Отделим зёрна от плевел. Лермонтов. Кн. 2. Часть18

Начало: Введение - http://stihi.ru/2024/06/10/1086


Граф А.Х. Бенкендорф – «утиратель слёзы несчастных»…
============================================
Часть 18


С п р а в к а   из   и н т е р н е т а:   Александр Христофорович Бенкендорф (23 июня 1782 – 11 сентября 1844) – русский государственный и военный деятель.

Но нам этого мало, чтобы разобраться в причинах возникновения у государственного сановника личной ненависти к поручику Лермонтову. И начнём мы с Вами, пожалуй, с личных – человеческих – качеств Александра Христофоровича, благо, есть у нас Записки барона (впоследствии графа) Модеста Андреевича Корфа (1800–1876), – русского государственного деятеля, историка и библиографа, одного из первых выпускников Царскосельского лицея, доверенного лица императора Николая I-го.

Признаться, мне Записки о графе А.Х. Бенкендорфе неожиданно оказались весьма интересны и чрезвычайно полезны: потому-как они лишь полностью подтвердили мои догадки, – и я не могу удержаться от удовольствия разделить свои впечатления с Вами:

Литмир – Электронная Библиотека > Корф Модест Андреевич > Записки > Стр.62


«Граф имел наружность совершенно немецкую; ловкий и предупредительный с дамами, он вместе и деловой и светский человек».

Впоследствии, по кончине уже графа, некрологическая статья о нём в наших газетах начиналась следующими словами: «В лице его Государь лишился верного и преданного слуги, отечество лишилось полезного и достойного сына, человечество – усердного поборника!» Все это, т. е. и чужие и свои вести, отчасти справедливы, но именно только отчасти. Вместо героя прямоты и праводушия, каким представлен здесь Бенкендорф, он, в сущности, был более отрицательно-добрым человеком, под именем которого совершалось, наряду со многим добром, и немало самоуправства и зла. Без знания дела, без охоты к занятиям, отличавшийся особенно беспамятством и вечною рассеянностью, которая многократно давала повод к разным анекдотам, очень забавным для слушателей или свидетелей, но отнюдь не для тех, кто бывал их жертвою, наконец, без меры преданный женщинам, он никогда не был ни деловым, ни дельным человеком и всегда являлся орудием лиц, его окружавших. Сидев с ним четыре года в Комитете министров и десять лет в Государственном Совете, я ни единожды не слышал его голоса ни по одному делу, хотя многие приходили от него самого, а другие должны были интересовать его лично.

Часто случалось, что он после заседания, в котором присутствовал от начала до конца, спрашивал меня, чем решено такое-то из внесённых им представлений, как бы его лица совсем тут и не было.
Однажды в Государственном Совете министр юстиции, граф Панин, произносил очень длинную речь. Когда она продолжалась уже с полчаса, Бенкендорф обернулся к соседу своему, графу Орлову, с восклицанием:

– Чёрт возьми! Вот так речь!
– Помилуй, братец, да разве ты не слышишь, что он полчаса говорит – против тебя!
– В самом деле? – отвечал Бенкендорф, который тут только понял, что речь Панина есть ответ и возражение на его представление.

Через пять минут, посмотрев на часы, он сказал: «Теперь прощай, мне пора идти к императору», – и оставил другим членам распутывать спор его с Паниным по их усмотрению.

Подобные анекдоты бывали с ним беспрестанно, и от этого он нередко вредил тем, кому имел намерение помочь, после сам не понимая, как случилось противное его видам и желанию. Должно ещё прибавить, что при очень приятных формах, при чем-то рыцарском в тоне и словах и при довольно живом светском разговоре он имел самое лишь поверхностное образование, ничему не учился, ничего не читал и даже никакой грамоты не знал порядочно, чему могут служить свидетельством все сохранившиеся французские и немецкие автографы его и его подпись на русских бумагах, в которой он только в самые последние годы своей жизни перестал – вероятно, по добросовестному намёку какого-либо приближённого – писаться «покорнейшей слуга».
Верным и преданным слугою своему царю Бенкендорф был, конечно, в полном и высшем смысле слова и преднамеренно не делал никому зла; но полезным он мог быть только в той степени, в какой сие соответствовало видам и внушениям окружавших его, ибо личной воли имел он не более, чем дарования или высших взглядов. Словом, как он был человек более отрицательно-добрый, так и польза от него была исключительно отрицательная: та, что место, облеченное такою огромною властью, занимал он, с парализировавшею его апатиею, а не другой кто, не только менее его добрый, но и просто стремившийся действовать и отличиться. Имя его, правда, стояло всегда во главе всех промышленных и спекулятивных предприятий той же эпохи; он был директором всех возможных акционерных компаний и учредителем многих из них; и всё это делалось не по влечению к славе, не по одному желанию общего добра, а более от того, что все спекуляторы, все общества сами обращались преимущественно к графу, для приобретения себе в нём сильного покровителя. В жизни своей он много раз значительно обогащался, потом опять расточал все приобретённое и при конце дней оставил дела свои в самом жалком положении.

Между тем, нет сомнения, что лет двенадцать или более граф Бенкендорф был одним из людей, наиболее любимых императором Николаем, не только по привычке, но и по уважению в нём, при всех слабостях, чувств неограниченно преданного, истинного джентльмена, кроткого и ровного характера, всегда искавшего более умягчать, нежели раздражать пыл своего монарха. Справедливо и то, что во время болезни его в 1837 году император Николай проводил у его постели целые часы и плакал над ним, как над другом и братом. В упомянутой выше некрологической статье наших газет, напечатанной, разумеется, не иначе, как с высочайшего разрешения, сказано, что в одно из таких посещений государь произнёс перед окружавшими его следующие достопамятные слова: «В течение 11 лет он ни с кем меня не поссорил, а со многими примирил».
Справедливо, наконец, и то, что в эту болезнь лица всех сословий толпились в его доме и вокруг него, и если бы Бенкендорф умер в это время, то смерть его была бы народным событием: до такой степени он пользовался тогда общею популярностью благодаря своему добродушию и тому, что на его посту не делать зла значило уже делать добро. Но с тех пор он пережил себя. Несколько самоуправных действий, в которые Бенкендорф был вовлечён своими подчинёнными и которыми он компрометировал отчасти самого государя, сильно поколебали прежнюю доверенность, и царская к нему милость стала постепенно охлаждаться, даже переходить почти в равнодушие, прикрытое, впрочем, до конца внешними формами прежней приязни. С тем вместе стала угасать и популярность Бенкендорфа, и в городе гласно заговорили, что он очень нетвёрд на своём месте, что ему худо при дворе, что ему выбран уже преемник и проч. При всем том, когда в апреле 1844 года, изнурённый новою жестокою болезнью, он отправился на заграничные воды, государь в щедрости своей пожаловал ему на эту поездку 500 000 руб. серебром. Но дела его были так расстроены, что он повез с собою едва 5000 руб., а прочее принужден был оставить в Петербурге, для покрытия, по крайней мере, самых вопиющих долгов.

Считаю долгом заметить здесь, что отношения ко мне графа были всегда самые приязненные, и между нами не случилось ни одной неприятности; следственно, в этом очерке его портрета я руководствуюсь не каким-либо предубеждением против него, а одним голосом истины, может быть, даже ещё с некоторым послаблением в его пользу.

Император Александр II написал: «Всё это преувеличено до крайности и злостная клевета».

(Конец цитирования)


Есть, как видим, и несколько другие мнения о личности Александра Христофоровича. Объективности ради ознакомимся (выборочно) с текстом Предисловия к публикации «Бенкендорф А. Х. Воспоминания. 1802–1837 / Публ. М. В. Сидоровой и А. А. Литвина; Пер. с фр. О. В. Маринина. – М.: Рос. фонд культуры; Студия «ТРИТЭ»; Рос. Архив, 2012. – 760 c. – (Рос. архив). https://feb-web.ru/feb/rosarc/ben/ben-001-.htm :

«П р е д и с л о в и е

Есть в нашей истории персонажи, к которым ещё с середины XIX столетия приклеились определённые ярлыки. К числу таких персонажей относится граф Александр Христофорович Бенкендорф. Со школьной скамьи нам внушалось, что был он гонителем и притеснителем Пушкина, душителем всего свободолюбивого, имел жестокий нрав, хитрый и лукавый характер. Его биография всегда начиналась с 3 июля 1826 года, даты подписания указа о создании III Отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии. И мало кто задумывался над тем, что было тогда Александру Христофоровичу уже 45 лет, и половина жизни была в прошлом. В этой прошлой жизни был известен другой Бенкендорф – боевой генерал, заслуживший многие свои награды не очередным пятилетием «беспорочной службы», а смелостью и мужеством, проявленными им в военных кампаниях первой трети XIX века. В войну 1812 года он был одним из первых партизанских командиров, прикрывавших отход нашей армии, и первым комендантом освобождённой Москвы. В 1813–1814 годах Бенкендорф отличился в Бельгии, взял Бреду и Амстердам, трижды получил золотое оружие и до сих пор является почётным гражданином голландской столицы.

С воцарением Николая I начался период стремительного карьерного взлёта Бенкендорфа. В известный день 14 декабря 1825 года он почти неотлучно находился при молодом царе. Их связывала давняя дружба, общие мысли и чувства, которые оба испытывали в отношении переустройства расшатавшегося государственного механизма, в отношении службы и порядка в государстве. Николай Павлович умел дружить, а Бенкендорф за оказанное доверие был бесконечно благодарен и предан. Тем более что он всегда искренне считал, что служить государю значит служить Отечеству. Недаром ранним утром 14 декабря Николай Павлович обратился именно к Бенкендорфу со словами:
 
«Сегодня вечером, может быть, нас обоих не будет более на свете, но, по крайней мере, мы умрём, исполнив наш долг».

Исполнял он свой долг и будучи членом Следственного комитета по делу декабристов, вынужденный допрашивать и судить многих своих близких друзей и сослуживцев. Кстати, все декабристы отмечали порядочность и «добросердечие» Бенкендорфа на следствии. Его вопросы были всегда кратки и по существу, а спокойный и благожелательный тон располагал к беседе. Возглавивший впоследствии III Отделение, учреждение, которое ведало судьбами осуждённых декабристов, Бенкендорф неоднократно обращался к императору с просьбой о смягчении их участи, обращал внимание на их тяжёлое положение, их здоровье, их нужды. В его канцелярии сохранилось огромное количество просьб родственников декабристов, которые в большинстве своём имели положительный результат. Многие декабристы в своих воспоминаниях отмечали доброту и сердоболие шефа жандармов.

Следует отметить, что для значительной части населения в условиях произвола бюрократии всех рангов, когда для рядового гражданина прибегнуть к помощи закона было практически невозможно, III отделение действительно выглядело тем органом высочайшей опеки подданных, каким мыслил его Николай Павлович. И легенда о платке, который император вручил Бенкендорфу, чтобы утирать слёзы несчастных, в качестве инструкции для высшей полиции, возникла не на пустом месте. Просьбы и жалобы по самым разным вопросам, вплоть до бытовых, сохранившиеся в архиве III отделения, свидетельствуют, что многие искали защиты от несправедливости именно там.

Говоря о политической полиции, всегда надо помнить, что её функции и задачи менялись в зависимости от политической обстановки и расстановки политических сил. К концу николаевского царствования необходимость реформ назрела, пути власти и общества разошлись, а «народный дух, – отмечало III отделение, – в России с каждым годом более стремится к обеспечению и расширению гражданских прав, к зависимому от оного развитию материальных сил народа и к распространению круга умственной его деятельности на современных либеральных основаниях». Мелочная жандармская опека, стремление решить все дела государства при помощи полиции стали казаться обществу неприемлемыми. Полиция стала сталкиваться с растущим и увеличивающимся год от года оппозиционным и революционным движением, бороться с которым приходилось всё труднее. Именно в это время с явной подачи А.И. Герцена, образ Бенкендорфа стал превращаться в «популяризованную идею» холодного, беспощадного гонителя и притеснителя.

Ни Николай Павлович, ни Бенкендорф не увидели тех трудностей, с которыми пришлось бороться их преемникам. Единственным ярким проявлением свободомыслия в их время была литература, за которой бдительно наблюдало государево «всевидящее око». Разрешение на открытие журналов, их запрещение, надзор за редакторами и авторами, цензура альманахов, газет, драматических сочинений – всё это входило в функции III отделения. Бенкендорфу была поручена и «царская опека» над А.С. Пушкиным. Десять лет первый поэт России и первый её жандарм были тесно связаны друг с другом, 90 писем они написали друг другу за это время. Безусловно, письма написаны не по большой дружбе, а по необходимости, по царскому «повелению» со всеми светскими приличиями и этикетными уверениями «в глубочайшем почтении и совершенной преданности». Письма Бенкендорфа терпимы, корректны, точны, деловые, упрекающие. По справедливому замечанию одного современного исследователя, Бенкендорф в деле ограничения свободы своего подопечного никогда не проявлял собственной инициативы, а делал только то, что обязан был делать по службе: запрещал то, что было безусловно нельзя, а всё остальное позволял или не замечал. Аналогичная ситуация складывалась с М.Ю. Лермонтовым, А.А. Дельвигом – в этих историях много ещё не выясненных моментов. Однако, именно Бенкендорф помогал Н.В. Гоголю, рекомендовал к публикации «Капитуляцию Парижа» государственного преступника М.Ф. Орлова, участвовал в судьбе старинного сослуживца и приятеля П.Я. Чаадаева. Ещё в 1830-е годы Н.А. Полевой отмечал «странное противоречие» в поступках шефа жандармов А.Х. Бенкендорфа и министра народного просвещения С.С. Уварова: «Тот, кто по назначению мог преследовать литератора, всячески облегчал его и старался вывести из опалы, тогда как другой, по званию своему покровитель и защитник всех литераторов, играл роль инквизитора».

Многие современники обвиняли Бенкендорфа в лени, поверхностном образовании, неумении вести дела. Сидя на заседаниях Госсовета, Комитета министров, многочисленных комитетов и комиссий, членом которых он являлся, Бенкендорф скучал, слушал рассеянно, не мог вникнуть в суть рассматриваемых дел. Мысли его были заняты совершенно иными, более важными вопросами. «Зная обязанности графа, простительно ему было не входить в распоряжение управления, он должен был подробно знать всё, что вчера говорилось и делалось во всей России», – вспоминал сослуживец Бенкендорфа.

Но практически все современники, даже язвительный М.А. Корф, отмечали доброе сердце Бенкендорфа, его мягкость, незлобивость, отсутствие мстительности, и самое главное, способность умягчать вспыльчивого императора. Сколько раз дружеский, спокойный, шутливый голос шефа жандармов советовал государю «не ужесточать», «не устрашать», «не озлоблять» общество. Николай очень ценил это качество своего друга, и после смерти Бенкендорфа велел внести в некролог следующие слова: «Он меня ни с кем не поссорил, но со многими примирил!».

А.Х. Бенкендорф умер 11 сентября 1844 года на пароходе «Геркулес», по пути из Амстердама в Ревель, на широте о. Даго, неподалёку от своей любимой усадьбы «Фалль». Здесь же он и был похоронен, на выбранном им самим месте, одном из самых красивых в усадебном парке».

(Конец цитирования)


Итак, граф Бенкендорф скончался в 1844-м году: спустя три года после убийства Лермонтова. Но если Вы внимательно знакомились с мнением М.А. Корфа, то, вероятно, обратили внимание на следующие его слова: «…Но с тех пор он пережил себя. Несколько самоуправных действий, в которые Бенкендорф был вовлечён своими подчинёнными и которыми он компрометировал отчасти самого государя, сильно поколебали прежнюю доверенность, и царская к нему милость стала постепенно охлаждаться, даже переходить почти в равнодушие, прикрытое, впрочем, до конца внешними формами прежней приязни».

Судя по тексту М.А. Корфа, начиная с 1837-года, положение Александра Христофоровича при дворе заметно пошатнулось. И поскольку «царская к нему милость стала постепенно охлаждаться, даже переходить почти в равнодушие», естественно предположить, что граф всячески старался удержать ускользающее влияние на Государя, и ко многому происходящему относился уже не столь спокойно, – ибо любая неприятность, любой просчёт, недочёт или ошибка неумолимо отдаляли от него царскую милость и прежнее доверие. Это било по самолюбию и заставляло особенно ревностно относиться даже к тому, на что ранее он бы снисходительно не обратил внимания. Поэтому и не удивительно, что жалоба поручика Лермонтова на злоупотребление служебным положением со стороны Бенкендорфа, поданная на имя Великого Князя Михаила Павловича… – графа взбесила до ненависти, обязывающей непременно «поставить на место» этого «неблагодарного»… Впрочем, нам точно не известно, какими именно неблагозвучными эпитетами награждал его Светлость 58-летний граф Александр Христофорович Бенкендорф 26-летнего дворянина поручика Лермонтова… Оно и понятно: стоит хоть раз кому-то «дать спуску» – так и всем захочется. А престиж и уважение… и без того с каждым днём тают прямо на глазах. Вон уже и в городе, не скрываясь, заговорили, что он очень «нетвёрд на своём месте, что ему худо при дворе, что ему выбран уже преемник» и прочее...

Да, конечно: поставьте себя на место Александра Христофоровича… – каково? Посудите сами... – …впрочем, с этого места, как говорится – поподробнее. Но до текста непосредственно самой лермонтовской жалобы на шефа жандармов …мы с Вами «доберёмся» ещё не скоро… Так-что – терпение, господа!..


Продолжение:
Часть 19. «Вы, жадною толпой стоящие у трона…»
http://stihi.ru/2024/03/17/5170


Вернуться:
Часть 17. Почему шеф жандармов граф А.Х. Бенкендорф
возненавидел поручика М.Ю. Лермонтова
http://stihi.ru/2024/03/16/2119