Родословная-1

               
                Родословная
      
               
                Вступление
      
      
        После отмены крепостного права в России часть помещичьих земель передавалась крестьянам. Эти так называемые наделы распределялись только по мужской линии. Крестьянам же Тверской губернии, где остро не хватало земли
(там большей частью леса, болота), наделы давали в других местах. Так на Ярославщине оказалось много выходцев
из соседней губернии, в частности, Аверьяновы.    
        В основе этой фамилии лежит одно из мужских крестильных имен: Валерьян или Валерий
(потомок Валериев, лат. – “здоровый, сильный”).
       
        Пишу родословную, в основном, со слов моей тётушки Евдокии. Но важно отметить, что она крестьянами называла всех жителей сельской местности. На самом деле вслед за крестьянами в Ярославскую губернию потянулись ремесленники, строители, а также малоимущие дворяне-переселенцы, не имевшие своих земельных наделов. А это уж никак не крестьяне.
        -- Мы всегда были свободными людьми, мы никогда не были крепостными! – говорила моя бабушка Мария Ивановна Аверьянова. Правда, в нашей семье жила кормилица из бывших крепостных, но она, в основном, присматривала за детьми,
так как на Марии лежало всё хозяйство.

        Моих предков, начиная с дедушки Федора, после переезда в город следует относить скорее к мещанскому сословию,
как и других городских обывателей: торговцев, ремесленников, наёмных рабочих, низших служащих. В петровские времена их ещё называли посадскими.
        Это сословие сильно скомпрометировано в нашей литературе, вспомнить хотя бы пьесу М. Горького «Мещане».
Да и А. Чехов в своих произведениях обличал необразованность мещан, упрекал их в том, что они были слишком ужимистыми в деньгах, газет не читали, политикой не интересовались. Одним словом, это люди с мелкими, ограниченными интересами, думающие только о своём обогащении. Напомню, что в 1841 году дед писателя Егор Михайлович Чех сам выкупил себя на волю, а затем выкупил у помещика Черткова и свою семью. После чего был приписан к ростовским мещанам. Но, возможно, великий писатель об этом просто запамятовал, как и о том, что, будучи самодостаточными, эти люди являлись опорой государства.

        Главная мечта американца –- иметь свой собственный дом. А вот большинство успешных мещан среди моих родственников не только имели собственные дома, но и устойчивый доход -- крепко стояли на ногах. К этому следует добавить, что семьи у них, как правило, были многодетными. И потому почти все силы отцов семейств уходили на то, чтобы такую семью достойно содержать. Не вижу в этом ничего зазорного. А широкий кругозор -- это уже вторичные потребности.
Мы вот, их внуки и правнуки, стали слишком образованными, но стали ли мы от этого счастливее? Стали ли лучше жить?
               
               
                гл. 1  Истоки

         Отец Марии, Иван Аверьянов -- настоящий русский богатырь. Под два метра ростом. Мужик силищи неимоверной,
все драки в деревне разнимал. В грязь, в распутицу, любую застрявшую телегу мог вытащить из грязи.
         Ходил в традиционном мужском костюме: ситцевая косоворотка с поясом, надеваемая поверх брюк, заправленных
в сапоги. А сверху носил жилетку или пиджак, на голове -- картуз.
         Борода окладистая, как у священника.  Любил повеселиться. В 80 лет внуков крутил на вытянутых руках.
Про тех, кто сваливался, говорил: «Не нашей породы!». Пчеловод, имел 30 ульев. Дети о нем судачили:
«У Ростральной колонны сидит наш дед с веслом».
         
         Однажды, когда ему исполнилось 109 лет, присел он вечером на приступок, ждал ужин, опираясь на руки, и уснул.
Стали будить -- не просыпается. Поднесли керосиновую лампу, посвятили, -- а он уже на небесах!
               
         
         Мария Ивановна Аверьянова –- дочь Ивана, “Марья-искусница”, родилась в 1882 году.  Мудрая, серьёзная, Библию читала, интересовалась, что пишут в газетах. Довольно привлекательная. Высокая, стройная, с длинной косой и русыми волосами.
         Всё хозяйство, как я уже писал, было на ней, но не жаловалась.  «Я и баба, я и бык, я и трактор, и мужик», -- любила она повторять.
         В шесть лет осталась без матери, ещё девочкой её отдали в дворянскую семью, формально в няньки, но не только.
Вместе с дворянскими детьми обучилась грамоте, научилась шить, вышивать, петь. Став взрослой, эти навыки она передала своим детям и родственникам.
         Детство есть детство, всякое бывало. Иногда пела озорные частушки или вместе с братьями залезала к соседям и тырила у них яйца и яблоки.
      
         Мария была справедливая, но с твёрдым характером. С детьми не сюсюкалась. Ивовый прутик всегда висел под потолком; обычно она им стегала по ногам, если было за что. Дети её побаивались, зато никто не капризничал, подчиняясь железной дисциплине.
         «Двое стоят, третьим не подходи», -- любила повторять Мария, подразумевая распространившееся в тридцатые годы стукачество.

         Обладала единственной в деревне машинкой Зингер. Обшивала не только свою семью, но и всю деревню. Чаще всего носила белый платок на голове и длинное белое платье в горошек. Иногда надевала сарафан на длинную белую рубаху
с рукавами. Про нижнее бельё ничего не скажу, но замечу, что панталоны крестьянские женщины начали носить только в начале 20-го века.
         
         Прожила 93 года.  Перед смертью раздала все свои вещи. «Мне ничего не надо», -- сказала она.
О братьях бабушки знаю лишь то, что жизнь у них не заладилась. Одному в драке лёгкое отбили, другого зарезали. Драки были обычным делом: деревня на деревню. Напьются -- и с кольями. Были и обычные драки, как правило, из-за красивых девок. 
Те обычно стояли в сторонке и не вмешивались. Ну всё, как у наших братьев меньших.
    
         Федор Николаевич Воронков -- мой дед, муж Марии, 1872 года рождения, проживал в деревне Чирково Ярославской области в семнадцати верстах к северу от Тутаева (бывший Романов-Борисоглебск). Энергичный, сноровистый мужичок небольшого росточка. Рюмочку любил опрокинуть, но сильно не злоупотреблял. Усы красил фиксатуаром.
         С 11 лет жил в Петербурге. Работал барменом-официантом на Павловском «вокс-зале» вместе со своим двоюродным братом Ильёй. Это было огромное здание, расположенное полукругом, с открытыми галереями, великолепными залами
с обширными хорами и весьма затейливым фонтаном, в здании работало два роскошных буфета. 
         Праздники с фейерверками сменялись здесь балами "без особой платы за вход". Иллюминация бывала, по словам "Северной пчелы", истинно изящна. Разноцветные фонари обвивали арки галерей и всего здания, которое "изнутри ликовало светом… при иллюминации странно освещались деревья; тишина, сон их листьев наводят сладкую задумчивость... Музыка довершала очарование".
         В  «вокс-зале»  Фёдору Ивановичу довелось наслаждаться пением Вяльцевой, Собинова, Шаляпина.
   
               
                гл. 2  Деревня Чирково


        Город Романов-Борисоглебск возник в результате объединения двух самостоятельных городов — Романова и Борисоглебска, находившихся на противоположных берегах Волги. В память об этом левобережная часть носит название Романовской стороны, а правобережная — Борисоглебской. В 1918 году город был переименован в Тутаев в честь рядового красноармейца И. Тутаева, погибшего во время подавления Ярославского мятежа.
               
        В Тутаеве находилось примечательное местечко, называлось “У камушка”.  Именно сюда привозили девушек со всей округи (кому исполнилось 18 лет) на смотрины. Туда же приезжали женихи в парадных костюмах.
        Вот у этого камушка и высмотрел Фёдор Николаевич Марию. Девушку привезли из деревни Огняники, с левого берега реки Свитлицы, что недалеко от Чирково.  Хоть Федор был по плечу Марии, он являлся завидным женихом с капиталом. 
        Мария ему сразу понравилась. После небольшого церемониала Федор заслал сватов в её деревню, познакомился с родителями, обговорил размер приданого. На третий день  колечко ей подарил. Свадьба гуляла три дня*. Вот уж где народ отвёл душу... 
После свадьбы молодая супруга переехала в дом мужа в деревне Чирково.
   
        ... В первую брачную ночь Мария вынула вплетённую косу и положила на стул -- у жениха глаза полезли на лоб!
Потом сняла юбку с валиком, который крепился сзади, по-другому, турнюр. Надо ли говорить, что Федор сильно огорчился
от такого маскарада, впрочем, вскоре смирился, ибо уже был околдован её женскими чарами.
      
        После свадьбы в деревню Федор Николаевич приезжал раз в год на месяц, причём не кабы как, а на тройке
с бубенцами. Иногда и Мария приезжала к нему в Питер. Обычно в результате таких встреч происходило прибавление семейства. Всего у них родилось девять детей, но выжило только шесть.

        Фёдор Николаевич оказался очень богомольным человеком. Каждое воскресенье в праздничной одежде ходил
в церковь, соблюдал пост. Чистюля и аккуратист. Брюки всегда отглажены. Причёсанный как нарисованный,
очень переживал, что рано начал лысеть. Голос мягкий, никогда ни на кого не накричит, но белоручка, по хозяйству ничего
не умел делать, не хотел, да и не было необходимости.
        Очень экономен. Считал каждую копеечку. По десять лет носил ботинки, ничего не выбрасывал. В молодости любил погулять, посидеть в кабаке с приятелями.
      
        Перед Отечественной войной сносились целые деревни. Не избежало этой участи и Чирково (11 домов). Шла борьба
с хуторами, против единоличников, хотя большинство хуторян уже являлись колхозниками. В связи с чем железную крышу со своего дома семье пришлось продать, переехать в Рославлево и построить там новый домик. Вот он упрямый наш род: шли на любые лишения, но в колхоз так никто и не вступил.

       Николай Воронков -- отец Фёдора Николаевича не бедствовал, благодаря крепкому хозяйству. На охоту ходил
в кожаной экипировке, внешне смахивал на помещика.
       У Фёдора было два брата: Василий и Иван, а также две сестры: Зина и Глафира. Но у всех жизнь не сложилась,
словно их кто околдовал…

               
                гл. 3  Братья и сёстры Федора Николаевича

               
         Василий Воронков -- чудак, неуравновешенный, вольный художник. Лицо круглое, румяное, доброе и довольно приятное, длинные каштановые волосы зачёсаны набок. Работал журналистом, в бога не верил. Песни подпевал девичьим голосом.
         Играл в шашки довольно прилично. Журналы выписывал из-за границы, из них
 отбирал разные курьёзы, удивляя и разыгрывая детей; баламут и весельчак. Любил с детьми лазить под стол, шкодник был ещё тот.

         Иван Воронков -- донжуан.  Работал чиновником в Петербурге.  Высокий, черноволосый, с красивым аристократическим лицом. Изысканно одевался. «Если человек хорошо одет, он себя хорошо чувствует», -- как-то сказал Иван. Ходил
в галстуке-бабочке, слегка сдвинутом в сторону, как это принято у артистов. Однажды, приехав в деревню, женился на чахоточной и остался жить в Чирково. Гулял с размахом. Выпивал крепко. Как-то раз вернулся в деревню без штанов, пропился в кабаке в хлам. Мог за один вечер просадить всё своё жалованье.

         Глафира Воронкова – после родов свихнулась, попала в сумасшедший дом.
      
         Зина Воронкова – Плюшкин в юбке. Её дочь от ревности отравилась. Сын-начальник застрелился. Дочь—пьяница замёрзла на Васильевском острове.

         Илья Николаевич -- двоюродный брат Федора, женат на тётке Марии Ивановны -- Прасковье. Детей бог им не дал.
Когда началась революция, подался на хутор к своим родителям на берегу реки Урдомы в Ярославской глухомани. Семья там жила в достатке, имели добротное хозяйство: коровы, лошади, ульи… Словом, всё было -- и вмиг ничего не стало: семейство зачислили в кулаки со всеми вытекающими -- и всё конфисковали. А семью с берега Урдомы переселили в низину на болотину в новую деревню с издевательским названием -- Мочино.

               
                гл. 4  Сыновья Федора Николаевича

       
        Алексей –- первенец. Крупный, мужественный, сильный.  На голове -- залысины. Зам. директора конфетной фабрики, затем парторг на “Макса Гельса”, ныне завод Полиграфмаш на Карповке. В начале войны у Невской Дубровки его подбил финский снайпер.
 
        Павел -- кудрявый, с ямочками на щеках, округлый подбородок, но руки жилистые. Губы маленькие, как будто он их постоянно закусывал. Весёлый, на гармошке играл. Ходил в матросской форме с синим воротником гюйс. 25 лет проработал
на заводе «Макса Гельса» наладчиком станков.

        Влюбился в Катеньку, сестру невесты Алексея. И, несмотря на протесты её родителей, женился. Ради этого даже отмазался от армии, разрезал себе ногу и налил туда керосин. Катенька полненькая, пухленькая, хохотушка. Но нежна, удивительно нежна!
        Неуравновешенный, драчун. Ну что уж говорить -- выпивал! Не смог пережить смерть жены, сильно запил и умер в 50 лет. 
      
        Николай – высокий, видный.  Моряк. Имел серьёзное ранение ноги, ходил с костылём. Мягкий, домашний. Любил поспать (засоня). Ложился рано в 21 час. Как-то он сцепился с братом из-за Катерины. Пашка даже в него из ружья стрелял.
Женился на Дусиной подруге. Умер в сорок лет. В гостях на 7 ноября напоили его самогонкой и положили головой к батарее.
Он захлебнулся от собственной рвоты.
               
               
                гл. 5  Антонина и Гриша


        Антонина, моя мать. Родилась в деревне Огняники в 1914 году. Шоколадные вьющиеся волосы, стройная фигурка. Кличка -- Ящерица.  Ноги прямые, стройные, глаза большие, вишнёвые, одета лучше других девиц. Гордая, недоступная, избалованная. Кавалеры проходу не давали, на танцах была нарасхват. Особенно рьяно за ней приударял
Васька-кислый — неуклюжий, мешковатый сутулый парень, а также рыжий Пашка-керосин с бегающими блудливыми глазками...

        Плаксивая. Её вечно якобы обижали. Младшая сестра Дуся была крепче и в поединках её «побарывала». К 16 годам Тоня округлилась. “Даже плотнее, чем надо”.
        С  1932-го церкви позакрывали, там стали устраивать танцы. «Жить стало лучше, жить стало веселее».

        Надо сказать, что до брака в деревнях, как правило, не жили половой жизнью. Позорно было и для девушки, и для её родителей. После свадьбы даже простыни вывешивали со следами крови.
        Бабки в деревне (тогдашняя полиция нравов) подсчитывали, через сколько месяцев кто родился. По этой причине Глеба, сына Ольги Федоровны, объявили семимесячным и только в 70 лет его отец Михаил признался, что всё это выдумка. 
        Одна проститутка из Петербурга, ещё до революции, приехав в гости к родителям, попыталась было таскать к себе мужичков. Так бабы её так отдубасили, что она тут же умотала в свою развратную столицу.
      
        Антонина окончила четыре класса, дальше не училась. В 18 лет уехала в Питер, где братья устроили её на завод
“Макса Гельса”, работала на станке. Там и произошёл у неё платонический роман с комсоргом Фолькой-Срюловичем (красавчиком-евреем).
        «Твой Срюль идёт», -- часто дразнили их.
Не знаю по какой причине они расстались, но мать сильно переживала этот разрыв.

        Вот тогда-то Дуся и познакомила её с Иваном Жуниным по прозвищу Копчёный. Тот жил в то время с маленькой
Машкой-Корявой. Её так прозвали из-за следов оспы на лице, к тому же у неё были кривые ноги. Иван снимал угол
у старухи (то есть койко-место в комнате вместе с другими жильцами в коммуналке), а за стенкой и жила эта самая Машка.
        Машка его преследовала, ревновала, с ней стыдно было куда-либо выйти. Как-то она без спроса заявилась на одну
из гулянок, где находился Иван, и поцапалась с Тоней, после чего Тоня разругалась с Иваном.
 
        Позднее в гостях у брата Алексея Тоня познакомилась с молодым директором типографии Гришей. В Питер он приезжал по рабочим делам. Гриша был высоким интересным мужчиной, и внешне Иван ему явно проигрывал.
        Недолго думая, Тоня вышла за Гришу замуж и уехала с ним на Урал, в город Чусовой. И тут обнаружилось, что одна
из местных красавиц уже успела прижить от Гриши дочку, что сильно огорчило Антонину. Гриша им помогал и отказываться
от дочери не собирался. 
        С Гришей мать родила Женю и Юру, но прожили дети недолго, они умерли от дизентерии.

      
        Город Чусовой расположен на западном склоне Среднего Урала, в 140 км от Перми, в месте слияния рек Усьвы и Вильвы в реку Чусовую, которая впадает в Каму, ну и далее в Волгу.

        В то время вся страна испытывала дефицит бумаги, а в Чусовом её просто не было. Но план для типографии никто
не отменял. План -- закон. Кровь из носу, а продукцию давай!  Тем более, когда это касается отпечатки партбилетов.

        Из отходов макулатуры и старых газет удалось сварганить картонные корочки. Но со временем, когда они стали рассыхаться и расклеиваться, там стали проступать портреты Бухарина и Зиновьева. Гришу посадили. Полгода отсидел. Подцепил в заключении чахотку, то есть туберкулёз, и стал быстро угасать. Кроме всего прочего, организм его был ослаблен из-за работы с типографским свинцом.
        Антонина сильно измучилась с больным, к тому же она очень боялась заразиться: постоянно мыла чашки с хлоркой, спала отдельно от Гриши.
        Мария Ивановна, откликнувшись на просьбу дочери, приехала в Чусовой и стала ухаживать за Гришей.
Тот умер в 28 лет. Похоронив его, мать вернулась в Ленинград.


                гл. 6  Иван Жунин  (1914 - 1952)

       
        Узнав о смерти Гриши, Иван приехал к Антонине домой, схватил её пальто с вешалки, а также другие её вещи, кинул всё это на скатерть, скрутил в тюк и, взяв Антонину в охапку, увёз её к себе на 13-ю Красноармейскую,
в коммуналку, где “на 38 комнаток всего одна уборная”.
        На самом деле уборных там было две, а также две раковины на кухне, где столы стояли вдоль стен и по центру. Готовили на керосинках, запах стоял такой, что хоть топор вешай. К раковине не подойти, всегда очередь. У многих были дети, которые ходили на горшок. А где горшок помыть? Только в раковине.
         
        Иван Жунин -- муж Антонины, мой отец. Родом из Смоленской области, из деревни Новодугино. Плотный, коренастый, кличка – Копчёный. Жгучий красавец, отлично пел и плясал. Внешне чем-то похож на Николая Сличенко.
Он и с матерью-то познакомился в художественной самодеятельности.
    
        Отцом Ивана был цыган Михай, чей табор стоял неподалёку от деревни. Моя бабушка Саша его полюбила,
но жители деревни были против такого брака, иначе бы цыгане поселились рядом, а такого соседства никто не желал.
Молодым предложили жить на заброшенном хуторе в трёх верстах от Новодугино. На том и порешили.

        Саша, перебравшись на хутор, родила там 13 детей. Часто бывало: только родит на сеновале -- и тут же бежит доить корову. Вот такая деревенская жизнь.
        Во время войны немцы угоняли цыган в Германию, многих расстреливали на месте. Деда смертельно ранили, так как он не хотел отдавать единственную корову. Саша прятала его на чердаке, рискуя при этом жизнью, ведь солдаты регулярно приходили
к ней за молоком. Когда Михай умер, она выкопала яму и похоронила его на огороде.


        В сороковом году отец, выучившись на шофёра, возил председателя райисполкома. Начальник попался
на финансовых махинациях и его посадили. Пришлось и отцу менять работу, он пересел на грузовик.
       В первые дни войны у матери начались схватки, её отвезли в родильный дом на Фонтанке, но, как только положили на специальную кушетку, началась бомбёжка. Услышав сирену, врачи убежали в бомбоубежище, Антонина осталась одна, её просто не успели вынести. Авиационная бомба попала в Фонтанку. Ударной волной все окна повыбивало, мать засыпало стеклом. Стоящий рядом шкаф рухнул на пол, чуть её не придавив. Вот так родилась Муза.
      
        Ещё запомнился случай, когда она находилась в пункте выдачи еды. Туда попала бомба, дом рухнул. Мать пряталась в подвале, который затопило. Сидела несколько часов на трупах и молилась, пока её не откопали.

        С 8 сентября 1941 года, со дня захвата немецкими войсками города Шлиссельбурга, началась блокада Ленинграда.
В этот же день загорелись Бадаевские склады. Власти, ссылаясь на этот факт, пытались оправдаться перед населением
за наступивший в городе голод. На самом деле на этих складах находился всего лишь недельный запас продовольствия.
Причина голода была в другом, а именно в директиве верховного главнокомандующего: "При вынужденном отходе частей Красной Армии не оставлять противнику ни килограмма хлеба, ни литра горючего. Всё ценное имущество, в том числе хлеб и горючее, которое не может быть вывезено, должно безусловно уничтожаться".
    
        Это знаменитое выступление Сталина по радио 3 июля 1941 года.
    
        "Из Ленинграда ускоренно вывозилось продовольствие, -- свидетельствовал переживший блокаду академик Дмитрий Лихачёв. -- Немцы готовились к блокаде города, а мы -- к его сдаче. Эвакуация продовольствия прекратилась только тогда,
когда немцы перерезали все железные дороги".         
       
        Как и все ленинградцы, мать жила без отопления и электричества. Чтобы согреться, приходилось затапливать
печку-буржуйку, которую соорудил отец.  Дров не было, сжигали всё, что могло гореть: мебель, старые вещи, книги.
       
        Голод был страшный.  После зимы 1942 года на улицах Ленинграда не осталось ни одной кошки, собаки, птицы, крысы –- всё было съедено. В городе начался каннибализм –- люди поедали людей, как умерших естественной смертью, так и в результате преднамеренных убийств.
       
        И снова академик Лихачёв: «У валявшихся на улицах трупов обрезали мягкие части. Началось людоедство! Сперва трупы раздевали, потом обрезали до костей, мяса на них почти не было, обрезанные и голые трупы были страшны».
        По данным, рассекреченным в 2004 году, к декабрю 1942 года НКВД арестовало 2105 человек за каннибализм. Трупоедство каралось тюремным заключением, а за убийство ради людоедства обычно полагался расстрел. Примечательно, что две трети каннибалов -- это женщины, чаще всего одинокие с детьми.
       
       «У моей соседки за стенкой пропала дочка, -- вспоминала мать. -- Когда соседку об этом спрашивали, она отвечала, что девочка погибла под обстрелом, при этом как-то виновато опускала глаза.  А между тем из её комнаты доносился странный, теплый, тяжелый запах. И комнату зачем-то запирала на ключ, даже тогда, когда ходила в туалет, что никогда раньше не делала. К тому же на её лице появился здоровый румянец, что было характерно для людоедов.
Кто-то из жильцов сообщил об этом в милицию. У соседки сделали обыск и нашли останки девочки".
    
        В городе участились похищения детей, и родители перестали отпускать их из дома. Мать тоже боялась оставлять Музу одну и, даже когда ходила за водой на улицу, брала дочку с собой.
       Каждый месяц в квартире кто-то уходил в мир иной.  А в Ленинграде от истощения ежедневно умирали около 4 тысяч человек.
       День ото дня в городе становилось всё только хуже, поэтому отец решил отправить мать с новорожденной дочкой в Ярославскую область. Сам он в то время работал на Дороге жизни, возил хлеб в осаждённый Ленинград.
          
        В феврале Иван перевёз Антонину через Ладогу. Ну а дальше вместе с другими беженцами мать добиралась по железной дороге через Тихвин до Волги. Нужно было перебраться через реку, а затем ещё километров двадцать идти до Рославля, где жила бабушка Мария.
        Вот тут и началось самое страшное. Река хоть и замёрзла, но перебраться через неё оказалось делом непростым. Крутой берег заледенел, снега по колено, но главное -- постоянные прилеты пикирующих немецких Юнкерсов, которые бомбили и обстреливали всё на земле. Музу пришлось прятать на груди под пальто.
      
        Когда мать спускалась с обрыва к реке, она с ужасом обнаружила штабеля вмёрзших в берег мертвецов, лежащих
с открытыми глазами, казалось, они все смотрели на неё. От этой кошмарной картины мать перепугалась до смерти, ноги подогнулись от страха, она испытала потрясение, от которого ей стало плохо. 

        Немцы знали, где железка подходит к Волге, по этому месту и наносили удары, причем летали на низкой высоте и стреляли по людям, точнее по чёрным пятнам на снегу. Стоит пошевелиться -- тут же в твою сторону пулемётная очередь.
У матери на всю жизнь осталась пуля под коленом, которую врачи отказывались удалять. Муза тоже перепугалась и обмочилась, но переодеть её в сухое в тот момент было невозможно. Мать пролежала так больше двух часов, пока не стемнело.
      
        Морозы в те дни стояли жуткие -- под сорок градусов. Муза простыла и вскоре умерла от истощения и воспаления лёгких. Не было лекарств, особенно антибиотиков. По этой причине огромное число раненых умирало от гангрены.
Только в 1944 году американцы нам продали партию пенициллина за баснословные деньги.
      
       
        Однажды во время поездки на фронт Иван не выдержал и заехал на своём «Виллисе» на 13-ю Красноармейскую,
за что отца отправили в штрафбат. После этого ему пришлось воевать уже на танке.  Во время одного из боёв на Пулковских высотах он смог вывести свой танк из-под обстрела всего на одной гусенице. Отца простили.

        Второй раз на 13-ю Красноармейскую к праздничному столу он заехал с полковником, которого недавно начал возить. Мать, увидев незнакомого привлекательного мужчину, стала с ним немного кокетничать. Заметив это, отец,
ни слова не говоря, достал пистолет и выстрелил... в потолок.

        Трибунал. Опять штрафбат. Впрочем, ненадолго. Вскоре его перевели на самый опасный участок -- Дорогу жизни.

        Первая колонна, в которой оказался отец, отправилась в ноябре из Ленинграда порожняком на восточный берег Ладожского озера. Всего в колонне было 60 полуторок. А уже через день, загрузившись, колонна прибыла обратно в город. Привезли всего 33 тонны муки, не полностью загрузив машины, так как боялись, что те могут провалиться под лёд.
        С машин и так сняли всё лишнее, включая кабины, и шоферы ехали в тридцатиградусный мороз навстречу ветру. Некоторые водители даже обморозились.
      
        Вскоре нагрузку удалось увеличить весьма оригинальным способом –- к полуторке стали закреплять на прицеп обычные "лошадиные" сани, таким образом, удалось распределить нагрузку на лёд по большей площади, а вскоре, когда лёд ещё больше окреп, кроме саней стали закреплять ещё и колёсные прицепы.

        Вражеская авиация, естественно, пыталась противодействовать снабжению Ленинграда, но попасть бомбой в грузовик было не так-то просто.
        Если во время водных перевозок немцам удалось потопить пять буксирных пароходов и 46 барж, то с переходом на автомобильное снабжение потери грузов резко сократились. Дело в том, что авиабомба пробивала лёд озера и взрывалась уже на дне, но энергии ударной волны, ослабленной толщей воды, для пробития льда уже не хватало. А следовательно, ни сама бомба, ни ее осколки, ничем не могли повредить автоколонне.

        Иногда приходилось крутить баранку целыми сутками под бомбёжкой. Чтобы не уснуть, отец подвешивал в кабине
над головой котелок. Тот бренчал и не давал задремать.
        Один раз по весне тонкий лёд на Ладоге предательски затрещал, треснул, и только отец выскочил из кабины,
как машина ушла под воду.
        -- Да ты просто в рубашке родился! –- сказал ему начальник колонны.

               
                гл. 7  Смерть отца

        Отец был сильным мужиком, одной рукой мог закинуть в кузов грузовика мешок с сахаром. Как-то поехал он
в Астрахань за арбузами на полуторке ГАЗ-АА и ночью в степи оказался в цыганском таборе. Танцевал и пел у костра под звуки гитары и бубна.

                -- Ай, дану, дану, данай!  Дра да ну данай!
                Ай, дану, дану, данай!  Дра да ну данай!

         Иван отбивал чечётку и, вскидывая ноги, с силой похлопывал себя по коленям и груди. А под конец не удержался и пустился в разудалую русскую присядку.
         Его чуть не женили на цыганке по имени Аза. Уж очень он ей приглянулся. Она с восхищением смотрела на него и, казалось, уже не принадлежала себе...
Он еле-еле от них отбился.               
   
         Утром заводит машину, а та не заводится. Напомню, что в то время довольно часто эти грузовики эксплуатировались
без аккумуляторов и стартеров –- двигатель заводили по старинке при помощи специальной ручки.
        Иван снова и снова крутил ручку -- и вдруг неожиданно ручка крутанулась в обратную сторону, ударив его в живот.
Он потерял сознание, пролежал на холодной земле несколько часов, пока люди его не подобрали. За год его скрутило, он начал быстро слабеть и худеть, жаловался, что сил уже нет машину завести. Живот болел, но к врачам не обращался, думал, само пройдёт.

        Наконец Антонина заставила его идти к медикам. После рентгена, профессор Виноградов, посмотрев снимки, сказал:
        -- Вы выйдете, а жена пусть войдёт.
        -- Рак желудка, положение безнадёжное, -- сказал он матери. -– Подумайте, как устроить своих детей.

        Через день родители направились домой к Дусе. А там на столе лежала книга по медицине с закладкой в разделе
«Рак желудка». Иван как увидел, так всё понял, побледнел, схватил книгу и прочитал этот раздел. Все симптомы совпадали.
        -- Точно, у меня рак! – выкрикнул он.
        Его стали отговаривать, мол, всё это мнительность…

        Через неделю опять пришли к профессору.
        -- Вы выйдите, а жена пусть останется, -- снова сказал врач.
        Иван вышел, стал ходить по коридору, а потом не выдержал, вбежал в кабинет и схватил профессора за грудки:
        -- Говори, что у меня?.. Рак? -– потребовал отец.
        -- Да, -- пришлось признаться профессору. –- Но, возможно, поможет операция, -- попытался он успокоить Ивана.
        Но операция не помогла. Отца разрезали и сразу зашили. Было уже слишком поздно. Но у отца появилась надежда и он поверил. Повеселел, начал есть, хотя боли в желудке не проходили...

        Отец перед смертью поучал дочку Лену: «Учись, помогай маме, будь хорошей девочкой». Щёки ему брили, но бритву
не давали, боялись, что порежет мать в порыве ревности.
       
        Был такой случай. Летом снимали дачу на Вороньей горе, жили на втором этаже. И вот утром мать пошла за водой
к колодцу. С ней поздоровался, слегка кивнув, местный житель -- так принято в сельской местности. Иван, увидев это, выскочил из дома, схватил мать за руку, и стал допытываться:
        -- Что он тебе говорил?
        Мать жаловалась сёстрам, что он от ревности рано или поздно может её убить.

        Умер отец в 1952 году, когда мне было два года. На кладбище меня на руках поднесли к гробу. Я потянул его за рукав:
        -- Батя, вставай!.. Пойдём на машинке кататься!..
        У всех, кто был на кладбище, на глазах выступили слёзы.
            
               
                гл. 8  Ну вот и я!


        В 1947 году в нашей семье рождается Лена. Через три года уже я на подходе. Мать нервная, сильно истощена,
больна. Сказалось и военное лихолетье. Врачи, сделав ей анализы, посоветовали избавиться от ребёнка, но отцу  ничего
не сказали. Напомню, что в то время аборты были запрещены, за подпольный давали срок. Но матери по состоянию здоровья разрешили. (То-то я такой нервный!) 

        И вот мать с сестрой Дусей в конце рабочего дня приходит в Снегирёвку, заходит в нужный кабинет и видит там врача
в переднике, забрызганном кровью, а на специальном столике всевозможный жуткий инструмент: шприцы, щипцы, кюретки
для выскабливания... и т. д.
        Мать побелела от страха. А тут ещё весьма кстати оказалось, что она забыла взять паспорт. Договорились
с врачом прийти на следующий день. Но мать так и не пришла. Испугалась! 
               
        Печально сознавать: как мало от нас зависит в этой жизни. Всё определяет какое-то нелепое стечение обстоятельств.

                Так я и появился на свет!.. в его минуты роковые!
               
        Вскоре матери удалось поменяться, мы переехали с 13-ой Красноармейской на улицу Некрасова (угол с Литейным).
На первом этаже этого здания находилась столовая, из-за чего в доме было полно крыс. И хотя мы жили на четвёртом этаже,
это нас не спасало. Крысы по трубам и вентиляции, забегали в квартиру. К сожалению, в то время лифт в доме отсутствовал,
что создавало дополнительные неудобства.
   
        Продукты обычно хранили за окном в специальном фанерном ящике. Когда я начал подрастать, для меня соорудили импровизированную люльку. Простыню четырьмя концами привязывали к ножкам стола. Я находился в этой люльке, чтобы
не путался под ногами, так как места в комнате было мало, особенно тогда, когда приходили гости и взрослым хотелось танцевать.
   
        Однажды на кухне съел кусок хлеба, лежащий в закрытой кастрюле. Но оказалось, что и там уже побывали крысы.
В результате заболел желтухой. В детском саду болезнь обнаружили случайно. Одна воспитательница гладила меня по щеке и нечаянно обнаружила под нижней челюстью «шарики». Меня тут же отвезли в больницу, а в садике объявили карантин.

        Как мне потом рассказывали врачи, я впал в кому. Температура минус сорок. Но, что интересно, именно эта болезнь стала первым воспоминанием в моей жизни. Я помню, что лечу в каком-то туннеле, у меня всё горит, всего колотит, ужасный страх -- и вдруг яркий свет! Я открываю глаза и вижу склонённые надо мной тревожные лица врачей.
        Вскоре после этого я пошёл на поправку.
    
        Желтуха не проходит бесследно -- печень серьёзно пострадала. Я не мог есть сало, жир в супе, иначе меня просто рвало.
Но были и плюсы: я не мог употреблять алкоголь. В то время я даже не представлял, какое же это благо.
        Конечно, в мужских компаниях смотрели на меня косо, но быть трезвым по жизни -- это величайшее счастье и
не только для мужчины, но и для его близких. Появляется шанс прожить нормальную жизнь. Невольно вспоминаю братьев моей матери –- Павла и Николая, погибших от водки.
               
               
                гл. 9  Сестра

   
        Мою сестру Лену мать устроила в интернат в городе Пушкине.
Лена обладала привлекательной внешностью и имела немало вздыхателей, но в девятом классе на уроке физкультуры с ней случилось несчастье.
        Во время соскока с брусьев, она потеряла равновесие и шлёпнулась на маты. Учитель физкультуры вовремя
не заметила, что маты разошлись после предыдущего выступления, и не вернула их в нужное положение. Нога сестры попала между матами. Как итог -- травма позвоночника и сломанная ключица. Вторую и третью четверть Лена провела в гипсе, ходила на костылях, и затем с большим трудом нагоняла пропущенный материал.
        После окончания школы целый год ходила на подготовительные курсы, а затем поступила в Педагогический институт имени Герцена на факультет биологии.

        Евдокия Фёдоровна дружила с семьёй Ягужинских и так, между делом, познакомила их сына Владимира с Еленой. Молодые люди стали встречаться. Владимир заканчивал институт, играл на гитаре, в общем, парень был перспективный и интересный. За глаза их уже сосватали. Они уже дважды отмечали Новый год. Но затем их отношения разладились.
Его родителям что-то не понравилось в моей сестре, и они стали внушать Владимиру, что Лена для него слишком проста, одним словом, не его круга.

        Однажды наша родственница застала сестру за интересным занятием. Елена сидела на диване и, расчертив лист
на две половинки, подсчитывала плюсы и минусы замужества с Владимиром.
        -- Ну уж если у тебя до такого дошло, -- сказала ей родственница, -– то проку у тебя с ним не будет.
        И действительно, вскоре они окончательно расстались.

        Летом 1972 года, окончив институт, Лена получила путёвку и поехала отдыхать в студенческий пансионат Ягодное на Карельском перешейке, это недалеко от посёлка Лосево. После окончания ЛЭТИ также по путёвке в пансионат приехал и Валентин. Высокий, обоятельный, с отличной фигурой, кандидат спорта по спортивной гимнастике.
        На пляже Лена звметила, что все женские головки невольно поворачиваются в его сторону. Ничего не поделаешь, пришлось и ей повернуть свою.

        Лена хорошо играла в настольный теннис, всех обыгрывала, в том числе и Валентина. Не то, чтобы он обижался, но это его раздосадовало. Как-то вместе со своей компанией сестра гуляли до утра и озябла. Рядом с ней постоянно находилось два ухажёра: преподаватель из Москвы и Валентин.
Оба сняли джемпера, оставшись в одинаковых светлых рубашках с коротким рукавом.
        -- Жена купила, -- признался москвич.
        -- А мне мама, -- шепнул ей на ушко Валентин.
        После этих слов она окончательно выбрала Валентина. Теперь они уже вдвоём ходили за грибами, на танцы и
на пляж.
 
        Фигурка у Елены девичья. Может быть, поэтому преподаватель из Москвы считал, что она ещё молоденькая студентка,
а когда узнал, что ей уже 25 немного “офанарел”.

        Через полгода Валентин и Елена расписались, к тому времени она была уже на третьем месяце. Фамилию Жунина пришлось менять на Каширину и перезжать к Валентину на проспект Наставников в квартиру его родителей
на Ржевке-Пороховых.  Через шесть месяцев родилась Марина, которая в будущем подарит счастливой бабушке троих внуков.
 
        Так уж случилось, что перед самой свадьбой умирала бабушка. Родственники даже подумывали отменить бракосочетание, но Мария Ивановна сказала: «Гуляйте» и, обращаясь к Лене, добавила: «Лялька мой день забрала!».
И действительно, она умерла только после свадьбы.
               
        Жить со свекровью под одной крышей оказалось не просто. Когда Валентин возвращался домой из очередной командировки, свекровь приглашала его в свою комнату и угощала специально приготовленными для него вкусняшками, например, блинчиками и пирожками, при этом невестку угостить забывала.  «Ты украла моего сына!» -- не раз слышала упрёки сестра.
       
        Однажды у Елены подгорела картошка. Свекровь не упустила такого случая и стала выговаривать сыну:
        -- Зачем ты только взял с высшим образованием? Взял бы простую рабочую девку –- и хозяйка бы нормальная была и жизнь бы у тебя наладилась!
        Не удивительно, что Елена старалась поменьше бывать дома. Работала в поликлинике в лаборатории на полторы ставки, успевая забрать дочку с продлёнки из детского сада в 6 часов вечера.
        Ох уж эти женщины!  Не хотят они делить свою любовь ни с кем, даже с самыми близкими.         
               
                гл. 10   Вячеслав


         В начале 60-х мать устроилась работать официанткой в санаторий Репино под Ленинградом. Каждый день ей приходилось ездить загород на электричке. В том же санатории инструктором физкультуры работал Вячеслав Иванович -- бывший моряк, известный в городе гимнаст.
        Одно время у Антонины болела спина, и она стала ходить к нему в кабинет на лечебный массаж. У них было много общего и, во время одного из таких сеансов, стоило только встретиться взглядами, страсть вспыхнула внезапно и стремительно, молнией пронзив их сердца... Очнулись они только тогда, когда блаженное умиротворение окутало их сладкой усталостью.

        С женой у Вячеслава Ивановича не сложилось, их связывали только дети. Примечательно, что даже отпуск она проводила отдельно и по некоторым данным не скучала.  А потому появление Антонины только ускорила их развод. Двое его детей, оставшись с матерью, от него отреклись, ну а мать вышла за него замуж.
      
        После этих событий Антонина переехала с Сапёрного переулка на Пушкинскую улицу в просторную комнату в коммуналке, где кроме Вячеслава жила ещё его мать. Таким образом, я остался полновластным хозяином 18-ти метрового помещения в самом центре Ленинграда на Сапёрном переулке. Со стороны моей матери -- это просто королевский подарок!
      
        Мне почему-то запомнилось, как Антонина произносила его имя. Глаза её округлялись, она, захлёбываясь
от волнения, выдыхала: «Ве-се-сла-а-в!». Будучи ещё тем шкодником, я, конечно, не мог это не спародировать, за что
у меня не раз «горели уши».  Вот, оказывается, какие страсти могут бушевать в душе пятидесятилетней женщины!  Мать хоть и была два раза замужем, но видимо, недополучила от жизни чего-то такого, что остро необходимо женщине...
      

        Вячеслав Иванович очень много курил, по две пачки Беломора в день, что не могло не сказаться на его здоровье и, спустя несколько лет после развода, врачи обнаружили у него рак бронхов.
        Несмотря на все усилия врачей Мариинской больницы, спасти его не удалось – он слишком поздно обратился
к медикам, предпочитая вместо экстренного лечения съездить по путёвке в крымский санаторий.

        Я несколько раз навещал его в палате. Тяжело было наблюдать, как он задыхается. Лицо красное, трубки, которые вставлялись в горло, давали лишь временное облегчение, они быстро пережимались опухолью. Никому не пожелаю такой смерти!
        Вот бы всем курильщикам на это посмотреть.  Думаю, что после увиденного, многие бы расстались с этой пагубной привычкой.
        Так как дети отреклись от отца, Антонина требовала от нас с сестрой, чтобы мы приходили на кладбище и ухаживали за его могилой.    

        После смерти Вячеслава мать утратила интерес к жизни, всё мирское её перестало интересовать, она полностью ушла
в религию. По жизни она -- слабая, хрупкая, беззащитная, но именно таких женщин любят без ума сильные и мужественные мужчины.
        Без сердечной привязанности всем женщинам трудно, но таким, как она, особенно. Антонина не была самодостаточной, как её сестра Евдокия. Не могла переключиться на внуков или другую деятельность. Без своей половинки она уже не могла полноценно существовать.

        В последние годы жизни мать жила в отдельной двенадцатиметровой комнате в квартире своей дочери на проспекте Наставников. Постепенно она превратилась в религиозного фанатика. Ещё в советское время собирала деньги на ремонт храмов. Её хорошо знали в местной епархии.
        Когда заболела, всё время жаловалась на боли, на одиночество, но родственников со стороны мужа избегала, хотя жила
с ними на одной улице, так как считала, что она уже не так хорошо выглядит, как в молодые годы.
      
        Умерла мать 18 ноября 2001 года в возрасте 87 лет. Мы с сестрой её похоронили на Серафимовском кладбище
в могилу отца. Для этого пришлось долго уговаривать администрацию кладбища. Оказалось, что у них есть свои нормы.
А на Серафимовском уже и места свободного нет. Пика могильщика везде упирается в гробы ещё дореволюционных захоронений.

        -- Пока мы живы, мы прикрываем вас от смерти! -- нередко говорила мне мать.
        После её смерти я физически ощутил смысл этих слов. Вспоминаю их и поёживаюсь.
               
         
                гл. 11  О себе
   
      
        Про себя писать не очень-то удобно, но так, коротенько, несколько строк для полноты картины.
        Родился в 1950 году. С двух лет без отца. Я уже писал, что в садике переболел желтухой. До второго класса находился в детском доме, а затем, вплоть до восьмого, в интернате № 37 города Сестрорецка.
 
        Помню, как наш классный руководитель Маргарита Петровна впервые привела нас в районную библиотеку. Нам так не хотелось туда идти (все мысли были о футболе), но, удивительное дело, книги меня захватили.  И я стал целыми вечерами пропадать
в читальном зале. И это во многом определило мою дальнейшую жизнь. Два раза в неделю посещал шахматный кружок в Доме пионеров. Нарезал круги на катке завода имени Мосина. Помню, как мы летом целой компанией ходили самостоятельно без взрослых в поход на озеро Красавица, взяв с собой только одеяла.  Попали под страшный ливень, но воспоминаний хватило на всю жизнь.

        Должен признаться, я питал слабость к женскому полу, пожалуй, даже чрезмерную. То ли сказалось раннее физическое развитие, то ли играла южная кровь моего деда-цыгана, то ли повлияли французские романы о любви, которыми была забита школьная библиотека.
        Со временем, прочитав специальную литературу, я выяснил, что приблизительно 1% детей являются гиперсексуальными, обладая повышенным либидо. У таких детей рано возникает влечение к противоположному полу. Видимо, я также принадлежал
к этому одному проценту.

        Спальни мальчиков находились на третьем этаже, девчонок -- на четвёртом. Я увлёкся одной девчонкой -- Наташкой,
её ласковый взгляд вскружил мне голову. Я бегал к ней в спальню, садился на краешек кровати, брал за руку, и мы говорили, говорили, и говорили, задыхаясь от волнения, -- и не всё никак не могли наговориться. Перед уходом, целовал её на прощание. Естественно, мы общались шёпотом, так как в спальне находилось ещё восемь девочек.      
        Ну и, конечно, мы не переходили грань дозволенного. Но нашлась одна завистливая девица, имевшая на меня виды.
Она наябедничала, после чего меня застукала воспитательница -- и я получил строгий выговор.

        Среди воспитанников интерната царил закон грубой силы. Здоровый бугай Молотков потребовал, чтобы я перестал встречаться с Татьяной. Я не послушался. Тогда ночью мне устроили тёмную. Накинули на голову простыню и отлупили нещадно. Вот так после этого лежишь ночью и дрожишь: будут сегодня бить или нет?

        Я был книжным человеком, жил в мире иллюзий, мечтатель, не от мира сего.  И чтобы я о себе не воображал, реально
на ногах не стоял.       
        После восьмого класса поступил в 157-ю математическую школу у Смольного, где и закончил девятый и десятый класс. Учился в университете на физфаке с 67 по 72 год. Впоследствии отработал два года в институте прикладной химии, а затем уехал на Север в Тарко-Сале. Работал в газете "Северный луч", а потом перешёл на работу в тампонажную контору. Цементировал пробуренные скважины на автомобиле Краз. Только тогда у меня  завелась хоть какая-то копейка.

        Вернувшись в Питер, пробовал писать пьесы. Принёс одну в БДТ, но завлит Шуб назвала её сырой, да и «характеры бледненькие», -- добавила она. Чтоб заработать на жизнь, пошёл работать в шестой автопарк на Витебском проспекте.
В 1996 году вместе с компаньоном организовал пекарню в подвале психбольницы у Смольного. Но тот меня кинул в 1998 году, как и ещё 15 человек, сославшись на дефолт. На самом деле он назанимал у всех денег якобы на развитие производства и скрылся с ними в Германии.
        Я остался на бобах. А на что жить? Пришлось заняться частным извозом на своих стареньких жигулях. Этот период я подробно описал в цикле Такси.

        Со своей будущей женой Татьяной из Омска познакомился на турбазе во время отпуска. Она оказалась на 12 лет моложе меня.  Влюбился, потерял голову, вспыхнул бурный роман. Частота любви у нас попала в резонанс. Какие же это были счастливые дни! Когда закончилась путёвка, я попросил у неё телефон, но она не дала.
        -- Или женись или расстаёмся навсегда! – твёрдо сказала моя ненаглядная.
        Ну куда денешься, пришлось жениться.

        Вскоре выяснилось, что она не может родить. Два года ездила лечиться в Свердловск, но всё напрасно. Последнее время мы жили отдельно: я на Севере, она в Ленинграде. Окончательно возвратившись в Питер, я узнал, что Татьяна ушла
к другому и вместе с ним увлеклась мистикой. Её избранник считал себя экстрасенсом, имел своих учеников. Часто эта братия погружалась в «аскезу» и медитировала.
        Во время одной из таких медитаций, он шагнул в окно к звёздам и разбился, упал с шестого этажа.

        Позднее я узнал, что лучшая подруга Татьяны в своё время увела у неё жениха. Татьяна взбеленилась и назло всем мужикам выскочила за первого встречного, то есть за меня. Ко всему прочему её сильно тянуло к выпивке -- с этим я ничего
не мог поделать.
      
        В Ноябрьске забегал на огонёк к одной молодой женщине В. Таким образом, на свет появилась незапланированная дочка Надя, подарившая мне впоследствии трёх внуков.

        Я бродил по земле как очарованный странник, постоянно ощущая, что случайно появился на свете.
        Я смотрел на жизнь грустным взглядом, как бы со стороны, сверху, из другого мира.
               
                гл. 12   Евдокия (1916 – 2002 г.)

      
        Младшая сестра матери, неугомонная Евдокия. Конечно, в красоте она уступала Тоне, но была миловидная, плотно сбитая, энергичная. Ещё девчонкой, окончив 7 классов, уехала в Ленинград и стала работать на заводе Макса Гельса.
        В Питере за ней ухаживал Игнатов Андрей Филиппович, крепкий парень с Волги, будущий архитектор.
Иногда он забегал домой к Дусе, давал сыну Ольги рубль (это пирожное плюс кино), чтобы тот ушёл и оставил их наедине.
 
        Евдокия – активный участник заводской самодеятельности: играла на аккордеоне, пела и плясала. Компанейская
до мозга костей. Когда Андрей Филиппович получил комнату, она переехала к нему. После войны им удалось отхватить
помещение под чердаком на Большой Пушкарской и перестроить его под трёхкомнатную квартиру.
       
        Андрей Филиппович детей не хотел. «Надо когда-то и для себя пожить», -- любил он повторять.  Дуся полностью зависела
от своего мужа, не смела ни в чём ему перечить.
        Узнав, что родить она не сможет, Евдокия решила усыновить ребёнка. В 1936 году она уехала в деревню якобы
с животом, а вернулась в Питер уже с ребёнком –- Володей Игнатовым. Уже став взрослым, Владимир узнал об этом
от доброжелателей и сильно переживал.

        Армейскую службу он проходил в Польше. Во время вспыхнувших там беспорядков, Владимир получил от поляка удар ногой в живот. После чего у него всю жизнь болел желудок, многие продукты он просто не мог есть.  В первом браке у него родились сыновья Андрей и Дима. Во втором – дочь Наталья.
      
        Выйдя на пенсию, Андрей Филиппович запил от тоски. Евдокия не могла это терпеть и ушла от него к Владимиру Ивановичу, переехав на улицу Некрасова. По праздникам там собиралась вся наша родня, что и неудивительно: Евдокия любила выпить и повеселиться. Как сейчас помню: огромный дубовый стол в центре комнаты, заставленный салатами, закусками, деликатесами. А глядя на бутерброды с красной и чёрной икрой, сложенные горкой, у меня просто текли слюнки.

        Первой машиной, на которой я прокатился, был Москвич 401 Владимира Ивановича. Стоил он девять тысяч рублей.
По тем временам -- огромные деньги! Моя мать получала в столовой 45 рублей в месяц. Даже если бы она откладывала половину зарплаты, то смогла бы купить такую машину только через 36 лет!
        К сожалению, в машине отсутствовал багажник и задние сидения вмещали только двух пассажиров, зато был высокий потолок, бардачок для водителя и огромное пространство под капотом, что очень удобно для ремонта.
       
        И вообще, всё новое, что появлялась в жизни от кофемолки до транзистора, впервые появлялось у Владимира Ивановича. Он был известным в Ленинграде архитектором, в частности, спроектировал в городе Пушкине Дом ветеранов архитектуры, где волею судеб и провел последние годы. Позднее туда переехала и Дуся. Она и там стала заводилой: бегала по утрам, пела в хоре,
ухаживала за грядками.
        Её всю жизнь мучил тромбофлебит. Три операции на ногах не помогли. И тогда она решилась на крайнее средство -- стала “моржихой”, то есть купалась в ледяной воде в Неве у Петропавловки -- и быстро вылечилась.

        Евдокия придерживалась неукоснительного правила: не надо в себя впускать чужую боль, негатив, это разрушает организм.
Себя надо беречь, чтобы были силы выйти к внукам с улыбкой, в отличной форме. Позже эту толстокожую философию полностью унаследует её крёстная -- моя сестра Лена. Невольно вспоминается лицемерное американское How are you? Впрочем, если вспомнить, что пережило её поколение, то в чём-то Дусю можно и понять.
      
        Забавный эпизод. Пляж Петропавловки. Дуся и моя жена Татьяна лежат на животе и загорают. Одной 70 лет, другой 22. Татьяну видно, а тётку нет, так как Дуся накрылась газетками, чтоб не сгореть. К ним подходит молодой человек:
        -- Девочки, вы сегодня не заняты?
        Тётка выбирается из-под газет:
        -- Нет, мы свободны!
        Надо ли говорить, что у молодого человека от удивления вытянулось лицо, а дамы попросту умирали от смеха.
        Евдокия скончалась в Доме ветеранов архитектуры в 2002 году.
   
         
                гл. 13   Ольга (1910-1978)
    
        Ольга Федоровна – старшая сестра Тони и Дуси. Была по-своему привлекательна, заразительно смеялась,
любила подшучивать. Как-то на святки пришла в клуб с большим животом и заявила: «Я беременна!». Все захохотали. 
А она стала из-под фартуков кукол тряпичных доставать, давая каждой едкие имена деревенских оболтусов
(Васька пентюх, Оська шалопут).

        Михаил, жених Ольги, жил в деревне Хорь к северу от Тутаева в зажиточной семье, владевшей каменным двухэтажным домом, прудами с карпами, трактиром у дороги.  А отец Михаила в Питере проживал в пятикомнатной квартире и имел свой магазин по продаже мяса.
        Да и вся их деревня была довольно богатой, так как стояла рядом с городом Данилов, через который проходила дорога, ведущая из Москвы и Ярославля в Вологду и Архангельск. Кстати, именно в Данилове на местных медных заводах выплавлялись самовары, кофейники, чайники и другая медная посуда, поставляемая в столицы.
      
        Несмотря на своё непролетарское происхождение,  Михаил входил в партячейку, которая занималась раскулачиванием.
В частности, он раскулачивал Марию – мать Ольги. У Воронковых не было батраков, не считая няни. Только это их и спасло
от высылки. Всё же в колхоз забрали всех лошадей, коров и швейную машинку.
        -- Ну если мои коровы помогут советской власти, -- берите, спокойно сказала Мария.
        Но Мишке она не простила. Так и звала его с тех пор Мишка-хорь. Несмотря на все угрозы и уговоры, семья Марии
в колхоз так и не вступила, они остались единоличниками. Так как Ольга уже носила Глеба под сердцем, Мария дала разрешение на брак.  В 1927 году Ольга переехала к Михаилу в Хорь.

        В 1932 году они расстались. Михаил уехал строить Комсомольск на Амуре, а Ольга направилась в Питер и устроилась кондуктором в автобусный парк. Там она и встретила Павла, который работал в том же парке шофёром.  Родившийся
в 1938 году его сын Владимир Голубов* практически не видел своего отца.  После окончания Отечественной войны Павел был эшелонирован на Дальний восток воевать с Японией... В 1945 году его корабль, был потоплен, спастись удалось немногим.  Долгое пребывание в холодной воде обернулось для него туберкулезом легких и преждевременной смертью. 
      
        В блокаду Ольга возила грузы по “Дороге жизни”.  Жила Лелёка (так её звали близкие) с Марией Ивановной и детьми в подвале на Фонтанке. Лишь в 1967 году семья получила отдельную квартиру.  А в 1978-ом в возрасте 66 лет Ольги Федоровны не стало (сердечная недостаточность).
--------------------------
* Фамилия изменена по просьбе семьи    
               
                гл. 14   Владимир Голубов

         В начале войны мать отвезла трёхлетнего Володю в Ярославскую область к своей тётке Паше в деревню Мочино.
Это севернее Тутаева, неподалёку от Рославлево (сегодня делится на Малое Мочино и Большое Мочино).
А старший брат Володи Глеб вместе с Марией Ивановной остались в селе Рославлево. После войны Ольга забрала сына к себе. Бездетная Паша так сильно привязалась к Володьке, что устроила истерику и не хотела отдавать мальчика законной матери.
    
         Владимир учился в Арктическом училище. Это учебное заведение размещалось в Константиновском дворце в Стрельне. По окончании учёбы он отслужил три года на полярной станции Святой нос, расположенной на побережье моря Лаптевых. Затем поступил на факультет журналистики ленинградского университета, работал в городской газете “Смена”. 
Побывал на Северном и Южном полюсе, зимовал в Антарктиде на полярных станциях Молодёжная и Восток. Романтик и поэт, изъездил на своём катере Ладогу и северные реки России. По его сценарию был снят фильм о художнике Борисове.
         
         ...За день до свадьбы на Нине, когда уже понаехали родственники, Владимир получил письмо от некой Ларисы,
к которой испытывал нежные чувства ещё в юности. Что-то у него в душе перевернулось. Он объявил всем приехавшим,
что свадьба отменяется, якобы он должен разобраться в себе... чтобы не сделать роковой ошибки...
      
        Владимир полетел в Крым к Ларисе, но там у него вышел “облом”: он очень быстро убедился, что к нему у неё нет искренних чувств. Многое из того, что она писала, просто выдумка и ложь. Скорее всего, она просто хотела расстроить свадьбу.

        Вернувшись в Ленинград, он зашел домой к Нине, но той дома не оказалось. После всего случившегося, мать отправила её на отдых в тот же Крым, ”успокоиться”.  Владимир спросил, где находится его невеста, но мать послала его подальше,
а проще говоря, спустила с лестницы.

        Он знал, что у Нины в Крыму есть любимое место – Никитский ботанический сад под Ялтой.  А в саду есть любимое место у памятника “Флоре”, рядом с куртиной из красных тюльпанов.
        Он летит второй раз на юг, можно сказать, наугад.  Несколько дней бродит по саду и, о чудо! в конце концов встречает Нину. Она сидела на скамейке у памятника и читала книгу. Конечно, было покаяние, а потом всё вернулось на круги своя --
и в результате через несколько месяцев родилась Ольга.

        В Ленинграде Владимиру пришлось жить вчетвером в одной узкой комнатке вместе с женой, её матерью и дочерью.  Каково это, думаю, не надо объяснять. После окончания мединститута Нина работала участковым терапевтом,
за что через три года получила от государства трёхкомнатную квартиру на свою семью.
      
        ... Когда прорвали блокаду, Нина с матерью возвратились из эвакуации в Ленинград, но домой попасть не смогли: их квартиру заняли чужие люди.
        -- Моя жена дочь министра, вы ничего не добьётесь! – надменно заявил им новый хозяин. – Убирайтесь!
        Действительно, в то время людям, потерявшим жильё, разрешалось занимать пустующие квартиры. Ничего не поделаешь, пришлось переселяться в коммуналку.
      
        -- Володька Голубов –- загульный, буйного нрава мужик, -- говорила о нём Евдокия.
        Представительный, мужественный, по характеру в брата деда –- Ивана Воронкова. А уж если выпьет -- уйдёт в загул,
его не остановить. Буянит дня три. За что, в конечном счёте, и слетел с должности замредактора газеты “Смена”.
       
        С ним было очень нелегко жить. И нужно низко поклониться Нине за то, что она смогла вытерпеть все его выкрутасы. Иногда доходило до курьёзов.
        Как-то, проходя по ночному Невскому, Голубов стал стыдить группу молодых здоровых парней, которые мочились
в парадной. Те не остались в долгу, взяли и разбили о его голову свой портативный магнитофон... Подвыпивший, с разбитой физиономией, он кое-как добрался до дома и позвонил в квартиру. Когда Нина открыла дверь, он попытался с ней объяснится, но супруга ему не поверила и не пустила в квартиру -- пришлось нашему правдолюбцу ночевать на лестнице.

        Но это всё ещё цветочки. В 1987 году Владимир ушёл от Нины к волевой женщине Алле (филолог, кандидат наук).
Нина заболела, дочь Оля замкнулась в себе, сын Слава ушёл в дзен-буддизм. Зато у Владимира наметился творческий подъём.
        Алла запирала его в квартире и заставляла работать. Убеждала в том, что у него есть литературный талант. В этот период он написал несколько действительно неплохих рассказов. Они были опубликованы в журнале “Аврора”.

        Алла пошла до конца. Она развелась с супругом и, разменяв свою квартиру, разъехалась с мужем. Вроде бы живи
да радуйся, но не так-то просто начать жизнь с нуля.  Владимир, хоть и был опьянён воздухом свободы, всё же чувствовал свою вину перед семьёй. Мучился, места себе не находил. Даже сердце у него прихватило.
        -- Как там Нина? Как дети? -- часто спрашивал он меня.
        Также его пугало то, что на старости лет он может остаться один, дети и внуки от него отвернуться.
Долго так продолжаться не могло. Помаявшись какое-то время, он всё же вернулся в семью...
      
        Выйдя на пенсию, Владимир стал издавать книги, в чём и преуспел. Да и с наследниками у него теперь полный контакт.
Дочь Ольга подарила ему внучку Алису и внука Арсения.

=========================================
* танец в избе.  https://www.youtube.com/watch?v=x4y7bllUZ-E 
                03. 2024 год. СПб