Аленький цветочек. Парафраз сказки Аксакова С. Т

Жил в неким царстве - государстве
Купец богатый, а добра
В его дому, каменьев разных,
Шкур соболиных, серебра

Не сосчитать, как ни старайся.
Но всё ж первее для него,
Мерилом знатности и счастья
Три дочки были. Оттого

Любил их баловать заморским
Подарком и домой всегда
Гостинцев привозил изрядно.
Вот потому стряслась беда.

Красавицы все дочки, будто
С картины писаны. Купец
Любил их пуще своей жизни,
Знать, от того, что был вдовец.

Но дочь меньшую привечал всё ж
Сильнее прочих дочерей,
Она, как будто бы на малость
Была с ним ласковей, добрей.

Вот собрался раз по делам он
Своим торговым за моря,
За тридевять земель далёких
И говорит тут дочерям:

«Ну, доченьки мои любезны,
Мои пригожие, что вам
Привезть из дальнего заморья?
Диковин разных много там.

На долго ль, коротко ль уеду
Не ведаю, там как Бог даст,
А вам наказываю смирно
Здесь жить и честно. Вот весь сказ.

Гостинцев разных навезу вам,
Каких желает лишь душа.
Даю я сроку вам подумать
Об этом, доченьки, три дня».

Ломали голову сестрицы
Три ночи долгие, три дня.
Пришли к родителю и старшей
Он говорит: «Ну, для тебя

Чего привезть из стран заморских?»
Дочь старшая тотчас поклон
С учтивостью отвесив в ноги,
Так говорит отцу: «Я, вон,

Слыхала золотой венец есть,
Камениев на нём полно
И ярким светом озаряют
Окрест всё, даж когда темно.

Не привози парчи заморской,
Мехов из чёрных соболей,
Ни жемчугов драгих бурмицких.
Венец мне золотой ценней».

Задумавшись лишь на минуту,
Ответил дочери купец:
«Хоть это будет и не просто,
Я привезу тебе венец.

За морем знаю человека,
Который может всё достать.
У королевишны заморской
Его смогу я сторговать.

Хоть спрятан за семью дверями
В кладовой каменной горы,
Да за немецкими замками -
Преград нет для моей казны!»

Дочь средняя вперёд выходит,
Отцу с поклоном говорит:
«Родимый батюшка, не нужен
Венец мне, что в ночи горит,

Не привози парчи заморской,
Мехов из чёрных соболей,
Ни жемчугов драгих бурмицких.
Хочу я то, что мне ценней.

Слыхала, есть в краях заморских
Вещица, краше её нет,
То дар подземный гор восточных -
Хрустальный дивный тувалет.

Чтобы, глядясь в него, могла я
Узреть всегда свою красу,
Чтоб в нём не старилась, младела
Лицом лишь я час от часу».

Купец честной, подумав малость,
Такие говорит слова:
«Что ж, дочка милая, могу я
Тебе сказать без хвастовства,

Хрустальный тувалет достану,
Хотя задача непроста.
Слыхал я за семью дверями
Диковина та заперта

В горе, что саженей на триста
Торчит, как перст посредь земли,
Вкруг воинов в дозоре тыща,
Чтоб покуситься не смогли

На чудный дар земли персидской.
А ключ от тех замков, дверей
На поясе младой принцессы
Красы неписанной. Но к ней

Подходец знаю я. За морем
Есть человечек, что достать
Всё может, коль мошна тугая.
Смогу гостинец сторговать.

Потяжелей твоя работа
От сестриной и хоть сложны
Те будут поиски, а всё же
Преград нет для моей казны!»

Тут дочь меньшая поклонилась
Купчине в ноги, говорит:
«Мой государь, отец родимый -
Венец, что ночью свет дарит,

Да чудный тувалет хрустальный,
Парчи златой иль соболей
Сибирских чёрных, ожерелий
Из жемчугов душе моей

Не надобно. Хочу я только
Цветочек аленький, его
На целом белом свете краше
Нет для хотенья моего».

Тут призадумался надолго
Купец и дочери своей
Так говорит: «Ну, задала ты
Работу, что всех тяжелей.

Как же найти то, что не знаешь
И как понять, что краше нет
Цветочка для твово хотенья? 
Что ж, обойду весь белый свет,               

Стараться буду, на гостинце
Уж не взыщи, коль что не так.
Господь-радетель не оставит,
Не даст пропасть мне за пятак».

Стал собираться в путь-дорожку
И отбыл в дальние края.
Не скоро делается дело,
У сказочки тропа своя.

Так долго ль, коротко ли ездил
Честной купец вам не скажу,
Перечислять все королевства -
Не хватит долго терпежу.

Он отыскал венец с камнями,
От коих ночь, как день светла,
И дивный тувалет хрустальный,
В котором красота могла

Не убывать, а прибавляться.
Не может только лишь найти
Гостинец для меньшой, любимой
Дочурки. Тут его пути

Пересеклись с лихим народом:
Напал безвестный басурман,
То ли турецкий, то ль индийский,
Купца разграблен караван.

Бежит он, бросивши прислугу,
Бежит в дремучие леса:
«Пусть лучше звери растерзают,
Чем выколят мои глаза

Поганые, чем век свой буду
Я доживать в чужом плену,
В неволе». Бродит он по лесу,
Уходит дальше в глубину.

Но вот деревья расступились,
Кусты раздвинулись, глядит
Сияет зарево чудное,
Пред ним как будто лес горит.

И тишина: ни рёв звериный,
И ни шипения гадюк,
Ни крик совы не раздаётся,
Ровно всё вымерло вокруг.

Что ж, двум смертям не быть на свете,
Ну, а одной не миновать.
Перекрестился, тихо молвил:
«Храни мя божья благодать».

Пошёл вперёд: пред ним поляна,
Посредь её стоит чертог,
Весь в золоте и самоцветах.
Купец ступает на порог.

Все окна в доме, его двери
Растворены, мол, заходи,
Играет музыка, фонтаны
Несут прохладные струи.

Дороги мрамор белоснежный
Ведёт безмолвно во дворец,
Хрусталь повсюду, кость слоновья.
Дивится роскоши купец.

Но вдвое больше поражает,
Что нет прислуги. Хорошо б
Перекусить сейчас с дороги,
А то два дня не ел ещё.

И лишь подумал так, как тут же
Стол вырос, как из-под земли,
На нём закуски, угощенья
Как по команде проросли.

В посуде золотой все яства,
Каких ни разу не едал,
Кувшин хрустальный вин заморских
Сам наполнял вином бокал.

Сел он за стол и без сумленья
Наелся скоро досыта,
Потом поднялся, поклонился.
Кругом такая красота.

Сказать спасибо захотелось
За хлеб за соль, но вот кому?
И не успел он оглянуться,
Как стол исчез. Чудно ему,

Дивуется такому чуду
Купец и дальше держит путь,
Прошёл по залам, притомился:
«Сейчас не худо бы всхрапнуть».

И лишь подумал он про это -
Стоит резная уж кровать
Из чиста золота, на ножках
Хрустальных. Чудо, что сказать.

А полог с серебра, поверху
Расшит шелками с бахромой
И кисти жемчугом играют,
Пуховики лежат горой,

А пух лебяжий, мягкий-мягкий.
Купец ложится на кровать,
Задёргивает нежный полог
И начинает засыпать.

«Ах, кабы дом сейчас приснился,
Да дочек  увидать во сне»…
Сказал, заснул и очутился
В своей родимой стороне.

Когда ж проснулся, солнце было
Уже над кромкою ветвей.
Купец опомниться не может:
Во сне он видел дочерей

Своих любезных и пригожих,
И старшие так веселы,
Благословления отцова
Не ждут. Давно уж завели

Богатых женихов и замуж
Готовы выйти поскорей,
А дочка младшая печальна,
От батюшки всё нет вестей.

Купец взгрустнул и в сад дворцовый
Решил пройтися погулять,
Чтобы диковинных растений
Цветочный аромат вдыхать.

Любуется, как на деревьях
Плоды румяные висят,
Лишь только слюнки нагоняют
И сами в рот попасть хотят.

Невиданные ране птицы
Порхают где-то в вышине
И песни райские щебечут
В своей суетной толкотне.

Ходил купец, а много ль, мало ль
Неведомо. Вдруг видит он,
Что на пригорочке зелёном
Цветёт цветок, как дивный сон

И цвету алого, красы же
Невиданной, не передать!
Как говорится, слов не хватит,
Пером ни в жисть не описать.

Перехватило дух, подходит
Он тут же к этому цветку,
А запах от него исходит
Под стать речному ветерку.

Мгновенно руки затряслися
И вскрикнул радостно купец:
«Вот этот аленький цветочек,
Нашёл тебя я, наконец.

Такого краше нет на свете,
Его просила дочь моя!»
Сорвал он аленький цветочек
И тут же вздрогнула земля,

Блеснула молния, ударил
Гром, будто отворилась дверь
Из преисподней, появился
Перед купцом ужасный зверь.

«Что ты наделал, как посмел ты
В моём саду сорвать цветок,
Цветок любимый, заповедный?
Бесценен каждый лепесток.

Его хранил я, как зеницу,
Зеницу ока моего
И им одним лишь утешался
Я днями глядючи. Его

Сорвав, лишил навеки вечны
Утехи жизни. Я ж тебя
Принял, как гостя дорогого
И званого, а ты меня

Так за добро моё и ласку
Благодаришь, за мой приют.
О, знай же, горькую ты участь
Себе избрал, тебя убьют».

Глядит купец, дрожа от страха,
Как из-под каждого куста
И из воды ползут ужасны
И безобразны существа.

Пал на колени пред мохнатым
Страшилищем и возопил:
«Ох, господин мой, виноватым
Себя я признаю, но был

Я ослеплён любви сияньем
И, прежде чем меня казнить,
Дозволь мне только слово молвить,
Всё по порядку объяснить.

Как величать тебя не знаю,
Мой господин, есть у меня
Три дочери, мои сиротки
И верь, что не проходит дня,

Чтоб я о них да не подумал,
Чтоб не порадовал я их
Гостинцем, что всего милее
Из-за морей, земель чужих.

Сыскал я дочкам своим старшим,
Венец на голову златой
И чудный тувалет хрустальный,
И лишь цветочек для меньшой,

Для дочери моей любимой
В твоём саду я увидал,
Решил – тебе не будет жалко
Отдать его. О, если б знал!

Готов вину свою загладить,
Возьми казну златую, всё,               
Чем я владею, но яви лишь
Мне чадолюбие своё».

Лишь хохот был купцу ответом
И глас, что всем громам под стать:
«Не надобно казны, купчина,
Свою мне некуда девать.

Нет милости, пусть мои слуги
Тебя  на части разорвут.
Коль хочешь жить с душою в мире,
Пусть тебя дочери спасут.

Я отпущу тебя купчина
Домой и награжу казной
Несчётной, аленький цветочек
Дам в дар, но ты своей рукой

Оставишь запись мне и слово
Дашь честное взамен прислать
Одну из дочерей пригожих.
Мне одному здесь коротать

Дни свои стало что-то скучно.
Хочу товарища себе
Я залучить». Купец на землю
Упал в слезах: «Да как же мне

Их подневолить, кто ж захочет
По своей воле с зверем жить?
Ну, не вязать же мне им руки?
Как я смогу их залучить?

Да и каким путём доехать
К тебе? Я ехал ровно два,
Два долгих года и дорогу
Сюда припомню-то едва».

А зверь лесной и отвечает:
«Невольница мне не нужна.
Пусть та приедет, что любовью
К отцу сильней наделена.

Я ей не сделаю обиды,
А будет жить она в чести,
Привольно в мраморных палатах,
Как жил когда-то гостем ты?

А коль откажутся, то лично
Вернёшься и велю казнить
Тебя такою смертью лютой,
Что лучше и не говорить.

Чтоб смог приехать – дам я перстень
С руки моей, надень на свой
Мизинец правый, тут же сразу
Предстанешь вмиг передо мной.

Даю три дня тебе я сроку,
Чтоб дома побывать и три
Лишь только ночи, и запомни:
Коли обманешь - не взыщи!»

Купец задумался надолго
И для себя придумал так:
«Хоть напоследок повидаюсь
Я с дочерьми и дам на брак

Отцовское благословенье.
И коль избавить не схотят
Меня от смерти, ворочуся
Обратно к зверю. Так велят

Мне християнский долг и слово
Купеческое, нет верней
Его на свете. Вроде стало
От мысли этой полегшей.

Надел честной купец на правый
Мизинец перстень - в тот же миг
Он очутился уж в воротах
Двора родного. Дочки в крик,

Тотчас отцу свому на шею,
Ну, целовать и миловать,
А в ту пору как раз въезжает
И караван купецкий. Знать,

Он уцелел в краях заморских,
Товаров с ним же и казны
Аж втрое против прежнего и
Всем дочкам ценные дары…

День пролетел и на исходе
Уже второй. А что ж купец?
Сидит с печалью потаенной,
Видать предчувствует конец.

Старшие дочери пытают
Отца: «Быть может, растерял
В дороге ты свои богатства,
Али казны весь капитал?»

Он отвечает: «Нет, в дороге
Нажил казны я втрое. Есть
Печаль на сердце моём, гложет
Она червём, как злая весть».

И рассказал старшим он дочкам
Про Зверя, аленький цветок,
Спросил, желают ли избавить
Его смерти лютой. Срок

Ему лишь день на размышленье,
А дочки старшие: «Уж, нет!
Пусть та, кому он рвал цветочек
Идёт сама держать ответ».

Позвал купец свою меньшую
Дочь, всё честь честью обсказал,
И, не успев рассказ окончить,
Слезою горькой зарыдал.

Дочь молча встала на колени
Перед отцом и изрекла:
«Благослови меня родимый
Мой батюшка, моя вина.

Я к зверю лютому лесному
Поеду, шибко не тоскуй.
Служить же буду верой, правдой,
А на прощанье поцелуй!»

Взяла кувшин с цветочком алым
И после на мизинец свой
Без промедленья надевает
Тот перстень зверя золотой.

И в тот же миг она в чертоге
Лесного зверя, тут кровать
С резного золота, а ножки
Из хрусталя. Но почивать

Не время, надо осмотреться.
Схотелось обойти дворец:
Палаты мраморные костью
Отделаны, всё как отец

Ей сказывал, щебечут птицы,
Диковинных растений сад
Влечёт к себе, фонтан струится,
Пьянит цветочный аромат.

Вот и пригорок тот злосчастный
Муравчатый, где рос цветок,
Цветочек аленький, остался
Сейчас лишь тонкий стебелёк.

И осторожно из кувшина
Она цветочек достаёт,
Чтоб посадить, а он мгновенно
Сам к стебелёчку пристаёт

И расцветает. Вот так чудо,
Вот диво дивное. Она
Себе так думает: «Наверно,
Заглажена отца вина.

И будет зверь лесной отныне
Мне милосердный господин».
Тут на стене слова всплывают
Из беломраморных глубин:
 
«Ты госпожа моя, я раб твой,
Прошу тебя повелевать.
Всё, что на ум придёт с охотой
Покорно буду исполнять!»

Лишь только прочитать успела
Те огненные словеса,
Они пропали, снова белой
Стена вмиг стала. Чудеса!

Как будто не было их вовсе.
Ей захотелось написать
Письмо родителю, хоть строчку,
Хоть весточку скорей подать.

Подумать только лишь успела,
Ан вот лежит уж перед ней
Перо вострённое златое, 
Бумага со чернильницей.

«Не плачьте обо мне, живу я,
Как королевишна в гостях
У зверя, но его не вижу.
На беломраморных стенах

Ко мне он пишет словесами
И знает всё, что на уме
В моей главе и в ту ж минуту
Всё исполняет, так что мне

И напрягаться нужды нету.
Желает называть притом
Меня своею госпожою,
Себя ж покорным мне рабом».

И не успела припечатать
Письмо печаткою своей,
Как лист пропал бумаги будто
Его и не было. Сильней

В палатах музыка играет,
А на столе еда, питьё
И вся посуда золотая.
Накушалася и её

В сон потянуло, на кровати
Она опочивать легла,
И музыка вмиг стала тише,
Чтоб отдохнуть она могла.

А после сна была весёлой,
Пошла вновь по садам гулять,
Деревья перед ней склонялись,
Плоды ж просили их сорвать.

И, нагулявшись, воротилась
В свои палаты. На стене
Читает словеса: «Довольна ль
Ты, госпожа моя?» «Вполне!

Благодарю за угощенье.
Таких садов, таких палат
Век не сыскать на белом свете.
Но только лучше всех услад

Мне бы хотелось одного лишь –
Соседства родственной души,
А то в хоромах этих царских
Живу, как бы в лесной глуши!»

Тут словеса опять возникли:
«Тебя, о госпожа моя,
В опочивальне дожидает
Сенная девушка твоя!»

Вот радость. Дочь купца немедля
Давай расспрашивать: как дом,
Как сёстры, батюшка родимый,
Что за погода за окном?

Так проходили дни, недели.
Глядишь, и стала привыкать
Младая дочь купца к чужбине.
Чем плохо целый день гулять,

И заниматься рукодельем,
Под солнцем нежным загорать.
Все угощения отменны,
Жизнь царская. Чего желать?

И возлюбляла господина
Она сильней день ото дня.
Ей так хотелось его голос
Послушать. Отчего ж нельзя?

Хотелось добрый разговор ей
Вести, не словеса читать.
Она его о том и просит:
Хочу, мол, голос услыхать.

Быть супротивным её воле
Он не посмел, к тому ж был рад.
Вновь на стене слова возникли:
«Приди вечор в зелёный сад!»
 
Она приходит, сердце бьётся,
Так часто, что нельзя и счесть,
Как птица в клетке. Вопрошает:
«Мой господин, ты уже здесь?»

И услыхала рёв далёкий
И дикий, будто бури шквал,
Как будто сто громов звучали,
(А он лишь шёпотом вещал).

Сначала вздрогнула, потом же
Со страхом совладала и
Не показала ему виду,
А после сразу же пошли

У них приветливые речи
И разны умные слова.
Она заслушалась, с ним долго
Наговориться не могла.

Ах, как же ей теперь хотелось
Глазами зверя увидать,
И принялась просить об этом,
Молить и слёзно причитать.

А зверь лесной ей отвечает:
«Прошу, об этом не моли,
Ведь даже звери разбегались
И зреть уродство не могли.

Увидев, ты возненавидишь
Меня до гробовой доски,
Прогонишь с глаз долой, в разлуке
С тобой я сгину от тоски!»

Но дочь купецкая младая
Такие говорит слова:
«Уж коль ты стар, мне станешь дедом,
А коль кудрява голова,

Мне будешь дядюшкой, коль молод –
То будешь мне названный брат.
Доколь жива я – друг сердечный,
До смерти нас разлучат».

Быть супротивным её воле
Он не посмел: «Исполню я
Твоё желание, хоть знаю -
Погибель будет в нём моя.

Как только сумерки наступят
И завершит свой солнце круг,
Приди ты в сад зелёный, молви:
О, покажись мне, верный друг!

Явлю тогда лицо и тело,
И коли уж невмоготу
Здесь станет боле оставаться,
Скажу как есть, начистоту:

Я не хочу тебя неволить,
(Там, где насилье – будет ложь),
В опочивальне под подушкой
Мой перстень золотой найдёшь.

Надень его на свой мизинец,
Мизинец правый и тотчас
Увидишь батюшку, дом милый,
Сестёр любимых. В добрый час!»

В условный миг она явилась
Лишь солнце завершило круг,
Прошла в зелёный сад и молвит:
«О, покажись мне верный друг!»

Тут на мгновенье показался
Ей издали тот зверь лесной,
Прошёлся поперёк дороги,
В кустах сокрылся. Но и той

Ей было жути предовольно,
Купецкая младая дочь
Не взвидела свет белый, тут же
Как лань подраненная прочь

Метнулась, закричав истошно,
Всплеснула ручками, снопом
Прям, где стояла повалилась
Без чувств, без памяти. Ничком

Лежала так. Да, лик был страшен:
На длинных скорченных руках
Звериные торчали когти,
Стоял на лошади ногах,

А сзади-спереди виднелись
Горбы верблюжьи, изо рта
Клыки кабании торчали,
Нос будто клюв у беркута,

Глаза совиные, весь шерстью
Свалявшейся до глаз зарос.
Ужасным было то виденье.
Ну, зверь есть зверь, какой тут спрос.

Так полежавши всё же вскоре
Опамятовалась и тут
Вдруг слышит: плачет рядом кто-то
И слёзы ручейком текут,

И гласом жалостным вещает:
«Ох, погубила ты меня,
Моя красавица, не видеть
Твово лица при свете дня.

Не пожелаешь, я уверен,
Мой голос даже слышать впредь,
И что тогда мне остаётся -
Безвременно лишь умереть!»

Ей стало совестно и жалко.
Со страхом совладав своим
И сердцем по-девичьи робким,
Заговорила снова с ним:

«Нет, господин мой, ты не бойся.
Скажу, всей правды не тая,
Ни вида твоего, ни гласа
Не испугаюсь больше я.

Не разлучусь с тобой, не в силах
Твои мне милости изжить.
Я лишь сначала испугалась.
Явись мне вновь, чтоб страх забыть».

Зверь показался в своём виде
Противном, страшном, но уже
Она не чувствовала страха
И ужаса в своей душе.

Тотчас пошли у них беседы
И жарки споры. День-деньской
Они совсем не разлучались,
Дневной, вечернею порой,

За ужином и за обедом,
В прогулках долгих по садам,
Когда в бесконном экипаже
Катались по густым лесам.

И времени прошло немало,
Наверное, но раз во сне
Привиделось – отец болеет,
Лежит в страданьях на одре.
 
И неусыпная напала
Тоска такая на неё,
Что слёзы часто проливала.
Зверь закручинился. Её

Стал спрашивать, что же причиной?
Она поведала свой сон
Недобрый и доизволенья
Спросила, чтоб позволил он

Покинуть свой чертог на время,
Чтоб батюшку, сестриц своих
Любезных повидать, проведать,
Уж больно извелась без них.

Он же в ответ: «Доизволенье
Зачем тебе моё, ведь я
Здесь не держу тебя насильно,
Златой мой перстень у тебя.

Надень его на свой мизинец
И очутишься вмиг в дому
У свово батюшки, гости там
Сколь нужно сердцу твоему.

Но коли чрез три дня, три ночи
Не воротишься поутру,
То знай, меня на этом свете
Уж не застанешь, я умру».

Она простилась с ним, надела
Заветный перстень и тотчас
В дому родимом очутилась,
Где всё так радовало глаз.

Понабежала к ней прислуга
И челядь дворовая, шум
Такой поднялся, что мгновенно
Весь груз тяжёлых, мрачных дум

Прочь улетучился. Дивятся
Всё дивной красоте её,
Наряду царскому и виду,
Чудному в нашей стороне.

Под белы ручки подхватили,
К отцу родимому ведут:
Он нездоров, лежит в постели,
Извёл болезненный недуг.

Три дня, три ночи миловались,
Речами утешались и
Рассказам дивным удивлялись
Про житиё-бытьё вдали.

А сёстрам завидно-то слушать
Про те богатства, как она
Такую власть над господином
Земли чужой приобрела,

Как над рабом. И стали сестры
Старшие слёзно причитать,
Чтобы она не ворочалась
К лесному зверю. Тосковать,

Мол, будут без сестрицы шибко,
А зверь пусть околеет, де
Туда ему и путь-дорога,
Переживать об ерунде!

Прогневалась на речи эти
Драгая гостья, говорит:
«Да разве же чего-то стоит
Тот, кто взамен любви дарит

Смерть лютую. И как же можно
Жить после, радости вкушать.
Нет, зверю дикому немедля
На растерзание отдать

За это нужно». Купец честный
За речь такую похвалил
Родную дочь, ну, а сестрицам
В досаду это. Знать, лишил

Их искуситель мысли разум.
Задумали они тогда
Часы перевести все разом
На час назад, чтоб навсегда

Лишить сестрицу их меньшую
Потребности покинуть дом,
А заодно лесного зверя
Убить и не жалеть о том.

Но у младой сестрицы сердце
Щемило с самого утра,
Как будто что-то подмывало
Скорей пуститься в путь. Она

Простилась с батюшкой, приняла
Благословение, затем
С сестрицами расцеловалась,
Прислугой верною и всем,

Что было дорого ей в доме,
И за минуточку одну
До срока крайнего надела
Свой перстень. «Друг мой, не пойму,

Где ж ты, мой господин, меня ты
Что ж не встречаешь? Видишь я
Минутой раньше воротилась!»
Но ей в ответ лишь тишина.

Нет ни ответа, ни привета,
Не слышно пенья птиц в садах,
Не били струи из фонтанов,
Молчала музыка. В сердцах

Она вскричала. Знать, сердечко
От боли дрогнуло её,
Палаты скоро обежала,
Сады зелёные. Его

На том муравчатом пригорке
Нашла, где их цветочек рос:
Лежал он мёртвый, бездыханный.
Вмиг сердце кровью облилось.

Руками белыми схватила
Главу мохнатую, вскричав
Истошным криком: «О, сердешный
Мой друг, скорей проснись, избавь

Меня от мук жестоких. Знай же,
Тебя, как жениха люблю,
Тебя лишь одного. Желанный
Ты мой навек, проснись, молю!»
 
И только вымолвила эти
Слова, как тут же грянул гром
И молнии стрела пронзила
Пригорок, темнота кругом…

Она без памяти лежала.
Очнувшись и открыв глаза,
Себя в палатах увидала
Во беломраморных. Слеза

Скатилась по щеке. О чудо,
О диво-дивное, она
Сидит на царском троне, рядом
Принц молодой. Тепла полна

Его улыбка, а в глазах же
Таких небесно голубых
Сияние любви, сильнее
Которой нет. И громовых

Раскатов в голосе нет боле.
Красавец Принц ей говорит:
«Меня ты чудищем любила,
Теперь же человечий вид

Обрёл я, полюби такого,
Будь мне желанною женой,
Хочу с тобою жить доколе
Час мой наступит гробовой!

Назад тому уже лет тридцать
Колдунья злая на отца,
На короля земель сих славных
Проклятье страшное в сердцах

За непокорность наложила
И сатанинским колдовством,
Нечистой силою своею
Меня украла, а потом

Оборотила в зверя. Жить мне
Велела чудищем до той
Поры, как красная девица
Меня полюбит и женой

Захочет стать моей. Лишь после
Заклятье страшное падёт,
Я снова стану человеком.
Я верил, этот миг придёт.

Одиннадцать девиц прекрасных
Здесь было ране, признаю,
Но ни одна не полюбила
Меня за душу лишь мою.

Ты будешь славной королевой,
Тебя возлюбит мой народ!»
Вся свита тут же преклонилась
В почтении до земли… И вот

Вкруг трона царского застыли,
Явившись, как по волшебству,
Родимый батюшка и сёстры
Старшие, преклонив главу.

Честной купец благословенье
Дал тут же дочери меньшой
И королевичу, а после
Всплакнул отеческой слезой.

Лишь сёстры с завистью смотрели
На молодых: кто ж будет рад
Чужому счастью, но покорно 
Их славили всяк на свой лад.

Желали долгих лет, везенья
В делах торговых, нарожать
Здоровых деток, жить с любовью,
Добра изрядно наживать.

Я сам там был, испил мёд-пиво,
Был так же счастлив, как купец.
Что по усам текло, попало
Мне в рот мой… Вот и всё… Конец!