Марк Тарловский 1902-1952

.




Марк ТАРЛОВСКИЙ (1902-1952)

ГЕНЕРАЛ

Война! Война! Царь объявил набор,
И вот уже молебен в церкви Спаса.
Он треплет шнур вдоль красного лампаса
И нервничает перебором шпор.

Сосед-сенатор затевает спор
Под переливы певческого баса:
–  La gurre, mon prince*… а хватит ли запаса,
И если хватит, то до коих пор?.. –

Потом прислушивается к хоралу
И подставляет ухо генералу,
Чтобы услышать: –  Родина близка.
Из русских сел, как воду из колодца,
Мы можем черпать нужные войска.
Mon cher*, поверьте слову полководца. –

19 декабря 1926

__________________________
* Война, мой принц (франц.).
Мой дорогой (франц.).


МОРЕ

Хлопочет море у зеленых скал,
Теснит, как грудь, упругую плотину,
Как прядь волос, расчесывает тину
И бьет слюной в береговой оскал.

Как ни один мужчина не ласкал,
Ласкает сушу  –  томную ундину, –
Крутясь, откидывается на спину
И пенит валом свадебный бокал.

За то, что рушит алчущую тушу
На мокрую от поцелуев сушу  –
В нем ищут девки из рыбачьих сёл,
Покуда бьет по гравию копытом
И ждет их недогадливый осел,
Последних ласк своим сердцам разбитым.

3 марта 1926


ПРОЦЕСС ОБМЕНА (гл. II Марксова «Капитала»)

В сырой землянке въедливая гарь,
Булыжник дикий и оленьи шкуры,
Творит замысловатые фигуры
Из бивня мамонтового дикарь.

Века идут  –  и вот теперь, как встарь,
Его потомок, парень белокурый,
Идет на рынок, где волы и куры,
Где свой товар распродает кустарь.

Товаров нераспроданные груды
Лежат, как нерасплавленные руды.
Но пламя золота и серебра
Коснется их, безжалостно расплавит
И горький пот в обличии добра
Хозяйской прихоти служить заставит.

В ночь с 13 на 14 января 1927


МЫ

Мы все волы  –  и я, и ты, и он, –
Мы, как волы, влечем свои телеги,
И скрипом скреп и гулами элегий
Земной закат, как жатва, напоен.

Афины с нами брали Илион,
И с нами Ксеркс делил свои ночлеги,
Нас Кесарь вел, и мы ему коллеги,
Нас труд призвал, и мы ему закон.

Пока в поту и с ревностью тупою
Мы клоним путь к ночному водопою,
Пусть грабит нас погонщик наш скупой.
Мы поведем росистыми ноздрями,
Мы шевельнем смолистою губой
И промолчим, как исповедь во храме.

27 декабря 1927