Петушатники
Малая Успенка -- деревня из двух улиц: одна улица за речкой, другая перед речкой, а меж ними вольготно разлёгся широкий и ровный, как стол, луг. Луг сенокосный; окромя ненужного бурьяна бывает что на нём и добрая травка произрастает, косят её на сенцо те, кто ещё держит коровку да прочую живность. Деревенские улицы официального названия не имеют, а ведь могли бы, так как ещё исстари одна зовётся улицей Заречною, а другая Залозьем, избам же просто присвоили номера. Номерных знаков, табличек то-бишь, не дали: малюйте сами -- небось, кисть да немного краски найдётся у каждого, а коль нету -- сосед одолжит, не поскупится ежели. Малевали: кто чёрной по серому, кто красной по жёлтому, кто синей по синему... Шрифт вольный, размер тоже. У одного цифирку и в лупу не разглядеть, а у иного она в сажень высотою -- за версту видно, а у кого ещё и с картинкой. К примеру, у бабы Саши на заборе ниже цифры сорок семь нарисовано нечто паукообразное в чёрном квадрате... А что -- загадочно и модно. Завидуй, Казимир! Одно плохо: любоваться бабушкиным шедевром некому; мало нынче в деревне люду, можно сказать совсем нету, ну а те, что есть... Много и долго можно повествовать о проблемах, радостях-горестях, интересных и порой странных особенностях жизни людей за асфальтом, но об этом столько писано-переписано... Словом, здесь, в Малой Успенке, всё как и во всех селеньях западной Руси: холодно зимою, тепло летом, а осенью... Вот вам приходилось наблюдать, как готовятся к отлёту ласточки, в какие "многолюдные" сообщества собираются? Нет? Жаль. И на проводах сидят касатушки, и на телевизионных антенах, и на верёвках, на коих бабоньки бельишко сушат... По сотне душ сидят, а то и поболе, что чёрные прищепки. И гомонят, гомонят... А потом вдруг сорвутся и над деревней кружат, кружат... Значит, не приходилось. Жаль, жаль!.. А вот мы, деревенские, видим. И слышим. Каждую осень. И бывший школьный учитель Тихон Афанасьич Белкин с Заречной видит и слышит, и вчерашний тракторист Федосей Кузьмич Лопухов с Залозья... По восемьдесят "с копейками" им. Много? Ну, это с какого боку глянуть. Конечно не молодцы; вся жизнь в деревне, вся жизнь в труде, а ещё бодренькие, а ещё шебуршатся, не сдаются. А иначе никак: не будешь шевелиться, закиснешь враз. У Тихона Афанасьичаи его жёнки Марьи Петровны и коровка имеется, и курочки, и гусятки, и... Словом, всё у них нормально, детки наведываются, внуки-правнуки, чего ещё надо... У Федосея Кузьмича с его несравненной Пелагеей Васильевной тоже всё "ладушки", тоже справненько, и у них хозяйство немалое: почти три десятка кур, две цесарки, две козы -- Лиля и Фифа и хитрый козёл Бубен. Вот уж дейтвительно козёл -- гад, изподтишка ударить норовит, и бьёт-то как; ладно бы под задницу, так нет, он выше целит, в поясницу стукнуть норовит... За дурной характер из него и впрямь бы бубен сделать, да козочкам без него никак, а старикам да внукам -- без молочка. Терпят. Часто у стариков возникают разговоры "за жизнь". К примеру, вчера перед сном, у четы Лопуховых произошёл такой диалог: "Федосей, как думаешь, сколько ещё лет отведено мне? -- спросила супруга" -- "До конца жизни, -- последовал ответ" -- "Чьей жизни?" -- "Твоей, не моей же..." -- "Дурак, паяц!" -- "Сама такая." И уснули. Иной раз Кузьмича даже муза посещает. К примеру, не далее, как вчера он выдал: "В огороде невзначай вырос сочный молочай." Приврал он; в огороде у них пырей вырос, а молочай он "присобачил" так -- рифмы ради. Белкины же, перед тем, как впасть в объятья морфея, о музыке говорят, о живописи, литературе, но и у них скандалы случаются. Да вот, совсем недавно, они спорили, кому, герою какого романа принадлежат слова: Тварь ли я дрожащая, или право имею?" Тихон Афанасьич утверждает, что это Раскольников Достоевского, Марья Петровна упирает на Алёшу Карамазова, хотя этот герой совсем из другой "оперы" Не переубедил! Женщина -- поди, сыщи упрямей...Ко всему прочему Тихон Афанасьич и Федосей Кузьмич заядлые петушатники. Нет, петушиных боёв они не устраивают, у них "болячка" иного диагноза -- они соревнуются чей петух голосистей, и каждый старается обзавестись таким горластым, таким певучим, чтоб его соперник однажды услышал и, открыв от изумленья рот, только и сказал: "Ух, ты! Вот это да-а!" Каких только пород у них не перебывало: и первомайская, и юрловская, и загорская, и ливенская... Остановились на ливенской. Может оттого, что звучит музыкально: "Ливенка" -- это ж гармошка!
Выйдут утром раненько Тихон и Федосей на луг, ( будем их по простецки величать -- по именам) уморятся от косьбы (литовками косят, по старинке; от бензокосилок у них головы болят), присядут и давай про петухов! Казалось бы, ну что интересного можно рассказать про эту, ну совсем не диковинную птицу: да, красив, да, певуч -- вот и все его достоинства. Они же могут говорить о петухах часами. Зачинает Федосей:
-- А вот мой Цезарь курей разнимает, когда тем подраться вздумается: как даст одной, да как наддаст другой! Мигом успокаивает.
-- И мой Боян за порядками следит строго... А поёт как! И звонче твоего и веселее... -- отвечает Тихон.
-- Зато мой тянет дольше, -- выкладывает свой козырь Федосей.
-- Хм, дольше... Вот сколь раз за минуту он может прокричать?
-- Я не считал.
-- Он не считал... А вот я посчитал: мой тринадцать раз пропел, а твой только девять... вчера считал... перед ролуднем.
-- Ну ты и зануда! -- серчает Федосей. -- Брешешь ведь...
-- Значит, брешу, значит, не веришь?
-- Не верю!
Дальше следует такой диалог: " А давай поспорим!" -- "Давай." "А на что спорим?" -- "Тишка, ты что, с луны упал! Запамятовал, на что у нас спорить принято?" -- "Так я же не потребляющий..." -- "А ты и не выиграешь, а коль выиграешь -- на растирку пустишь."
Утро. Раннее утро, росное, про которое говорят "волшебное, колдовское. Того и гляди, из тумана выплывет нечто и тогда... Представить боязно, что случится тогда! Рассвет едва брезжит. Прохладно.Неумолчен соловьиный грай, чиликает иная птичья мелкота, голосят петухи...
Спорщики на месте. Федосей вынул из-за пазухи тетрадку в косую линейку, Тихон извлёк из кармана блокнотик и секундомер. Прищурясь, Федосей поглядел в тетрадку, улыбнулся:
-- Школьная ишо... моя... чернилом писана.
-- Не чернилом, а чернилами, -- поправляет его Тихон.
-- Да какая разница...
-- Большая. Ладно, потом объясню... Федосей, а ты зачем вчера, когда уже смерклось, на акацию лазал?
-- Хто, я? -- удивлённо восклицает тот. -- Никуды я не лазил... Привиделось табе...
-- Я же видел.
-- А-а, на акацию, -- "вспомнил" Федосей, -- Так это... я за цесаркой лазил... Взлетела, дурёха, а назад никак -- испужалась чегой-то... Пришлось сымать... А ты чего подумал?
-- Да так, ничего... Каким-то дурным голосом она пропела...
-- Ага. Я и сам удивился... испужался аж!
Порозовел туман, скоро и солнышко покажется. Петушиный концерт в самом разгаре и не разобрать чей кричит и откуда. Но это только несведущему кажется так; Тихон и Федосей своих "вычисляют" моментально. Однако пора включать хронометр... На старт... Поехали! То один спорщик сделает пометку, то другой, то оба разом... Первые полминуты певуны шли вровень, как говорится, ноздря в ноздрю, но вот солист из Заречной начал сдавать, а залозненский знай наяривает; да так громко, да так чисто... Никогда так не пел! И вдруг, к исходу минуты вместо "Ку-ка-ре-ку!" с Федосеева подворья приплыло: "Виновата ли я, что люблю, виновата ли я, что мой голос дрожал, когда пела я песню ему..."
-- А это что?! -- изумился Тихон.
-- Дык это... -- смешался Федосей, -- это курочка подпевает, любимка его...
А потом грянуло "Эскадрон моих мыслей шальных..." и снова: "Ку-ка-ре-куууу!" -- на тех же тонах, с той же частотой и громкостью... Затем там что-то клацнуло, хрюкнуло, будто кто-то поперхнулся и смолкло.
-- Ай-яй-яй! Ох, Федос, дать бы тебе по шее. Обмануть хотел, через динамик запись пустил... Мудрец однако! -- погрозил пальцем Тихон.
-- Прости, Тиш, бес попутал... -- смешался Федосей. -- Идея-то моя, а, как говорится, воплотил её в жизнь Женька, внук мой... Он и на акацию лазил и громкий говоритель закреплял... Тьфу, ты! Старый болван: и сам согрешил, и ребёнка во грех ввёл! А тут Пелагея... Я же показал ей на какую кнопку нужно было надавить, а к каким и прикасаться не следует, да разве послухает... Эх! Вот дурная! Всё испортила... Прости, Тихон!
-- Ладно, довольно плакаться: что сделано то сделано. В общем, проиграл ты, Федосей -- с тебя бутылка, -- молвил Тихон, лапищей хлопнув друга по спине. -- Хех, эскадрон моих мыслей шальных... Хех!
Конечно же дома Федосей попенял "своей":
-- Ну зачем ты трогала кнопки, которые я не велел трогать, ну зачем! Теперь беги к Ахремчихе за бутылкой...-- Махнул рукой в отчаяньи: -- Ничего сурьёзного доверить нельзя, ни-че-го!.. Цезаря-то хоть выпусти из подвала, а то он там околеет от холода да от скуки, а я покошу пойду, пока роска держится.
Владимир ХОТИН
03. 09. 2021
Свидетельство о публикации №124031505287