочинений анонимных, на открытие псевдонимов, на установление места и года печати у книг, вышедших без обозначения таковых. И какая была ему радость, когда удавалось достигнуть этого! Он немедленно звал своего старшего брата, приглашая разделить его восторг. И они оба, как дети, готовы были прыгать от радости. Оба они были одинаково больные ненормальные люди, ушибленные книгою.

Старицын А.М. Совершенно особняком среди книжников стоял А.М. Старицын, один из лучших учеников Шибанова. Вся жизнь его была отличной от других книжников, от самого его появления среди них и до конца, и о нем, в заключение обозрения московского периода, следует сказать несколько слов. За ним не числилось ни одной из двух основных привилегий, способных развить привязанность к книге — ни наследственности в роде, ни прохождения учебы мальчиком у книжника. Сиделец табачной лавки в Каргополе, без всякого образования, он пристрастился к чтению настолько, и к чтению не жестоких романов, а серьезных книг из всевозможных областей знания, что ему душно стало сначала в Каргополе, а затем и в табачной лавке, и его потянуло соприкоснуться с книжным миром вплотную. Начав свою книжную деятельность со «стрелка», необыкновенно скромный, толковый и не в пример прочей братии «стрелков» не пьющий и даже не курящий, обладавший в тоже время большим пристрастием к старинным книгам, которые стремился изучить, он сразу обратил на себя внимание Шибанова, находившего, что такой сотрудник был бы настоящим кладом, если бы вступил в его дело. Но согласился Старицын не сразу. Будучи обуреваем жаждой свободы, как все «стрелки», он боялся закабалить себя в узкие рамки магазинного режима, связанного с обязательным в нем пребыванием в течение положенного времени. Выговаривая себе различные льготы, одним из главных условий преемлемости предложения Шибанова, он поставил следующее: да не возбранимо будет иной раз уйти из магазина и раньше положенного времени, если за ним придут его товарищи по... рыбной ловле, страсти его превыше всего, которую он не оставлял во всю свою жизнь. Он мог, с удочкой в руках, просиживать где-нибудь на пруду целые ночи напролет, нередко под проливным дождем, и являться утром на занятия как ни в чем не бывало. Все условия, продиктованные Старицыным, были приняты Шибановым безотговорочно,— так велико было желание познакомиться с ним поближе. И Шибанов не пожалел. Это был чрезвычайно интересный человек, необыкновенно любознательный и, что было всего трогательнее, предпочитавший старинную книгу всему остальному. Особенное влечение имел он к русским книгам XVIII столетия небольшого формата, в которых знал толк. Фолиантов он не любил и называл их «волюминозами» и «чугунными шляпами». Отойдя впоследствии от Шибанова, он занялся собственным делом, и надо было видеть, с какой любовью. Это был настоящий антикварий, признававший исключительно одни книжные редкости. Через его руки прошла интересная библиотека бывшего генерал-губернатора Москвы графа Закревского, состоявшая из книг XVIII столетия. А.М. Старицын подвизался и на каталожном поприще, и его каталоги, составленные тщательно и с любовью, счастливо отличались от других.

Расположение книг. В расположении книг в магазине антикварии, особенно петербургские, отдавали предпочтение общему алфавитному порядку по авторам. Система довольно непрактичная, но почему-то им полюбившаяся. Книги, при продаже ли, при размещении ли вновь поступавших, были в вечном движении и изнашивались на полках сами собой. Редко кто располагал по отделам. Но больше всего книги стояли на полках без всякой системы и все зиждилось на памяти продавца. А память у большинства русских книжников феноменальная; они знают свои запасы все по именам авторов и быстро подают любую требуемую книгу. Но горе было тому, кто пожелал бы получить книги по какому-либо определенному предмету, не будучи хорошо знаком с именами их авторов. Такому покупателю, обыкновенно, отвечали «нет» или настойчиво просили назвать авторов. Если вопрошающий мог припомнить какое-либо из нужных имен, он получал книгу; если же нет, ему настойчиво предлагали назвать имена, и покупателю оставалось одно — идти в библиотеку, наводить справки о существующей литературе по данному предмету, и тогда только, вооруженный библиографическими сведениями, он снова шел к тому самому книжнику, который только-что отказал ему во всем, и получал нужные книги. Эта черта русского книжника, твердо знающего бесчисленное количество авторов и незнающего, кто о чем написал, проходит красной нитью на всем протяжении обозреваемого периода.